Перед командировкой в Барселону мы получили пробы из профессионального бокса, их отбирала РУСАДА по контракту с одной из профессиональных боксёрских федераций или ассоциаций — их развелось столько, что не перечислить. Так как никаких указаний или предупреждений я ни от кого не получал, а министерство спорта в этом не участвовало, то одну положительную пробу, остарин, я автоматом отправил в АДАМС. И надо такому случиться, что это была проба Александра Поветкина, олимпийского чемпиона и знаменитого профессионального боксёра. Когда Нагорных и Мутко об этом узнали, то началась истерика: как такое могло случиться, почему не прикрыли нашу национальную гордость? Как же хорошо, что всю неделю я был в Барселоне.
Виталий Мутко вызвал генерального директора РУСАДА, профессора Рамила Усмановича Хабриева, и простыми непечатными словами разъяснил ему политическую составляющую его безответственной борьбы с допингом, после чего у Хабриева щёки стали свекольного цвета — и подскочило давление. Никита Камаев получил команду убрать положительный результат анализа из программы АДАМС. Он позвонил в Барселону и попросил меня отозвать наш рапорт о положительном результате на остарин, но я сказал, что ничего менять не буду — после этого ВАДА набросится на меня с новой силой и с новыми проверками. Никита вздохнул и поведал, что скандал невероятный и что дошло до Путина. Эту подольскую группировку боксёров курирует Игорь Сечин, директор „Роснефти“. Сечин лично звонил Мутко и повелел немедленно решить вопрос, затем нагоняй от Мутко получил Хабриев — и вот репрессии докатились до Никиты. Я возразил, что это не мои проблемы и что Путин или Сечин для меня никто, мой непосредственный начальник — Нагорных, и ты сам знаешь: сильнее кошки зверя нет. Вертикаль власти со времён Средневековья гласит, что вассал моего вассала — не мой вассал; первые люди страны могут сколь угодно мутузить Мутко, но до нас они не доберутся; да и кто мы такие для них — просто пешки, чего с нами связываться.
Никита выкрутился самым простым способом: он обезличил пробу Александра Поветкина. Она превратилась в контрольную пробу (double blind) для тестирования лаборатории, то есть имя спортсмена было стёрто, будто бы его и не было. Если бы кто-нибудь решил слегка копнуть, то сразу увидел бы нестыковку — Поветкина брали на допинг, но проба в лабораторию не поступила. Как такая манипуляция осталась незамеченной, я не знаю.
Тем временем в Москве меня поджидал Хайо Зеппельт, корреспондент германского телевидения. Он попросил пустить его в Антидопинговый центр отснять приборы, персонал и лабораторную обстановку; объяснил мне, что эти материалы нужны ему для завершения документального фильма про Олимпийские игры в Сочи. МОК разрешил Хайо снимать нашу лабораторию в Сочи, я напомнил об этом Нагорных, и съёмка состоялась. Закончив с приборами и помещениями, Хайо попросил меня сесть на подготовленное место, направил на меня свет своих ламп и стал задавать простые вопросы, что да как было в Сочи. И внезапно спросил, брал ли я деньги со спортсменов за сокрытие положительных результатов анализов! Я оказался совершенно не готов к такому вопросу, даже подумал, уж не заснул ли я, иначе как можно было пропустить момент, когда мы так резко сменили тему. Хитрый Хайо всё это документально записал на камеры: хорошо видно, что я минуту-другую пытался сориентироваться и прийти в себя и только потом пустился в объяснения. Объяснения были простыми: стоит только раз взять деньги со спортсмена за сокрытие положительной пробы, как на следующий день под моим окном будет стоять очередь — все будут готовы заранее оплатить свои положительные пробы, чтобы застраховаться на будущее.
Хайо Зеппельт был доволен отснятым материалом и сказал, что фильм выйдет в декабре 2014 года. Оказалось, что Хайо снимал фильм не про Сочи, он работал над документальным фильмом о применении допинга и сокрытии результатов анализа в российской лёгкой атлетике, основанным на интервью и скрытых съемках Юлии и Виталия Степановых. Посмотрите обязательно этот фильм, он многое изменил в лёгкой атлетике, а заодно и в моей жизни.
14.3 Проблемы тяжелоатлетов. — Олимпийский день в Лозанне
Пообедали с Никитой, он продолжал злиться после нагоняя от Юрия Нагорных, заместителя министра; сам министр за пробу Поветкина задал трёпку профессору Хабриеву. Мне тоже немного досталось: пришлось пообещать, что я буду сообщать результаты анализов всех проб, а не только тех, что были отобраны РУСАДА в рамках государственного контракта с министерством спорта. Никите я объяснил, что теперь контроль за положительными результатами стал тотальным, и без „карантинной“ отмашки Нагорных ни одна положительная проба в АДАМС не упадёт. Второй такой прокол с Поветкиным нам не простят. Никита был удручён, но мне было всё равно, бокс меня не волновал.
