В отличие от Гарри Поттера, который жил под лестницей у Дурслей, места здесь было несколько больше. В самом торце под ступенями, находилась мамина койка, и имелся узенький не больше тридцати сантиметров проход, между стеной и кроватью. Сразу же за кроватью находился небольшой письменный стол, когда-то стоящий в комнате завхоза, затем списанный с баланса, и выкупленный моей мамой. На этом столе я делал уроки, и там же стоял керогаз, а боковых тумбах, мама хранила кое какие продукты и посуду. Керогаз, мама получила в качестве награды к годовщине октябрьской революции в честь повышения успеваемости среди учеников нашей школы, и очень гордилась им, не подпуская к этому прибору никого включая и меня. Тут же на столе стоял чайник, литровая кастрюлька с деревянной крышкой, а на гвоздике над столом висела небольшая чугунная сковорода, с деревянной ручкой. Дальше за столом находился слегка обшарпанный книжный шкаф, который мама при помощи местного плотника слегка переделала, превратив в частично в платяной, а частично в продуктовый шкаф. С самого низу у него находился небольшой закрывающийся на замочек ящик в котором хранился чай, сахар, а иногда и конфеты. Из-за отсутствия ножек, он стоял на нескольких кирпичах, заодно и перегораживая комнату на две части. За стеной шкафа как раз находился и мой закуток. Здесь вместо кровати был сколочен деревянный топчан, на котором для мягкости находились два тюфяка плотно набитых сеном, которое меняли каждое лето, льняная простыня и байковое одеяло с точно такой же простыней вместо пододеяльника. В головах подушка, набитая все тем же сеном. Спать на всем этом было довольно мягко и удобно. Впрочем, не будь ничего этого я бы тоже, наверное, не жаловался. Вспоминая то, как мы с Лехой ночевали в подворотнях, или подвалах, это место можно, наверное, было сравнивать с моим замковым ложем, и периной из лебяжьего пуха.
Внутренняя стена, возле которой располагалась лестница ведущая на второй этаж, была капитальной, плюс к тому, там, где находился мой топчан, из стены чуть выступал полукруглый бок печи, благодаря которому в нашей комнатушке всегда было тепло, особенно возле моего топчана. Под топчаном имелся довольно большой ларь, напоминающий сундук, в котором хранилась теплая зимняя одежда. Учитывая, что зимы здесь очень много, а теплых дней не больше двух месяцев, большую часть времени, ларь оставался пустым. или использовался под что-то иное.
Лестница была достаточно широкой, поэтому ширина нашей комнатки достигала примерно полутора метров. Вторая стена, отделявшая нашу квартирку от общего коридора, было набрана из тонких деревянных плах, закрывающих подлестничное пространство, и сбитой из таких же плах неширокой двери, располагающейся примерно посередине комнаты, в районе обеденного стола. С одной стороны, комнатушка была очень мала, с другой очень удобной.
В первую очередь тем, что за нее у мамы списывали из зарплаты какие-то совсем, по ее словам, смешные деньги, скорее не как плату за квартиру, а больше за то, что у нас над столом висела лампочка. В нашей комнате совершенно не было окон, и единственное освещение осуществлялось только при помощи нее. Причем, чтобы зажечь свет, приходилось вкручивать ее в патрон, а после оборачивать руку какой-нибудь тряпкой, потому что лампочка сильно раскалялась. Сгорала лампочка довольно быстро, в лучшем случае ее хватало на месяц-два. Позже, когда я подрос, то добывал сменную, скручивая ее в одной из классных комнат, а до этого момента, приходилось покупать. Причем, чаще всего на рынке из-под полы, потому что в магазине они появлялись очень редко.
Второй проблемой после маминого освобождения оказалась еда. В то время пока мама считалась осужденной мы состояли на довольстве в женском общежитии, где нас худо-бедно кормили три раза в день. Не сказать, что очень сытно, или разнообразно, но тем не менее голодными мы себя не чувствовали. Во всяком случае я. Сейчас же приходилось заботиться о себе самим. Правда примерно с 1949 года, то есть когда я пошел в третий класс в школьной столовой для учеников стали выдавать горячие обеды, а для учителей, эти обеды обходились в половину стоимости. Поэтому обедали мы чаще всего в школьной столовой.
И не потому, что мама не умела готовить. Она как раз делала это хорошо, но вот с продуктами чаще всего были проблемы. Да и так было гораздо дешевле. Особенно учитывая то, что я родился в июне 1940 года, считай всю Великую Отечественную Войну и годы разрухи, последовавшие за ней, провел здесь в Магадане. Единственным достаточно недорогим и доступным в любое время года продуктом питания в этих местах, была морская рыба, крабы и очень, очень много красной икры. Это много позже, крабы и икра станут большим дефицитом, сейчас же их было столько, что порой их мясо лезло из ушей. А икрой вообще кормили собак. Но с другой стороны, мы хотя бы не голодали, как это происходило на материке. Хотя с хлебом и другими продуктами перебои все же случались.
