ардиопротектор, новейшая российская разработка, он улучшает работу сердца и показатели крови, но никакого отношения к эритропоэтину не имеет. А-ха-ха-ха, «новейшая разработка», да ещё российская, — кто в это поверит, в наших институтах остались одни пенсионеры, ходят на работу раз в неделю цветы полить и новости в интернете почитать! Скорее дайте мне эти ампулы на анализ, что за тайны такие, из-за которых российская ходьба могла бы прекратить своё существование, если бы пробы отправили в Лозанну, как требовал коварный доктор Долле.
Мельников пообещал достать ампулы с Кардиопротектором. Но прошёл месяц, за ним другой, никаких ампул мне не дали, и тут они сами залетели на своём Кардиопротекторе! Это случилось в конце мая, когда доктор Габриель Долле забросил из-за границы своего терминатора, офицера допингового контроля; он уже давно не доверял российским отборщикам проб из IDTM. Терминатор материализовался на входе во ВНИИФК, по-русски он не говорил и показал охраннику записку с моим именем и телефоном. Его привели ко мне на третий этаж, он представился, его звали Свен Веттер. Мы поговорили, он поведал свою love story: жил в Швеции, был шведским подданным, влюбился и оказался с новой пассией в Афинах. До этого отбирал пробы для IDTM, и у него остался действующий сертификат офицера допингового контроля; но в России он никогда не работал и ни разу не был. Доктор Долле заказал ему водителя, который встретил его в аэропорту и отвез на Казанский вокзал, там в камере хранения Свен оставил сумку с «берегкитами» — и приехал ко мне. Долле послал его отобрать пробы у ходоков в Саранске и уверил, что я ему помогу, но просил нас всё держать в строжайшем секрете. Так я внезапно сделался сообщником: теперь любая утечка информации могла идти только от меня.
Терминатор спросил, как доехать до Саранска (650 километров от Москвы, ночь в поезде) и как там найти ходоков. Я позвонил в Саранск, в турагентство, и заказал на завтра для иностранца встречу на вокзале и экскурсию по православным церквям и местам с заездом к местночтимому святому, ой, простите, к тренеру Виктору Чёгину. Моему гостю обрадовались, проблем нет, хорошо, общение на английском языке обеспечим. Потом позвонил на Казанский вокзал, спросил, как моему иностранцу срочно купить билет в Саранск, там завтра его встречает экскурсовод; нам всё объяснили, и терминатор уехал.
Недели через две взорвалась бомба — в пробах пятерых ведущих мордовских ходоков обнаружен эритропоэтин, анализ проводили в лаборатории Лозанны. Действительно, терминатор приехал в Саранск, в чёгинский тренировочный центр, отобрал пять проб у попавшихся на глаза ходоков, сверил их фамилии со своим списком, чтобы убедиться, что это не чайники, а элитные ходоки, входящие в международный пул тестирования, привёз пробы в Лозанну, и все пять проб оказались положительными. Честно признаться, я испытал чувство удовлетворения: после того, как в Чебоксарах на Кубке мира мы нашли у ходоков 18 положительных проб, кто только не потешался над нашими результатами.
Вот теперь потешайтесь над результатами из Лозанны.
Одно мне не давало покоя: ведь ходоки могли спокойно развернуться и уйти, их никто не ловил и не бегал за ними; доказать умышленный отказ от сдачи пробы очень сложно. Было удивительно, что ходоки спокойно пошли сдавать пробы, кто-то даже вернулся назад после тренировки, чтобы пройти допинговый контроль. Получается, чёгинские ходоки были уверены, что они не применяли запрещённые препараты! Тогда кто их обманывает, кто знает правду о происходящем? Ведь эритропоэтин — это исключительно инъекции, в суп или компот его накапать нельзя, он разрушается в пищеварительном тракте. Алексею Мельникову не было нужды мне врать, наоборот, мы были заинтересованы в достоверном допинговом контроле, чтобы не было залётов в олимпийский год. И я хорошо помню, с каким жаром и убеждённостью он твердил, что «такого бардака у Витьки быть не может».
Доктор Габриель Долле понял, что попал в самую точку, и послал в Саранск второго терминатора. Это был украинский отборщик проб, который 8 августа, в день открытия Олимпийских игр, взял четыре пробы, причём для целевого тестирования специально разыскал Валерия Борчина и Ольгу Каниськину, чтобы они сдали мочу. В июле, во время визита первого терминатора, им удалось ускользнуть от сдачи пробы, но второй терминатор приехал специально за ними. Однако Виктор Чёгин тоже не дремал, Каниськину и Борчина надо было спасать, и по следу второго терминатора направились фээсбэшники. 11 августа украинский сборщик проб был задержан на брянской таможне — он возвращался на поезде в Киев, откуда должен был отправить пробы курьером DHL в Лозанну. Пробы у него отобрали, его самого отпустили. Три дня пробы простояли на подоконнике, на 30-градусной жаре, потом их привезли ко мне вместе с сопроводительным письмом с брянской таможни, и я узнал эту историю в подробностях. Я позвонил Долле и спросил, что делать. Он всё знал; раз цепочка сохранности (Chain of Custody) разорвана и пробы выпали из зоны контроля на три дня, то всё, их можно выбросить. Так творилась история: Ольга Каниськина и Валерий Борчин через неделю стали олимпийскими чемпионами, Виктора Чёгина признали лучшим тренером России, а его имя присвоили новому тренировочному центру в Саранске.
