Дорога затмения — страница 1 из 4

Челси Куинн Ярбро«Дорога затмения»

Посвящается Джоан Хитциг, рискнувшей сделать ставку на благородного вампира

ПРЕДИСЛОВИЕ

Этот роман целиком и полностью вымышлен, хотя он опирается на действительные исторические события. Нет никакой связи между любым из его персонажей и реальными личностями, как ныне живущими, так и умершими.

Китай XIII века имел в обращении не менее сотни различных календарных систем. Мне, чтобы соблюсти хронологию, пришлось воспользоваться современной китайской системой датирования и идти от нее к событиям давних лет в обратном порядке. С Индией в этой связи также возникли определенные затруднения, ибо при существовавшем там в ту пору едином календаре каждая провинция все равно считала года по-своему.

В китайских армиях VII–VIII веков женщины-полководцы встречались достаточно часто, однако ко временам, описываемым в романе, эта традиция фактически исчезает. И все-таки автор для занимательности счел возможным ввести в канву своего замысла некий анахронизм, надеясь, что читатели простят ему это, равно как и некоторые другие неточности, уже своевольно вкравшиеся в повествование.

В 1211 году от Рождества Христова монгольский властитель Тэмучжин вторгся в Китай и три года спустя завоевал Пекин. Взяв дополнительное имя Чингис, он провозгласил себя ханом. Его внук, Кублай-хан, стал императором огромного государства, основав новую — Юаньскую — династию его повелителей.

Наша история начинается весной 1216 года в Ло-Янге — главном опорном центре атакуемого государства. Второй такой, равный первому по значению, центр находился в Кай-Фенге. Это обстоятельство практически разрывало на части бюрократический управленческий аппарат Китая, лишая страну возможности серьезно сопротивляться вражескому вторжению.

Однако Китай, хотя монгольское владычество к 1218 году распространилось до Персии, агонизировал долее четверти века. Запад же тех времен пребывал в хаотическом состоянии. Английский король Джон умер, задолжав Папе и Франции. Испания оставалась мавританской на юге и христианской (вестготской) на севере. В 1215 году там было основано монашеское доминиканское братство, что положило начало шестисотлетнему инквизиторскому засилью. Возникали и другие крупные религиозные сообщества, такие, например, как ордена францисканцев и кармелитов. В Брюсселе, Реймсе, Амьене и Солсбери были воздвигнуты кафедральные католические соборы. По меньшей мере треть армий Европы двинулась в Крестовый поход и сконцентрировалась на Ближнем Востоке, легко сломив сопротивление султаната Египта. Во Франции началось повальное преследование еретиков-катаров (или альбигойцев). Оно длилось почти столетие, утверждая господство католической церкви.

Революционная трехпольная система земледелия взломала уклад жизни Запада, на смену римским традициям приходило Средневековье. Черная смерть еще не затронула европейцев, однако людей ежегодно косили оспа, холера, сыпной тиф и постоянное недоедание. Средняя продолжительность жизни европейского земледельца или ремесленника составляла примерно 32–34 года, дворянин-воин, если не погибал в бою, мог протянуть на десяток лет дольше. Женщины, не посвятившие себя церкви, как правило, выходили замуж в 13 лет, успевали родить примерно восемь детей и годам к 27 умирали. Деторождение и сопутствующие этому акту недуги обрывали их жизни, не отдавая какого-то предпочтения ни дворянкам, ни простолюдинкам.

В Китае же земледельцы и ремесленники обыкновенно жили лет до 44, военная знать, ученые и чиновники умирали где-то к 60 годам. Хотя деторождение тоже не проходило для китаянок без осложнений, многие простолюдинки успевали отпраздновать собственное сорокалетие, а представительницы высшего класса зачастую переживали своих мужей.

Образование в Индии Делийского султаната породило до сих пор не утихший конфликт между мусульманами и индуистами. Большая часть этого субконтинента была в те времена разделена на ряд мелких княжеств (вымышленным примером тому в романе является княжество Натха Сурьяратас), хотя там существовали и более обширные территориальные единицы, чьи сюзерены могли постоять за себя. В религиозном отношении Китай, Тибет и Индия исповедовали различные версии буддизма, хотя к правлению далай-ламы в XV веке пришел лишь Тибет. Имелись в Азии также и небольшие общины, исповедовавшие несторианское и томистическое христианство, но их сношения с западными ответвлениями того же толка постепенно ослабевали.

Священная Римская империя, созданная в Европе, уже затмевала грекоговорящую Византию, которая на словах все еще признавала свою общность с Западом (правда, более по военным, нежели по культурным соображениям), однако византийцы, считавшие себя римлянами по сути, перерождались на деле в азиатов особого склада.

Европейцам же вообще такие города, как Пекин или Москва, казались в те времена чем-то мифическим, хотя какие-то связи между Западом и Востоком все-таки существовали (со II века до н. э.) и торговля с Китаем Европой велась.

Несмотря на то, что эта история начинается за полвека до путешествий Марко Поло, многие его наблюдения оказались для меня чрезвычайно полезными. Индийскую тему повествования весьма поддержали работы известных персидских ученых, а также описание китайским алхимиком Чанг-Чуном собственного путешествия в Индию, передающее некий противоположный общепринятому взгляд на эту страну, вдвойне ценный тем, что он принадлежит современнику событий романа, представляемого автором на читательский суд.

ЧАСТЬ 1Тьен Чи-Ю

Донос некоего Фенг Куо-Ма высокому трибуналу Ло-Янга.

Лодочный праздник Дракона, год Крысы, тринадцатый год шестьдесят пятого цикла.

Высокие судьи!

Вашему смиренному слуге, находящемуся в обучении у инородца, зовущегося Ши Же-Мэном, было поручено выяснить все, что возможно, о личности своего учителя, представив копию наблюдений в Кай-Фенг.

Вышеупомянутый инородец однажды заметил, что его нынешнее прозвание очень созвучно с именем, которое он носил у себя на родине; впрочем, там у него имелось и второе прозвище — Ра-Го-Шки, варварское по звучанию и бессмысленное по сути. Ши Же-Мэн — дело другое. Это имя ласкает слух и поддается истолкованию. «Ши» указывает на приобщенность своего носителя к неким магическим тайнам (хотя ваш смиренный слуга смеет заверить высокий суд, что учитель никогда не заявлял об этом открыто), «Же» говорит о его мужественности, а «Мэн» намекает на западное происхождение чужестранца. Высокие судьи, несомненно, извещены о том, что этот Ши Же-Мэн предпочитает носить только черные одеяния, иногда оживляемые красным и серебром, что придает ему вид изящный и притом никак не выходящий за рамки приличий. Владея секретами алхимического искусства, он никогда не рядится ни в желтое, ни в золотое, что было бы, разумеется, верхом бесстыдства. Его облик всегда скромен, а поведение более чем тактично.

