Это удачно решило мои финансовые проблемы: купленный по 5 рублей турик, 45 упаковок, я быстро раскидал друзьям по 8 рублей за пачку. Получилось 360 рублей, из них 250 рублей я отдал Степану и таким образом рассчитался с ним; оставшиеся 110 рублей как раз покрыли мои предыдущие расходы. И ещё 5 упаковок турика остались у меня на будущий сезон. Забегая вперёд, отмечу, что таблетки именно из этих упаковок послужили материалом для разработки методики определения Оралтуринабола, когда в октябре 1985 года я пришёл на работу в лабораторию антидопингового контроля ВНИИФК. Удивительно, но таких таблеток у них не было, так что и методики их определения не было тоже.
В 1983 году, накануне первого в истории чемпионата мира по лёгкой атлетике в Хельсинки, появился новый анаболик! Его пока никто в руках не держал и даже упаковки не видел; в сборной таблетки выдавали поштучно, отсчитывая в спичечный коробок. Позднее я узнал, что это была пролонгированная форма болденона, известного анаболика. Это был тетрагидропиранильный (THP) эфир под названием Квинболон, по 10 мг препарата в масляном растворе в тёмненьких, но прозрачных капсулах. Григорий Петрович Воробьёв не показывал ни баночки, ни коробочки — и, повернувшись спиной, отсчитывал капсулы в спичечный коробок, как патроны для учебных стрельб! Однако было ради чего разыгрывать спектакль — ни одна лаборатория в мире эту форму болденона определить не могла: через несколько дней всё куда-то исчезало…
Редчайший случай в моей жизни — два тренировочных сбора в Кисловодске плюс фармакология вывели меня на новый уровень; казалось, что силам нет предела. Две тренировки в день как-то особо и не ощущались, хотя в Москве для меня это был бы смертельный режим. Сборы стали другие: вместо университетской команды, где мы были близки по духу и мироощущению, спорили и читали, обсуждали Фрейда, Бердяева и Бодлера, и в будущем полагались на своё университетское образование, я попал в группу профессиональных бегунов с узкоутилитарными целями — обеспечить своё благосостояние за счёт результатов в беге. Для этого нужно было оформить подвеску — постоянное освобождение от работы на заводе или в совхозе с сохранением заработной платы — и круглогодичные сборы. Тогда можно было круглый год жить на всём готовом и ничего на себя не тратить, а если выпадали две поездки за границу на соревнования, то триста советских рублей менялись на марки или кроны — и жизнь становилась просто прекрасной. Сюда ещё надо добавить лёгкую фарцовку фармакологией, спортивной обувью и костюмами.
Разница была и чувствовалась, но дискомфорта или неприятия я не испытывал. Просто другая атмосфера — и всё. Точно так же мы собирались у телевизора в холле гостиницы или на ночь глядя сидели в номерах со стаканом чая или красного вина, спорили и обсуждали — только не поэзию Шарля Бодлера или Иннокентия Анненского, а как быстро можно пробежать «на своих дровах», то есть без «спецподготовки» и «фармакологических программ», и где вообще находится тот естественный предел, непреодолимый без применения фармакологии, то есть допинга. Считалось, что допинг — это там у них, в Западной Европе или в Америке, а у нас другое — фармакология. Помню, тогда мы согласились, что у женщин в беге на 800 и 1500 метров естественным пределом являются результаты 2:00 и 4:05, в толкании ядра и метании диска пределы лежат в районе 19 и 58 метров. Спринт и марафон мы не обсуждали, там или бегут по ветру, или дистанцию специально делают короче, ведь ребятам надо выполнять нормативы мастеров спорта, а республики и спортивные общества должны каждый год отчитываться за проделанную работу.
С тех пор в моей памяти засело одно парадоксальное утверждение: применение допинга несёт равенство в спорт. Есть генетически одарённые спортсмены, красивые и сильные, довольно успешные, особенно в начале карьеры. Им было преизбыточно и сразу дано от природы столько, что, кажется, тренироваться и развиваться им было незачем, и так всё прекрасно и замечательно. Однако в их случае прогресс шёл медленно, а анаболические стероиды не действовали так, как можно было ожидать. В то же время на физически слабых бегунов или прыгунов минимальные дозы анаболических стероидов действовали настолько ощутимо, что их прогресс становился невероятным — и позволял соревноваться со здоровыми красавцами, а со временем оставлять их далеко позади. Будто сама природа, щедро одарившая одних, вдруг одумалась и стала беречь и поддерживать слабых, предусмотрев для них такой простор для совершенствования, что благодаря фармакологии и целеустремлённости спортсмен достигал невероятных результатов и высот. Я наблюдал это не раз, и возражать тут невозможно: красавцы-богатыри и слабенькие спортсмены — мы их называли «задрыги» — могут соревноваться на равных только благодаря применению фармакологии в самом широком смысле этого слова. С нею все становятся равны, но некоторые заметно равнее. Без фармакологии в спорте было бы очевидное неравенство, такой гандикап наоборот, когда одарённый от природы, сильный спортсмен стартует первым и догнать его невозможно, поскольку соревноваться с талантом, данным по прихоти природы, среднестатистическому спортсмену просто невозможно.
