Как Дон-Жуан, невидимый доселе,
Слегка примятый, вылез из постели!
Он спрятан был и ловко и умно,
Но где и как — я обсуждать не смею:
Среди пуховиков не мудрено
Упаковать предмет и покрупнее.
Оно, наверно, душно и смешно,
Но я ничуть Жуана не жалею,
Что мог он утонуть в волнах перин,
Как в бочке Кларенс, сей любитель вин.
И наконец жалеть его не след,
Поскольку он грешил по доброй воле
И сам, нарушив божеский завет,
Себе готовил горестную долю.
Но, право, никому в шестнадцать лет
Раскаянье не причиняет боли,
И лишь за шестьдесят и бес и бог
Подводят нашим шалостям итог!
Как выглядел Жуан — мы не видали,
Но в Библии легко об этом справиться
Врачи царю Давиду прописали
Взамен пиявки юную красавицу.
В достойном старце силы заиграли
Живей, и не замедлил он поправиться.
Однако я не знаю, как Давид,
А Дон-Жуан имел унылый вид!
Но каждая минута драгоценна:
Альфонсо возвратится! Как тут быть?
Антония, умевшая мгновенно
Разумные советы находить,
На этот раз не знала совершенно,
Как новую атаку отразить.
А Юлия молчала, отдыхая,
К щеке Жуана губы прижимая.
Жуан уже прильнул к ее губам
И плечи ей поглаживал устало.
О страхе позабыв. «Да полно вам!
Антония сердито прошептала.
Поди служи подобным господам!
До глупостей ли нынче? Все им мало!
Мне этого красавчика пора
Упрятать в шкаф до самого утра!
Я вся еще дрожу! Помилуй бог!
Ведь этакая вышла суматоха!
И — да простится мне! — такой щенок
Виновник был всего переполоха!
Ох, я боюсь, хозяин очень строг!
Не кончились бы шутки наши плохо!
Я потеряю место, — ну, а вы
Останетесь как раз без головы!
И что за вкус? Ну, будь мужчина статный;
Лет двадцати пяти иль тридцати,
Оно, пожалуй, было бы понятно,
А то мальчишка, господи прости!
Ну, лезьте в шкаф и стойте аккуратно
Хозяин может в комнату войти;
Не шаркайте ногами, не сопите.
А главное — пожалуйста, не спите!»
Но тут Альфонсо — грозный господин
Ее прервал внезапным появленьем.
На этот раз он был совсем один
И потому с угрюмым нетерпеньем
Ей сделал знак уйти. Не без причин
На госпожу взглянула с сожаленьем
Антония, потом свечу взяла
И, сделав книксен, вежливо ушла.
Альфонсо постоял минуты две
И принялся опять за извиненья:
Он лепетал о ветреной молве
И о своем нелепом поведенье,
О смутных снах, о шуме в голове;
Ну, словом, речь его была смешенье
Риторики и несуразных фраз,
В которых он мучительно увяз.
Но Юлия, не говоря ни слова,
Ему внимала. Женщина молчит,
Когда оружье у нее готово,
Которое супруга поразит!
В семейных ссорах, в сущности, не ново,
Что тот приемлет равнодушный вид,
Кто за намек твой на одну измену
Тебя уликой в трех сразит мгновенно!
Она могла бы многое сказать
По поводу известного романа
Инесы и Альфонсо. Но молчать
Она предпочитала. Разве странно,
Что ради сына, уважая мать,
Она щадила уши Дон-Жуана?
А может быть, другим развлечена,
Про эту связь не вспомнила она.
Но я еще причину угадал
Ее вполне разумного молчанья:
Альфонсо никогда не намекал
(Из робости, а может — по незнанью!),
К кому он нашу донну ревновал
Инесы допустив упоминанье,
Она могла б по верному пути
Его на след Жуана навести!
В столь щекотливом деле очень вреден
Один намек. Молчанье — это такт.
(Для рифмы нужен «такт» — язык наш беден,
Октава — тиранический контракт!)
Мне хочется сказать, что наши леди
Умеют «замолчать» опасный факт.
Их ложь умна, изящна, интересна
И даже им к лицу, коль молвить честно!
