Лучная потеха состояла из саадака, именем которого обозначалось лубье или налучь – футляр (футляр) для лука и колчан – футляр для стрел. Сам колчан тоже именовался саадаком. Лук состоял из кибити, всегда украшенной росписью красок с золотом с различными изображениями (орлики, птички, травы), и из тетивы, шелковой просто или шелковой золотной. Колчан наполнялся стрелами, состоявшими из древка и копья; копья по своей форме носили различные названия, каковы были томары, срезни, свисты, северги. Они делались из слоновой или рыбьей кости, бывали также серебряные золоченые. К древку внизу прикреплялось перо орлиное белохвостое или простое черное из орловых крыльев, но всегда перо орлиное, которое добывалось в степных местностях, где водились орлы.
Длина лука измерялась по кибити емями (сколько схватит рука).
Потешная стрельба из луков занимала не только детей, но и государя, и окружавших его комнатных людей большого возраста. В 1634 г., в ноябре, царь Михаил Федорович
«был в селе Покровском и выезжал на поле тешиться, и государевы комнатные государя тешили, стреляли из луков и из пистолей по шапке задворного конюха Степанка Карпова и шапку его исстреляли, за что государь пожаловал ему новую шапку – вершок суконный вишнев, тулья с лапами лисьими, окол соболий».
Такие потехи в то время бывали обычным делом для царского увеселения. Так потешались со своими стольниками и малолетние царевичи. Но вместо шапок, т. е. случайных целей, у них использовались обычные крестьянские колпаки Так, в 1674 г., июня 29-го, куплено четыре колпака полстяные белые (из войлока) по 10 коп. и посланы в Воробьево царевичу Федору Алексеевичу и стольникам тешиться из луков. Царевич Алексей Алексеевич выезжал со стольниками для потешной стрельбы из луков чаще всего в Преображенское и Покровское, а царевич Федор Алексеевич на Воробьевы горы, где, недалеко от дворца, был даже Потешный луг. За ними возили их детскую оружейную казну, т. е. луки, стрелы, колпаки и пр.
Переходим к игрушкам и играм малолетних царевен. Само собой разумеется, что многие игрушки и некоторые игры бывали у царевен те же, что и у царевичей, каковы, например, мячики, различные деревянные птички, барашки, козлики, собачки, кошки, коники, мужички и т. п., игрушки музыкальные: домры, цымбалы, накры, затем неотменные качели и санки.. Мячики появлялись у царевен очень рано. В 1627 г, 22 августа, когда царевне Ирине Михайловне исполнилось только четыре месяца, для нее было изготовлено семь сафьяновых мячиков с бубенчиками внутри. Тогда же ей сделана потеха из 12 колокольчиков: девки по литаврам бьют.
А. П. Рябушкин
Русские женщины XVII столетия в церкви. 1899 г.
В 1650 г. десятимесячной царевне Евдокии Алексеевне куплено яблочко медное потешное цынбальное.
Но если у царевичей больше других игрушек и игр было игрушек и игр военных, то у царевен главнейшими и самыми любимыми игрушками были куклы – игрушки мирного домашнего распорядка жизни с подробностями бытовых женских и, так сказать, семейных дел. Игры с воинскими игрушками выводили ребенка прямо в поле, где он становился уже настоящим стрелком из лука или пушкарем, стреляя из деревянной пушки. Игры в куклы, напротив, сосредоточивали всю деятельность ребенка около домашнего очага, восстановляя перед ним весь круг домашней жизни, вводили в дом.
Для кукольной игры трехлетней царевне Ирине Михайловне в 1630 г. была устроена накреная потеха, состоявшая из бубенчиков. В 1633 г. у трехлетней царевны Анны Михайловны находилась шкатулка на четырех ножках с ццнбалами; а для семилетней царевны Ирины Михайловны в 1634 г. в Домерном ряду куплено за 49 коп. шесть домерь потешных. Когда царевне Ирине шел уже четырнадцатый год, царица подарила ей «цынбалы невелики, деланы в дереве черном, теремчаты, немецкое дело; наверху сделано три мужичка, немец да две немочки».
В числе различных предметов детской потехи время от времени появлялись и картинки, по большей части немецкие, вероятно, гравюры, а также и писаные, т. е. акварели. В 1632 г., февр. 8-го, пятилетней царевне Ирине Михайловне в Овощном ряду куплено двадцать листов бумаги немецкой писаной, по копейке лист. В 1634 г., 16 июня,Ю в том же Овощном ряду куплено на 60 коп. немецких печатных листов, часть которых взята в хоромы пятилетнему царевичу Алексею Михайловичу, а другая часть – в хоромы к царевнам. В 1644 г., 8 июня, куплен немецкий лист для наклейки в коробочку царевны Анны Михайловны, которой в это время было уже 14 лет. Это одно из первых указаний того обычая, какой существует и до сих пор,– наклеивать в ларцах, коробьях и сундуках внутри на кровлях подобные же листы.