Но вот откуда он родом — недостойный кандидат Фенг не в состоянии ничего сообщить. Учитель иногда говорит, что его родина находится где-то на западе, однако это ясно и так. О том непреложно свидетельствуют и форма его глаз, и светлый цвет кожи, и даже произношение, весьма, впрочем, приличное, но несколько напоминающее речь черных священников, в год Лошади появившихся в наших краях.

Вы спрашиваете, какова вероятность участия Ши Же-Мэна в беспорядках, затеянных презренным монгольским вождем Тэмучжином, временно, несомненно лишь временно, захватившим Пекин? Ничтожный Фенг имеет честь сообщить, что учителю доводилось посещать монгольский Каракорум, хотя из его описания этого города становится ясно, что был он там довольно давно. Ши Же-Мэн никогда не заявлял во всеуслышание, что восхищается Тэмучжином или грабительской войной, развязанной против нас злобными северянами.

Кандидат Фенг почтительно напоминает высоким судьям, что находится в обучении у инородца уже более четырех лет, но его взаимоотношения с учителем остаются в границах вежливой сдержанности, хотя подчас ему кажется, что одиночество, каким веет от Ши Же-Мэна, далеко превосходит одиночество человека, вынужденного проживать на чужбине. Очевидно, Ши Же-Мэн как-то справляется с этим чувством, ибо никогда не выражал желания вступить в более тесные отношения ни с недостойным Фенгом, ни с кем-либо из остальных своих учеников.

Что же касается сути исследований Ши Же-Мэна, ваш смиренный слуга пока еще недостаточно подготовлен, чтобы считать себя вправе судить о них, однако он просит вас снизойти к его заключениям с учетом их заведомо низкого качества. Ши Же-Мэн проявляет себя великим искусником в любой алхимической области, далеко превосходя всех нам известных ученых. Его разум отличается проницательностью и остротой. Он не слишком увлекается получением опасных веществ, предпочитая возне с горючими порошками опыты по превращению обычных веществ в золото и драгоценные камни. Кроме того, вежливым настоянием гарнизонных властей ему вменено в обязанность изыскивать твердые сплавы для брони и оружия. То, что уже получено, одобрено высокопоставленным капитаном Лао Ган-Ти и легко пробивает слоновью и крокодилову кожу. Капитан недавно имел с инородцем беседу, и хотя ваш смиренный слуга при том не присутствовал, все же он может сделать предположение, о чем там шла речь. Недостойный Фенг выражает уверенность, что капитан Лао Ган-Ти поинтересовался, нет ли способа придать многослойным лукам еще большую упругость и мощность. Учитель ответил, что ему известен один древний секрет изготовления таких дальнобойных луков и что он готов озаботиться поисками подходящих материалов.

Что касается его личных пристрастий, то кандидат Фенг вынужден заявить, что совсем не похвально ученику вторгаться в частную жизнь учителя. Однако о кое-каких своих наблюдениях он охотно готов сообщить. Инородец проживает за старыми городскими стенами на просторной огороженной территории, одной стороной своей обращенной к таоистскому храму. Доверенного слугу своего, Ро-Гера, он вывез с запада, родовое же имя этого малого никому не известно. Помимо того, Ши Же-Мэн держит большой штат прислуги, с которой, по слухам, весьма хорошо обращается. Он имеет и трех наложниц, проживающих в отдельном крыле его дома. Говорят, они очень красивы, хотя ваш смиренный слуга может отметить, что чужие наложницы для людской молвы всегда таковы. Учитель живет на широкую ногу и частенько устраивает изысканные приемы, приглашая к себе наиболее уважаемых чиновников и ученых. Замечено, что в его поведении имеются странности, но необычности разного рода свойственны любым чужеземцам. Пожалуй, к наибольшей из его странностей следует отнести то, что он никогда не ест со своими гостями. Это в каком-то смысле кандидату Фенгу кажется удивительным, о чем он почтительно и докладывает высокому трибуналу.

В определенных кругах, о которых, несомненно, известно высоким судьям, ходят упорные слухи, будто бы в действительности Ши Же-Мэн — таоистский монах, посредством всяческих заклинаний преобразивший себя в ученого, дабы внести сумятицу в университетскую жизнь. Несмотря на то что учитель и впрямь чрезвычайно сведущ в алхимии — основном занятии достойных порицания таоистов, он твердо предан принципам Канга Фу-Цзы,[1] полностью признает преимущества правильной жизни, личной честности и почитает родство.

Ваш смиренный, хотя и недостойный ни о чем справедливо судить слуга, убежден, что в бою он предпочел бы любому другому соратнику именно Ши Же-Мэна и что лучшего наставника для него лично нельзя и желать. Наихудшим в своем учителе ему видится тяга к работе с грубыми веществами; скорее, его можно обвинить в излишнем рвении к знаниям, чем в каких-то таоистских пристрастиях.

Написано собственноручно кандидатом Фенгом по поручению высокого трибунала в надежде, что ему простится отсутствие утонченности в этом отчете.

ГЛАВА 1

Обычай требовал, чтобы она опустилась перед чиновником на колени.

— И в чем состоит суть вашего запроса, генерал Тьен? — спросил вкрадчиво чопорный старикашка.

— В незамедлительном военном содействии! — заявила она. — Боюсь, у возвышенного случился провал в памяти. Генералом был мой достойный отец. Меня же, как женщину, следует именовать поскромнее.

Ее отклик звучал оскорбительно, и Тьен Чи-Ю знала о том.

— Ваш достойный отец, пребывающий теперь в том царстве, где наши земные деяния оцениваются по достоинству нашими предками, конечно, испытывает отчаяние, сознавая, что его дочь ведет себя неподобающим образом, — хмурясь, сказал чиновник. — Просителю к лицу вежливость, а не грубость.

Тьен Чи-Ю с нарочитой поспешностью коснулась лбом пола.

— Ничтожная личность умоляет возвышенного не обращать внимания на ее нерасчетливую горячность, ибо она порождается беспокойством за судьбу опустошаемого монголами края!

Чиновник вздохнул. Он рассмотрел в это утро восемь прошений, и в каждом из них императора умоляли о помощи.

— Носящий имперское желтое постоянно печется обо всех своих подданных. Недозволительная дерзость считать, что ему не известно о затруднениях, испытываемых пограничными жителями, и непочтительно подозревать его в принятии неверных решений.