2.8 Применение анаболических стероидов. — Мои ощущения
В 1970–1980-е годы применение допинга в СССР называлось либо «химией», когда использовалось что-то дешёвое и неконтролируемое, либо «фармакологией», когда речь шла о чем-то элитарном, научно обоснованном и целесообразном. Само слово «допинг» не было в ходу и относилось преимущественно к зарубежным спортсменам. Однако применение «химии» и «фармакологии» в СССР стало настолько всеохватывающим, что подавило и изменило методологию спортивной подготовки. Произошёл глубинный сдвиг в осмыслении и разработке тренировочного процесса, который стал строиться вокруг применения допинговых схем: вот мы на сборах «таблеточек поклевали», крепатуру потерпели, поработали, планы тренировок выполнили, затем разбе́гались, распрыгались, разметались — и отсоревновались. И снова приступили к очередным схемам. Никаких сдерживающих факторов тогда не было, работать по-другому не умели, про борьбу с допингом не вспоминали. В то время на повестке дня была борьба с тунеядством и пьянством, борьба за мир и против «загнивающего Запада» и ежегодная битва за урожай.
Немногие, только члены сборных команд СССР, проверялись перед выездом за границу на главные старты сезона. Основная масса спортсменов жила на сборах и употребляла любые препараты, какие только могла достать. В то время основной проблемой был дефицит, из-за чего основная масса анабольщиков сидела на доступных стероидах: тестостероне, Ретаболиле и метандростенолоне. Кто поумней и побогаче, мог позволить себе Стромбу (Винстрол, он же станозолол), Приму (Примоболан, он же метенолон) и Оралтуринабол, наш незабвенный турик. Считалось, что Стромба — это сила, Прима — это скорость, а турик — для женщин и новичков.
Старое поколение тренеров-методистов, думавших, анализировавших, использовавших в работе знания и опыт, постепенно вытеснялось новым поколением тренеров-фармакологов, чьи спортсмены быстро прогрессировали и добивались высоких результатов. Постепенно сложилось мнение, что тренировки чистыми, «на своих дровах», есть пустая трата времени и сил, детский сад какой-то; более того, это рассматривалось как нанесение прямого вреда здоровью. Основная проблема на сборах была не в том, чтобы дать нагрузку — времени свободного навалом, можно бегать хоть по три раза в день, — а в том, чтобы скорее и полнее восстановиться. Анаболические стероиды позволяли легче переносить большие нагрузки и ускоряли процесс восстановления, это был очевидный и непреложный факт.
Отсюда вечная проблема: любому спортсмену, добившемуся значительного прогресса и успеха, даже без слова «вдруг», что тогда, что сейчас, сорок лет спустя, совершенно невозможно доказать, что его результаты улучшились без применения фармакологии. Тут даже не надо вступать в дискуссию, только хуже станет, завязнете ещё глубже, поскольку аргументы оппонентов будут намного весомее; никто не захочет и не сможет поверить, что всё было чисто.
Впервые попробовав станозолол — таблетки по 5 мг, половинка утром, рассосать под языком, вторая половинка перед сном, двадцать дней курс, — я на собственном опыте, на своей шкуре, прочувствовал и понял, что все мои предыдущие тренировки были любительством и донкихотством. При правильной и умеренной дозировке анаболики действуют постепенно и неуклонно, slowly but surely. Та же самая лень и дымка перед тренировкой; та же ломка и усталость во время разминки, когда ещё чувствуются последствия вчерашних тренировок; те же ощущения усталости во время бега. Но тренировка продолжается, поначалу идёт тяжеловато, но тяжелее не становится, главное, что скорость бега не падает, стопа держит, ноги бегут — и если надо прибавить в горку или на финише, то организм отвечает с готовностью, как солнышко прорывается сквозь тучи: вдруг откуда-то появляются оптимизм и уверенность в своих силах. Такие же несравнимые ощущения, как при езде на мопеде по сравнению с ездой на велосипеде. Всё совсем по-другому.
2.9 Выполнение норматива мастера спорта СССР. — Свадьба
Вернувшись со сборов в Москву и разбегавшись на отрезках, я на чемпионате Москвы пробежал 1500 метров за 3:47.16 и был шестым, у победителя было 3:45.87, мы толкались всю дорогу — и мне на финише надо было быть позлее и посмелее… Зато через день в беге на 5000 метров я показал 13:56.74 и стал третьим, выполнив норматив мастера спорта СССР. Юра Думчев, артист и дискобол, запулил свой диск на 71.86 метра, это был новый мировой рекорд.
Летом 1983 года у нас с Вероникой была свадьба, затем мы провели две недели в Сочи; нам дали ключи от чьей-то маленькой квартиры на первом этаже, стоившей шесть рублей в сутки. До пляжа надо было идти 30 минут пешком. Сочи был дорогим и престижным курортом, бегать там было негде, пойти в бар или ресторан — дорого, для нас просто невозможно. Зато были солнце, море и пляж. Мы сами жарили на плите омлет и варили курицу, ещё помню сметану в стакане и ежедневный салат из помидор — и всё. Да, ещё мороженое на улице.