– Вот это я никогда не пойму. Ладно, пошли работать на немцев… Деньги были нужны, голод, все такое, – рассуждала Катя. – Но пытать своих? Убивать своих? Это какими же уродами надо быть?
– Уродами, – согласился Витя. – Или страх человека так ломает. И вообще, иногда одно решение всю жизнь человека рушит. Есть такой фильм о войне – «Восхождение». Не смотрела?
– Вроде нет.
– Там два наших солдата попадают в плен. И они оба нормальные, оба воевали. Но вот попали в плен. И их заставляли что-то про отряд рассказать. Один оказался сильный, не сломался, а второй сразу испугался пыток. Думал, сейчас себе жизнь спасет, а потом как-то выкрутится, сбежит, – объяснял Витя, глядя на Катю своими умными, серыми как пепел глазами. – А оказалось, что есть вещи, которые уже не исправить. Немцы его в казни заставили участвовать. Он даже повеситься потом пытался, но не получилось.
– Страшно. И даже судить страшно, правда? – задумалась она. – Когда такой выбор: скажи, что от тебя требуют, и живи себе дальше, или тебя убьют. Хорошо, что нам такой выбор делать не придется.
– Почему? – спросил Витя.
– Ну, такой войны больше не будет, – ответила она.
– Почему? – упрямо повторил он.
– Как почему? – пожала плечами Катя. – Люди же второй раз не сойдут с ума?
– Но ведь войны никогда не прекращаются. Войны идут всю историю человечества.
– Идут, это понятно. Но такой жестокости больше не может быть, – убежденно сказала Катя.
– Почему? Жестокость была всегда. Разве в античности ее не было? Или в Средневековье?
– Да, но сейчас же не Средневековье. Человечество же как-то… развивается? Люди меняются, умнеют.
– Люди умнеют? – удивленно поднял брови Витя. – Так сильно умнеют, что в двадцатом веке придумали жечь в печке целые народы?
– Ну… – замялась Катя. – Наверное, это был… пик, сумасшествие. Поэтому я и говорю: человечество же не может второй раз подряд сойти с ума? Это же не грипп, которым каждый год болеют?
– Почему ты так думаешь? – пристально смотрел на нее Витя.
– Ну как почему? – горячилась Катя. – Люди пережили такой ужас. Они видели, что такое зло. Столько людей погибло, и так страшно погибло… Разве люди захотят, чтобы это повторилось? Разве они это забудут?
– Мама всегда повторяет, что короче человеческой памяти только человеческая благодарность, – спокойно ответил Витя.
– Ну… – задумалась Катя. – Есть же книги, фильмы, интернет в конце концов. Все можно узнать, прочитать.
– Ты же сама только что сказала, что не читала «Молодую гвардию», потому что она толстая!
– Да, но… – смутилась Катя.
– Пошли в пирожковую? Ты голодная?
Катя кивнула. Она и вправду проголодалась, и даже не заметила, как замерзла. А день для середины октября был необычно холодным. Он обещал ранние заморозки, небо заволокло тучами, и ветер дул какими-то странными, злыми порывами.
– Ой, вертолетики! – радостно воскликнула Катя, когда они переходили улицу.
– Где? – удивился Витя.
– Вот! – засмеялась она, вытащив из капюшона Вити целую горсть крылаток клена. – Смотри, прилетели откуда-то.
Они зашли в маленькую пирожковую: прилавок, серо-белые панели на стенах и три высоких столика у окна. Витя купил им чай и пирожки с картошкой. Ветер гонял по улице разноцветные листья.
– А ты действительно думаешь, что может быть война, вот прямо настоящая, большая, как тогда? – улыбнулась Катя.
– Конечно. Войны и сейчас идут. По всему миру. Если подумать, то вся мировая история – это один постоянный конфликт, – задумался он. – Напряжение растет, копится, и в какой-то момент происходит взрыв. И люди, мне кажется, не меняются.
– Вообще не меняются? – внимательно смотрела на него Катя.
– Разве люди стали не такими завистливыми, не такими жадными? Не такими глупыми? – грустно улыбнулся он. – Война же всегда начинается в головах. И зло в человеке живет всегда. Что-то происходит, как химическая реакция, знаешь, уксус с содой, и зло из человека начинает выплескиваться через край. Как из вулкана.
– А ты «Эру милосердия» читал?
– Читал! – воскликнул Витя с большим удивлением.
– Папа любит – и книгу, и фильм, – смущенно объяснила она. – Там герой верил, что после такой страшной войны люди изменятся, станут другими. Время пройдет, и наступит эра милосердия. Папа говорит, что она была. Что его детство – это и была эра милосердия.
– Наверное, была, – согласился Витя. – Нашим родителям вообще больше с детством повезло, чем нам. Сейчас же не эра милосердия! Если она и была, то давно закончилась. Люди теряют память, и в них снова копится зло. Это как спираль такая.
Катя с недоверием пожала плечами. Белый пластиковый стаканчик с чаем хрустел в ее руках, обжигал пальцы, но согреть не мог. Продавщица за прилавком, казалось, заснула, укутавшись в пестрый плед. У Вити зазвонил телефон – серый, старый, кнопочный.
– Мама! – объяснил он Кате. – Просит принести что-нибудь поесть. Она работает здесь недалеко, в больнице, знаешь? Я сейчас куплю им пирожков, занесу. Подождешь?
