— А в белых? — поинтересовалась я, остановившись взглядом на одном из таких, ярко сияющем в самом центре мрачноватой поляны из серых и черных стеклянных плошек, внутри которых трепетали огоньки.
— А это, — с какой-то торжественностью в голосе произнес он, встав рядом со мной, — мужество. Мужество взять на себя чужую боль.
— Взять на себя чужую боль? — переспросила я, повернувшись к нему. — Зачем?
Он, улыбнувшись, провел ладонью по моему лицу. Сдвинул назад край капюшона, позволив ему скользнуть по волосам, упав на спину.
— Когда я увидел тебя впервые, у тебя была короткая стрижка…
— И она мне нравилась, — заставляя себя не реагировать на его прикосновение, фыркнула я.
— А мне — нет, — словно поставил он точку. — Ты очень красивая!
— А ты великолепно умеешь уводить разговор в сторону, избегая вопросов, — парировала я. — Так что там с чужой болью?
Ильдар «обреченно» вздохнул, но все-таки ответил:
— Оставить сон — не значит, избавиться от него. Он перестанет приходить темными ночами, но продолжит жить в памяти, отдаваясь в душе страхом, который будет подстерегать в минуты слабости. — Он замолчал, вроде как посчитав, что мне и этого достаточно.
— Ильдар! — укоризненно приподняла я бровь и невольно посмотрела в ту сторону, куда меня «тянуло».
— Взять на себя чужой сон, — выражая свое недовольство интонациями, все-таки снизошел он до меня, — значит, пережить его самому. Пропустить через себя, испытать все, что испытал его бывший хозяин. Для принимающего эта боль — чужая, она заставит страдать, но шрам будет тонким и быстро рассосется, не оставив и следа.
— И какой в этом смысл? — не совсем поняла я пояснение. Этот мир был совершенно другим, частенько ставя меня в тупик перед иной логикой.
— В освобождении, — излишне резко произнес Ильдар. Резко для той ситуации, в которой мы находились. Словно… словно зная о том, что еще не произошло. — Но теперь уже навсегда.
Я вновь прошлась взглядом по раскинувшемуся вокруг меня… городу. Узкие улочки и тысячи… сотни тысяч постаментов, уставленных светящимися фонариками. Светлых было немало, но чтобы ярких, сияющих — единицы.
— А что нужно сделать…
— Нет! — жестко перебил он меня. — Нет, — повторил уже тише. И добавил, как если бы пытался извиниться за грубость: — Здесь требуется внутреннее родство. Или особый дар.
— Ильдар, — дождавшись, когда он закончит, посмотрела я на него, — а если я знаю, что должна…
Его взгляд на меня был испытывающим, вот только я душой не покривила. Я… действительно знала, только после его слов осознав, что значила появившаяся под сердцем тяжесть.
— Я не смогу тебя остановить, — наконец отозвался он. Отвернулся от меня, глядя куда-то вдаль. — Я сам привел тебя к этому выбору.
— Сам, — улыбнулась я.
И не важно, что не видел… И не важно, что мне было страшно…
— Но у меня будет условие, — порывисто развернулся он, положил руки мне на плечи. — Я разделю его с тобой. Ты и я…
— Но… — попыталась возразить я… растерянно. — Ты?!
— Тебя это удивляет? — «возмутился» Ильдар. Потом склонился, мазнув губами по виску, прошептал в самое ухо: — Иногда я сам себя не понимаю.
— Мое дурное влияние? — усмехнулась я.
— Разве я могу отказать своей кайри? — столь же шутливо отозвался он. — Так мы вместе?
Вариантов было немного… только один:
— Да!
… - Не надо! — истошно прохрипела я, когда жрец в с небесно-голубом плаще поднес раскаленный до красна кусок металла достаточно близко, чтобы ощутить сильный жар, исходящий от него. — Не надо… — захлебываясь слезами, завопила, надеясь на милосердие…
— Теперь ты — моя, тварь! — глумливо скривился он, продолжая удерживать тавро, которым метили принадлежащих Храму животных, рядом с моим телом. — Тебе не стоило жаловаться…
— Я… — продолжить, сказав, что заберу свою жалобу, откажусь от обвинений, я не успела, буквально застыв под взглядом вошедшего в кузницу мужчины.
— Неожиданное зрелище, — равнодушно произнес тот, глядя куда-то мимо нас со жрецом. Вот только я почему-то была уверена, что он видит все… его испуг, покрасневшую кожу на моем животе, кровавые полосы от бича на бедрах, груди, руках, которые не скрывали обрывки одежды. — Насколько я помню, этот вид наказаний был отменен одним из первых указов, который я подписал.
— Господин эклис… — уже придя в себя от неожиданного появления свидетеля, выпрямился жрец, — она…
— Займитесь им, — безразлично приказал эклис кому-то невидимому и, пройдя мимо жреца, словно того и не существовало, опустился передо мной на колени. — Сейчас ты уснешь, а когда проснешься, ничего этого уже не будет. — Он нежно провел ладонью по лицу, стирая слезы. — Ты согласна?
Боль и страх отступили, сдавшись перед его лаской. Тяжесть в груди растаяла, став странной негой, в которую хотелось рухнуть и… падать, падать, падать, чувствуя, как бьется его сердце.
