non-political crime, то есть чисто уголовными преступлениями, что исторически является непреодолимым препятствием для предоставления политического убежища. Но даже в самом худшем случае меня не могли депортировать из США обратно в Россию: американское правосудие знало, что в России меня ожидают тяжелейшие условия содержания в следственном изоляторе и в тюрьме. Пытки и смерть Сергея Магницкого показали это всему миру, так что американские власти, подписавшие Конвенцию против пыток, отрезали себе возможность выдворить меня обратно в Россию!
Тот двухдневный допрос вела солидная дама, убеждённая в том, что, помимо преступлений на территории Российской Федерации, а ей до этого было как до Луны, я совершил преступления ещё и на территории США, а это уже являлось очень серьёзным обвинением. Посмотрев документальный фильм Icarus и что-то там прочитав в интернете, она решила, что в процессе работы над фильмом я давал Брайану Фогелю свой коктейль, содержавший ядовитые стероиды, и даже колол ему инъекции, не обладая медицинским сертификатом! Но ни того ни другого не было! И вообще, коктейль — это наша секретная разработка, поэтому как я мог, будучи под колпаком ФСБ с 2005 года как агент по кличке Куц, раскрыть секреты «нашему потенциальному противнику»?!
Поняв, что с Брайаном Фогелем вышла ошибка, она повела атаку с другой стороны. Почему я, не будучи врачом, рекомендовал коктейль спортсменам, там же были анаболические стероиды, сильнодействующие соединения, — от них люди умирают! «Вот полюбуйтесь, — показала она мне распечатку из интернета, — умер бодибилдер, и у него нашли ваши любимые тренболон и метенолон! А вот молодой спортсмен уснул и не проснулся, при вскрытии у него нашли тестостерон и оксандролон!»
Я ответил, что читаю научную литературу по стероидам тридцать лет, и там нет данных, что несколько миллиграммов стероидов в день являются сильнодействующими средствами. Конечно, если ежедневно горстями, сотнями миллиграммов, принимать таблетки и делать по несколько инъекций, то это опасно. Но пить по литру виски и курить по две пачки сигарет в день — тоже опасно. Однако это не привело к их запрету.
А мой коктейль — это огромный шаг вперёд.
Давайте отметим, продолжал я отбиваться, что я никому коктейль не рекомендовал и никого в применение стероидов не вовлекал, это делали другие люди. Члены сборных команд применяли стероиды годами — до меня и без меня. Но именно мой коктейль позволил в десять раз снизить потребление стероидов, и мы избавились от побочных осложнений. Я уверен, что лет через десять, когда со стероидами разберутся спокойно, без ваших газетных вырезок и публикаций в интернете, мой коктейль станут продавать в аптеках людям после сорока для улучшения самочувствия. Я избавлю мужчин от непродуманной и опасной заместительной тестостероновой терапии, и мой коктейль понравится даже женщинам, разве что, может, дозировку надо снизить раза в три.
«Агент ФСБ» — это была ещё одна точка преткновения в наших препирательствах в Asylum Office. Слово «агент» в английском языке и американском понимании имеет довольно серьёзное звучание и профессиональный смысл. Это в России можно работать врачом и в свободное время быть агентом по продаже косметики или корма для кошек. В США, если ты являешься агентом, всё очень серьёзно. Так что моим адвокатам пришлось прибегнуть к испытанным способам защиты — to blurry line, то есть размывать линии и смазывать картину, и to distill to the simplest point, то есть раскладывать существо вопроса на простые составляющие и мелкие детали, рассеивать внимание и не давать противной стороне прийти к нежелательному выводу. Во-первых, утверждали мы, я не получал деньги от ФСБ и не участвовал ни в каких мероприятиях или операциях, проводимых ФСБ. Во-вторых, для спецслужбы я был ценным источником информации о допинговых проблемах и возможных угрозах для российских спортсменов, звеном в цепи передачи важной информации. Когда меня просили изложить проблемы и оценить риски, я готовил аналитическую записку или обзор. Вот и всё — и на этом вопрос о моём «агентстве» разрешился.
Мы полгода ждали официального решения по предоставлению мне политического убежища, но его всё не было. Нас снова пригласили на интервью, теперь с другой дамой, и мы снова прошлись по всем извилинам моей биографии; год за годом, по бесчисленным заграничным поездкам, что я там делал и с кем встречался. И снова тишина. В случае отказа мы были готовы подать в суд Нью-Йорка на Asylum Office и опротестовать решение об отказе предоставления политического убежища.
Но и отказа не было!
17.9 Апелляция Мутко в CAS
Лето 2018 года прошло в бесконечных правках моих показаний и аффидавитов для слушаний в CAS и для помощи ВАДА в расследовании допинговых нарушений в России. А тут ещё Мутко выступил со своей апелляцией в CAS. И снова полезло такое враньё, что оставалось только удивляться: неужели нельзя было подойти к вранью и выдумкам творчески, изобретательно и ответственно? Якобы мы с Никитой Камаевым и Тимофеем Соболевским создали преступную группу, которая вымогала деньги у федераций, тренеров и спортсменов под угрозой, что их пробы будут объявлены положительными. Да нам троим за такие дела на следующий же день проломили бы головы и подожгли машины, и никого бы не нашли. К тому же Никита и Тимофей друг с другом не общались, я не разрешал через мою голову делиться информацией или что-то обсуждать за моей спиной.
