– Давай! – неожиданно для самой себя согласилась Айнери.
Она ухватилась за петельку на конце одной из веревок, разбежалась и подпрыгнула, ненадолго взмыв в воздух. Опустилась, оттолкнулась и взлетела вновь.
Это наполнило ее детским восторгом. Опять нахлынули воспоминания: Винде как-то смастерил для нее качели на дереве рядом с домом, ей нравилось кататься на них вечерами. Это было так давно, даже словно и не с ней вовсе. А теперь можно хоть на миг ощутить себя прежней. Йорэн, весело смеясь, наблюдал за ней, а потом и сам ухватился за одну из веревок и полетел следом. Дан с радостным лаем носился за ними кругами. Так они крутились, пока не устали, и девушка спрыгнула, ощущая радость и легкое головокружение. И тут же оказалась в его объятиях.
– Айнери, – Йорэн смотрел на нее с какой-то особенной нежностью. – Я хочу, чтобы ты приняла это.
Он протянул ей плетеный кожаный браслет сочного зеленого цвета. Украшение как раз в ее вкусе: удобно сидит, без всяких болтающихся подвесок, не слишком броское, но в то же время такое, что и не заметить трудно, да еще и подходит по цвету к изумрудам в ее сережках. Он знал, как ей угодить. Видимо, успел купить у того торговца, пока она перебирала украшения через прилавок от него. Она уже взяла браслет, но слова благодарности застыли на языке; она сообразила одновременно с тем, как он заговорил:
– Это означает…
– Я знаю. Для сехавийцев это что-то вроде помолвки. Не обещание жениться, но знак того, что ты всерьез думаешь об этом. Но мы ведь пока еще в Арденне.
– Моя мать сехавийка. Я хочу, чтобы она поняла сразу, что ты не случайная подружка. Ты очень дорога мне, Айнери.
Он поцеловал ее – жадно, страстно, как в самый первый раз, и она ощущала то же. С каждым днем она лишь сильнее привязывалась к нему; огонь, вспыхивавший в ней при его прикосновениях, разгорался все жарче. Айнери казалось, что она привыкла жить одна, полагаться разве что на Смаля, что чья-то еще забота будет ей только в тягость, но сейчас ощущала, будто знает Йорэна давным-давно, и ей, напротив, трудно было представить свою жизнь без него. Значит ли это, что одна она была неполноценна и уязвима? Об этом думать не хотелось, ценность имело только это прекрасное ощущение завершенности. Айнери позволила ему надеть браслет ей на запястье, выкинула из головы все тревожные мысли, наконец просто расслабившись и наслаждаясь этим мгновением.
Оба проголодались и немного устали, Йорэн решил, что для знакомства с городом они погуляли достаточно, к тому же пошел мокрый снег, так что было решено направиться к дому Йорэна. Добрались туда они всего за пару секан.
Все дома в жилом квартале Фредена походили один на другой: из светло-серого камня и кирпича или просто выкрашенные в белый (как объяснил Йорэн, для того, чтобы легче находить дорогу в темноте), на одинаковом расстоянии друг от друга, с выходом прямо на улицу – никакого дворика или подъездной дорожки, все просто, четко, по-военному. При этом жители старались привнести яркости в приграничный быт: красили и разрисовывали черепицу, ставни и оконные рамы, разводили цветы на окнах, ставили изящные кованые перила, вешали при входе фонари с цветными стеклами.
– Типовая застройка, во всех крепостях так, – заметил Йорэн. – Ширина улиц, высота домов – все прописано в уставе, лишнего места здесь не бывает. Правда, с задней стороны все же дозволяется разбить сад или огород.
Дом родителей Йорэна отличался от соседних зеленой черепичной крышей; по бокам от входа в больших расписных горшках росли два пышных падуба, среди блестящих листьев которых ярко краснели ягодные гроздья. На звук колокольчика вышла женщина, сначала показавшаяся слишком молодой для матери Йорэна, и, лишь приглядевшись, Айнери смогла различить следы возраста. Густые черные волосы были самую малость тронуты сединой, морщины только начали намечаться на красивом лице.
Темарис крепко обняла Йорэна, сказав, как безмерно рада, что тот вернулся. Ее радость была искренней, но вела она себя сдержанно, не суетилась, не щебетала, как некоторые матери, в любом возрасте опекавшие своих детей, будто те всё еще мальчишки.
– А ты времени зря не терял! Смотрю, и невесту себе в Виарене нашел, – подмигнула она Айнери, заставив ту покраснеть. – Заходите скорее, обед как раз готов. О, какой красавец к нам пожаловал! – заметила она Дана и потрепала пса по холке. – Заходи и ты, угощу тебя косточками.
Еще в прихожей их сразу окутало нежным теплом: после промозглой сырости было приятно расслабиться и расправить плечи. Вкусно пахло какой-то едой, и Айнери ощутила, как урчит у нее в животе. Скинув верхнюю одежду при входе, она прошла в просторную комнату.
Там царил порядок, но без излишней строгости: все вещи лежали на своих местах, но не возникало опасений его нарушить, тронув что-то ненароком. Тлели угли в камине. На стенах висело несколько картин, изображавших незнакомые пейзажи. Обстановка была бы вполне арденнская, если бы не типичные сехавийские круглые половики и необычные украшения: свисавшие с потолка, цеплявшиеся за полки шкафов и стены. Зеленые и золотые атласные ленты сплетались с конским волосом в узоры, создавая круг, отделанный перьями. Одним словом, было по-настоящему уютно: так ощущаешь себя в родном доме.
