Все дела о нарушении чести государева дворца непристойными словами и дерзкими поступками разбирались домашним судом государя, т. е. царским постельничим или стряпчим с ключом, который делал обыск, или сыск, допрашивал свидетелей происшествия, потом из допросов составлял записку, приводил указ или статью из Уложения и докладывал государю. Решение с изложением дела сказывалось обвиненному при всех, по известной форме.
В Троицын день 1642 г. (мая 29-го) побранились на Постельном крыльце стольники Григорий Облязов с Борисом Плещеевым из-за своего крепостного человека, которого они один у другого забирали. Облязов при этом наговорил Плещееву разных оскорблений, обесчестив даже и его сестер-девок. Тогда мать Плещеева, вдова, со всеми детьми подала государю челобитную, по которой и назначен был сыск; но доклад почему-то отлагался. Между тем вдова не уставала подавать челобитные и в течение одного месяца подала их шесть, в которых называла Облязова оглашенником и просила смиловаться, защитить ее. Несмотря на челобитные и просьбы со стороны вдовы Плещеевой, дело тянулось и не докладывалось государю более года, может быть, по проискам Облязова, подкупившего царского стряпчего Оничкова. Но, видно, Плещеевы нашли случай добиться справедливости. Государь слушал это дело и указал:
«Григорья Дмитреева, сына Облязова, за вдовино Аннино Васильевы, жены
Плещеева, с тремя дочерьми с девками, за их бесчестье, бить батоги нещадно, чтобы иным вперед воровать было неповадно».
По государеву указу и по докладной выписке «перед стряпчим с ключом перед Иваном Михайловичем Оничковым Григорей Облязов за свое воровство, а за вдовино Аннино Васильевы, жены Плещеева, с детьми бесчестье, в подкледке бит батоги, в одной рубашке, нещадно».
27 апреля 1645 г. царский казначей, лицо по тому времени довольно значительное, Богдан Минич Дубровский поссорился в государевой Передней избе с дворянином Васильем Колтовским, который перед тем подал было на него государю в Комнату челобитье о несправедливом решении его спорного дела. Но челобитной при докладе не явилось. Колтовской спрашивал думного дьяка и подьячих, и потом, когда, по окончании докладов, казначей Дубровский вышел из царской Комнаты в Переднюю, Колтовской заметил ему, что странно, как его челобитная пропала и не оказалась при докладах. В ссоре сказаны были с обеих сторон обидные слова, и Дубровский в тот же день принес государю жалобу о бесчестье. Государь велел стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову сделать сыск и о нем доложить. Узнав о жалобе Дубровского, Колтовской через два дня подал свою челобитную о бесчестье и также с росписью свидетелей. Чем дело кончилось, неизвестно.
Расходившихся и разобиженных царедворцев ничто не могло унять, когда они считались и бранились между собою. Мало останавливала их статья Уложения, сулившая тюрьму и денежную бесчестную пеню, статья, которая, со своей стороны, служит самым ярким и убедительным свидетельством, что царский дворец очень часто оглашался неистовою бранью от своих же ближайших слуг, что закон явился как неизбежная мера против буйных нравов царедворцев. То же свидетельствуют и указы последующего времени. В 1683 г., января 4-го, объявлено общее подтверждение, чтобы стольники, стряпчие, дворяне, жильцы, всякий в свое дневанье, сидели в указных палатах смирно и меж себя бесчинства и шума никакого и брани не чинили, а кто будет бесчинствовать и шуметь и браниться, тех велено присылать в Разряд. Даже большие, приближенные люди нисколько не отличались в своих поступках от младших, площадных людей. Их точно так же не останавливала ни близость царских покоев, где они, впрочем, постоянно и находились, ни близость особы государя. Часто в его присутствии начиналась брань. Так, в 1652 г., ноября 22-го, сидел государь с бояры в Думе: боярин и оружейничий Гаврила Пушкин и брат его, окольничий Степан Пушкин, бранились, в его присутствии, с боярином князем Юрьем и окольничим князем Дмитрием Долгорукими за то, что им, Пушкиным, меньше их, Долгоруких, быть не можно; за что, разумеется, и посланы были в тюрьму.
В. Шварц. Сцена из домашнего быта русских царей. 1865 г.
Сила местнических счетов была так велика, что нередко и страх государевой опалы ничего не мог сделать против подобных споров и протестов. Здесь, по крайней мере, буйный протест оправдывался официальным значением местнических счетов, так что протестовавший иногда оставался правым. Но, привыкшие стойко и всегда грубо считаться о местах, искать своего права, бояре с тем же буйством вели себя и в случае простых личных оскорблений, которые они всегда умели связать с оскорблением всему роду, и грубое слово, сказанное лицу, распространяли на бесчестье отцов и дедов, братьев и племянников. Впрочем, необходимо заметить, что и противники в своих ругательствах пользовались всяким случаем, чтоб припомнить и как можно сильнее задеть какие-либо родовые старые грешки, бесчестившие весь род поголовно. Так, в 1691 г. брань возникла между двумя самыми знатными и значительными лицами, между знаменитым впоследствии князем Яковом Долгоруким и князем Борисом Алексеевичем Голицыным, дядькой Петра, любимым и влиятельным человеком. Желябужский179 рассказывает в своих «Записках»:
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукой в Верху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным, называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при Розстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротех был проповедником. И за те слова указано ему, князю Якову Долгорукому, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну и отцу его, боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну, и братьям его всем (заплатить за бесчестье); а за бесчестье полатное, что он, князь Яков, говорил в государевой Полате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму, и не довели его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских Ворот».