Четко и уверенно…
— Согласна, — прошептала я, отдаваясь во власть его уверенности. — Согласна…
Похоже, уснуть я еще не успела, потому что услышала разговор, показавшийся мне странным:
— Передай акрекаторам имя: Каими Биру. Инцула Аркит. Храм Судьбы.
— Думаешь, там…
Эклис перебил, не дав договорить:
— Я не думаю, я — знаю. Это — преступление…
Утро принесло с собой двойственное ощущение. Или тройственное, это если быть совсем уж точной.
Первой была радость. Поляризацию на стекле я с вечера не сменила, так что местное солнце, которое самариняне называли Лаймэ, бесстыдно шалило в моей спальне, норовя пробраться под закрытые веки. Для маленького, но счастья, вполне достаточно.
Вторым оказалась легкая болезненность в теле, словно нагрузка, которую я позволила себе накануне, была для него непривычной.
Ну а третьим — удовлетворение, как если бы мне удалось то, что я изначально сочла не по силам.
Сладко потянувшись, откинула покрывало и села на кровати, тут же замерев… наткнувшись взглядом на спавшего в кресле Ильдара.
Глубокий вздох дал понять, что и он уже… проснулся, но отреагировать хоть как-то я не успела — Ильдар открыл глаза.
— У тебя есть час, чтобы собраться и позавтракать, — поднявшись, совершенно спокойно произнес он.
Поднял плащ, брошенный на стоявший рядом стул, встряхнул, накинул на плечи. Добавил, сдержав усмешку:
— Только час.
— И что будет через час? — натягивая одеяло повыше, поинтересовалась я.
Вот ведь… статус кайри подразумевал не только поклонение жреца перед той, которую он назвал живым воплощением своей Богини, но я все равно продолжала смущаться, когда Ильдар смотрел на меня вот так. И ведь никакого подтекста — взгляд не равнодушный, но скорее с нежностью, чем со страстью, а все равно норовила прикрыться.
— Через час Орин объявит учебную тревогу и тебе придется отбыть на борт, — ответил он, не скрывая задорного блеска в глазах. — Ждан и Кир отправляются с тобой.
— Я в чем-то провинилась? — насупившись, я решительно откинула покрывало и встала, очень постаравшись, чтобы процесс надевания халата не был похож на стремительное бегство.
— Ты в чем-то провинилась? — вернул он мне вопрос, склонив голову к плечу.
— Я? — плотно запахнув полы, уточнила я и… вспомнила.
Всех тренировок самообладания не хватило, чтобы я не вскинула на него растерянный взгляд. Прогулка в Медьярар, чужой кошмар, который я «взяла» на себя, испытанный ужас, когда погрузилась во тьму пережитой неизвестной мне женщиной боли… Ильдар, разделивший ее со мной…
— Ильдар… — протянула я, наблюдая, как на его лице появляется самодовольная улыбка. — Я…
Он обошелся без демонстрации своей порывистой, стремительной походки. Подошел медленно, остановился напротив, но так, чтобы мне не пришлось задирать голову, глядя ему в глаза:
— Знаешь, чем кайри отличается просто от возлюбленной жреца?
Да… этот тип умел задавать неоднозначные вопросы…
— И чем? — уже несколько спокойнее уточнила я.
Похоже, ничего, с чем он не мог бы справиться, не произошло. Впрочем, про «не мог бы справиться», это я зря. У меня не было ни малейших сомнений в его способности вывернуться из любой ситуации.
— Тем, что даже необдуманные и безрассудные действия кайри ведут ее жреца к величию, — хмыкнул он доброжелательно, и, прикоснувшись губами к щеке, направился к выходу. Обернулся уже от двери: — Пятьдесят минут… — Задумчиво прикусил губу, добавил… опять с улыбкой: — И заметь, это именно я уговорил Орина перенести тревогу на два часа позже.
Я прямо так и поверила…
Уложилась в сорок пять, так что когда на комм пришло сообщение о тревоге, была готова отправиться в путь.
«Долнезе-два» — малый крейсер из эскадры сопровождения, лежал на стапеле посадочной площадки главного Храма Самаринии. Располагалась та в долине, окруженной четырьмя горными вершинами. Две из них были иллюзиями. Какие из… точно знал только Ильдар. Кроме него шестиуровневых жрецов Выбора в этом мире больше не было.
— На взлете и стыковке Лен, твоя — первая вахта, — «обрадовал» меня дежурный офицер — Макс Друри, один из системотехников, когда я поднялась на борт. Ждан и Ким сразу направились к штурмовикам, присутствие хошши на корабле было чисто номинальным. Каждый, кто служил Ильдару, за меня мог и глотку перегрызть… — Мария, — окликнул меня Макс, я еще и отойти-то толком не успела, — а это правда?
— Что — это? — обернулась я, заметив, как еще несколько парней из других служб прислушиваются к нашему разговору.
— Ну… что ты… — слегка замялся он. А во взгляде… даже не обожание — священный трепет.
— Макс, — тяжело вздохнула я, — ты можешь говорить конкретнее?
На этот раз уточнять, что именно он хотел узнать, не пришлось: