Катя, наверное, разрыдалась бы, но у нее так страшно болела голова, и от этой боли она словно отупела. Она только изумленно смотрела на маму, не понимая, за что она с ней так. До вечера Катя не произнесла больше ни слова.
– А чем вы занимаетесь, Игорь? – тут же перевела разговор Лариса.
– У нас с женой небольшая фирма, – ответил он. – Возим группы в Финляндию.
– Экскурсионные? – поинтересовалась она.
– Скорее это шоп-туризм и визу «откатать». У нас в Питере так часто делают: оформляют финскую визу, пару раз туда съездят, а потом по всей Европе свободно путешествуют. Конечно, основной поток – это люди, которые в Финку едут за продуктами, за химией, за стиральным порошком.
– За стиральным порошком? – удивленно хохотнул дядя Слава. – А что, в Питере стиральных порошков нет?
– Считается, что в Финке химия более высокого качества, – с улыбкой объяснил ему Игорь.
– А у вас в Питере такая грязная грязь, что ее обычный порошок не берет?
– В Финляндии и химия, и многие продукты имеют знак «эко», вообще они более экологически чистые, – включился в разговор Максим, снова вынырнув из своего телефона. – У нас в Питере люди, которые заботятся о здоровье, покупают продукты только там.
– Да, особенно молочку, сыры, рыбу, – подтвердил его отец. – Это для многих отдых такой: три-четыре часа – и ты за границей, гуляешь, закупаешься продуктами на неделю.
– Четыре часа? За сыром? За границу? – веселился дядя Слава, макая зеленый лук в соль. – Ну вы там в Питере… кхм… оригиналы!
– А ты где учишься, Максим? – ласково спросила его Лариса.
– В университете. Связи с общественностью.
– Какой молодец! Престижно. А кем будешь работать?
– Это профессия такая, что перспективы, на самом деле, очень большие. Можно развиваться в разных направлениях, – с важным видом рассуждал он. – Пока я перевожусь, сдаю экзамены. С осени буду учиться в Финляндии.
– В Финляндии? – удивилась она. – А как? Трудно туда перевестись?
– Там в первую очередь необходим английский язык, а у меня очень хороший уровень. Поэтому я уверен, что поступлю. И дядя – мамин брат – обещает сразу решить вопрос с жильем. Осенью будем покупать там квартиру.
– Максим, а почему ты решил учиться в Финляндии? – спросила его Ира.
– Мы так решили на семейном совете. Будущее мне нужно именно там строить. Получу вид на жительство, найду работу, – перечислял он. – А через какое-то время, думаю, получу гражданство. Это непросто, но возможно.
– То есть ты хочешь в Финляндии навсегда остаться? – уточнила она.
– Конечно! – пожал он плечами. – В России нет возможностей для развития.
– Почему? – несказанно удивился дядя Володя и даже поставил пластиковый стаканчик на землю.
– Да, почему? – с недоумением смотрел на него Андрей. – Огромная страна. Живешь в столице. Неужели думаешь, что работу не найдешь?
– Дело же не в размерах страны и не в количестве вакансий, – с легким раздражением произнес парень. – Работу найти можно. Вопрос в личном развитии, в перспективах. Главная проблема России – в менталитете, в людях. Русские люди – ленивые.
– Это как это? – даже поперхнулся дядя Слава. – Такую страну отгрохали – ленивые? Столько заводов построили – ленивые? И в космос после войны полетели – ленивые?
– Ну, космос… – даже поморщился Максим. – Чуть что, сразу космос. Это прошлый век, это время уже прошло. Сейчас же время не железа, заводов или там… не знаю… комбайнов. Сейчас эпоха человека, его мыслей, идей, самовыражения…
– Максим, может, я что-то не понимаю, – деликатно начала Ирина. – Мы в Севастополе живем, Андрей давно уже не служит, но… мы с такой любовью на русский флот смотрим. Вроде бы он уже и не наш, а мы гордость чувствуем, как будто он наш до сих пор… Ты же представляешь, какой это колоссальный труд – построить корабль? А подводную лодку? Это же и труд, и мысль, и человеческий гений.
– Это разные вещи! – перебил ее Максим. – Построить – это… Построить и я могу – табуретку, скажем! Вопрос, что мне это дает?
– Это дает тебе возможность сидеть на табуретке! – спокойно ответил ему Олег.
– А ты что, можешь сколотить табуретку? – удивленно поднял свои лохматые брови дядя Слава.
– Даже если не могу! – начал злиться Максим. – Зачем мне это делать, если я могу ее купить? Каждый должен заниматься своим делом! У нас в России сколько людей открывают свой бизнес? Это же жалкий процент. А в Европе предпринимательством занимается огромное число людей!
– А что, все должны заниматься именно бизнесом? – в задумчивости наблюдала за ним тетя Лена. – А кто будет… учить, лечить? Строить корабли? Уголь добывать?
– Но вот я, например, не хочу быть ни учителем, ни врачом, тем более я не собираюсь работать на заводе! Я хочу придумать и развивать свой собственный проект.
– Какой? – спросила Лена.
– Ну… Я еще не знаю. Но я хочу работать сам на себя.
– А почему ты не хочешь работать сам на себя в России? – расстроенно смотрел на него дядя Володя.
– В России это невозможно! – кипятился Максим. – Вот вы, ваше поколение, почти ни у кого из вас не получилось построить настоящий, крупный бизнес.
– Ты не сравнивай поколения! – покачал головой Андрей. – Время разное, обстоятельства разные. Да и страны у нас теперь разные! С нами беда произошла, по нам время катком проехало. Союз распался, все рушилось, жизни ломались… У нас задача была – выжить, и мы как-то выжили, выплыли. А у твоего отца в России дела вообще хорошо идут.
– У него маленькая компания, а большое, солидное дело он не смог создать! – не унимался парень.
– Максим! – сердито одернул его отец, впрочем, без особой надежды.
А дядя Слава, отложив пластиковую тарелку с бутербродами, внимательно разглядывал Максима, словно тот был неизвестным ему диковинным зверем.
– Так в любой стране большим бизнесом владеют единицы, се ля ви, как говорят французы… Проще в Европе или сложнее? – задумался Андрей. – Это же могут знать только те, кто жил и там, и там. Только я не понимаю, как можно русских людей называть ленивыми? Почему? Какая тут логическая связь?
– В русских людях нет духа предприимчивости! – радостно отчеканил Максим, как будто ждал именно этот вопрос. – Они же сами не хотят ничего делать. Они хотят, чтобы им дали приказ сверху. Это рабский менталитет. Вот им дали задание построить корабль – они и строят. А в Европе люди сами строят свою судьбу. Это другая, протестантская этика!
– Знаешь, а ведь ты прав! – согласилась с ним Катина мама. – Ты очень умный парень!
– Конечно, это же все от Реформации идет! – обрадовался он, наконец найдя единомышленника. – В Европе была Реформация, поэтому люди там абсолютно другие. Там веками царил дух свободы, там люди по природе независимы, активны. Они не боятся что-то сделать для себя! А у нас все нужно делать для кого-то – для родины, для Сталина…
– Молодец! – довольно засмеялась Лариса.
– Да… У нас православие сделало людей послушными и ограниченными. Они не способны мыслить смело, нешаблонно, они не способны взять и пойти против течения! – рассуждал Максим. – Дядя всегда говорит, что в таком окружении умному человеку, человеку с амбициями, развиваться невозможно.
Все вновь недоуменно замолчали. Глаза дяди Славы медленно начали наливаться кровью. А небо словно заливало свинцом. Тяжелая, зловещая туча появилась на горизонте и вдруг пошла в атаку на город с бешеной скоростью. Ветер поднялся мгновенно и начал срывать листья с деревьев.
– Черт! – закричала Лариса, когда ветер опрокинул пачку с оставшейся «Кровавой Мэри», испачкав красным ее белоснежное полотенце.
Они едва успели побросать вещи в корзину, как вдалеке сверкнула первая молния и раздался страшный грохот. Шквалистый ветер гонял по парку листву и мусор, кружил голову, сбивал с ног. Катя почувствовала, как папина рука схватила ее за талию и потащила к тропинке.
Люди вокруг кричали, визжали, бежали, а дождь никак не собирался. Гроза была сухая, колючая и злая. Все небо мгновенно стало угольно-серым, снова ударила молния, потом вторая, за ней третья, и раскаты грома вдалеке превратились в один сплошной пугающий грохот. Такой страшной грозы Катя не помнила.
Только когда они пробирались сквозь толпу к выходу из парка, небо сжалилось и обрушило на Донецк потоки воды. До подземного перехода они добежали уже мокрые насквозь.
В переходе было душно, вокруг собрались такие же заложники природы, и Катя впервые в жизни заметила, как по-разному люди реагируют на стихию. Кто-то – как ее папа – встревоженно, но до сих пор с детским, искренним восхищением. Тетя Лена, как и большинство женщин, стояла чуть испуганная и растерянная. Дядя Слава, облокотившись о стену в подземном переходе, взирал на ливень с лихим, разбойничьим восторгом. Игорь смотрел безразлично, даже обреченно – как на судьбу, которую невозможно изменить. На лице его сына чередовались раздражение и скука, ему было обидно тратить свое время на такую глупость. Катина мама взирала на грозу с глухим негодованием, словно та нанесла ей личную обиду.
Когда ливень стал чуть слабее, они – не без труда – заказали два такси. Агафоновых и тетю Лену с мужем отправили сушиться в городскую квартиру, Игоря с сыном – в отель. Вечером договорились встретиться прямо в ресторане.
Семью Кати до их летнего дома подвез дядя Слава. На прощание он ободряюще подмигнул девочке:
– Катька, не журись!
– Ну вот что у тебя за сестра! – закричала мама, едва они пересекли порог. – Детство ей, блин, вспомнилось! Картошечки ей захотелось! Сиди дома, жри свою картошку!
– Лара, что с тобой сегодня! – взорвался обычно спокойный отец. – Катю при всех оскорбила, на Лену кидалась как собака! Моя сестра впервые за пять лет ко мне приехала! Впервые за пять лет! Ты не могла хотя бы один день не портить людям настроение?
– А она не могла мозгами своими подумать, когда тащила нас в парк? Ты видишь, я вся мокрая!
– Ну мокрая, так иди подсохни!