Виталий Александрович Семёнов обладал нечеловеческой, чуть было не написал: звериной, проницательностью. Он будто видел сквозь стены. Конечно, от него не ускользнуло моё общение с Донике за закрытыми дверями, и ничего хорошего в этом он не видел, считая, что вся информация, касающаяся работы лаборатории, должна исходить только от него. Я сказал, что мы обсуждали тестостерон и что, по словам Донике, нам нужен ещё один такой прибор для определения тестостерона по его методике. Проблема определения тестостерона мучила нас давно, и Семёнов договорился с Донике, что Виктор Уралец поедет в Кёльн на две недели для ознакомления с новыми методиками. Это было сделано безотлагательно, Уралец съездил и вернулся, и так называемая кёльнская процедура IV заработала — пока что на старых приборах, однако чувствительность по всем анаболикам стала намного лучше, в районе нескольких нанограммов на миллилитр мочи.
С кровью мы не работали до 2007 года.
4.6 Внедрение кёльнских процедур. — Научная работа и публикации
До конца 1986 года мы унифицировали наши процедуры (методики) с кёльнскими. Всего их было пять, но мы применяли лишь три процедуры: стимуляторы и наркотики, стероиды свободной фракции (это был мой участок) и знаменитая Procedure IV — анализ гидролизной фракции мочи и природных стероидов, прежде всего тестостерона и его эпи-изомера. Надёжность и чувствительность методик повысились настолько, что применение инъекционных форм анаболиков стало бессмысленным, теперь срок их определения составлял три месяца и практически полностью перекрывал продолжительность соревновательного периода. Так, как раньше, станозолол уже не кололи, и я чувствовал в этом свою заслугу. Спортсмены были вынуждены перейти на таблетированные формы, готовясь к основным стартам или к выездному контролю. Поскольку внесоревновательный контроль тогда не проводился, то инъекции можно было делать в глухом межсезонье, задолго до стартов. Это называлось проложить дно или забетонировать фундамент.
Были ещё две кёльнские процедуры — определение бета-блокаторов и диуретиков. Бета-блокаторы применялись в стрельбе, прыжках в воду или на лыжах с трамплина, то есть в тех видах спорта, где важны концентрация и спокойствие. Диуретики, или мочегонные средства для снижения веса, были распространены в борьбе и тяжёлой атлетике, где учитывались весовые категории, а ещё в гимнастике и фигурном катании — чтобы выглядеть стройнее. Однако анализы на диуретики и бета-блокаторы мы делали только по прямому указанию Семёнова.
1986 год стал первым в моей жизни, когда я не ездил на сборы и не съел ни одной таблетки стероидов. И почти отказался от двухразовых тренировок в день. Тем не менее, придя в себя после суеты с Играми доброй воли и отработкой новых методик, отдохнув и позагорав на даче, где росли смородина и крыжовник, я разбегался — и в августе пробежал 5000 метров за 14:24.1, а через день 1500 метров за 3:51.6. Меня это обрадовало. Казалось, что стоит снова съездить на сборы в Кисловодск и Адлер, взвинтить объём бега и интенсивность — и снова можно бежать 14:00 и 3:46. А с таблеточками и того быстрее. Но мне надо было заниматься наукой, проводить анализы и писать диссертацию.
На ближайшие два-три года это для меня становилось главным.
Теперь мой старый, но надёжный прибор модели HP 5995 использовался исключительно под научные исследования. Я изучал метаболизм синтетических кортикостероидов, затем мы с Уральцем писали статьи на английском языке, которые публиковались в ведущем зарубежном журнале Journal of Chromatography. В советское время направить статью в зарубежный журнал было непросто, надо было пройти комиссии в институте, обосновать необходимость в срочной публикации за рубежом, собрать подписи и в итоге получить разрешение на зарубежную публикацию в Главлите. При этом нам постоянно намекали, что печататься надо в советских журналах: и куда вы, молодёжь, всё время лезете, «не надо вам светиться за бугром». Однако в советских научных журналах принятые в печать статьи ожидали публикации год и более, и это считалось нормой.
У нас такого не было. Мой любимый Journal of Chromatography выпускал статьи в течение трёх месяцев. По счастью, ВНИИФК принадлежал Госкомспорту, а не Академии наук или министерству образования, так что для получения разрешения Главлита ничего не надо было объяснять, надо было в институте обежать профессоров и собрать их подписи на актах экспертизы, проставить печати в первом отделе — и всё, где хочешь, там и печатайся. Вот мы и печатались — в самом лучшем журнале, в само́м Journal of Chromatography!
4.7 Немного истории. — Шаев, Рогозкин и Семёнов
Перед тем как окунуться в круговерть последующих лет, следует оглянуться назад: назвать несколько имён и попытаться восстановить историю лабораторий допингового контроля в СССР. Московская лаборатория, во ВНИИФКе, была создана в 1971 году, и первым её заведующим стал Алексей Иванович Шаев, однокурсник Семёнова, хорошо знавший хроматографию и фармакологию. Зато Семёнов, будучи членом КПСС, ежегодно выезжал в соцстраны с велосипедистами — на традиционную майскую Велогонку мира по территории ЧССР, ГДР и Польши, и там брал у спортсменов анализы мочи и крови. У кого и зачем — неизвестно, все архивы пропали.
