Всего этого майского трепета и ликования детских лет больше нет! Куда пропали майские жуки, где бабочки, мелькавшие на солнечном свету в холодный и ветреный день, — лимонницы и шоколадницы, а иногда вдруг павлиний глаз! А какие огромные шмели гудели у самой земли в поисках норок и щелей! И ласточки летом больше не летают — их было очень много, они лепили гнёзда под карнизами и балконами.
Яркие, пронзительные воспоминания детства! Они остались у меня в памяти словно контрастная картинка — как будто я выхожу из тёмного зала кинотеатра «Ландыш» на улицу и солнечный свет резко слепит глаза, просто поражает — а потом невероятно радует.
У нас была дача: свои шесть соток, деревянный летний домик и сарай. Летом у всех вокруг всё цвело и росло. Постоянно надо было что-то делать: то пилить, то копать, то идти за водой к колодцу или за навозом в поле. Земля не грязь — это я знал с детства. За лесом, у заброшенной железной дороги, был песчаный карьер, куда мы гоняли на велосипедах купаться. Загорать у воды или рвать малину (казалось, только руку протяни) было невозможно: разнокалиберные оводы и слепни вились тучей и больно впивались в тело даже сквозь рубашку. Так что мы быстро вылезали из воды, босыми и мокрыми прыгали на велосипеды — и скорее обратно.
У нас был деревянный «финский» домик без печки, но я его очень любил и ездил на дачу даже глубокой осенью, когда рано темнело и быстро подмораживало, — и, чтобы лечь спать, надо было настроиться и решительно залезть под холодное одеяло: это было всё равно что прыгнуть в ледяную воду. Отец сидел далеко за полночь, курил, пил крепкий чай, вздыхал и скрипел зубами — он слушал западные голоса: радио «Свобода», «Голос Америки», «Лондон-Лондон Би-би-си». Слышимость была замечательная — по сравнению с Москвой, где глушили весь коротковолновый диапазон.
Зимой мы бегали на лыжах в Ромашково и там в лесу катались с гор, обожали прыгать с трамплина. Лыжи иногда ломались. И ещё в школе играли в футбол — круглогодично, это была просто обязаловка: половина класса была спартаковцев, другая половина — армейцев. Осенью играли в лесу на поляне часа по два, пока не темнело так, что мяч, улетевший в кусты, терялся; мы искали его в кромешной тьме, пока кто-нибудь на него не наступал. Зимой сразу после уроков мы играли в хоккейных коробках во дворах. Я вёл статистику по месяцам: результаты игр и забитые голы — и так весь учебный год.
Проблемой всей моей жизни была астма. Кажется, мои самые ранние воспоминания связаны с тем, что я не мог дышать. Я боялся ложиться спать, потому что приступы астмы бывали по ночам. Из-за астмы меня всё время заставляли делать зарядку, постоянно выгоняли из квартиры на свежий воздух и следили, чтобы я ходил на лыжах и плавал в бассейне «Москва» даже зимой, в седьмом павильоне, где были дорожки и сауна. И в восьмом классе я проплыл 800 метров за тринадцать с половиной минут. Это действительно помогало, и в старших классах я про астму забыл.
1.2 Сдача норм ГТО, тренировки и соревнования
Тёплой осенью 1974 года наша школа № 749 в полном составе сдавала бег на стадионе «Медик» на выполнение нормативов комплекса ГТО — «Готов к труду и обороне». В то время ГТО считался настоящим спортом, на крупных соревнованиях присваивали звание «Мастер спорта СССР», проводили чемпионаты страны. На золотой значок ГТО надо было пробежать 1000 метров за 3 минуты 20 секунд. Никто из моего девятого класса «А» не представлял, что это за время и как быстро надо бежать, чтобы уложиться в норматив. Про разминку мы тоже ничего не знали, просто стояли и смотрели, как бегут ребята из других классов, и ждали своей очереди. Когда на линии старта построили сильный забег из десятиклассников, среди которых были лучшие лыжники и баскетболисты нашей школы, то бежать вместе с ними никто не захотел. Забег оставался неполным, а наш учитель физкультуры Алексей Алексеевич, он же Ликсейсеич, не давал старт, пока не наберётся человек двадцать. Тогда он решительно подошёл к нам и спросил, кто готов бежать. Мои одноклассники, давясь от смеха и зная, что наш зацикленный на баскетболе учитель физкультуры меня не любит, сразу хором показали на меня — и буквально впихнули в забег с лыжниками.
Назло всем, без разминки и в обычных кедах, я прибежал третьим, показав 3 минуты и 6 секунд в беге на 1000 метров. В то время на любые школьные соревнования приходили тренеры из детско-юношеских спортивных школ (ДЮСШ) и просматривали все забеги, начиная с младших классов. Меня сразу пригласили в ДЮСШ Киевского района, поскольку в нашем Кунцевском районе своей детской спортивной школы не было. Беготня, на первый взгляд, вещь скучная, но мне понравилась дружная компания и атмосфера: молодой тренер сам бегал с нами, и новички, мои ровесники из разных школ нашего района, собрались отличные. Мы тренировались три раза в неделю и, стараясь успеть до наступления темноты, бегали кроссы в лесу по размеченным лыжным трассам, пока в декабре их не завалило снегом.
С наступлением зимы мы стали тренироваться на СЮПе — в манеже Стадиона юных пионеров на Беговой улице. Всем выдали шиповки, и мы стали бегать отрезки в соревновательном темпе, плюс обязательные двухкилометровые разминка и заминка — как раз минут десять поболтать и посмеяться с друзьями. В феврале и марте 1975 года я пробежал в манеже 800 метров за 2:07.8, 1500 метров — за 4:21.6 и 3000 метров, то есть пятнадцать кругов, — за 9:30.6. А в начале лета я был просто счастлив, пробежав 3000 метров на большом стадионе за 9:08.2 — это был второй взрослый разряд!
