Доступ к пробам был только у сотрудников Кудрявцева, для них даже был устроен отдельный вход. А на анализ поступают не пробы, а аликвоты, небольшие порции мочи, перелитые в пробирки. Сами пробы, стеклянные флаконы «берегкит» А и Б, никогда не покидали первый этаж — и нам ничто не мешало заменять мочу в ночное время. Аликвоты направляют на второй и третий этаж на анализ специальным лифтом. Но и там их не «хватали зарубежные эксперты», а забирали в работу мои сотрудники, расписываясь на специальном листке — кто отправил, кто получил, дата, время, подпись. Ни одной подписи зарубежного эксперта на стадии передачи аликвот не было. И вообще ни одного упоминания про аликвоты или аликвотирование в решении CAS не было. Незнание терминологии и путаница в головах (где находились пробы и как мочу забирали на анализ) подталкивали судей к неправильным выводам. Ещё раз: зарубежные специалисты самих проб никогда не видели — флаконы «берегкит» никогда не покидали первого этажа, где мы получали пробы, регистрировали, разливали мочу по пробиркам («аликвотили») и хранили её. И аликвот иностранцы тоже не видели — все они попадали в руки моих сотрудников.
Времени на обстоятельный ответ у меня не было, я лишь отметил, что пробы принимали ночью и что для этого мы с группой Кудрявцева специально проводили ночной тренинг, отчёт о котором я направил в ВАДА за месяц до начала Игр. И в Лондоне было точно так же: все пробы доставляли после полуночи, я лично ни разу не видел, чтобы пробы привозили днём. Ещё я спросил, где ссылки на оригиналы документов, которые следовало запросить в Лозанне, куда их отправили вместе с пробами 28 февраля 2014 года. Именно в них указано время доставки проб, аликвотирования и передачи аликвот на анализ. В конце концов, десятки камер писали всё происходившее в Сочи, почему бы не показать, как машины с пробами приезжают в лабораторию днём? Но нет, не показали. Потому что машины приезжали ночью. Именно к этому времени сотрудники Кудрявцева приходили на работу; на КПП, на проходной на входе на нашу территорию и в самой лаборатории — всё записывалось на камеры. Врать легко, а показать записи, как всё было, — нет, ничего не показали.
А ещё Кудрявцев ляпнул, что на его лабораторном халате не было карманов! Мы тут же отправили фотографию из Сочи — на ней все в халатах и с карманами. Я в жизни не видел лабораторный халат без карманов, это как машина без дверей! Кудрявцев утверждал, что никогда не видел Блохина и что никакой дыры в стене не было. Юрий Чижов, бедняга, тоже подставился — якобы он не знает, что такое плотность мочи и как её измеряют. Да он у меня с денситометром — прибором для измерения плотности мочи — объездил весь бывший Советский Союз, отбирал мочу на международных соревнованиях, измерял её плотность и заполнял форму допингового контроля. У него был международный сертификат офицера допингового контроля! А может быть, таким образом он, наоборот, хотел мне помочь, показав, до какого вранья докатилась российская сторона?
Григорий Кротов смело заявил, что не считает доказательством электронную почту и что он не открывал и не читал моих писем! Однако почему-то немедленно отвечал на мои письма, у меня сохранилась наша переписка. Причём, когда мы обсуждали манипуляции с положительными пробами на эритропоэтин, переписка велась в режиме блица. Попробовал бы он мне не ответить — остался бы без премии за месяц.
Кудрявцев, с которым я вёл откровенную переписку по поводу замены проб фокусниками в мае 2015 года, пошёл врать ещё дальше. Он заявил, что вся его переписка фальсифицирована, что я знал пароль его почтового ящика и сам оттуда за него писал. А то мне было нечего больше делать! Я ни разу в жизни не заходил в чужую электронную почту и не знал чужих паролей. Ложь и враньё со стороны свидетелей вышли на невероятный уровень: якобы в сочинской лаборатории я почти не бывал, валялся где-то пьяным или был под воздействием наркотиков. А как же я иногда по два раза в день ездил за рулём в аэропорт и потом дальше в Сочи через бесконечные КПП и проверки?
Но всё-таки я совершил роковую ошибку. Мне надо было отвечать на русском языке через переводчика. Я хорошо говорю по-английски и многое могу объяснить в доброжелательной атмосфере или во время чтения лекции. Но когда мне начинают задавать туповатые вопросы, то у меня выходят туповатые ответы, и когда противная сторона переводит с английского языка на русский, то получаются фразы, которые я бы никогда на русском языке не сказал. Действительно, могло показаться, что я путаюсь, хотя путали меня. Спросили про коктейль, как я его готовил и входил ли в его состав гормон роста — до предела глупый вопрос: гормон роста разрушается при пероральном приёме. Я попросил, чтобы мне дали для ответа пять минут и не перебивали, так как история создания и приготовления коктейля важна для понимания допинговой схемы.