В Ленинграде, в таком же, как и ВНИИФК, Институте физической культуры имени Петра Лесгафта, лаборатория возникла в результате серьёзных исследований биохимии спорта, проводимых под руководством выдающегося учёного Виктора Алексеевича Рогозкина. Его работы в области метаболизма анаболических стероидов стали классическими. Когда 23 октября 1974 года Москву избрали столицей XXII Олимпийских игр, то ответственным за создание Олимпийской лаборатории и в перспективе её директором назначили профессора Рогозкина. В 1975 году его ввели в состав медицинской комиссии МОК. Манфред Донике ценил и уважал Рогозкина и рассказывал мне о его исследованиях в самых восхищённых тонах, называя «человеком европейской образованности в различных областях науки, культуры и искусства». Семёнов о Рогозкине не сказал ни слова, ни разу. Про него забыли, как и про Манфреда Донике. Однако так нельзя, так совсем нельзя.
Именно поэтому я пишу эту книгу.
1980 год! Приближались Олимпийские игры в Москве. Профессор Рогозкин отвечал за допинговый контроль в целом, Шаев был заведующим лабораторией. Решили, что лаборатория будет в Москве, но сотрудники Рогозкина приедут из Ленинграда и тоже будут в ней работать. Оборудование, новейшие хромато-масс-спектрометры Hewlett-Packard НР 5985 с мощными компьютерами, размером с книжный шкаф, доставили в Москву. Вскоре их должны были ввести в эксплуатацию и отработать на них все методики. На июнь запланировали проведение аккредитации, следить за её прохождением должен был лично Манфред Донике.
И вдруг за несколько месяцев до Игр Алексея Шаева отстраняют от заведования лабораторией — и на его место временно назначают Виталия Семёнова. Оказалось, что приборы, ещё упакованные, в ящиках, но уже переданные лаборатории, хранились в подвале, где их то ли залило водой, то ли они просто намокли от сырости. Это было недопустимо, и зарубежные инженеры, пускачи, составили акт, предупредив, что это может отрицательно сказаться на качестве работы оборудования, прежде всего компьютеров. Такое серьёзное нарушение нельзя было оставить без последствий, следовало наказать виновных. КГБ пристально следил за подготовкой, буквально за каждой мелочью. И вот накануне Игр за такой недосмотр Шаева отстранили от руководства лабораторией. Это был очень смелый шаг, и он не мог быть сделан без согласования с Донике и Рогозкиным. И, само собой, с КГБ. В итоге заведующим лаборатории стал Семёнов — говорили, что временно, до окончания Олимпийских игр.
Однако он оставался им 25 лет, до 2005 года.
За работу в период Игр Виталий Семёнов получил орден Трудового Красного Знамени. Не было объявлено ни одной положительной пробы! Установлено множество мировых рекордов, завоёвано 80 золотых медалей, замечательный успех. Однако Рогозкин, находившийся на более высокой должности, такого ордена не получил. Более того, в 1981 году Виктора Алексеевича Рогозкина — вопреки сопротивлению Манфреда Донике — вывели из медицинской комиссии МОК. Его место надолго занял Семёнов. Манфред Донике выведет его только в 1993 году, но в 1995 году Донике умрёт, и через пару лет его антидопинговая подкомиссия прекратит своё существование.
В ноябре 1999 года будет создано Всемирное антидопинговое агентство — ВАДА.
Но почему Рогозкин попал в опалу и был предан забвению? Я полагаю, что именно Рогозкин помог Донике вывезти 1645 баночек с пробами В, нетронутых и запечатанных, на повторный анализ в Кёльн. Формально пробы участников Олимпийских игр были собственностью МОК, но это не означало, что их можно было вот так взять, упаковать и вместе с документацией вывезти за рубеж, вырвав из лап КГБ. Несомненно, чтобы преодолеть сопротивление и вывезти пробы, Донике было необходимо приложить невероятные усилия. Видимо, Рогозкин был на его стороне и помог вывезти пробы, и этого ему не простили. Донике и Рогозкин договорились, что результаты анализов будут обезличенными, то есть никто не будет дисквалифицирован.
Повторный анализ в Кёльне принёс исторические — и фантастические — результаты. Именно на московских пробах Донике отработал определение тестостерона и валидировал свою процедуру IV. В тех видах спорта, где злоупотребляли тестостероном, положительными были 20 процентов проб. Из них 16 проб принадлежали олимпийским чемпионам. Это был прорыв! Второй прорыв — обнаружение диуретиков у представителей тех видов спорта, где есть весовые категории, как в тяжёлой атлетике, или важен внешний вид, как в гимнастике, или считается каждый лишний килограмм, как у прыгуний в высоту или наездников в конном спорте. Диуретики были запрещены МОК в 1982 году.
Всё, что я знаю про Рогозкина и про повторный анализ московских проб, мне ра