— Разумеется. Как могла так забыться ничтожная личность? — произнесла с горькой иронией Тьен Чи-Ю. — Однако когда наши деревни горят, а людей рубят в куски, нельзя не предположить, что наш государственный аппарат временно занят какими-то другими вопросами.

— Именно сейчас генерал Вей спешным маршем двигается на север, чтобы освободить занятый врагами Пекин.

— Несомненно, это необходимая мера. Северная столица имеет громадное стратегическое значение. Однако ничтожная личность просит возвышенного посмотреть и на запад. — Голос просительницы усилился, тонкие пальцы стиснулись в кулаки. — Нет ли кого-то на марше к Син-Чингу? Край наш не может ждать.

Лицо чиновника совершенно замкнулось. Зачем вообще он согласился принять столь невежливую особу? Ему ведь она не понравилась с первого взгляда. Старик постучал длинным ногтем по лакированной крышке стола.

— Твой запрос будет передан на высочайшее рассмотрение. В случае одобрительного к нему отношения мы вышлем комиссию, способную прямо на месте все основательно изучить.

— Рассмотрение, изучение, — повторила Чи-Ю, вставая. Пустые ножны глухо царапнули пол. — Тут кто-нибудь слышит меня? Чуть ли не треть деревень в нашей округе сожжена. Под моей рукой всего две сотни бойцов, это жалкая горстка. Я посылаю их в патрули, но моих всадников ловят и убивают. Мне нужны солдаты, оружие, провиант. А также лошади и лазутчики. К тому времени, как ваша комиссия прибудет на место, там ничего не останется, кроме костей и пожарищ! — Кольчуга военачальницы угрожающе звякнула, когда она подалась вперед. — Мы нуждаемся в незамедлительной помощи! — Чи-Ю знала, что лишь ухудшает свое положение, но десять дней, проведенные в Ло-Янге впустую, наполняли ее душу отчаянием.

— Довольно, военачальница Тьен. О твоем неслыханном поведении будет доложено.

Старик отступил на шаг и снял форменную шапочку, показывая тем самым, что аудиенция завершена. Не глядя более на просительницу, он обратился к секретарю:

— Яо, я пройду в сад, чтобы вернуть себе душевное равновесие. А эта девица, облеченная властью, хотя столь почетное, но тяжкое бремя уместнее нести мужам, а не женам, пусть представит другое прошение в другой департамент. В наше же министерство повелеваю ее более не допускать.

Секретарь поклонился, и чиновник ушел.

Злые слезы выступили на глазах Тьен Чи-Ю. Ей было не внове получать от ворот поворот, ее убивала форма отказа. Сознавая, что она и сама в том повинна, молодая женщина с силой хлопнула ладонью по крышке стола и громко выругалась, помянув черепашье дерьмо.

Яо поморщился, собирая свои принадлежности, потом решительно отложил в сторону кисть.

— Ваш смиренный слуга не вправе советовать что-то военачальникам, но тем не менее он может осмелиться на это пойти. Если здесь соблаговолят его выслушать.

— Военачальница Тьен, — ответила женщина изумленно, — будет признательна за любую оказанную ей помощь. Впервые за десять дней пребывания в этом городе она слышит благожелательные слова.

— Это понятно, — мрачно кивнул Яо. — Строгость того, кто отсюда ушел, чрезмерна, но правда и в том, что нам редко приходится видеть здесь женщин, особенно… незамужних. Неудивительно, что таковых не принимают всерьез. Возможно, у военачальницы есть в Ло-Янге какие-то родичи, разумеется знатные, которые могли бы на должном уровне представлять ее интересы. — Секретарь выражался с большой деликатностью, но не заискивал, не лебезил, что вызывало симпатию.

— Если имеются в виду высокопоставленные родственники-мужчины, то таковых в этом городе у меня, к сожалению, нет. Тут проживает лишь тетушка моего отца. Она хотя и вдова выдающегося ученого Фей Сун-Цина, но живет уединенно и уже более десяти лет ни с кем не общается. Остальные мои родичи осели в Хан-Чжоу. Среди них имеются и мужчины, правда не склонные к путешествиям. Они вообще ведут себя тише воды. — Тьен Чи-Ю прижала руки к груди, и кольчуга отозвалась нежным звоном. — Секретарь Яо, я нисколько не преувеличиваю размеры нашей беды. Я сама видела пирамиды, сложенные из отрубленных врагами голов, всего в пятидесяти ли от нашей опорной базы. Когда пылали хозяйства селян, в воздухе повисло такое зловоние, что многих бойцов моих долго мучила рвота. Если я не сыщу здесь помощи, край наш ждет страшная участь.

Яо пристально оглядел собеседницу и удовлетворенно кивнул. Она была довольно-таки миловидной, но ее несколько портила мужская манера держаться, впрочем, наверное, военачальнице и надлежало выглядеть именно так.

— Говорили ли вы об этом кому-то еще?

— Да, и не раз, но все вели себя так же, как Лан Шуи-Лан, — со вздохом отозвалась Тьен Чи-Ю, сочтя возможным назвать по имени удалившегося чиновника. — Мне предлагали много ненужных вещей — и ничего основательного в итоге.

— Прискорбно слышать. — Фраза была дежурной, но секретарь, похоже, произнес ее искренне.

Чи-Ю задохнулась, не в силах что-то сказать. Сжав верхнюю кромку пустых ножен, она большими, мужскими шагами прошлась по приемной.

— Есть ли здесь еще кто-нибудь, могущий вас поддержать? Кто-нибудь хорошо знающий вас и дворцовые нравы? — Яо хорошо понимал, насколько запутанными и непростыми бывают отношения внутри отдельных родов, но он сознавал также, что этому юному существу в одиночку не одолеть бюрократические препоны.

— Мой братец какое-то время околачивался в Ло-Янге. Но, боюсь, он оставил по себе слишком скверную память. Мне не к кому обратиться, а опасность, на нас надвигающаяся, чересчур велика. И грозит она не только нашей окраине, но и всему государству. Мы ведь уже потеряли Пекин. Неужели Китаю надо лишиться еще и Ло-Янга, чтобы наши чиновники наконец зачесались? — Тьен Чи-Ю в упор посмотрела на Яо, словно надеясь, что тот способен дать ей какой-то ответ.

— Не секрет, что человеку, пытающемуся обратить на себя внимание высших властей, приходится преодолевать многие трудности, — осторожно подбирая слова, отозвался канцелярист. Он вздохнул, ибо всегда очень остро ощущал собственную беспомощность, сталкиваясь с просителями, подобными этой юной военачальнице. — Без поддержки вы ничего не добьетесь.