Пять минуть мне не дали, но я успел сказать, что изначально я готовил растворы в трёх бутылочках, каждый анаболик растворял отдельно, так что это нельзя было назвать коктейлем, и тут меня остановили. Я рассчитывал объяснить, что такое трёхдневный цикл, когда в первый день спортсмен принимает один раствор, во второй день — другой и в третий — третий, затем цикл повторяется снова и снова. При завершении схемы последние два дня спортсмен принимает оксандролон и тренболон, то есть метенолон он заканчивает принимать первым, чтобы, так как этот препарат выводится дольше всех, у него был двухдневный гандикап. Тогда можно быть уверенным, что все метаболиты выведутся на пятый день или раньше — у разных людей по-разному. Это потом Алексей Киушкин и Ирина Родионова стали смешивать растворы и готовить коктейль, и не только на основе виски, но и на основе Martini. Но мне не дали пяти минут, причём российская сторона всё вывернула так, будто я попросил пять минут для того, чтобы вспомнить состав своего коктейля! Всего на мой допрос выделили полтора часа, из которых мы полчаса мучились с отвратительной связью со швейцарской стороны.
Наконец адвокат Бартч торжественно спросил у меня, видел ли я, как спортсмены сдавали чистую мочу, применяли коктейль или как отправляли фотографии форм допингового контроля. Я сказал, что нет, нет и нет, этим занимались другие люди, Ирина Родионова и её группа. После этого в российской прессе поднялся радостный вой, якобы на суде я отказался от всех своих обвинений! И что якобы российских спортсменов оправдали. Опять враньё, никто не был оправдан. Просто одних моих свидетельств было недостаточно, чтобы с комфортным удовлетворением отправить всю эту банду в дисквал. Ключевые свидетели либо врали, либо были запуганы и попрятались. Но когда-нибудь они заговорят, я в этом уверен.
Несмотря на то что по итогам работы комиссии Дэниса Освальда российские спортсмены, участники Олимпийских игр в Сочи, были дисквалифицированы, арбитражный суд неожиданно поддержал апелляции 28 спортсменов во главе с Легковым — с них сняли моковскую дисквалификацию и вернули им медали. Остальные 11 спортсменов остались дисквалифицированными и лишились медалей. ВАДА и МОК это решение потрясло, и МОК оставил за собой право вернуться к расследованию позже. Получив от Жукова 15 миллионов долларов, МОК оценил свои расходы на разбирательства в шесть миллионов, а на остальные деньги создал новую структуру — ITA, Independent Testing Authority, Независимое тестирующие агентство. По итогам расследования Макларена международным федерациям передали дела на 298 российских спортсменов, подозреваемых в допинговых нарушениях. Однако федерации годами тянули время и дисквалифицировали далеко не всех, за них всю работу доделывало ITA.
17.4 Съёмка для 60 Minutes CBS. — Зимние Олимпийские игры 2018 года в Пхёнчхане. — Иск о клевете от биатлонисток
Как же мне надоело второй месяц сидеть взаперти! Но у меня была запланирована съёмка для передачи 60 Minutes, моё интервью для телеканала CBS, его показали 11 февраля, в первое воскресенье после открытия Олимпийских игр. Мы тщательно готовились к съёмке, и все невероятно волновались, как будто предстоял важнейший экзамен, где я мог с треском провалиться. Как всегда, когда все вокруг волнуются и психуют, на меня нисходит беззаботность. Решили, что я буду в маске, наложенной по новой технологии, позволяющей менять лицо самым невероятным образом — из мужчины делать женщину, из юноши старика — и наоборот. Процедура довольно долгая, каждый слой, налагаемый на лицо, должен полимеризоваться, и только потом накладывают следующий слой, подбирая цветовые оттенки. Без тренировки в такой маске сниматься нельзя, мне предстояло провести в ней полдня, поскольку маска накладывалась в артистической студии в часе езды от офиса CBS.
Мы заранее потренировались: сделали пробное наложение маски на лицо, процесс занял более двух часов, когда нельзя ни чихнуть, ни повернуться, ни почесаться. Для меня это просто мука — я натура мнительная, и через полчаса мне начало казаться, что чешется глаз, свербит в носу или что сейчас начнётся астматический приступ удушья. Конечно, ничего этого не случилось, и я потом радостно ходил в маске, дивился на себя в зеркало и привыкал к новым ощущениям. Но когда стали тренировать ответы на предполагаемые вопросы, то оказалось, что в маске нельзя пользоваться мимикой! Если я пытался улыбнуться, то выходила какая-то гнусная и злорадная ухмылка, пугавшая окружающих. Решили, что я буду отвечать с каменным лицом, не должно быть никаких движений лицевыми мышцами, иначе получалась перекошенная и злобная рожа.
Наконец наступил долгожданный день съёмки, 29 января 2018 года. Мои друзья были взволнованы и даже взвинчены, ведь мы принимали участие в популярнейшей программе 60 Minutes CBS. По воскресеньям её смотрят 10–12 миллионов американских зрителей, и в течение следующей недели она собирает миллионы просмотров в YouTube. Но для меня это означало конец заточения в нью-йоркском пентхаусе, я даже дни считал, когда всё это закончится. Мне очень хотелось на свежий воздух и под синее небо. И вот мне наложили маску, мы сели в затонированный джип — и прямо на нём въехали в телестудию! Вернее, заехали в лифт и поднялись на десятый этаж. У ведущего всё расписано по минутам, и в назначенное время мы сели, проверили освещение и картинку — и ровно час я отвечал на вопросы.