Никита Камаев рассказал про новые проблемы с тяжелоатлетами. Международная федерация (IWF) проводила чемпионаты мира в ноябре, поэтому летние пробы с тренировочных сборов и чемпионата России в Грозном РУСАДА направит нам, в Антидопинговый центр в Москве. Но осенью, когда объявят состав сборной на чемпионат мира, РУСАДА проведёт внесоревновательный контроль и отправит пробы российских сборников в Кёльн! Это было коварным и сильным ходом со стороны Тамаша Аяна, президента IWF. Что он задумал, было не ясно, но у него не сложились отношения с Сергеем Сырцовым, президентом ФТАР. Летом мы сами разберёмся и подменим пробы при отборе, в Грозном всё будет чисто, но где взять чистую мочу для отправки в Кёльн? Все штангисты давно сидят на приёме анаболиков, их чистая моча оказалась не такой чистой, как мы ожидали, и в Кёльне непременно постараются чего-нибудь обнаружить, кёльнские проверки постоянно оборачивались скандалами и штрафами.
Меня это так сильно насторожило, что я даже потерял аппетит. Обычно мы с Никитой обсуждали подобные вопросы вне стен лаборатории, где Блохин повсюду навтыкал свои прослушки, — выезжали поболтать и пообедать в „Темпл Бар“ на Ладожской улице, рядом с метро „Бауманская“. Тяжёлая атлетика — это тикающая бомба под всеми нами; одно хорошо — что они перестали обсуждать открытым текстом на всяких форумах свои проблемы и способы их решения за свой и за наш счёт. Но цивилизованного решения я не видел: с одной стороны — где взять чистую мочу, если они годами сидели на стероидах; а с другой — какой стероидный профиль канонизировать, считать исходным, природным для каждого из них, если свою эндокринную систему они давно погубили? Привозят якобы чистую мочу в пластике, а там повсюду хвосты анаболических стероидов, а ещё остарин и кломифен — и кто только в сборной кормит ребят этой дрянью, могли бы хоть посоветоваться. Беспредел, просто обнаглели. Никита тоже жаловался — его новых офицеров допингового контроля заставляют при отборе проб подменять мочу, хороших ребят пытаются коррумпировать и портить. А старая гвардия, готовая на всё, с начала лета ушла в продолжительные отпуска: за работу в Сочи и переработки они набрали много отгулов.
Я сказал Никите, что не знаю, что делать и как нам бороться, всё идёт от Мутко и Нагорных, штангисты каждый раз убеждают их, что без этого они не могут. Пока Виталий Мутко был министром спорта, тяжелоатлеты не выиграли ни одной золотой медали, но перед Олимпийскими играми в Пекине и Лондоне всякий раз обещали завоевать три или четыре золотых медали. Министр Мутко при всей своей административной проницательности и при всём своем опыте работы с людьми наивно верил вранью и обещаниям спортсменов и тренеров, искренне им сочувствовал и умилялся до слёз, слушая их рассказы. Он был очень уязвим с этой стороны: вот они снова зашли к нему, напели про свою тяжёлую жизнь, нажаловались на зверства допингового контроля и отсутствие поддержки и помощи, и снова Виталий Леонтьевич поддался на уговоры и повелел Нагорных разобраться, как помочь бедным тяжелоатлетам. Никита Камаев сказал, что запретил в отсутствие самого штангиста разливать из пластиковых бутылок и запечатывать в „берегкиты“ его проверенную мочу — именно так будет проходить кёльнский внесоревновательный контроль, — и просил меня поддержать его борьбу. Конечно, я пообещал, и даже искренне, но было очевидно, что позиции у нас плохие.
Напряжение нарастало, и на 11 июня Нагорных назначил совещание, пора было обсудить, что нам делать с этой штангой. Я настаивал, что РУСАДА должно обеспечить полную замену проб мочи во время летнего чемпионата в Грозном. Грязные пробы тяжелоатлетов не должны поступать в лабораторию, у нас нет чистой мочи на замену соревновательных проб. Никита был наотрез против сплошной подмены проб при отборе, разозлился — и на совещание не пришёл. А в августе послал в Грозный крепких ребят, которые не поддались на уговоры и посулы — и собрали такую мочу, какая текла ровно в те дни. Именно из-за этих злополучных грозненских проб я вынужден был в декабре уничтожить вообще все 1417 августовских проб, за что Дик Паунд и Крейг Риди потребовали выгнать меня с должности директора Антидопингового центра.
Оставалась ещё одна нерешаемая задача: где осенью взять чистую мочу для отправки в Кёльн накануне ноябрьского чемпионата мира в Алматы? Зная, что придут пробы российских тяжелоатлетов, кёльнская лаборатория постарается продемонстрировать все свои возможности и достижения. Нужна очень чистая моча тяжелоатлетов, как бы смешно это ни звучало. Пробы штангистов шли потоком, мы выбирали чистые образцы и контролировали стероидные профили, чтобы не было расхождений. Некоторые отклонения удавалось сгладить, смешав две чистые пробы одного и того же спортсмена. Алексей Великодный вёл учёт и контроль, мы передали ему данные по стероидным профилям за последние три года. Никита окончательно перешёл в оппозицию, называл Мутко и Нагорных подонками, ругался с Натальей Желановой — она постоянно совала нос в дела РУСАДА и создала там сеть своих информаторов. При этом она умело манипулировала слухами, догадками и всякими „мнениями