— Что же мне делать? — воскликнула Тьен Чи-Ю. — Если бы брат мой все еще здесь проживал, я могла попробовать действовать через его приятелей. Ох, он был великий распутник, мой брат, — с горечью призналась она, — но, следует отдать ему должное, всегда компанействовал только с молодчиками из высшего круга. И продолжал бы жить припеваючи, если бы кто-то дважды не попытался подсыпать в его пищу отраву. Две попытки не шутка, и брат решился бежать. Теперь он где-то скитается, а где именно, я даже не знаю.

Яо нахмурился:

— Может, вам стоит поговорить с кем-нибудь из его прежних друзей?

Чи-Ю безрадостно рассмеялась.

— Я ведь не дура, чтобы соваться к такому отребью, пусть даже и знатному. Да и потом, эти люди не стали бы мне помогать. Мой брат для них что-то значил, я — нет. Я… — Она гордо вскинула голову и уперла руки в бока. — Я убила бандита, попытавшегося меня изнасиловать. Точно так же я поступила бы и с наследником трона!

— Не сомневаюсь. — Яо снова принялся складывать кисти и тушь в аккуратный ларец. — Сожалею, что ничем не могу вам помочь, разве что… — Он помолчал, потом посмотрел на Чи-Ю. — Если вам не претит солдатское общество, вы могли бы заглянуть в храм бога Войны. Солдаты, хотя и грубые парни и гораздо ниже вас чином, все же более склонны к отзывчивости, чем бюрократы. Чиновники, — он кивнул на закрытую дверь, ведущую в сад, — в вопросах военной стратегии разбираются плохо. Солдаты вас лучше поймут.

Военачальница пожала плечами, потом кивнула.

— Благодарю тебя, добрый Яо, за мудрые и сочувственные слова. Однако, боюсь, в храме бога Войны сейчас толчется гораздо больше просителей, чем в министерствах. — Она повернулась и направилась к выходу.

— Тогда, — быстро отреагировал Яо, — тогда еще раз прошу вас простить мою дерзость…

— Что еще? — остановилась Чи-Ю.

Секретарь сосредоточенно рассматривал кисти, зажатые в его левой руке.

— Почему бы вам не зайти… в университет?

— В университет? — Чи-Ю взглянула на Яо, в темных глазах ее вспыхнуло раздражение. — Нет уж, уволь! Чего мне ждать от безусых юнцов? — Последний лучик надежды угас, молодая женщина помрачнела.

— Военачальница не понимает меня, — произнес Яо со слабой улыбкой. — Я вовсе не намекаю на то, что ей следует заручиться поддержкой учащихся, — хотя и такое возможно. Я имею в виду, что у нее имеется шанс столковаться с патриотично настроенными учеными. Власть и оружие способны на многое, но есть и другая сила — в умах. Наблюдатели и аналитики способны быстро оценивать ситуацию. Создатели оздоровляющих эликсиров составят и яды, которые можно будет использовать против врагов. Знатоки качеств различных сплавов изобретут новые виды оружия. Переводчики с чужих языков станут военными толмачами…

Опущенный взгляд писца не выражал ничего, однако пальцы его подрагивали от напряжения.

Чи-Ю молча слушала, в ней росло изумление, достигшее пика, когда Яо умолк.

— Должна признать, что ты открыл мне глаза, — пылко воскликнула женщина. — Я так рьяно добивалась военной помощи, что даже и не пыталась искать другие пути. Добрый Яо, ты оказал мне услугу, и, составляя отчеты, я не забуду о том.

Лицо военачальницы посветлело, она поклонилась и легкой походкой вышла за дверь.

Стражники на крыльце удивленно выгнули брови, но сдвинулись в стороны, и Чи-Ю прошла мимо них. Ступив на мостовую, она обернулась.

— Я не знаю города. Может, кто-то из вас укажет мне путь к университету?

Караульные обменялись скептическими улыбками. Что поделаешь, из провинции приезжает немало невеж.

— А ты, милашка, никак разыскиваешь сбежавшего ухажера? — подмигнув товарищу, полюбопытствовал тот, что стоял ближе.

— Нет, — ответила Чи-Ю полупрезрительным тоном, хорошо знакомым ее бойцам. — Я из крепости Мао-Та. Мне нужно проверить, нет ли среди учащихся беглых солдат. А теперь отвечай: куда мне идти?

Караульные покраснели. Ни одна женщина до сих пор не позволяла себе разговаривать с ними так грубо. Дальний страж глухо крякнул, ближний возвысил голос:

— Нет уж, красотка, ты лучше послушай меня! Тебе, конечно, приятно вертеть здесь хвостом, вырядившись в военную форму, однако…

Чи-Ю резко вскинулась. Гнев, вызванный чередой горьких разочарований последних дней, вспыхнул в ней с новой силой.

— Я дочь генерала Тьена, — заявила она намеренно громко, а потом с ехидцей спросила: — Говорит ли вам что-нибудь это имя?

Стражники выпучили глаза. Покойный генерал Тьен был одним из наиболее выдающихся тактиков Китайской империи.

— Особа, стоящая перед вами, совсем не «красотка» и не «милашка». Она унаследовала должность отца и носит звание военачальницы. Итак, солдат, где находится университет?

Ближайший стражник откашлялся и вытянулся в струну.

— Если военачальница Тьен соблаговолит меня выслушать, она найдет университет вблизи старых городских стен — через две улицы к западу от той, на которой она стоит. — Он покосился на крыши соседних казарм. — Если военачальница подождет, она сможет воспользоваться услугами проводника, которого каждый из нас почтет за честь для нее кликнуть.

— В этом нет необходимости, если только мне кто-то тут не соврал.

Чи-Ю вызывающе уставилась на караульного, постукивая носком сапога по выпуклым булыжникам мостовой. Тот все держал стойку, хотя голос его обиженно дрогнул.

— Информация, предоставленная военачальнице Тьен ее смиренным слугой, — лучшее из того, что позволяет его жалкое разумение.

— В таком случае затруднений быть не должно, не так ли?

Чи-Ю вдруг обнаружила, что ее обступили зеваки, и пожалела взмокших от пота парней. Они несут свою службу, и выставлять их на посмешище, пожалуй, не стоит. Она выразительно поиграла глазами и поспешно добавила:

— Военачальница Тьен весьма признательна обоим охранникам министерства за оказанную услугу и при первой возможности сообщит об их расторопности чиновнику Лану.

Она повернулась и пошла через почтительно расступавшуюся толпу. Пустые ножны — вот причина того, что караульные оплошали. Ей надо было по приезде в Ло-Янг первым делом исхлопотать себе разрешение на право носить оружие, а уж потом обивать пороги приемных. С пустыми ножнами и мужчины-то выглядят жалко. Немудрено, что ее принимают за шлюшку, обрядившуюся в военную форму и тем самым надеющуюся поднять на себя спрос…

Ускорив шаги, Чи-Ю повернула на людную улицу, перспективу которой венчали крепостные зубцы с четко вырисовывавшимися под ними щелями бойниц.

* * *

Текст секретной депеши, не дошедшей до военного министерства в Ло-Янге по причине того, что везший ее гонец налетел на засаду.

По прошествии половины месяца от Великой Жары. Год Крысы, тринадцатый год шестьдесят пятого цикла. Министерству имперской армии от генерала Куей И-Та.

Генерал Куей И-Та полагает, что и он сам, и его люди находятся в отчаянном положении.

Презренный враг вновь перекрыл ущелье Ша-Минг в горной гряде Цин-Линг близ деревни Нан-Пи. Монголы убили 327 наших солдат и 860 ранили. Кроме того, 212 бойцов больны. У нас кончается провиант, и, если монголы засядут в ущелье на всю зиму, наш гарнизон попросту вымрет. Впрочем, скорей нас изрубят вражеские мечи.

Мне стало известно, что не более чем в восьмидесяти ли от нас, в долине Ма-Мей, находятся два больших боевых отряда имперских лучников. Даже одного из них было бы достаточно, чтобы сокрушить неприятеля.

Считаю своим печальным долгом известить министерство, что опорный пункт Пей-Йо пал. Все его защитники, а также находившиеся при них женщины, дети, рабы изрублены на куски. Мы, со своей стороны, пытались прорваться в Пей-Йо, однако без лучников и достаточного числа всадников откатились назад. Мы предприняли шесть таких вылазок, но безуспешно. После захвата Пекина монголы уверовали в собственную неуязвимость, они считают, что призваны небесами покорить нашу страну.

Два дня назад младший офицер Сья Ган под покровом тьмы снова повел сотню бойцов к Пей-Йо, чтобы спасти тех, кто там еще оставался. Сегодня утром головы этих героев монголы насадили на пики, а кожу, снятую с их тел, принялись с хохотом перебрасывать через возведенные нами завалы. Пей-Йо находится всего в двадцати ли от Нан-Пи, скоро монголы вплотную нами займутся. Захваченный пункт дает им возможность атаковать нас на свежих конях.

Генерал Куей И-Та почтительно просит о безотлагательной помощи и уверяет, что защитники ущелья Ша-Минг готовы стоять до конца. Гибель на поле брани почетна для воина, каждый из нас с честью выполнит свой долг.

Посыльный двинется в путь за два часа до заката. Надеемся, что к полуночи он прибудет в долину Ма-Мей, откуда стоящие там имперские лучники отправят депешу в Ло-Янг. Если не случится заминки, приказ министерства о выступлении дойдет до них уже через две недели, и они сумеют достойно за нас отомстить.

Генерал Куей И-Та надеется, что высокопоставленные чиновники министерства отнесутся к его депеше как к последним словам умирающего, каковые не должно воспринимать без приязни и уважения.

Начертано писцом Вен Сюнгом за три часа до заката близ деревни Нан-Пи.

ГЛАВА 2

Протекавший через сад ручеек причудливо извивался, его струи, окатывая мелкие камешки, вызванивали бесконечный печальный мотив. Невидимый в ночной тьме, он местами посверкивал — там, где кроны деревьев давали дорогу звездному свету. Ветер, блуждавший по саду, доносил острое дыхание осени, раскачивал ветки и уже срывал первые листья, предсказывая приход холодов. Бледная предутренняя луна, клонясь к западу, заглядывала в раскрытую дверь спальни, матовый прямоугольник, очерченный ее лучами, уже подползал к широкой постели, на которой, укрытая шелковым покрывалом, лежала Чуань-Тинг.

Сен-Жермен сидел в дальнем углу комнаты с раскрытой книгой в руке. Он пошевелился, отложил томик Ли По в сторону и поднялся с кресла. Его черный китайский халат еле слышно зашелестел. Ему хватило пяти шагов, чтобы достичь кровати, там он остановился, устремив взор на спокойное лицо спящей.

Сен-Жермену не хотелось тревожить ее, и потому он опускался на ложе с большой осторожностью. Согнул колени, наклонился, опираясь на локти, потом вытянулся рядом с молодой китаянкой и вновь отдался волшебству созерцания.

Он любовался выпуклыми недвижными веками, обрамленными крошечными серпами темных ресниц, гладким покатым лбом и ореолом разметанных по подушке волос. Чуань-Тинг вздохнула, ее прелестные губки слегка приоткрылись. Движение было едва уловимым, но покрывало скользнуло вниз, обнажив маленькие высокие груди и плавный изгиб подреберья. Лунный свет наделил кожу красавицы молочной прозрачностью тончайшей рисовой бумаги, по которой чередой легких мазков словно бы прошлась чья-то искусная кисть.

Пальцы мужчины коснулись лица, шеи, груди спящей с той бережной легкостью, с какой тонкий ценитель прикасается к изделиям из фарфора. Касания никак не были сильными или порывистыми, однако они вызвали в Чуань-Тинг чувственный отклик, который незамедлительно поверг бы ее в смятение, если бы она не спала. Сен-Жермен усмехнулся, заметив, как исказилось лицо молодой китаянки.

Чуань-Тинг повернулась на бок — плавно, замедленно, словно двигаясь под водой. Одна половина лица ее оказалась в тени, вторая, напротив, вдруг засияла, как лепесток большого цветка. Голова женщины запрокинулась, дыхание участилось, по телу волнами пробегала сладкая дрожь.

Хотя искушение было сильным, Сен-Жермен подавил в себе желание ее разбудить: однажды, три года назад, он сделал подобную глупость. Чуань-Тинг, возможно впервые в жизни ощутившая чувственное возбуждение и традиционно видевшая свое назначение только в том, чтобы ублажать господина, пришла в неописуемый ужас. Заверения в том, что господину для удовлетворения собственной страсти необходима ответная страсть, не возымели действия. Китаянку трясло от омерзения к себе. С тех пор Сен-Жермен брал ее лишь в состоянии глубокого сна, когда разрешение томления плоти не поддается контролю сознания и может быть принято за вулканический выброс из горнила подспудных грез.

В дыхании женщины появились хриплые нотки. Сен-Жермен покрывал ее грудь поцелуями, нагнетая мучительный жар. Его руки ласкали горячие бедра, уверенно продвигаясь к полураскрытому увлажненному лону. Чуань-Тинг застонала, освобождаясь от напряжения, и первые ее содрогания позволили взмыть на гребень волны и ему. Ритм упоительных спазмов достиг пика, потом плавно пошел на спад. Чуань-Тинг прошептала что-то бессвязное и вновь погрузилась в сонное оцепенение. Сен-Жермен встал с постели, накинул на спящую покрывало, затем направился к распахнутой двери. Утро несло холод. Он плотно ее притворил.