От потешных писаных листов незаметен был переход и к потешным книгам. Известия об этом мы имеем от 1664 г., когда 3 марта печатного дела наборщик и переплетчик книг Федор Исаев переплел в хоромы царевнам меньшим (дочерям царя Алексея Михайловича) четыре потешные книги, по обрезу позолотил, на что употреблено 50 листов золота. В 1668 г., 20 декабря, иконописец Федор Матвеев писал потешную книгу в хоромы им же, царевнам меньшим.
Глава IIIНачальное учение
Начальное учение в царском быту.– Общий состав древней русской грамотности и первоначального обучения.– Выбор учителя.– Буквари; их состав и способ обучения чтению.– Азбуки скорописные, или прописи; их состав.– Церковное пение.– Учительные картинки.– Книги царственные.– Живописная История.– Книги потешные.– «Живописная энциклопедия» и сказки и повести – Свободные художества или науки.– Описи царских библиотек.
Грамотность появилась в Древней Руси вместе с водворением Христовой Веры. Очень естественно, что для новой, только что возникшей паствы прежде всего необходимы были наставники веры, священно– и церковнослужители, для которых грамотность представляла одно из необходимейших и важнейших условий.
Само собой разумеется, что требования только что возникшей церкви определяли для зарождавшегося духовного чина, или сословия, и сам состав образования или, вернее сказать, грамотности. Для первых наставников из иностранцев достаточно было и одного умения читать, после чего они уже прямо переходили к изучению церковной службы, главной цели их призвания и вместе с тем образования. Таким образом, состав нашей древнейшей грамотности, по необходимости, ограничивался только книгами Св. Писания и преимущественно церковно-служебными, потом духовными словами, т. е. поучениями и некоторыми другими творениями отцов церкви. Одним словом, книжное учение означало учение книг церковно-служебных и вообще учение Священного Писания. Этот церковно-служебный характер нашей древней грамотности яснее всего отразился в самом составе первоначального обучения, а именно – в обучении чтению, где за букварем следовал Часослов и потом Псалтырь – венец древнего словесного учения и полного курса первоначальной науки.
Вечерня, Заутреня, Часы, Псалтырь, Апостол, ектинии – вот что необходимо было в то время для всякого вступавшего в духовный чин. Впоследствии этот состав обучения не изменился и не принял в себя никаких новых, а тем более посторонних предметов. Без сомнения, этому много способствовала, особенно в древнейшее время, постоянная нужда нашей Церкви в грамотных служителях, нужда, которая, само собой разумеется, не могла благоприятствовать более полному развитию нашего древнего образования и оставляла его в тесных границах самых первых, необходимых своих требований.
Из этого видно, что главная забота высшего духовенства состояла не в том, чтоб распространить, увеличить объем книжного обучения, а, по возможности, сохранить в должном порядке то, что уже существовало как необходимое. Некоторые обычаи первоначального обучения, как, например, принос каши и гривны денег мастеру, т. е. учителю, когда начинали учить Часовник, т. е. вечерню, заутреню, часы и т. д., сохранились на юге России и до нашего времени49.
Впоследствии грамотность в этом первоначальном составе от духовенства стала постепенно переходить в народ, в круг гражданского образования. И здесь она водворилась с тем же характером догматизма, непреложности и, как нечто неприкосновенное, свято сохранялась в течение семи столетий.
До преобразований Петра Великого эта грамотность, в своем неизменном первобытном составе, была распространена по всем сословиям; была общенародной и везде единообразной: дети первостепенного боярина обучались точно так же и по тем же самым книгам, как и дети простолюдина; то же самое, хотя и в большей полноте, встречаем и в царском быту.
Выбор учителей падал почти всегда на подьячих или дьяков50; в то время они, конечно, были лучшими учителями чтения и лучшими каллиграфами. Так, учителем царя Алексея Михайловича был дьяк Василий Прокофьев, а учителем Петра Великого – Никита Зотов; и тот и другой сначала были подьячими. Чистописанию учили обычно подьячие Посольского приказа, в котором процветала тогда наша старинная, весьма искусная и весьма вычурная, каллиграфия. Царя Алексея Михайловича учил писать подьячий Посольского приказа Григорий Львов, а царя Федора Алексеевича – подьячий же Панфил Тимофеев.
Учение началось, разумеется, с азбук, которые до XVII ст. были рукописные. Сохранившиеся во множестве азбуки каллиграфические, или собственно прописи, без сомнения, во всем отличались от букварей. В XVII ст. появились у нас азбуки или буквари печатные. До сих пор самой первой по времени издания может считаться азбука, изданная в 1634 г. Василием Бурцевым и переделанная им, может быть, из грамматики, или собственно азбуки, изданной в Вильне в 1621 г. Год издания этого букваря совпадает с тем временем, в которое царевич Алексей Михайлович, достигнув пятилетнего возраста, начал учиться грамоте; можно с большой вероятностью предполагать, что первоначально