Чемпионат России по лёгкой атлетике состоялся в Казани 17–20 июля, там были установлены рекорды Европы и России в беге на 10 000 метров на крутом замесе хорошей и чистой фармакологии: анаболики плюс ЭПО. Оставалось четыре недели до отъезда сборной в Пекин, лёгкая атлетика проводилась в последнюю неделю Игр, так что сборная неслась на полных допинговых парах. Проблема была лишь в том, кого мне согласуют засветить, ведь не могут же все оказаться чистыми, это будет подозрительно. Как в фильмах про африканских крокодилов: когда антилопы гну или зебры прыгают с обрыва в реку и плывут, то крокодилы обязательно должны кого-то схватить и утащить под воду. Мельников никого не хотел отдавать, но у меня было два твёрдых кандидата. Первый — Роман Усов из Курска, бегун на 3000 метров с препятствиями, получивший в Казани бронзовую медаль, тренировался у Владимира Мохнева — того самого, который впоследствии готовил Юлию Степанову на ЭПО, тестостероне и оксандролоне. В пробе Усова были обнаружены оксандролон и карфедон. Вторым на казнь планировался Иван Юшков, победитель в толкании ядра, у него был найден метандростенолон. Я засветил Усова — дал положительный результат на карфедон (Фенотропил), цитируя при этом великого Валерия Георгиевича Куличенко: а кто ему это разрешил? Разрешёнными стимуляторами были псевдоэфедрин и кофеин, но про карфедон мы не договаривались. Оксандролон я не стал светить специально, он был у многих, проб двадцать точно, так что привлекать внимание к оксандролону накануне Олимпийских игр не хотелось; зато карфедон был в самый раз: нельзя нарушать наши правила.
Юшкова после долгого торга решили не трогать, говорили, что он хороший и честный парень, случайно перепутал таблетки. Мы, мол, его сами в Иркутске накажем — на Олимпийские игры не поедет, останется дома. Однако меня обманули, он всё равно поехал, ничего особенного там не показал и через восемь лет попался на повторном анализе с метандростенолоном. Считается, что жухалы долго не живут, но это не так — анабольные жухалы живут очень долго! Причём многие продолжают жить и припевать, молодёжь уму-разуму учить — и нести чушь по телевизору про какой-то там чистый спорт.
Вообще, 2008 год был последним годом антидопинговой и антироссийской — что, впрочем, одно и то же — активности доктора Габриеля Долле. Самый мощный удар он нанес накануне Олимпийских игр: 31 июля было объявлено об отстранении семи ведущих российских легкоатлеток — пострадали бегуньи Елена Соболева, Татьяна Томашова, Юлия Чиженко-Фоменко, Светлана Черкасова, Ольга Егорова и ещё две метательницы: Гульфия Ханафеева (молот) и Дарья Пищальникова (диск). Несколько считаных медалей, включая пару золотых, были потеряны до начала Игр. Это был настоящий шок, хотя причина была самой банальной — подмена мочи, причём совершенно безалаберная: вместо того чтобы взять чистую мочу спортсменок из морозильной камеры, пробы за них сдавали другие люди. В основе провала лежало групповое отсутствие чувства опасности, а ещё уверенность, что так всегда было и будет продолжаться дальше. Однако лаборатория в Лозанне подтвердила многочисленные факты подмены мочи, ДНК в пробах не совпадала. Дисквалификации подверглись только девушки — в женской моче клеток эпителия, смываемого со слизистых поверхностей при мочеиспускании, в 5 или даже 10 раз больше, чем в мужской моче. Поэтому клеточное ДНК смогли определить только в женских пробах, мужчины отделались испугом.
Слухи о подмене мочи ходили давно, говорили, что у Габриеля Долле был особый список из двадцати имён, практически все звёзды российской лёгкой атлетики. Целиком этот список по сей день не всплыл, но всплывёт. Хитрый Валентин Балахничёв, президент ВФЛА, попытался изменить ситуацию и затянуть время, завлечь доктора Долле в обсуждения и разбирательства. Однако в то время Габриель ещё был непреклонным борцом с допингом — и твёрдо решил довести дело до конца, оттягивать решение на послеолимпийское время было нельзя, точнее, нельзя было допускать на Игры легкоатлетов, злостно сдававших чужую мочу в течение многих лет. Не знаю, как они сторговались именно на тех семи вышеперечисленных, но знаю, что удалось спасти Татьяну Лебедеву. Однако олимпийских чемпионов прошлых лет решили не трогать и не бросать тень на былые достижения, к тому же Игры — это зона ответственности МОК. Связываться с перераспределением олимпийских медалей прошлых лет никто не хотел, поэтому решили наказать тех, кто претендовал на медали на Играх в Пекине. Доктор Долле мог конфликтовать с ВФЛА лишь до некоторого предела: ему нужна была помощь от Балахничёва в крайне важном деле — надо было получить достоверные образцы ДНК самих спортсменок, чтобы обосновать подмену мочи. За легкоатлеток пробы мочи сдавали разные доноры, и надо было разобраться, в какой пробе была их собственная моча и вообще была ли в пробах их моча хотя бы один раз? И если была, то в какой пробе?