Такого цирка в истории велоспорта ещё не было! Они потом сами так его и назвали — CIRC, Cycling Independent Reform Commission. Сюжетная линия при разбирательстве дела Контадора была выстроена с упором на то, чтобы показать: на «Тур де Франс» нет практики переливания крови в выходной день и велоспорт полностью находится под строгим допинговым контролем. Однако велоспорт погряз в допинге, это было показано в отчёте Независимой комиссии по реформам в велоспорте, её в 2013 году создал Брайан Куксон, когда стал новым президентом UCI — Международного союза велосипедистов. Куксон знал правду о допинге и о том, какое наследство он получает от предыдущего президента. И он отважился направить лучик света во тьму, чтобы и другие узнали правду, но только не от него, а от Независимой комиссии. Она деловито описала всю бестолковщину, околонаучное шарлатанство и откровенный саботаж — то, чем занимаются международные федерации под вывеской борьбы с допингом.
9.14 Международная спортивная конференция в Москве
Летом 2010 года, в разгар рекордной жары, когда дневная температура в Москве поднималась до 36–38 градусов, в Лужниках проходила международная спортивная конференция, посвященная 30-летию Олимпийских игр в Москве 1980 года. Проходила с размахом, с толпами участников, обедами и концертами под открытым небом. Ещё весной меня попросили дать свои предложения и пожелания по программе этого мероприятия; я спросил про ограничения по бюджету и по количеству участников, но мне ответили: сами пока не знаем, как всё будет проходить, так что пишите, что хотите. Я написал двухдневную программу конференции под громким названием «Защитить чистых спортсменов», к ней — преамбулу об актуальности и большом значении борьбы с допингом и приложил приличный список участников, моих старых друзей, а по совместительству директоров вадовских лабораторий. С них я срочно запросил названия докладов — дал по 20 минут каждому, 15 минут на выступление и ещё 5 минут на вопросы и ответы — и направил вдогонку к своей программе. Никогда не знаешь, что может случиться, но программа конференции была утверждена, всех директоров пригласили и всё им оплатили! Только перелёт был за свой счёт.
Роскошь мероприятия была невероятной, всех заселили в помпезный Radisson Royal Hotel, так стала называться бывшая гостиница «Украина», номер стоил 475 евро в сутки. Мои директора лабораторий в массе своей были ребята простые, да ещё лето в разгаре — и они приехали в футболках и джинсах, с одной сумочкой и пиджачком в чехольчике, чтобы надеть во время выступления на верхнюю половину тела, и буквально падали в обморок от роскоши гостиницы, номеров и завтраков. В аэропорту Шереметьево я встречал Тревиса Тайгерта, директора ЮСАДА, отвозил его в гостиницу — так он по сей день вспоминает ту поездку и особенно 50-метровый бассейн в фитнес-центре. Это в США пятизвездочные отели обходятся 50-футовыми бассейнами, этими смешными 15 метрами, три взмаха баттерфляем — и лбом в стенку.
Когда являешься организатором симпозиума или конференции, то всё, что докладывается и обсуждается, вся содержательная сторона, проходит мимо тебя. Ты же ищешь, где стоит автобус, на котором твои гости должны вернуться в гостиницу, за какими столами их будут кормить, а ещё вдруг кто-то пропал, встретил друга или решил осмотреть Троице-Сергиеву лавру. Из важных событий отмечу, что генеральным директором РУСАДА назначили профессора Рамила Усмановича Хабриева, сменившего Вячеслава Геннадиевича Синева. Через год Хабриев поймёт, что невозможно совмещать работу в РУСАДА с другими должностями и обязанностями, и назначит Никиту Камаева исполнительным директором агентства.
Именно в те жаркие дни мы с Марселем Сожи, директором лозаннской лаборатории, решили, что будем сотрудничать с прицелом на Олимпийские игры в Сочи в 2014 году. Вообще, Марсель стал мне как брат родной, помогал всегда и во всём. Для меня главным в нашей дружбе и сотрудничестве было уяснение своего положения и оценка постоянно меняющейся ситуации, не знаю, как по-другому объяснить, но именно благодаря ему я понимал своё положение и значимость в многомерном мире спорта, науки и борьбы с допингом. Он для меня был как бы внутренним стандартом, свидетельствующим о том, что я всё сделал правильно, а если что-то пошло не так, то не по моей вине. Мы оба любили Шарля Бодлера и красное вино, наши сыновья родились в 1984 году, и роман Джорджа Оруэлла «1984» был для нас книгой на всю жизнь.
Доктор Нил Робинсон, отвечавший в лозаннской лаборатории за анализ крови по программе биологического паспорта спортсмена, приехал в Москву позже, и с этого началось сотрудничество. Он проверил наши возможности и готовность к началу серьёзной работы и доложил в IAAF, что мы можем работать. Габриель Долле был этому рад и сразу стал тестировать кровь российских ходоков и бегуний, начиная с 800 метров. И я понял, что вот так незаметно начался обратный отсчёт времени, приближающий крах российской лёгкой атлетики.
