Но нет, в моей голове бесценная история того времени уцелела, и я написал об этом сотни волнующих страниц — это книга, которую вы держите в руках! Только не надо повторять заурядную глупость и говорить, что рукописи не горят. Да ещё как горят! И головы писателям сносят! Сколько невинных людей погибло, сколько всего было потеряно и уничтожено за последние сто ужасных лет российской истории, вы представить себе не можете! Но рано или поздно — все архивы откроют.
Вернёмся к истории допингового контроля. Вы узнаете о внедрении внесоревновательного контроля в 1989 году, о начале борьбы с пептидным допингом на рубеже веков, когда стало очевидно, насколько слабы и недостоверны существовавшие на тот момент методики анализа. И учёным ничего не оставалось, кроме как заморозить пробы, чтобы заново проанализировать их через несколько лет, когда наука шагнёт вперед. И когда методики усовершенствовались, тогда-то и пришёл настоящий успех — были дисквалифицированы многие читеры, мнившие себя неуязвимыми и чуть не «живыми легендами».
Следующий важный шаг, за который надо сказать ВАДА отдельное спасибо, — внедрение программы биологического паспорта спортсмена. Тут главной проблемой стал анализ венозной крови — до этого десятилетиями 99.9 процента проб составляла моча. Кто полезет иглой в вену спортсмена и что делать, если он упадёт в обморок при виде своей крови? Как хранить и перевозить кровь, как интерпретировать результаты анализа и доказывать нарушения антидопинговых правил? По сравнению с анализом мочи, тут всё оказалось другое, новое и неизведанное. И ВАДА с этой задачей справилось. Но международные федерации по-прежнему не были рады нововведениям и как могли саботировали их, лишь бы не навредить своим видам спорта и не наказывать своих лидеров и звёзд.
Нерешённые проблемы допингового контроля и внутренние противоречия современного спорта сплелись в клубок и взорвались после XXII зимних Олимпийских игр в Сочи в 2014 году. Была разработана и внедрена продуманная государственная программа применения допинговых средств. Её главной целью было защитить российских спортсменов от допингового контроля путём подмены проб во время сдачи анализов или замены грязных проб на чистые непосредственно в стенах лаборатории, вернее, через дырку в стене (!), а ещё фальсификации результатов в лабораторной базе данных — эти немыслимые фокусы и проделки при непосредственном участии ФСБ потрясли и шокировали спортивный мир. Он до сих пор не может от этого оправиться. Помимо ФСБ, в этом преступлении самое непосредственное участие принимали российские спортсмены — сдавали чистую мочу для замены, участвовали в «фармакологических программах» по контролируемому применению запрещённых препаратов, сообщали номера своих проб, чтобы их мочу смогли заменить в лаборатории (в лабораторию пробы поступают в закодированном виде, поэтому без имён и без подсказок со стороны спортсменов нельзя узнать, где чья проба).
И про свою роль в этой истории я подробно рассказываю в книге.
Про две ошибки ВАДА вы уже знаете. Бог любит троицу — и я укажу на третью ошибку. В Сочи было совершено уголовное преступление против мирового спорта. За спиной читеров (всего речь идет о 43 российских спортсменах) стояли государственные структуры, ФСБ и группа лжесвидетелей, с которыми ВАДА ничего не могло поделать — формально все они находились и находятся вне пределов его досягаемости. Поскольку ВАДА — это и была третья большая ошибка — само очертило себе круг оппонентов, нарушителей антидопинговых правил: спортсмены, их друзья, тренеры, врачи, массажисты. Но всё это мелководье. Настоящие акулы оказались неуязвимы для ВАДА: министры спорта и их заместители, офицеры ФСБ, менеджеры и агенты спортсменов. Россия отрицала государственную допинговую программу во время Игр в Сочи и протестовала против поголовной дисквалификации своих спортсменов — и подала апелляцию в CAS, международный спортивный арбитраж. А что это такое? Небольшая организация, сидящая в той же Лозанне и не способная проводить мало-мальски серьёзные расследования, подменяющая их бесконечной бумажной возней на мелководье, разбором апелляций и жалоб.
CAS — это сухая ветка от древа европейского гражданского права. Сидящие на этой ветке судьи CAS не могут вызвать на допрос министра спорта, директора стадиона или крупного менеджера, затребовать выемку документов, задержать и допросить лжесвидетелей. В январе 2018 года в итоге исторического разбирательства — апелляции сочинских олимпийцев, поданной против их пожизненной дисквалификации, наложенной МОК, — были нестрого дисквалифицированы всего 11 сочинских читеров. Остальные спаслись и объявили, что их оправдали. Но на самом деле никого не оправдали, об этом вы тоже прочтёте в книге. Просто не смогли собрать достаточных доказательств, чтобы всех дисквалифицировать, как они того заслуживали. Именно этим беззубое гражданское право отличается от уголовного.
Я участвовал в этом разбирательстве на стороне МОК, однако мои файлы, записи и слова оказались бессильны против глубоко эшелонированного и беззастенчивого вранья российской стороны. Им невероятно помогли гениальные германские адвокаты, знавшие правду, но выворачивавшие всё наизнанку. Просто блестящая работа, проделанная за большие деньги! Я это признаю. И можно подумать, что это я потерпел поражение. Но нет, это как раз ВАДА и МОК на глазах всего мира потерпели страшное поражение — прочтите книгу, и вы узнаете, что́ в феврале 2018 года говорили Томас Бах и Дик Паунд.