На большом круглом столе незаметно появились тарелки с густой похлебкой. Принявшись за еду, Айнери украдкой поглядывала на Темарис. Прежде сехавийцев она видела лишь мельком, в Виарене их было немного. Конечно, она знала Руша, но тому от сехавийцев досталась лишь внешность, он с рождения жил в Арденне и родителей почти не помнил. Темарис была другой. Одежда, манеры, жесты – все выдавало в ней уроженку другой страны. Волосы заплетены в косички у висков и на макушке, подколоты сзади длинными медными шпильками и свободно падают на спину; верхняя зеленая одежда – что-то вроде халата до колен – расшита золотом и серебром по подолу и рукавам и перехвачена в талии широким тканым поясом с кистями; на ногах – широкие красные штаны, заправленные в домашние полусапожки без каблуков. Интересная, яркая, Темарис привлекала и располагала к себе, и Айнери безумно захотелось ей понравиться.
Когда миски с похлебкой опустели, их место заняло жаркое с овощами. Все время обеда болтали о пустяках, Йорэн рассказывал о Виарене и своей службе, Айнери – немного о себе и в основном о родителях и брате; и лишь когда дошло до напитков – легкого сехавийского вина и медового, настоянного на травах чая, – улыбка сошла с лица хозяйки дома. Она взглянула на сына так, что тот сразу замолчал и посерьезнел тоже.
– Что-то случилось? – нахмурился он.
– Судя по одежде, ты ведь не сегодня приехал? – поинтересовалась Темарис. – Как спалось?
– Да, мама, мне нужно было поговорить с отцом, так что заночевал у него. Выспался отлично, а что?
– Тогда у тебя есть силы на серьезный разговор, – темные, чуть раскосые глаза глядели строго, словно все тепло и мягкое веселье выдуло из них степными ветрами. – Законы гостеприимства что в Сехавии, что в Арденне запрещают обсуждать дела с порога, но потом у нас может не хватить времени.
– Мама, ты меня пугаешь, – подался вперед Йорэн. – Что успело стрястись за ночь?
– Если бы за ночь, – Темарис горько улыбнулась. – Случилось оно много лет назад и продолжается до сих пор. Тебе не понравится то, что я скажу, но все же выслушай и обдумай. Уезжай отсюда. Ты знаешь, что назревает, и тебе совершенно ни к чему в это лезть. Нет, стой! – Она подняла ладонь, и вскочивший было Йорэн опустился обратно, будто разом лишившись сил. – Дело вовсе не в трусости, не в том, чтобы опасаться за свою жизнь. Хоть ты и очень дорог мне, я не стала бы тебя отговаривать, если бы цель и правда стоила риска, но не теперь. Мужчины как дети, все решают силой, но задумываются ли они о том, что было всему причиной? Когда-то давно Хонгория[10] первой начала войну, это так, но пошла она на это не от хорошей жизни. Арденна же, победив в той войне, начала обирать и без того голодный народ. Прошли десятилетия, но короли Виарена по-прежнему считали, что сехавийцы им что-то должны. Любому было бы понятно, что рано или поздно это приведет к бунту, но Арденна слепа, она давно повернулась к Сехавии спиной, считая детей степи поверженными и растоптанными. Но можно ли пленить ветер и сокрушить саму землю? Даже вытоптанная почва рано или поздно даст новые всходы, если оставить ее в покое надолго.
– Но почему именно сейчас? – не выдержал Йорэн.
– Годом раньше, годом позже или вовсе через десять лет – уже неважно. Нынешняя молодежь уже не верит рассказам о непобедимости Арденны, видит ее старой, ленивой, разжиревшей от сытой жизни, а потому слабой и уязвимой. Возможно, в этом и есть доля правды, но дело в другом. Помнишь ли ты историю моего народа? Сехавийцы ненавидят само это слово, Сехав навеки остался для них предателем. Они хотят вернуть времена славной Хонгории, молодой, злой и опасной, умеющей заставить считаться с собой. Их несложно понять. Ты ведь и сам, уезжая отсюда, мечтал о подвигах. Молодежь всегда ощущает себя бессмертной, в то же время мечтая красиво погибнуть за высокие цели, а власть умело этим пользуется. Но ни те ни другие не понимают, что реку времени вспять не повернешь, что, каким бы прекрасным ни казалось прошлое, двигаться можно только вперед. Прав ли был Сехав, когда сдал страну Арденне, был ли у него другой выбор, кто уже скажет точно? Но верно одно: он подарил своему народу десятилетия мира. Не самые легкие годы, но именно они позволили сехавийцам вновь набраться сил. И вместо того чтобы проклинать его имя, им стоило бы наконец научиться говорить прежде, чем размахивать мечами. Но они выбирают войну. Это худший выход, времена наступили и так нелегкие, нам всем как никогда стоит держаться вместе, помогать друг другу по мере сил, просто чтобы выжить, но вместо этого каждый, как обычно, норовит урвать кусок пожирнее, не думая, что кусок этот может оказаться последним. В этой войне не будет правильной стороны, в ней не за что сражаться, вот почему тебе нужно бежать отсюда, пока не поздно.