9.15 Анализ крови. — Долгоживущие метаболиты анаболических стероидов
Доктор Оливье Рабин, научный директор ВАДА, был поначалу недоволен, что мы за его спиной договорились с Лозанной и IAAF о работе по программе биологического паспорта, хотя было очевидно, что ресурсов для проведения анализа крови на территории России нет, а вывоз крови связан с большими проблемами. Из девяти лабораторий, назначенных ВАДА в прошлом году, три были коммерческие, не имевшие отношения к допинговому контролю; все они оказались неуправляемые и неконтролируемые, и от их услуг отказались. Так что наш московский анализатор крови Sysmex XT-2000i как раз пригодился. А ещё на вадовцев успокаивающим образом подействовало «открытие российских границ» для вывоза проб допингового контроля, хотя на самом деле границу издевательски приоткрыли совсем чуть-чуть.
Было принято постановление правительства № 884 от 11 ноября 2010 года, регламентирующее порядок ввоза, вывоза и перевозки по территории Российской Федерации проб и оборудования в рамках проведения допингового контроля, подписанное В. В. Путиным, в то время возглавлявшим правительство Российской Федерации. Обвести вокруг пальца иностранные и международные организации всегда считалось в России особым шиком, поэтому по-прежнему никто не мог тайно проникнуть из-за рубежа и произвести внезапный внесоревновательный контроль. Внезапность — основа эффективности такого контроля, именно она была сознательно и полностью исключена. В постановлении было прописано, что если иностранный офицер допингового контроля собирается приехать в Россию и взять пробы, то он должен представить в РУСАДА все свои данные и планы работы, куда едет и кого собрался тестировать. По истечении некоторого времени, ему должны были выдать, цитирую по постановлению, «документ общероссийской антидопинговой организации, подтверждающий полномочия уполномоченного лица на взятие проб из организма спортсмена… Подтверждающий полномочия документ оформляется на бланке общероссийской антидопинговой организации». Без этого документа на бланке РУСАДА он не пересечёт границу со своими «берегкитами» и денситометрами, всё отберут на таможне.
Однако защита российских спортсменов от набегов иностранных сборщиков мочи дала страшную брешь изнутри, сначала одну, потом другую. Первую брешь пробил наш Sysmex, анализатор крови, стоявший в Антидопинговом центре. Доктор Габриель Долле знал, где и когда надо брать пробы, и никакого разрешения или согласования ему не требовалось. Кровь собирали по всей России по программе IAAF и привозили к нам, мы выдавали результаты и выставляли счёт за анализы. Беспредел, выявленный нами в 2007–2008 годах, когда Вячеслав Фетисов утвердил и финансировал наши пилотные исследования по программе биологического паспорта спортсмена, продолжался. Видя кошмарные показатели крови у наших легкоатлетов, эту непуганую поляну спортивных звёзд и героев, время которых было сочтено, я не мог не рассказать об этом Алексею Мельникову, он всё-таки был мне другом. Понятно, что Мельников расскажет об этом Чёгину, Португалову и Балахничёву и что они воспримут это как очередные Гришкины страшилки, но моё дело предупредить, а дальше думайте сами. Мне уныло сообщили, что решено отказаться от больших доз ЭПО, перейти на малые дозы. Но это были лишь слова, на местах как кололи по полной программе, так и продолжали, процесс зашёл так далеко, что микродозы стали неэффективны — как если бы вы годами пили водку стаканами, а теперь одна рюмочка в обед и всё. Это же тоска зелёная.
Отмечу и даже подчеркну, что я никогда не манипулировал с результатами анализов крови и все данные, выдаваемые анализатором Sysmex, шли в АДАМС и далее перетекали в биологический паспорт спортсмена полностью и без изъятий, как было на самом деле. Когда «врачи и специалисты» проснулись и осознали, под какой страшный каток они попали с биологическим паспортом, было поздно. Меня просили подправить запредельные показатели гематокрита, гемоглобина и ретикулоцитов, особенно когда отборщики крови налетали на наших эпошников в Адлере или Кисловодске в самый неподходящий момент. Я говорил «да-да, конечно», но ничего не менял. И с какой радости я буду фальсифицировать результаты и рисковать судьбой моей лаборатории из-за ваших балбесов? Если вы меня не слушаете и не хотите ничего изменить в своей армейско-ментовской допинговой программе подготовки, то я ваши группировки прикрывать не буду, это путь в никуда и огромный риск для ФГУП «Антидопинговый центр». У меня пятьдесят человек сотрудников, у всех дети, кредиты, ипотеки — потеря аккредитации станет для нас настоящей катастрофой, это запрет на проведение анализов. Не будет проб — не будет зарплаты и лучшие сотрудники уедут работать в другие лаборатории, их за границей давно ждут.
Второй удар нанесли мы сами, это был неожиданный — но отложенный на годы — страшный удар в спину всем анабольщикам прошлого и будущего. Ударом стало открытие долгоживущих метаболитов анаболических стероидов. Результаты исследований по долгоживущим метаболитам Оралтуринабола и оксандролона мы доложили в Кёльне в феврале 2011 года, тезисы были опубликованы сразу, а важнейшая статья вышла в начале 2012 года в «Журнале стероидной биохимии». И ещё оказалось, что остарин и