Мама, никогда не рассказывала о моем отце. Единственное, что от нее можно было услышать, так это то, что я очень похож на него, и то, что он был летчиком. В метриках стояло отчество Алексеевич. Правда фамилия все же была маминой, и это меня несколько сбивало с толку. Но мама как-то, когда я уже стал постарше объяснила это тем, что она не успела выйти за него замуж, так как ее арестовали несколько раньше. За, что именно она не говорила. Впрочем, и без ее слов, всем обо всем было известно. Кто, за что, и почему. Хотя все это знали, но вслух об этом не говорили, как-то не принято было, не хвастать подобным, ни упрекать. Особенно учитывая то, что большую часть населения Магадана, как раз и составлял контингент бывших заключенных. Причем политических было гораздо больше чем уголовных. Последние вообще, всеми правдами и неправдами, тут же старались покинуть наш городок уехав на большую землю.
Никогда не думал, что в один прекрасный момент вдруг стану блондином. Нет, не седым как лунь, как это было к концу моей прошлой жизни, а именно блондином, с желтыми соломенными волосами, чем-то смахивающими на шевелюру, моего приятеля из прошлой жизни Лешку Сабурова. Стоило летнему солнышку чуть пригреть мою голову, как они тут же выгорали, становясь похожими на пожухлую выгоревшую на солнце траву, а порой выглядели как одуванчик, раскидываясь во все стороны, огромным мохнатым белесым шаром. Как произошло у моего приятеля, в тот последний час, возле таинственной установки древних, разбросавшей нас неизвестно куда. Мама называла меня: — «Моё солнышко» и улыбалась, глядя на мою прическу.
Вообще-то начинать новую жизнь помня о старой, не преимущество, а скорее проклятие, чтобы там не говорили об этом дилетанты. Все же опыт прошлой жизни, хоть и дает какое-то преимущество, но оно проявляется уже во взрослой, сознательной жизни. Пока же ты ребенок, это скорее проклятие, чем польза. Хотя бы из-за того, что знания прошлой жизни, отнимают у человека, самое главное — детство. Едва я начал осознавать себя, как мне стали неинтересны все эти детские забавы. Игры в песочке, перекладывание с места на место кубиков и прочие детские радости. Я конечно пытался заставить себя шалить, бегать, хватать девчонок за косички, и драться со сверстниками. Но все это, было скорее данью тому, чтобы казаться как все. И увы, это не всегда получалось.
С другой стороны, я хорошо учился, слыл достаточно активным пионером, хотя в моей душе все было как раз наоборот. Но время требовало именно этого, и потому приходилось идти в ногу со временем. В противном случае можно было повторить судьбу матери, чего мне совсем не хотелось. И, наверное, единственным человеком, полностью понимающим меня, была именно мама.
В августе 1950 года, мама уже занимала должность заведующей по учебной части или попросту — Завуча. Вы скажете это невозможно? И были бы вполне правы если бы это касалось Московской, Ленинградской, или даже любой другой школы на большой земле. Но здесь, на краю обитаемого мира, были другие правила. По большому счету, в школе имелась всего лишь одна женщина-коммунистка, которая занимала должность директора учебного заведения, и именно у нее за плечами не было судимости. Все остальные преподаватели, так или иначе прошли через колымские лагеря. Кому-то, как например, моей матери, повезло чуть больше, и им, удалось отбывать срок наказания, преподавая в школе знакомый им предмет. Другим чуть меньше, и они устроились в школу, после нескольких лет работы на драге, моя золото, хлебая тюремную баланду, и ночуя на шконке в промерзлом бараке. Но так или иначе, через это прошли практически все.
Вы думаете, качество образования от этого стало хуже, чем в той же столице? Как бы не так! Математику и физику, у нас преподавали бывшие профессора Московского Университета. Ботанику, и Биологию бывший ректор Сельскохозяйственного Института Воронежа. С остальными предметами было примерно так же. Разве что у мамы не было специального образования, но общаясь с такими людьми, поневоле приходилось тянуться к знаниям, думаю очень скоро, она выступала если и не наравне с ними, то отстав очень недалеко от них.
Глава 2
2.
В Июне 1950 года, как раз к окончанию мною четвертого класса, нам дали квартиру в только что сданном новом четырехэтажном доме, на улице Октябрьской. После наших хором под лестницей, в которых мы обитали больше пяти лет, данная нам жилплощадь казалась самой шикарной в мире квартирой, которую только можно ожидать.
Это была в общем-то небольшая однокомнатная квартира. По паспорту значилось семнадцать квадратных метров, на деле выходило что-то около шестнадцати. Кроме комнаты имелся трехметровый коридор с прихожей, кухня, совмещенная ванная с туалетом. Мама, наверное, около получаса стояла в дверях ванной комнаты, любуясь всем этим великолепием, и не веря своему счастью. Кроме всего вышеперечисленного, почему-то из кухни, вела дверь на небольшой балкон, огороженный металлическими балясинами и деревянными перилами. Хорошо было хотя бы то, что окна нашей квартиры, как и балкон, выходили во двор. Поэтому уже к следующему году, я натаскал с ближайшей стройки обрезков досок и заделал ими балкон, с внутренней стороны. С одной стороны, это немного снизило его полезную площадь, с другой, с него меньше дуло, к тому же именно там мама держала скоропортящиеся продукты. Холодильники были нам не по карману, а учитывая, что в Магадане, только два или три месяца считаются относительно теплыми, то балкон вполне заменял нам, чудо советской инженерии.