Мир раскололся на before and after.
Тут же посыпались положительные пробы российских легкоатлетов — началась перепроверка проб с Олимпийских игр в Пекине, в основном в них находили метаболиты Оралтуринабола по методике Соболевского. Пошёл слух, что я всех сдал. Кого там сдавать — они поголовно принимали всё подряд, а я ещё уничтожил их грязные пробы после чемпионата России в Казани в 2008 году, хотя IAAF просила меня их сохранить. Кремль назвал меня перебежчиком и предателем родины, но где она, моя родина? Вот эта путинская Россия — моя родина? Это позор на весь мир. Моя родина — Ромашково и Раздоры, где я всю жизнь пробéгал по лесам, и ещё Велокольцо и Гребной канал в Крылатском. На российских сайтах стали вспоминать Троцкого и как его убили ледорубом, обсуждать, сколько мне осталось жить, поэтому мы сменили телефоны, машину и место проживания. В новом районе меня никто не видел — к себе домой я заезжал на машине через подземный гараж. И сменили адвоката.
Департамент юстиции США, точнее, его Восточное отделение в Бруклине начало расследование. Причина была простой: США в течение многих лет выплачивали ВАДА несколько миллионов долларов в год из денег добросовестных налогоплательщиков, но в итоге допинговый контроль оказался иллюзорным и рассыпался на глазах у всего мира. В этом расследовании я фигурировал как участник допинговых безобразий, то есть в моих действиях усматривали криминальную составляющую. Простыми словами, мне грозили тюрьма или условный срок. Джим Уолден, мой новый адвокат, специализировался именно на защите своих клиентов от криминального уклона, то есть добивался, чтобы им не предъявляли обвинения, чтобы они становились свидетелями. Пока что Уолден имел стопроцентный успех, однако в моём случае он сомневался: тема для него совсем новая — стоит ли рисковать репутацией? Но мы встретились в Филадельфии, поговорили, поняли друг друга — и подписали соглашение. Всё, теперь меня нет — все вопросы и контакты только через адвоката.
Ещё до публикации в The New York Times Хайо Зеппельт записал на камеру часовое интервью с Виталием Мутко, который юлил и отводил глаза, нёс чепуху, изворачивался и увиливал от ответов на прямые вопросы. Потом Владимир Познер на Первом канале на виду у всех прижал Мутко к стене, спросив напрямую, кто врёт: Родченков или остальные? Скажите, меняли пробы в Сочи — да или нет? И снова Мутко тянул с ответом и хлопал глазами, как троечник, и в конце концов Познер его пожалел. Вообще, Мутко — весьма своеобразный персонаж путинской эпохи, колоритный и обаятельный, с лёгким флёром элегантной дремучести, умевший быстро переходить от задушевной беседы к стилю общения управленца или снабженца. Он артистично и талантливо вобрал в себя всю бездарность власти. А у властной бездарности есть только один способ защиты — спрятаться за ещё большую бездарность. Поэтому все так держатся за Путина. Если не Путин — то кто? Без Путина нет России — вот её почти что и нет.
Началось расследование профессора Макларена, и нам по секрету сообщили, что флаконы «берегкит» действительно можно вскрыть! Теперь сомнений нет, более того, на то, что сочинские флаконы вскрывали, указывают характерные царапины. Ещё в начале года Брайан Фогель во время интервью задал профессору Макларену коварный вопрос: что будет, если окажется, что пробу Б можно незаметно вскрыть? Ричард Макларен на минуту задумался и ответил, что тогда допинговый контроль окажется иллюзорным — illusory.
Но сколько же мне навалили работы — я с тяжёлым вздохом взялся за составление обзора нашей многолетней переписки с Натальей Желановой и Алексеем Великодным о сокрытии результатов анализов по программе сохранить — карантин. Как только заместитель министра Юрий Нагорных принимал решение о судьбе того или иного спортсмена, я, следуя указаниям ФСБ, удалял все письма, и у меня почти ничего не осталось. Однако Тимофей Соболевский всю свою коллекцию, сотни писем, сохранил. В наших письмах встречались резкие и непечатные выражения, они рвались наружу, я не мог держать их в себе, такова была наша жизнь. Для Макларена я составил огромную таблицу, охватывавшую данные начиная с 2012 года. Но таблица не отражала полной картины: в нашей практике встречались пробы великих спортсменов, святых и неприкасаемых, про которых мы даже не спрашивали. Ещё бывали случаи, когда мы знали, что у сборников оставались едва заметные хвосты, но времени впереди было достаточно, чтобы они исчезли, и про такие пробы мы тоже не сообщали Нагорных; без него было ясно — идёт подготовка сборной команды и трогать великих нельзя.
Пришла пора готовиться к допросам в департаменте юстиции, а параллельно надо было продолжать сотрудничество с комиссией Макларена, он прислал большой список вопросов. Поскольку в отношении меня проводилось расследование, то без согласования и разрешения следователей я не мог предоставлять никакой информации. У меня взяли отпечатки пальцев и мазок с внутренней стороны щеки для пробы ДНК, скопировали все данные из моих компьютеров и с электронных почтовых адресов. Информации было очень много, и мы с адвокатом напряжённо работали в Филадельфии целую неделю, с воскресенья 12 июня по пятницу 17 июня. Мои данные были рассортированы по отдельным папкам, Джим Уолден называл их Building Blocks, и блок за блоком мы отправляли их Макларену. В завершение мы провели многочасовую телеконференцию, я отвечал на многочисленные перекрёстные вопросы.