Но Долгорукие, как ими объяснено, не могли уплатить такой суммы, и по Уложению их следовало бить кнутом, чего вначале, может быть, и хотел их соперник, кн. Голицын. Дело, однако, тянулось и окончилось со стороны Голицыных отказом от взыскания по случаю смерти Голицына-отца.
Если такие знатные и почтенные особы позволяли себе бесчинствовать в царских палатах, то меньшим людям нельзя и в грех ставить их частые побранки на Постельном крыльце, где всегда собиралось много молодежи и где, следовательно, по многолюдству и по незрелости лет, ссоры были делом самым обыкновенным. Еще меньше должны мы требовать от низших служителей дворца, разных истопников, сторожей и т. д., людей простых, не знатных и не богатых, между которыми, разумеется, происходили еще большие бесчинства. Где им было учиться вежеству и тихим нравам, когда со стороны царедворцев они никогда и ничего подобного не видали. Вот черта царедворческих отношений к этим меньшим дворовым людям:
«Жалоба, государь, мне на стольника на Романа Федорова, сына Бабарыкина; в нынешнем, государь, во 157-м году, июня в 15 день в твоем государеве походе в селе Покровском, на твоем государеве дворе, стоял я, холоп твой, на крыльце; а тот Роман тут же на крыльцо пришел и учал меня, холопа твоего, он, Роман, посылать по квас на Сытной дворец; и я, холоп твой, его не послушал, по квас не пошел, потому что я, холоп твой, в Передней дневал; и он, Роман, за то меня, холопа твоего, спихнул с лестницы и убил меня до полусмерти; и лежал я, холоп твой, на земле, обмертвев, многое время; и оттерли меня, холопа твоего, товарищи мои льдом; и от тех побой ныне я, холоп твой, стал увечен. Милосердый государь! пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, про тот мой бой сыскать и про увечье, и по сыску свой государев указ учинить; а безчестьишку, государь, моему и увечью, что ты, государь, укажешь. Царь государь, смилуйся, пожалуй! – Роспись, которые видели, как истопника Дему Клементьева с лестницы убил Роман Федоров, сын Бабарыкин: князь Иван Борисович Репнин, князь Афонасей Борисович Репнин, Федор Лодыженской, Юрья Левонтьев, Иван Соковнин, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, государев крестовой поп Василей Климентов».
В 1649 г. постельный истопник Демка Клементьев бил челом государю:
«И постельничий Михайло Алексеевич Ртищев, слушав сей челобитной и росписи стольников и стряпчих про Демкин бой, по государеву крестному целованью, в объезде в селе Покровском на крыльце допрашивал. И постельничему Михайлу Алексеевичу Ртищеву стольники и стряпчие и голова стрелецкой сказали, по государеву крестному целованью: князь Иван Репнин, Юрья Левонтьев, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, крестовой священник Василий Климентов, сказали по священству: в нынешнем-де, во 157-м году, июня в 15 день, в объезде в селе Покровском видели-де они постельного истопника Демку Клементьева на нижнем крыльце, что и лежит ушибен, а кто его с крыльца пихнул, того они не видали; а от людей слышали, что пихнул его с крыльца стольник Роман Бабарыкин, да в речех прибавил Яков Жуков: видел-де он, как истопник Демка Клементьев с лестницы летел и Юрья Левонтьева в голову зашиб.– Князь Афонасей Репнин, Федор Соковнин, Михайло Еропкин сказали, по государеву крестному целованью: Роман Бабарыкин постельного истопника Демку Клементьева с крыльца пихнул. Да в речех своих прибавил князь Афонасей Репнин: посылал-де его Роман не ведомо пошто и он-де его не послушал, и за то де его Роман с крыльца спихнул. Федор Лодыженской сказал, по государеву крестному целованью, что в то время он, Федор, на крыльце не был и от людей про Демку, как его Роман с крыльца спихнул, не слыхал. – Голова стрелецкой Михайло Зыбин сказал, по государеву крестному целованью: видел-де он, что истопник Демка с лестницы кубарем летел; а кто его пихнул, того-де он не видал; от Юрья Левонтьева слышал, что говорил Юрья Роману Бабарыкину: для чего-де ты истопника на меня пихаешь?»
Московит в военном наряде.
С редкой немецкой гравюры XVI в. Собрание П. Я. Дашкова