Они краснеют — это им идет,
И мы им верим, хоть они и лживы.
Притом же отвечать им не расчет:
Они обычно так красноречивы,
Вздыхая, так кривят прелестный рот
И опускают глазки так красиво,
Потом слезу роняют, а потом
Мы вместе с ними ужинать идем.
Итак, Альфонсо каялся. Меж тем
Красавица, ему не доверяя,
Его еще простила не совсем,
И, о пощаде полной умоляя,
Стоял он перед ней уныл и нем,
Как изгнанный Адам у двери рая,
Исполнен покаянья и тоски.
И вдруг… наткнулся он на башмаки!
Ну что же — возразите вы — не чудо
Увидеть в спальне дамский башмачок!
Увы, друзья, скрывать от вас не буду:
То были башмаки для крупных ног!
Альфонсо покраснел. Мне стало худо!
Я, кажется, от страха занемог!
Альфонсо, форму их проверив тщательно,
Вскипел и разъярился окончательно.
Он выбежал за шпагою своей,
А наша донна к шкафу подбежала:
«Беги, мой милый друг, беги скорей!
Она, открывши дверцы, прошептала,
В саду темно, не видно сторожей,
На улицах еще народу мало!!
Я слышу, он идет! Спеши! Спеши!
Беги! Прощай, звезда моей души!»
Совет, конечно, был хорош и верен,
Но слишком поздно был преподнесен
И потому, как водится, потерян.
Досадой и волненьем потрясен,
Одним прыжком Жуан уж был у двери,
Но тут с Альфонсо повстречался он:
Тот был в халате и во гневе яром,
Но сбил его Жуан одним ударом.
Свеча потухла. Кто-то закричав,
Антония вопила: «Воры! Воры!»
Никто из слуг на крик не отвечал.
Альфонсо, озверевший от позора,
Жестокою расправой угрожал.
Жуан в припадке пылкого задора
Как турок на Альфонса налетел:
Он жертвою быть вовсе не хотел.
Альфонсо шпагу выронил впотьмах,
Чего Жуан, по счастью, не заметил.
Будь эта шпага у него в руках,
Давно б Альфонсо не было на свете.
Они, тузя друг друга впопыхах,
Барахтались, как маленькие дети.
Ужасный час, когда плохой жене
Грозит опасность овдоветь вдвойне!
Мой Дон-Жуан отважно отбивался,
И скоро кровь ручьями полилась
Из носа мужа. Он перепугался
И выпустил соперника, смутясь.
Но, к сожаленью, рыцарь мой остался,
Из цепких рук его освободясь,
Как молодой Иосиф из Писания,
В решительный момент без одеяния!
Тут прибегали слуги. Стыд и страх!
Какое зрелище предстало взору:
В крови синьор, Антония в слезах,
И в обмороке юная синьора!
Следы жестокой схватки на коврах:
Осколки ваз, оборванные шторм.
Но Дон-Жуан проворен был и смел
И за калитку выскочить успел.
Тут кончу я. Не стану воспевать,
Как мой Жуан, нагой, под кровом ночи
(Она таких готова покрывать!)
Спешил домой и волновался очень,
И что поутру стали толковать,
И как Альфонсо, зол и озабочен,
Развод затеял. Обо всем как есть
В газетах все вы можете прочесть.
Расскажет вам назойливая пресса,
Как протекал процесс и сколько дней,
Какие были новые эксцессы,
Что говорят о нем и что о ней.
(Среди статей, достойных интереса,
Гернея стенограмма всех точней:
Он даже побывал для этой цели
В Мадриде, как разведать мы успели.)
Инеса, чтобы как-нибудь утих
Ужасный шум великого скандала
(В Испании уж не было таких
Со времени нашествия вандала!),
Двенадцать фунтов свечек восковых
Святой Марии-деве обещала,
А сына порешила отослать
В чужих краях забвенья поискать.
Он мог бы там набраться новых правил,
Узнать людей, усвоить языки,
В Италии б здоровье он поправил,
В Париже излечился б от тоски.
Меж тем Альфонсо Юлию отправил
Замаливать в монастыре грехи.
Я чувств ее описывать не стану,
Но вот ее посланье к Дон-Жуану.