17 июня в Вене на заседании совета IAAF было принято решение о дальнейшем отстранении ВФЛА, то есть всей российской лёгкой атлетики, и о её неучастии — вот где пригодилось словечко из 1984 года — в Олимпийских играх в Рио-де-Жанейро. И МОК, и арбитражный суд в Лозанне поддержали это решение. А 18 июня Следственный комитет России открыл против меня уголовное дело по статьям о превышении полномочий, незаконном предпринимательстве, подделке документов и в итоге — за нанесение большого репутационного ущерба стране и спорту. Оставаться в Лос-Анджелесе без охраны стало опасно, и 6 июля 2016 года я ушёл под программу защиты свидетелей. Обнародование результатов расследования Макларена было назначено на 18 июля, всего за две недели до начала Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро. Для координации нашей работы мы провели две конференции по скайпу, а затем встретились в Нью-Йорке. Я теперь жил в другом месте под вымышленным именем, постепенно привыкая откликаться на него. Было немного грустно, что любимый Лос-Анджелес остался в прошлом.
16.5 Первый доклад Макларена. — Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро, 2016 год. — Второй доклад Макларена
Оказавшись один в другом городе, я успокоился и осознал, что за последние три месяца ничего не написал и забросил свою книгу, застрял на описании уголовных событий 2011 года. Но я заставил себя сесть за компьютер — и за три дня описал весь 2012 год, подготовку к Играм в Лондоне и начало борьбы с ВАДА. Работа и общение с адвокатом, со следствием и комиссией Макларена помогли мне переосмыслить некоторые вещи, и я стал переписывать написанное и добавлять новые страницы, радуясь, как классно у меня получается. Всё идёт по плану, до конца года я должен завершить книгу, а затем приступить к написанию русскоязычной версии. И в январе 2017-го наш фильм Icarus будет представлен на фестивале Sundance в штате Юта.
Потом я опубликую книгу!
Первый доклад Макларена был представлен в Канаде, в Торонто, 18 июля 2016 года. Меня признали правдивым источником информации, подтвердили, что в мае The New York Times с моих слов написала правду и что мои показания не противоречат другим данным, полученным в ходе расследования. В России действительно существовала государственная система сокрытия допинга, она была с размахом применена в Сочи, и спортсмены России получили неоспоримое преимущество и выгоду от этой схемы, завоевав 33 медали, включая 13 золотых. ВАДА потребовало целиком отстранить Россию от участия в Олимпийских играх в Бразилии, но Томас Бах, президент МОК, не отважился на такое, более того, наорал на Крейга Риди, заявив, что этому не бывать, — и передал право решать, кому участвовать, а кому нет, международным федерациям по видам спорта. А в допинговых делах международные федерации либо находятся в руках хитрецов и пройдох, либо пребывают в дремучих 1980-х годах.
Для дальнейшего расследования и подтверждения выводов, представленных Маклареном, МОК объявил о создании двух комиссий. Комиссия профессора Дэниса Освальда будет расследовать вину каждого спортсмена, участвовавшего в допинговой схеме. Спортсмены, попавшие в список Освальда, 22 декабря получили уведомления от МОК, что по ним начали проводить разбирательства. Комиссия Самюэля Шмида должна была провести анализ ситуации в России: были ли там созданы условия для применения допинга и существовала ли государственная поддержка допинговой схемы, и если да, то кто и на каком уровне принимал решения и руководил обманом. К лету 2017 года обе комиссии должны были завершить работу и представить выводы и рекомендации, но первые решения комиссии Освальда появились лишь в ноябре, а Шмид вообще тянул до последнего.
На Игры в Рио сборная России поехала в усечённом составе: полностью отстранили лёгкую и тяжёлую атлетику, другие международные федерации проредили ряды российских велосипедистов и гребцов. Виталий Мутко не получил аккредитации и смотрел Игры по телевизору с телефоном или бокалом вина в руке. Всего Россия выиграла 56 медалей, причём боксёр Миша Алоян из-за капель для носа лишился серебряной медали. Это был своеобразный реванш за 2010 год — в начале Игр в Ванкувере у нашей хоккеистки был найден тот же туаминогептан в низкой концентрации, на уровне 10 нг/мл. Мы тогда отбились, указав, что она капала его в нос до приезда в Ванкувер, а во время внесоревновательного цикла этот препарат не был запрещён. А тут туаминогептан нашли в финальном бою за золотую медаль в конце Игр, то есть Алоян принимал препарат в Рио.
Отстранение паралимпийцев от Паралимпийских игр прозвучало как гром среди ясного неба. Однако это была расплата за немыслимое количество медалей, завоёванных троицей зимних совместителей, настоящих хищников, захвативших в Сочи пьедесталы почёта в лыжах и биатлоне. Они кололи триметазидин до последнего дня и не знали, что с 1 января 2014 года он был включён в Список запрещённых препаратов ВАДА. В Сочи их пробы оказались положительными и были заменены. Чтобы дать паралимпийцам возможность стартовать, в тренировочном центре в Новогорске на скорую руку организовали соревнования — в осеннюю дождливую погоду и без зрителей. Грусть и тоска.