Алексей Великодный (его впервые представили как свидетеля) вдруг поведал, что никаких писем мне он не отправлял. Якобы это мы с Тимофеем использовали его пароль и почтовый ящик, отправляя друг другу сообщения о пробах. Только зачем мне нужен почтовый ящик Великодного для связи с Тимофеем, если Тимофей сидел на втором этаже, а я — на четвёртом, в минутной доступности? Те, кто диктовал Велику такую глупость, понятия не имели, как ведётся оперативная работа с использованием «левых» почтовых ящиков. Передача информации между соучастниками ведётся через черновики, которые доступны только тем, кто имеет пароль и может войти в почту. После прочтения черновик письма стирается.
И письма из ящика никуда не уходят!
Но главный прокол обманщиков был в том, что письма уходили с айфона! Ни у меня, ни у Тимофея никогда не было айфонов, мы были андроиды, old school. А у Велика был! Далее, он должен был заниматься какой-то работой, и тут Великодный снова был вынужден врать; точнее, кто-то сочинил для него эту чушь, не проверив факты: якобы в 2013 году он участвовал в строительстве лабораторий в Москве и Сочи, бывал на совещаниях и сообщал мне о проблемах со строительством. Однако обе лаборатории были построены и сданы в эксплуатацию в конце 2012 года! У меня хранятся документы и протоколы совещаний — Великодного среди их участников не было, да и делать ему там было нечего.
Примечательно, что Чижов и Кудрявцев уверяли, что, будь в стене лаборатории дыра, её заметила бы инспекция ВАДА. Однако и тут нестыковка: после того, как в мае 2013 года Чижов просверлил дыру, никаких инспекций здания и помещений больше не проводилось, проверяли только процедуры, методики и качество работы: приём проб, проведение анализов и обработку результатов! В ноябре Тьерри Богосян приезжал на предварительную аккредитацию, потом в январе 2014 года Оливье Рабин провёл заключительную аккредитацию и выдал нам сертификат. В комнаты № 124 и 125 они вообще не заходили. Да если бы и зашли, то что — они сняли бы галстуки и пиджаки и стали бы лазить под столами, двигать шкафы и тумбочки, которыми были заставлены стены, и ковыряться в розетках? Дыра с двух сторон имела заглушки и была похожа на неиспользуемую розетку, так что никаких подозрений не вызывала.
Кудрявцев, большой специалист по фальсификации протоколов, переделал бумажки так, чтобы казалось, будто в Сочи нам пробы привозили днём — и они сразу, буквально через час или полтора, попадали в руки зарубежных экспертов и шли на анализ. Однако в ЛИМСе имелись все подписи и временные отсечки по каждой пробе, кто и что делал, когда какая аликвота была взята, куда и кому отправлена на анализ. И когда каждый анализ начался и завершился. Увы, в январе 2018 года данные ЛИМС были ещё не готовы для представления в CAS. А российская сторона представила не их, а подсунула какую-то таблицу с данными, фальсифицированными Кудрявцевым.
У меня сохранилась переписка времён Олимпийских игр. Вот Кудрявцев сердится, что ему не дают днём поспать, так как у него ночью смена. Вот мы обсуждаем ночной привоз проб — почему в копии стоит Юрий Чижов? И самое главное: у российской стороны остались все записи с камер наблюдения — как в полночь приезжали машины, как мы втроём, Чижов, Кудрявцев и я, выходили покурить, пока Блохин ходил с пробами туда-сюда. Есть многочисленные записи, показывающие, как в начале седьмого утра ночная смена во главе с Кудрявцевым уходила на завтрак и дневной сон. Они миновали контрольно-пропускные пункты и шагали завтракать стройными рядами — все эти ночные записи есть, но российская сторона их никогда не покажет. А дневных записей с камер, где бы фигурировали Кудрявцев и Чижов, — нет. Были бы такие записи, их непременно бы показали.
Чижов и Кудрявцев работали по ночам, со мной и с Блохиным.
Наконец, у Мутко ни слова не было про Ирину Родионову, про наши с ней ордена! И ни слова про Блохина и постоянное содействие со стороны ФСБ. Кто мог дать команду ФСБ подключиться? Только Путин. Вероятно, по просьбе Мутко. А ещё Мутко поведал, что виделся со мной редко. Сорок шесть раз за шесть лет только в его личном кабинете — это редко или нет? И это не считая всяких конференций, совещаний и заседаний, когда он сидел в президиуме, а я — среди свиты, за большим столом, с табличкой, на которой написано моё имя. Мутко всё отрицал; по его словам выходило, что он решал задачи государственной важности, витал в верхах и облаках — и не руководил мной. Я же выполнял указания ВАДА и МОК, где-то там внизу копался в моче, шуршал распечатками — и на свой страх и риск манипулировал результатами анализов. И что якобы наши встречи и обсуждения с глазу на глаз в 2009–2014 годах не имели отношения к допинговым программам. Хотя как раз именно они и имели. Главное, что Мутко был министром и моим непосредственным работодателем.