Смежная со спальней комната поражала простотой обстановки, которую составляли лишь узкое жесткое ложе, письменный стол да небольшой итальянской работы комод. Проемы двух узких высоких окон закрывали бумажные ширмы, и потому тут всегда царил полумрак. Сен-Жермен подошел к столу и остановился в раздумье. Грядущий день не обещал ничего, кроме уныния. В последнее время тоскливое настроение практически не покидало его.

Развязав черный шелковый пояс, Сен-Жермен уронил его на пол, затем уронил и халат. Отвернувшись от стола, он нагишом пересек комнату и, подойдя к стене, сдвинул в сторону секретную доску. За ней оказались три ящика, в них лежала одежда.

Имперский закон запрещал чужеземцам носить лишь китайские вещи. Этот запрет был продиктован якобы эстетическими соображениями: будто бы для того, чтобы жители Поднебесной могли воочию видеть, насколько разнообразен мир. Фактически же он упрощал процедуру обнаружения чужаков во время периодически устраиваемых на них повальных облав. Сен-Жермену вполне была ясна подоплека драконовского указа, однако тот его не особенно тяготил. За время долгих скитаний по свету он привык одеваться в манере, свойственной лишь ему самому.

Вскоре он вышел из личных покоев, одетый в длиннополое византийское одеяние из черной парчи, накинутое поверх короткого, доходившего лишь до колен, красного полукафтана и черных персидских брюк, заправленных в высокие китайские сапоги. Пояс из наборного серебра и черный крылатый нагрудный диск, символизирующий солнечное затмение, дополняли его наряд. Как ни странно, такое смешение стилей ему удивительно шло.

Слуги уже поднялись, и по дороге к библиотеке Сен-Жермен то и дело заговаривал с ними, ободряя приветливым словом одних и справляясь о здоровье родни у других.

Его мысли были рассеянны, он попытался сосредоточиться, для чего снял с полки том Аристотеля и через какое-то время полностью погрузился в чтение, очарованный блеском и остроумием высказываний древнегреческого мыслителя.

Часом позже к нему подошел Руджиеро.

— Простите, хозяин, — сказал он на обиходной латыни, — но вас ожидает гость.

Сен-Жермен оторвался от чтения и на той же латыни ответил:

— Гость, говоришь? Что за странность? Я никого… — Он не окончил фразы и решительно закрыл фолиант. — Кто же это? Ты его знаешь?

— Это Куан Сан-Же.

— Вот как? — Лицо Сен-Жермена вдруг просветлело. — Где же он? Отвечай, не молчи.

— В большой приемной. — Руджиеро посторонился, пропуская хозяина к выходу.

— Долго ли он ожидает?

— Не слишком. Из ваших личных покоев я пошел прямо сюда. — Слуга перешел на китайский и выговаривал фразы с трудом.

— Мы с ним поднимемся в гостиную с выходом на террасу. Проследи, чтобы туда подали чай. — Сен-Жермен ощутил, что плохое настроение его понемногу развеивается, уступая место теплому чувству смешанной с любопытством приязни. Подходя к дверям, ведущим в большую приемную, он кивком отпустил слугу. — Не беспокойся, дружище. Я сам доложу о себе.

Руджиеро слегка поклонился.

— Я принесу наверх чай и закуски.

— Великолепно, — спокойно произнес Сен-Жермен.

Большая приемная, хотя и не подавлявшая чопорной пышностью, как многие гостевые покои Ло-Янга, все же производила сильное впечатление. Очень эффектно смотрелись в ней и шелковые ковры, устилавшие пол, и кресла розового и вишневого дерева, и стены, покрытые дорогой драпировкой. Широкие раздвижные двери вели прямо в сад, откуда доносилось едва слышное журчание ручейка. Повсюду в медных и фарфоровых вазах стояли прекрасные свежесрезанные цветы. Впрочем, во всю эту восточную колористику весьма органично вписывались и детали убранства, принадлежавшие культурам иным. Так, например, рядом с древним пергаментом времен династии Тан висел писанный маслом портрет молодой итальянки, возле входных дверей высился кованый напольный канделябр, сработанный мастерами Толедо, мирно соседствуя с луксорским искусно инкрустированным комодом.

Гость взглянул на хозяина, притворявшего двери, на суровом лице его промелькнула улыбка.

— Ши Же-Мэн, — произнес он, кивая.

— Магистр Куан, — откликнулся Сен-Жермен, оглядывая ученого. — Вы оказываете мне великую честь.

— В чем дело? — приподнял брови ученый. — Или мы не коллеги? К чему этот звон — честь, магистр?

Сен-Жермен сел против гостя.

— Мой друг, — произнес он мягко, — простите, я немного смешался. Ведь вы — первый гость этого дома с тех пор, как решением ло-янгского трибунала меня вывели из университетского преподавательского состава. Томясь в одиночестве, я решил, что все сочли меня опасно больным. — Язвительность, с какой была сказана последняя фраза, неприятно поразила и его самого. — Простите еще раз, — продолжил Сен-Жермен после паузы. — Я не предполагал, что эта история заденет меня стать глубоко.

— И не без веского на то основания, — заметил ученый. — Решение высокого суда некорректно. Я заявил свой протест, указав, что открытые вами новые методы работы со многими веществами сильно продвинули нашу науку вперед.

— Ну-ну. — Сен-Жермен позволил себе улыбнуться. — Не надо преувеличивать. Опыты проходили успешно лишь потому, что я многому научился у вас. — Он выжидательно посмотрел на магистра. — Что сталось с моими учениками?

— Их этот инцидент не затронул. Практически никого, кроме двоих. — Ученый с достоинством переплел мягкие пальцы. — Эти двое — Фенг Куо-Ма и Ли Дье-Во.

— Они не высказались против меня на заседании трибунала? — спросил Сен-Жермен.

Ученый ничего не ответил. Его глаза рассеянно обвели комнату, потом уставились в пол. Сен-Жермен молча сидел в своем кресле. Все было ясно и так.

— Род Ли, — заговорил наконец магистр, — род старинный, имеющий прекрасную репутацию, он подарил стране много блестящих умов. Несомненно, какие-нибудь магистры — не философии, так словесности — возьмут под свое покровительство отпрыска столь прославленного семейства. К сожалению, с другим юношей все обстоит иначе. Один из Фенгов, судья, кажется, позволил впутать себя в довольно скверное дельце — лет девять назад… и сейчас все по возможности отмежевываются от родства с этой семьей. Впрочем, я слышал, какой-то дядюшка предложил вашему юному радетелю должность… где-то в провинции, вдалеке от Ло-Янга. Быстрой карьеры он там, конечно, не сделает, но сможет приносить стране пользу… Глядишь, по прошествии времени кто-нибудь и задумается о его недюжинных способностях… Их надо лишь проявить.

