– Не дергайся, Эйвери. Это приказ.
Я послушно замираю: раз уж приняла правила игры, придется им следовать. Но внутри медленно нарастала паника. Я всегда старалась держать ситуацию под контролем. Особенно если дело касалось мужчин. Наверное, впервые в жизни этот контроль утрачен. Я не могу сделать ровным счетом ничего.
Все внутри меня протестует из-за этого. Хочется оттолкнуть его и сбежать, вырваться из этого захвата. Но, словно для того, чтобы унизить меня еще больше, он ослабляет хватку. Теперь меня никто не держит. Я могу просто подняться и уйти, но… Уйти ни с чем. Отец отправится за решетку. Мы с мамой – на улицу. И всю оставшуюся жизнь я буду жить со знанием того, что могла избежать такого финала.
Я слышу, как Адам хмыкает. Через мгновение его голос возвращается:
– Я вижу, ты все поняла… Молодец.
На какой-то момент я верю, что на этом все и закончится. Он преподал мне урок – жесткий, неприятный, но теперь я смогу встать и отправиться пусть не домой, но хотя бы в его квартиру.
Но он со мной еще не закончил.
Его ладони скользят моей по спине. От кожи их отделяет плотный шелк блузки, но кажется, что этой преграды просто нет. Они обжигают, словно кожа обнажена и полностью беззащитна перед этими прикосновениями.
А затем он рывком задирает мне юбку. Гладит кончиками пальцев ягодицы, вычерчивая на них какие-то странные узоры. Я уже молюсь, чтобы все закончилось быстрее. Унижение, которое я испытываю сейчас, просто убивает меня. А он, словно продлевая мои мучения, никуда не торопится.
Он обхватывает мои бедра, рывком прижимает их к себе, заставляя скользнуть по полированной поверхности навстречу ему. Кожей ягодиц, ставшей до странности чувствительной, я чувствую плотную, грубую ткань брюк, обтягивающую внушительный бугор. Зажмуриваюсь, чтобы сдержать слезы, но одинокая соленая капля все-таки стекает по щеке.
Ладонь Адама изучает внутреннюю сторону бедер, гладит тонкую, чувствительную кожу. Но в этом нет ни капли нежности.
Я чувствую отвращение к этим бездушным прикосновениям, отвращение к Адаму, даже к самой себе. Особенно потому, что меня эти прикосновения не оставили безучастной.
Я чувствую, как под паникой и неприязнью начинают загораться первые искры возбуждения, и с ужасом пытаюсь погасить их. Как я могу хотеть этого?! Это дико, абсолютно неправильно и неприемлемо!
И все же я чувствую, как внутри нарастает возбуждение. Оно горячей волной поднимается вверх, заставляя трепетать. Ускоряет стук сердца до поистине сумасшедшего. Просачивается влагой вниз…
Но самое ужасное, я понимаю, что Каррингтон тоже чувствует мое возбуждение.
Его пальцы скользят по намокшей ткани трусиков. Я прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть, не застонать. Он не дождется от меня такого одобрения! Но я недолго держу свое обещание. Ровно до тех пор, пока пальцы не отодвигают ткань трусиков, проникая внутрь. Теперь я даже рада, что прижата к столу: ноги внезапно ослабевают, и если б не эта опора – я бы просто упала на пол.
Я чувствую, что вся горю. Словно кровь в жилах вскипела, превратилась в жидкий огонь. Дыхание становится хриплым, то и дело срывающимся на стон. А пальцы Адама все скользят, скользят внутри меня. То замирают на мгновение, то ускоряются. Движутся в рваном, ломаном ритме. Бедра уже сами рвутся им навстречу. Но тяжелая ладонь на пояснице давит, прижимает меня к столу. Заставляет подчиняться…
Теперь я понимаю, что значат его слова о послушании, и мне снова становится страшно. Это полный контроль, полное подчинение его воле. И самое ужасное в том, что какая-то часть меня жаждет этого подчинения.
Пальцы внутри движутся все более грубо. Игры закончились. Я признала поражение и полностью сдалась на милость победителя. И за такую покорность меня ждет награда. Жар внутри меня становится просто нестерпимым. Я не могу его больше терпеть. Вскрикиваю, впиваясь пальцами в гладкое дерево стола, – и растворяюсь в оргазме.
Еще мгновение ладонь лежит на моей пояснице. Потом скользит по спине в небрежной ласке.
– Хорошо. Мы можем ехать.
Я встала, чувствуя, что ноги едва держат меня, и оправила юбку. На Адама я боялась даже посмотреть и вздрогнула, когда он снова заговорил:
– Дверь позади тебя.
Голос был сухим, бесстрастным. Словно ничего из ряда вон выходящего не случилось. Впрочем, может, для него так и есть? Я, по-прежнему не поднимая головы, прошла мимо него и скрылась за дверью крохотной ванной. Черный кафель. Металл и стекло. Как и кабинет, как и сам хозяин офиса, ванная комната выглядела строгой и суровой. Зеркало безжалостно отразило лицо, которое я даже не сразу смогла признать своим. Покрасневшие щеки, растрепанные волосы, безумные глаза…
Где же та уверенная в себе женщина, что вошла в кабинет только полчаса назад?
Я привела в порядок волосы и умылась, но растерянный взгляд никуда не делся. Что ж, кажется, над этим я не властна.
