Целую неделю я не мог прийти в себя, всё просто валилось из рук, и из головы не выходила смерть Никиты. Он уже умер — но только сейчас от него пришли две пары «берегкитов» для съёмок нашего фильма! На похоронах от министерства спорта никого не было, даже простого венка не прислали — вот как так можно? Только Авак Абалян пришёл попрощаться в частном порядке, покурить у свежей могилы.
После двух подозрительных смертей мы разговорились с Виталиком Степановым по скайпу, но я тогда и не думал, что он записывает наши частные разговоры! По калифорнийским законам это уголовное преступление, он был обязан предупредить меня о записи. Виталика, офицера допингового контроля из РУСАДА, я помнил с 2009 года; однажды зимой, рано утром в начале седьмого, он привёз пробы и ждал, чтобы я их принял. Мы до этого никогда не общались, но я сразу обратил внимание на его измученный вид и хорошие, но избеганные марафонки. Я сразу спросил: ты что, тренируешься? Он сказал, что готовится к Бостонскому марафону в апреле; вот, прилетел с пробами в Москву в четыре утра, отбегал тренировку, 15 километров, и привёз пробы. Я был поражён — какая может быть тренировка после бессонной ночи, это сплошной вред, ты просто мучаешь себя! И до зимы 2016 года мы больше не общались.
Мы говорили на самые разные темы: Патрик Шамаш и Руне Андерсен, РУСАДА и IAAF, Никита Камаев и Вячеслав Синёв, бег, питание и тренировки, фильмы Хайо Зеппельта, Олимпийские игры в Ванкувере и Сочи. В итоге Виталик записал 15 часов наших разговоров. Время от времени он возвращался к Играм в Сочи и спрашивал, как так получилось: провал в Ванкувере и невероятный успех в Сочи? Я немного раскололся и ответил: что ты всё время меня спрашиваешь, что да как, а сам не можешь догадаться? Сборники шли на программе, а как же ещё, ведь нельзя было не воспользоваться такой выгодной ситуацией, когда Игры проходили в России — и у нас в руках было всё, вплоть до олимпийской лаборатории. И пять олимпийских чемпионов, героев Игр, — в этом была и наша заслуга, мы помогли им, чем могли. И как всё удачно завершилось!
И Виталик всё писал и писал. А что ему ещё оставалось делать…
16.3 Подготовка и выход моего интервью в The New York Times
ВАДА окончательно лишило аккредитации московский Антидопинговый центр 15 апреля 2016 года. Это конец допингового контроля в России. В ближайшие годы аккредитованной лаборатории в стране не будет. Решение о создании в МГУ новой национальной и независимой лаборатории принять можно, но исполнить нельзя. Даже если за два года подготовить специалиста высокого уровня, тут же встанет вопрос, как его удержать на работе. Он либо сам сбежит, либо его купит солидная лаборатория за границей. И РУСАДА ещё долго будет отправлять пробы на анализ в Лондон, Гент или Кёльн.
Тем временем мы беспросветно запутались с фильмом: как совместить два сюжета, велогонку Брайана и моё бегство с последующим выходом на финальный аккорд, на рассказ о манипуляциях с пробами в Сочи? Навалилось столько работы, что завершение фильма пришлось отложить до конца 2016 года. Но мы осознавали огромную важность нашей информации и понимали, что на нас ляжет невыносимая моральная ответственность, если мы будем скрывать её до наступления зимы, ведь летом должны состояться Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро. И мы решили рассказать обо всём средствам массовой информации. У нас было два варианта, как оповестить весь мир, — телевидение или газета. Мы на один день слетали в Атланту, на переговоры с CNN, но тамошние боссы не решились выпустить такой сюжет в эфир, хотя мне казалось, что для них он должен быть золотой жилой. Увы, они сидели с постными лицами. Почему — выяснилось немного позже, 5 мая, когда было объявлено, что российская компания «Медиа Альянс», на 80 процентов принадлежащая «Национальной Медиа Группе», купила активы американской компании Turner, куда входил и телеканал CNN. Совет директоров «Национальной Медиа Группы» на тот момент возглавляла Алина Кабаева. Всё с вами ясно.
Зато газетчики сразу согласились. Ребекка Руис, корреспондент The New York Times, давно хотела сделать со мной материал о роли допинга в спорте. Ей намекнули, какой информацией я располагаю, подчеркнули, что откладывать больше нельзя, и посоветовали как можно скорее взять у меня интервью. Нам согласовали три дня работы в Лос-Анджелесе, с 4 по 6 мая, и пообещали первую страницу The New York Times, самой влиятельной газеты в мире. Чтобы не запутать и не отпугнуть журналистов, необходимо было представить имеющиеся у меня данные в доступном и понятном виде. Все мои таблицы, текстовые файлы, переписки и фотографии находились в разрозненном и неадаптированном виде: прежде, когда я работал с ними в России, мне и в голову не приходило, что в них будут разбираться другие люди. Вместе с Эндрю Сигманом я стал готовить досье, канву для моего будущего интервью, — ведь мне предстояло рассказать о таком глобальном обмане, какого в истории спорта никогда ещё не было, более того, в который невозможно было поверить. День за днём я сидел и переводил свои файлы — особенно трудно давался перевод переписки, я использовал в ней слова и обороты, способные удивить даже русскоязычных читателей. Требовались подстраничные пояснения, своего рода перевод с русского на русский, чтобы затем перевести всё на английский язык. Наконец стостраничное досье в десяти экземплярах было готово.