Всё лето я каждый день бегал в лесу с собакой по десять километров. Наступила осень, десятый класс, и сразу начались тренировки на отрезках. Я пробежал 800 метров за 2:02.3 и почувствовал, что стал намного сильнее остальных ребят. После Нового года (1976) в манеже СЮП я в одиночку пробежал контрольный забег, или, как говорят спортсмены, прикидку, на 2000 метров за 5:39.1, затем, через две недели, там же выиграл соревнования «Юность», первенство всех московских ДЮСШ, пробежав 3000 метров за 8:41.0 и впервые разменяв 9 минут на трёшке.
Учитель физкультуры ко мне переменился, при всех похвалил и заранее, в феврале, поставил в журнале за полугодие оценку «пять» — и освободил от уроков физкультуры. Тогда я не знал, что жена Ликсейсеича была лыжницей, и, когда в Рублёве проводили первенство по лыжным гонкам среди всех школ нашего необъятного Кунцевского района Москвы, она сама подготовила мне лыжи, палки и ботинки. Немного покатавшись на них, я был просто поражён — никакого сравнения с моими просмолёнными деревяшками для катания с гор в лесу. Лыжная трасса в Рублёве была непростая, со спусками и поворотами, но с горок по лесам в Ромашково (мы называли их «змейками») я катался всю жизнь, так что прямо со старта понёсся как мог, без особой техники и по рыхлой лыжне, а в гору — просто бегом с лыжами на ногах. Шёл снег, все далеко отстали, и я показал лучшее время, пробежав пять километров за 18:34. Снег продолжал сыпать, и когда запустили сильнейший забег, в котором участвовала специализированная рублёвская лыжная школа, то лучший результат оказался 18:32 — и в итоге я стал вторым. Все наши бросились поздравлять, но рублёвские ребята собрались меня поколотить, думая, что это «подставка», то есть какой-то старший лыжник пробежал за нашу школу под чужой фамилией. Ведь трое победителей первенства отбирались на чемпионат Москвы! Однако всё внезапно разрешилось — меня кто-то узнал и сказал: да этот парень «Юность» на трёшке выиграл. И всё, рублёвские успокоились. Почему-то именно этим вторым местом в лыжных гонках я невероятно горжусь по сей день.
Меня включили в юношескую сборную Москвы по лёгкой атлетике! И выдали талоны на еду, белые трусы, шерстяную красную майку за 8 рублей 50 копеек (это была очень дорогая майка) и ещё две эмблемы сборной Москвы, чтобы одну пришить на майку, другую — на костюм. В марте 1976 года в только что открывшемся манеже «Октябрь» я победил на традиционном матче Москва — Ленинград, пробежав 3000 метров за 8:42.2. Первый взрослый разряд в беге на 3000 метров в те годы был невероятно сложный, 8:30, в то время как на 1500 метров он составлял 4:03, это был явный перекос в нормативах. Тренер сказал, что летом на большом открытом стадионе я должен пробежать по первому разряду, и просил только об одном — беречь ноги и прекратить играть в футбол. Но бросить мою команду, спартаковскую половину нашего класса, я не мог, поэтому стал играть вратарём — вратарей по ногам не бьют и в борт не впечатывают.
Действительно, я пробежал 1500 метров за 4:01.0 и выполнил заветный первый разряд, а в конце мая в борьбе на финишной прямой выиграл Спартакиаду школьников Москвы в беге на 5000 метров по разбитой дорожке старого стадиона «Октябрь» с результатом 15:21.5. Меня пригласили в редакцию газеты «Московский комсомолец», взяли у меня интервью и позже его напечатали, назвав меня «уникальным московским десятиклассником»! Этот номер где-то нашли и подарили мне, я принёс газету в школу — и больше её не видел.
Спорт я любил всегда. В начале 1970-х годов информации было немного, и за неё нужно было бороться: мечтой была годовая подписка на газету «Советский спорт». Спасала ежедневная телепрограмма «Время»: в заключительные три-четыре минуты зрителям бегло сообщали спортивные новости. «Время» начиналось в девять часов вечера, сначала шли партийные новости про очередные достижения, потом занудные вести с полей и из стран соцлагеря; как раз в это время мы выходили на улицу гулять с собаками, чтобы вернуться к половине десятого, когда Нина Ерёмина или Владимир Маслаченко скороговоркой выдавали новости спорта, чтобы в конце успеть улыбнуться — и всё, играла музыка, шёл прогноз погоды…
В газетных киосках «Советский спорт» раскупали к семи утра, но благодаря связям моей мамы нам удавалось подписаться на газету на почте, это считалось большой удачей. Именно из статьи в «Советском спорте» я в первый раз узнал про допинг — это было летом 1973 года, когда американец Дуайт Стоунз установил мировой рекорд в прыжках в высоту — 230 см. Помню его фотографию в газете с поднятой рукой, касающейся планки на той рекордной высоте. Через несколько дней появилась большая статья, вроде бы никак не связанная со Стоунзом, где утверждалось, что в лёгкой атлетике происходит допинговая революция. На смену каким-то амфетаминам, ужасным и опасным допингам, распространённым на Западе, пришли анаболики, именно они стали причиной такого невероятного прогресса в лёгкой атлетике, особенно в метаниях и спринте. Я и знать не знал, что это за такие анаболики и амфетамины, но мне запомнились и особый тон статьи, и последовательное, по ленинской спирали, нагнетание исторической озабоченности судьбами мирового спорта.