– Витя, я так замерзла, – честно призналась Катя. – Я лучше домой пойду. Мне тут через дворы близко.
– А, ну ладно.
Витя, кажется, расстроился.
Заморосил дождь. Катя шла по мокрому асфальту, по сырым разноцветным листьям, и улыбалась своим мыслям… Она не сразу даже заметила, как метрах в двадцати от нее, у гаражей, двое парней пинают кого-то лежащего на земле. Этот кто-то беспомощно свернулся в клубок и закрывал лицо руками. Катя сначала остановилась как вкопанная. Потом испугалась, хотела бежать. И тут поняла, чья это голубая куртка.
– Сволочи, что вы делаете! Что делаете!
Она бросилась на них сразу, не раздумывая, одного – тощего, высокого, в кожаной куртке – сразу повалила на асфальт. Второму хотела вцепиться в лицо, но смогла только схватить за капюшон и попыталась ударить его ботинком в колено. Никак не выходило, он наклонился вниз, держал Катины руки и не давал ей ни достать его ногой, ни сдвинуться с места. Вдруг сзади ее схватили за волосы и дернули со звериной силой – Кате показалось, что у нее голова оторвалась от шеи. Потом ее ударили в живот, натянули шапку на лицо и повалили на землю.
– Вот ведь сука!
Кто-то пнул ее в грудь, почти попал в солнечное сплетение, от удара она задохнулась и чуть не потеряла сознание. Она почувствовала, что ее куртку расстегивают, а чья-то холодная сырая рука полезла ей под кофту. В ужасе она попыталась вырваться.
– Папа! – только и смогла выкрикнуть она.
В этот момент ей начали выкручивать левую руку, она затрещала в запястье, и от дикой боли Катя заорала.
– Да рот ей заткни! – крикнул один из них.
Вдруг раздался свистящий звук удара. И вздох. На ее ноги кто-то упал.
– Ты чо?
Катя опомнилась через секунду и правой рукой стащила с лица шапку. Напротив стоял Ромка с какой-то доской в руках.
– Убью! – в иступлении проревел Рома. – Убью!
Один из парней стоял на четвереньках и, опустив окровавленную голову вниз, тряс ей как собака. Катя ударила его ногой где-то в районе локтя, и он как подкошенный рухнул лицом в землю.
– Убью!
Ромка сделал шаг в сторону второго парня. Тот наконец отпустил Катю. Она тут же вскочила на ноги, подняла с мокрого асфальта рюкзак и наотмашь ударила стоящего парня по лицу. Потом схватила брата за воротник и крикнула:
– Бежим!
И они бежали – сквозь дворы, детские площадки, гаражи, потом через улицу, потом снова через бесконечные дворы… Жадно дышали ртом, глотали холодный воздух, он обжигал горло, а в голове от страха пульсировала кровь. Впереди – в нескольких метрах – Катя увидела знакомую палатку, где продавали свежий хлеб. Но Катя поняла, что до нее уже не добежит.
– Всё! – прошептала она и рухнула на колени.
– Кать, вставай! Вставай! Никого нет! – шептал ей на ухо Рома, тяжело дыша. – Все хорошо, никого нет!
Катя схватилась за бок и осторожно села на низкую металлическую ограду у газона. Оглянулась по сторонам: безлюдный двор, тихая улица. Из палатки вышла старенькая бабушка, бросила на них беспокойный взгляд и медленно побрела в сторону автобусной остановки.
– Чем… ты его бил? – Катя задыхалась от боли в боку. – Дай сюда!
– Вот! Надо было выбросить по дороге! – Рома протянул ей деревянную доску, на конце которой было несколько гвоздей, запачканных кровью. – Неудобно было бежать…
– Господи, надо спрятать! – прошептала Катя.
– Думаешь, я его убил, да?
Катя выхватила у брата доску. Сначала села прямо на газоне и попыталась листьями оттереть с гвоздей кровь, но ничего не выходило. Еле встала – ноги совсем не слушались. Зашла за торговую палатку и с размаху бросила доску в кучу мусора и картонных коробок, которые лежали у служебного входа. Испачканные кровью листья собрала, кинула в лужу и затоптала.
– Я его убил? – раздался у нее за спиной испуганный голос брата.
– Не знаю… – с трудом дышала Катя. – Кто они?
Рома не ответил, только беспомощно посмотрел на сестру.
– Как мы пойдем домой?
Они оба были грязные и мокрые, у Ромки был разбит нос.
– Домой не пойдем! – решила Катя.
И они пошли к Вите Сергеенко. Шли долго, держались за руки, старались никому из знакомых не попасть на глаза. К счастью, на улице начало темнеть, а Витя уже вернулся домой из больницы. Сначала он несколько секунд удивленно на них смотрел, потом молча пропустил в квартиру. Пока Ромка умывал лицо, он помог Кате перевязать запястье – рука у нее распухла и сильно ныла.
Катя сказала ему, что их хотели ограбить. Но, в общем, он вопросов лишних не задавал. Напоил их чаем с сушками и даже попытался сам почистить их куртки щеткой, но особо не получилось – только размазал грязь.
Домой возвращались поздно и, наверное, оба не отошли от шока, потому что даже не договорились, что сказать родителям. Но родителей дома не было, а на трюмо в прихожей лежала записка от мамы: «Ушли в гости. Ужин разогрейте, проверю».