А я вошёл в историю.
Видя беспомощность ВАДА и МОК перед организаторами допинговых схем, этими кукловодами, недоступными для наказания и скрывающимися за спинами спортсменов и тренеров, США в 2020 году приняли новый антидопинговый закон Родченкова. Он был поддержан единодушно обеими палатами Конгресса и обеими партиями — и 4 декабря его подписал президент Дональд Трамп. Этот закон, названный моим именем, Law H.R. 835, Rodchenkov Anti-Doping Act of 2019, сокращенно RADA, привлекает law enforcement, то есть оперативников и следователей, для уголовного преследования спортивных деятелей и околоспортивных пройдох, виновных в допинговых преступлениях, нанёсших ущерб мировому спорту. Спортсменов этот закон не касается, они остаются под контролем ВАДА и МОК.
Но это я уже забежал в конец книги.
Детство и школа, до 1976 года
1.1 Детские годы: школа, двор, дача
Я родился в Москве 24 октября 1958 года. Мои родители жили в сыром и тёмном подвале, в общежитии в Лепёхинском переулке на Покровке; там возникла и развилась астма, мучившая меня всю жизнь. Вскоре мы переехали в Кунцево, и вся моя жизнь прошла на окраине, рядом с лесом и Окружной автодорогой. Моя мама, Лидия Григорьевна, была известным врачом, гинекологом, она почти сорок лет проработала в ЦКБ — Центральной клинической больнице на Рублёвском шоссе, называвшейся Кремлёвской. Отец мой, Михаил Иванович, был металлургом — странная специальность для мальчишки, родившегося в Москве в 1932 году и прожившего семь лет в эвакуации во время и после войны в казачьей станице Михайловская, что на реке Хопёр. Его дед по матери, Гаврила Григорьевич Рябцев, был донским казаком, прошёл Первую мировую войну, но из детей у него были одни девчонки, и он был рад мальчишке, московскому внучку. От него мой отец набрался пренебрежительного казацкого отношения к русским мужикам, беспортошным холопам, ни разу не сидевшим верхом на коне.
Иван Лукьянович, мой дед по отцу, был шофёром в Москве; с начала войны у него была бронь, но в марте 1943 года бронь сняли и отправили его учиться на механика-водителя танка. И в ноябре он сгорел вместе с танком в боях под Рудней в Смоленской области. Бросить горящий танк танкисты не могли — их расстреляли бы как дезертиров. В рукописной книге о потерях записано, что танкист Иван Радченков умер от ран 25 ноября 1943 года.
Про сгоревшие танки писать было не принято.
После войны в Москве всё было разбомблено и сожжено, так что возвращаться из эвакуации отцу было некуда. Но Анастасия Ивановна Страхова, отцова тётка, не хотела, чтобы племянник оставался в казачьей станице, и забрала его в Москву, чтобы он окончил школу и поступил в институт. Тётя Настя жила на Таганке, на Воронцовской улице; институт — МЭИ, Московский энергетический — был недалеко. Так мой отец стал металлургом, инженером, специалистом по измерению температуры чугуна внутри доменных печей. Он постоянно ездил в командировки, в основном в Череповец, Липецк и Запорожье, что-то там внедрял и потом оформлял авторские свидетельства.
В школе я был отличником и все домашние задания делал прямо во время уроков, за 5–10 минут. Затем моя тетрадь шла по рукам, одноклассники торопились списать и возвращали её мне только на следующее утро. Учителя удивлялись, почему мои тетради такие потрёпанные. В то время не было компьютерных игр и смартфонов, по телевизору шли всего три, затем четыре чёрно-белые программы; отец мой смотрел только футбол и хоккей, а мы всё время проводили на улице.
Игры были разнообразные: отмерной козёл, слон, конный бой, лапта и футбол — и требовали ловкости, выносливости и силы. И ещё мы часто играли с девчонками в салки и прятки, в вышибалы и классики; в классики, абсолютно девчачью игру, я очень хорошо играл что на правой, что на левой ноге. Играть начинали весной, как только во дворе просыхал асфальт, и прыгали по расчерченным мелом квадратикам до самой темноты. А что ещё было делать у железнодорожной станции Рабочий Посёлок, где мы тогда жили: весной там повсюду грязь и воды по колено, и со двора податься некуда.
Ах, мир огромен в сумерках весной! Приходит месяц май — звонкие детские голоса, долгие вечера и высокое небо! Скоро откроется летний кинотеатр «Ландыш» и наступят каникулы. Холодным утром по дороге в школу мы трясли небольшие берёзки — и в траву сыпались майские жуки! Мы их сажали в спичечные коробки́ и бежали на уроки. Отогревшись, жуки настырно скреблись в коробкáх — и мы незаметно выпускали их в классе во время занятий. При взлёте они тяжело гудели, летели к окну, ударялись о стекло и падали на подоконник. Смех ребят и визг девчонок, одно и то же каждый день, но почему-то всякий раз полёт жука случался неожиданно и будто по-новому.