Глава 4. Эйвери Эванс
Я вышла, глядя прямо перед собой, стараясь не выдать того жгучего стыда, что сжигал меня изнутри. Адам уже стоял у двери в приемную. Я зря так старалась «держать лицо»: в мою сторону он даже не посмотрел. Зато смотрели все, кто встречался нам на пути.
Он кивнул и подошел к автомобилю, ничем, кроме цвета, не выделявшемуся среди прочих. Глубокая синева. Совсем как его глаза…
Адам распахнул передо мной дверцу. Надо же, какая галантность по отношению к своей игрушке! Но дерзить я не стала. Послушно опустилась на сиденье и пристегнулась. Когда мы выехали с парковки, я вспомнила, что не задала еще один важный вопрос:
– Но я ведь смогу ходить на работу?
Он ответил, не отрывая взгляда от дороги:
– Нет.
– Но… это невозможно!
– Невозможно… Невозможно на твоей работе получить нужную тебе сумму. Если бы это было не так, тебя бы не было сейчас здесь.
– Но… это важно для меня!
– Послушай, Эйвери. Я знаю, что у тебя за работа. Тусоваться с красавцами моделями и артистами, с политиками и спортсменами. За это я платить не собираюсь. Так что забудь.
Больше мы не разговаривали. За окнами потянулся пригород. Я узнала этот район: здесь располагались особняки многих богатых семей. Пару раз я и сама была здесь со своими поклонниками. Но не знала, что один из этих домов принадлежит Каррингтону.
Он свернул на короткую подъездную дорожку, ведущую к массивным кованым воротам. Из будки, спрятанной в густой тени деревьев, выглянул охранник. Он кивнул нам, и ворота загудели, раскрываясь. Мы въехали внутрь, и Каррингтон обернулся ко мне, протягивая заламинированный прямоугольник.
– Это пропуск. Он одноразовый. Ты можешь выйти в любой момент, но обратно тебя уже никто не впустит.
Я вцепилась в карточку, будто она была моим единственным спасением. Но ощущение, что я добровольно иду в логово страшного зверя, никак не уходило.
Подъездная дорожка повернула, огибая заросли густых деревьев, и я впервые увидела особняк. Мне всегда казалось, что Адам должен жить в настоящем замке. С мрачным пожилым дворецким, глубокими подземельями и замшелыми каменными стенами. Но передо мной был вполне современный загородный дом. Огромные панорамные окна, плоская крыша. Две террасы: застекленная внизу и открытая на втором этаже. Совсем не похоже на логово Синей бороды.
– Понравилось? Будешь себя хорошо вести – разрешу тут гулять.
Это словно вернуло меня на землю. Замок или не замок, не следует забывать, что я его пленница. Заложница желаний Каррингтона.
Когда машина остановилась возле парадного входа, я последовала за моим хозяином, не поднимая глаз. Может, если я создам хотя бы видимость покорности, ему станет скучно и он отпустит меня? Да, это было бы неплохо – надоесть ему как можно скорее.
То, что протест его только заводит, я уже прекрасно поняла.
Мы прошли через залитый солнечным светом холл. Я старалась не слишком глазеть по сторонам, но все-таки оценила и стильный, современный дизайн, и простор помещения.
Наверх вела широкая лестница – массивные дубовые доски, отполированные до блеска. Каррингтон открыл дверь комнаты, тоже просторной и уютной.
– Ты будешь жить здесь.
Я заметила балконную дверь: кажется, моя комната имела выход на террасу. Даже такая видимость прогулки меня обрадовала: по крайней мере, не придется просидеть две недели взаперти.
Остальная обстановка комнаты казалась простой, даже аскетичной: широкая кровать под светлым покрывалом, письменный стол. Еще один, с огромным компьютерным монитором и клавиатурой. Пара встроенных шкафов. Дверь слева, похоже, вела в ванную.
Каррингтон пропустил меня вперед.
– Дверь будет открыта. Но если ты выйдешь за порог без моего разрешения – договор разорван. Если позвонишь кому-нибудь без разрешения – договор разорван. Скажешь мне «нет» – договор разорван. Это понятно?
Я кивнула. Не я тут ставлю условия.
Он повернулся и собрался выйти из комнаты. Но я окликнула его:
– Подождите! А как же одежда? Я не могу ходить все время в одном и том же!
Он посмотрел на меня и усмехнулся:
– В ванной есть халат. Пока это все, что может тебе понадобиться.
Пока я ошарашенно переваривала эту фразу, он развернулся и ушел, бросив на ходу:
– Вот теперь можешь позвонить родителям. И только им!
Я села на постель и закрыла лицо руками. Впервые с момента прихода в офис Адама Драя я могла дать волю слезам. И воспользовалась этой возможностью, чтобы наплакаться вволю.
Эгоистичный, бессердечный чурбан… Как я буду терпеть его целых две недели? Чувствую, что для меня они растянутся просто до бесконечности… И что означают его слова о том, что другая одежда, кроме халата, мне не понадобится? Неужели все это время он собирается не выпускать меня из комнаты? А как же его слова о том, что он может позволить мне прогулку?
Я прислонилась лбом к стене, стараясь успокоиться. Что же я наделала? Во что влипла? Мало того, что заняла крупную сумму денег у человека, которого считала едва ли не самым опасным в городе, так еще и отдала ему в заложники саму себя!