— Понимаю, — с горечью сказал Сен-Жермен. — Мальчик прямо и откровенно высказал свое мнение, а ему ломают судьбу. — Он перевел невидящий взгляд на сад. — Если бы можно было повернуть время вспять, я попытался бы отговорить его от опрометчивого поступка.

— О нет, — возразил магистр Куан. — Не следует воспринимать происшедшее как ошибку. Человеку с характером вашего Фенга свойственно подобное поведение. Я верю, что в конечном итоге все обернется для него хорошо. Он ведь далеко не дурак и сам понимает, что зазорная выходка его родича не даст ему тут развернуться, а в провинции расправляют крылышки многие… Что ж, в добрый путь! Быть может, именно с таким поведением он скорее достигнет пределов своих возможностей, нежели его глупый кузен. — Магистр наклонился вперед, упираясь локтями в колени. — Все на свете идет именно так, как тому и следует быть, Ши Же-Мэн.

— Да неужели? — поднял бровь Сен-Жермен. — Любопытно слышать высказывание таоистского толка от столь ревностного приверженца принципов Канга Фу-Цзы.

Куан Сан-Же наклонил голову, довольный тем, что беседа сворачивает в привычную колею.

— Все мы знаем, что таоисты слепы в своем рвении к поискам истины. Они не соизмеряют свои выводы с устоями, гарантирующими нашему обществу спокойное и размеренное течение жизни.

— Прискорбно, — кивнул Сен-Жермен, хотя уголки его губ подозрительно дернулись.

— О да, весьма прискорбно, весьма — подтвердил совершенно серьезно ученый. — Хотя не всегда легко уяснить, каким, например, образом поведение полевых сверчков, которых я изучаю, может соотноситься с укладом и традициями нашего общества.

Сен-Жермен встал.

— Мой драгоценный друг, мне доставило бы не соизмеримое ни с чем удовольствие ваше согласие подняться со мной в другую гостиную, где уже приготовлено легкое угощение. Мы смогли бы продолжить нашу беседу в более располагающей к ней обстановке.

— Беседа с образованным человеком приятна в любой обстановке, — произнес, вставая с кресла, Куан Сан-Же. — Но так как я пробудился сегодня раненько и ушел из дому довольно давно, то слегка закусить будет совсем не лишним.

Они пересекли вестибюль, направляясь к лестничной клетке, в проеме которой висел гигантский светильник из красной меди, заливавший странным розовым светом стены просторного помещения. Этот свет окрашивал в розовое и стекла узких высоких окон, располагавшихся по обе стороны от парадных дверей.

— Во всем Ло-Янге, пожалуй, не сыщешь дома, подобного вашему, — заметил ученый.

— Возможно, вы правы, — откликнулся Сен-Жермен.

— Что побудило вас устроить такие окна?

— Это западная манера, очень практичная, к тому же они создают настроение.

— А этот фонарь? — Куан Сан-Же сознавал, что ведет себя не очень-то вежливо, но рамки правил хорошего тона — плохое подспорье для любознательности, приходилось их нарушать.

— Замысел — мой, на исполнение повлияли веяния различных культур: немного греческой, немного французской, немного мавританской и капля египетской.

Он ответил, почти не задумываясь, но в его памяти мозаичными пятнами вдруг загорелись воспоминания. Афины… Алкивиад, отбивающий фаллосы у прекрасных мраморных изваяний… Сколько же лет минуло с той поры? Была также и Франция. О-ля-Шапелль, монотонные распевы монахов. И малограмотный косноязычный мужчина в пурпурном плаще, распекающий горстку угрюмых, усталых рыцарей, пропускающих мимо ушей слова своего короля. Испанская Мавритания подарила ему встречу с одним знатным магометанином. Они спорили до хрипоты. Начали с математики и астрономии, а закончили попыткой определить степень воздействия знания на религию. Египет в этой мозаике был самым размытым пятном. Голубоватые сумерки, храм Тота, Нил, гимны жрецов, прославляющих Имхотепа…

— Ши Же-Мэн?

— Да? — Сен-Жермен с трудом оторвал взгляд от светильника и обернулся к ученому. — Простите меня. Боюсь, ваш вопрос пробудил во мне много такого, о чем я уже и думать забыл.

Куан Сан-Же понимающе закивал и, поднимаясь по лестнице, нараспев процитировал подходящий случаю стих Ли По.

Верхняя гостиная, несмотря на свои небольшие размеры, тесной совсем не казалась — возможно, из-за отсутствия лишней мебели или благодаря тому, что двери, ведущие на террасу, были распахнуты. Ниже покачивались кроны садовых деревьев, шелест листвы их сплетался с нежным журчанием ручейка. Стены уютного, располагающего к отдохновению помещения украшали два мозаичных панно. Даже в Константинополе, где Сен-Жермен их приобрел, они вызывали восхищение многих, немудрено, что китайский ученый с нескрываемым интересом воззрился на них.

Сен-Жермен выбрал столик, стоявший подальше от света, сел в широкое кресло, походившее на миниатюрный диванчик, и откинулся на подушки, жестом приглашая гостя последовать своему примеру.

— Весьма необычное исполнение, — заметил, усаживаясь, Сан-Же. — Пребывание в вашем доме подобно путешествию по Великому шелковому пути.

Он также откинулся на подушки, принимая свободную позу, и вдруг заявил без всякого перехода:

— Глупо было переводить правительство в Кай-Фенг. Наступит время, когда кабинет министров пожалеет об этом. Ло-Янг не один век являлся центром империи. Разве Кай-Фенг чем-то лучше? Ничем.

Сен-Жермен знал, что так думает не только Сан-Же. Правда, Ло-Янг утратил свое административное первенство довольно давно, однако амбиции прежних лет были тут живы.

Еще Сен-Жермен понял, что гость далеко не сразу подберется к вопросам, с какими пришел, а потому счел возможным заметить:

— Такое случалось со многими великими городами. Взять Рим, чью славу сейчас затмевает Константинополь. Мне думается, перевес этот временный, и Рим еще за себя постоит.

— Ведь это все западные города, не так ли? — тактично осведомился ученый.

— Ну разумеется. Рим опирается на традиции, он возрождался не раз и не два. Уверен, что и Ло-Янг обретет былое величие, если… если только монголы вконец не разрушат вашу страну.