Корреспонденты The New York Times Ребекка Руис и Майкл Швирц приехали в Лос-Анджелес и засели за работу. Майкл много лет работал корреспондентом в Москве, немного знал русский и был знаком с российской действительностью. Поначалу они отнеслись к моим словам с недоверием — уж слишком спокойно я рассказывал настолько невероятные вещи; им нужен был хотя бы ещё один свидетель происходившего в Сочи и в Москве. Пятого мая мы пригласили Тимофея и Олега присоединиться к нашему разговору. Естественно, про ночную замену проб в Сочи они ничего не знали и не могли видеть, что происходило по ночам на первом этаже, поскольку работали днём на втором этаже, но «водопроводчика Блохина» в лаборатории в Сочи видели постоянно, хотя во время Игр никаких перебоев с водоснабжением не было. Но самое главное, они подтвердили непрекращающиеся анализы проб мочи из пластиковой тары в Антидопинговом центре и создание банка чистой мочи в ЦСП в Москве у Ирины Родионовой, тестирование моего коктейля и контроль сроков выведения — и регулярные запросы на стероидные профили, когда наступало время подменять грязную мочу. Также была показана руководящая и направляющая роль заместителя министра спорта Ю. Д. Нагорных, подтверждена подлинность нашей переписки по электронной почте. Ребекка и Майкл поверили Тимофею и Олегу, успокоились и уехали готовить публикацию.
Никогда не знаешь, что может случиться! Пятого мая, когда Ребекка и Майкл ещё работали с нами в Лос-Анджелесе, вдруг объявили, что 8 мая во время популярной вечерней программы 60 Minutes на CBS выйдет специальный 15-минутный выпуск про допинговые махинации во время Олимпийских игр в Сочи! Виталий Степанов расскажет, как во время наших разговоров по скайпу я ему признался, что пять олимпийских чемпионов из России принимали допинг. Он записал 15 часов нашей болтовни и готов кое-что продемонстрировать в подтверждение своих слов. Мой адвокат немедленно связался с телекомпанией CBS и официально предупредил, что выпуск в эфир фрагментов наших частных разговоров является уголовно наказуемым деянием, потребовал уведомить об этом Степанова и полностью исключить показ фрагментов с моим участием. Программа получилась скомканной, и всё равно, хотя Виталий ничего не знал про мой коктейль и подмену проб, шум поднялся невероятный. Получилось что-то похожее на запуск осветительной ракеты перед ядерным взрывом — грядущей публикацией моего интервью в The New York Times.
Интервью появилось на сайте газеты 12 мая в середине дня. Я весь день нервничал, иногда мне было даже страшно, но у меня в апартаментах сидел Ти-Джей, пыхтел электронной сигаретой и записывал на камеру мои метания и вздохи. Исторический момент, нельзя упустить ни минуты! Наконец позвонил возбуждённый и радостный Брайан: интервью выложили, давай садись и читай вслух, можешь комментировать — и обязательно всё записывайте. Боже мой, свершилось! Какие молодцы Ребекка и Майкл, как хорошо всё изложили; я всегда опасался, что газетчики или телевидение всё перемешают непонятными кусками, напутают и переврут, но The New York Times — это не тот случай. Когда мы три дня подряд сидели с ними в Лос-Анджелесе, они у нас не взяли ни печеньки, ни банана, вообще ни кусочка, даже за кофе ходили на улицу через дорогу в Starbucks. Это стиль работы сотрудников газеты The New York Times, именно из таких мелочей формируется их полная независимость и отстранённость, залог объективности и достоверности каждого напечатанного материала.
Назавтра, в пятницу 13-го, вышла бумажная газета, и мы с Эндрю Сигманом спохватились только днём, ходили и искали, где её купить. В кофейнях всю прессу раскупают с утра; пришлось обежать все заправочные станции в Санта-Монике, где ещё оставались утренние газеты. В субботу вышло продолжение, и снова с анонсом на первой странице, где опубликовали схему лаборатории и специально обвели комнаты, между которыми была дырка для передачи флаконов с мочой.
16.4 Расследование профессора Макларена. — Расследование властей США. — Уголовное дело против меня в Москве
Новость оказалась невероятной, глобального масштаба, но она никого не порадовала — более того, поступательная история развития олимпийского спорта и антидопинговой борьбы дала глубокую трещину, произошёл тектонический сдвиг. Я выступил главным злодеем, разрушителем всей системы борьбы с допингом, причём изнутри, из самого её сердца — аккредитованной лаборатории допингового контроля! ВАДА поручило профессору Ричарду Макларену проверить мои откровения, и 20 мая все решили собраться в Лос-Анджелесе, провести небольшую конференцию и придать ускорение дальнейшей работе. Мы подготовили раздаточные материалы, и я сделал презентацию для вступительного слова Брайана Фогеля. Приехали Оливье Ниггли, Мэттью Хольц и Бекки Скотт из ВАДА, Клаудия Бокель из МОК и профессор Кристиан Айотт из Монреаля. Ричард Макларен участвовал по скайпу из Парижа, мне из соображений безопасности велели не появляться и тоже отвечать на вопросы по скайпу. Если у кого-то оставалась надежда на то, что я сказал неправду или что-то придумал, то эти мечты развеялись. Теперь вам всем придётся жить с моей правдой.