— Монголы! — Куан Сан-Же саркастически усмехнулся. — Да, они побивают селян, но регулярная армия легко расправляется с ними. — Он помолчал. — Это показывают некорректные действия некоторых наших военачальников, порой самовольно затевающих вылазки против врага. Так, например, генерал Ши Пай-Канг лично повел в бой лучников и кавалерию, когда у него под боком варвары сожгли несколько деревень. Трибуналу пришлось казнить его за такое самоуправство, однако монголы получили хороший урок и — на день или два — попритихли…

Кто-то осторожно поскребся в дверь, затем в комнату вошел Руджиеро. Он поставил поднос на столик и, почтительно поклонившись, сказал:

— Чай, пирожки, пастила с миндалем, мед и фрукты.

Глаза Куана Сан-Же довольно блеснули.

— Замечательно, замечательно. — Ученый жестом позволил слуге удалиться, что тот и сделал, получив от хозяина подтверждающий знак. — Вы присоединитесь ко мне?

Сен-Жермен качнул головой.

— Я ел недавно. Благодарю. — Он наклонился, чтобы налить гостю чаю, и вновь откинулся на подушки. — Что же еще вас беспокоит, мой друг?

— Многое, — уклончиво ответил Сан-Же, внутренне протестуя против такой спешки. — У вас великолепные повара.

— Я передам им ваши слова, — со вздохом сказал Сен-Жермен. Традиции этой страны порой приводили его в раздражение.

— Прекрасно. — Ученый отправил в рот кусок пастилы и рассмеялся. — Ребенком, — проговорил он после короткой паузы, — я думал, что мед — самая восхитительная пища на свете. Отец показал мне, как отыскивать медоносы, но обращению с пчелами не научил. Я постигал это на собственном опыте.

— И тем не менее все-таки любите мед?

— О, несомненно.

Сан-Же какое-то время сосредоточенно ел, потом отодвинул поднос и удовлетворенно надул щеки. Выпустив воздух, он безразлично сказал:

— Положение Севера слишком серьезно, а Юг не желает это признать и не стремится к объединению.

— Что, в общем, понятно. Южанам выгодно ждать. Они не без оснований надеются, что вражеское нашествие заставит северян пойти на уступки.

— Вот-вот. Никто не хочет прислушаться к голосу разума, — ученый вздохнул, обирая мягкими пальцами складки своего одеяния. — Нынешние времена чрезвычайно тревожны.

— Да. — Сен-Жермен обратился в слух.

— Несколько дней назад университет посетила одна особа, принадлежащая к выдающемуся военному роду. Как военачальница, унаследовавшая должность отца…

— Военачальница? Это женщина?! — Сен-Жермен прикусил язык.

Перебивать гостя было верхом бестактности, но ученый только кивнул.

— Ваше удивление мне понятно, однако такое случалось и ранее, а генерал Тьен был слишком заслуженным человеком, чтобы власти сочли невозможным удовлетворить его последнюю просьбу. Он не мог завещать свой пост сыновьям, ибо один из них от рождения увечен, а второй — распутный гуляка. Достойной доверия оказалась лишь дочь. — Сан-Же говорил быстро, будто бы в чем-то оправдываясь. — И теперь она остро нуждается в помощи, как командир военной заставы, выдвинутой на много ли западнее Лань-Чжоу. У нее нет времени обращаться в Кай-Фенг, а местные чиновники слишком… э-э… перегружены другими делами и обещают рассмотреть ее требования только к весне.

— У чиновников много забот, — сказал Сен-Жермен, ощущая невольную симпатию к женщине, храбро вступившей в неравную схватку с бюрократией старой столицы.

— Университет — последняя надежда военачальницы Тьен. Ей нужны люди, сведущие в военных науках. Способные эффективно улучшить качество вооружения подвластного ей отряда, отладить оборонительные машины и, оценив ситуацию, дать совет, как малыми силами сдержать натиск врага. — Сан-Же взглянул на резные потолочные балки. — Но… наши ученые в большинстве своем люди мирные, никоим образом не помышляющие об участии в битвах. В восторг от такой перспективы пришла только горстка учащихся, однако военачальница Тьен не усмотрела в их помощи пользы.

Так вот какова она, главная цель визита почтенного старца. Сен-Жермен задумчиво покивал.

— Настаивает ли военачальница Тьен, — спросил он в витиеватой восточной манере, — на том, чтобы помощь ей оказывали лишь ее соотечественники?

Куан Сан-Же шумно вздохнул.

— Я взял на себя смелость упомянуть ей о вас, и она выразила желание побеседовать с вами. — Он кашлянул, прочищая горло. — Вам, безусловно, необходимо все взвесить, однако мне кажется, что ваше намерение оказать деятельное содействие одной из наших военных застав способно рассеять некоторые предубеждения в отношении вас в умах высокопоставленных чиновников трибунала.

Ученый выжидательно глянул на собеседника и, не получив ответа, продолжил:

— В этом мире много болтают о добродетелях, но встречаются они очень нечасто. С вашей стороны было бы мудростью протянуть руку помощи Тьен Чи-Ю.

— Понимаю, — медленно произнес Сен-Жермен. — А других охотников, что же, совсем не находится?

— Возможно, они и нашлись бы, но… — Ученый наклонился вперед. — Сейчас слишком рискованно выходить с такими вопросами к представителям власти. Ходят слухи, что в верхах на западные земли махнули рукой и что армию берегут для защиты Ло-Янга.

— А что думаете по этому поводу вы?

— Я? Я думаю, что Тьен Чи-Ю ничего не добьется, даже если ее дело рассмотрят. — Сан-Же внимательно оглядел свои пальцы. — А вы, согласившись помочь ей, поступите благоразумно. Это практический выход из вашего затруднительного положения.

Сен-Жермен вдруг ощутил в области сердца сосущую боль.

— К тому же и университету, и тем, кто у меня учился, вздохнулось бы несравненно свободнее, если бы я на какое-то время исчез.

Куан Сан-Же поднял взгляд.

— Да, это правда. Но правда и то, что это соображение пришло мне в голову лишь в последнюю очередь.

— Благодарю вас за прямоту, — Сен-Жермен встал и прошел к выходу на террасу. — Что будет, если монголы действительно вознамерятся овладеть западной частью страны и обрушатся на нее всей своей мощью? Долго ли в этом случае продержится застава военачальницы Тьен? — Он задавал вопросы, не ожидая ответов, и все же его больно ранило молчание собеседника. — Принесет ли тогда ей мое присутствие пользу?

— Но, может статься, ничего подобного и не случится, — пробормотал ученый после неловкой паузы. — Захватив Пекин, Тэмучжин нарек себя Чингисханом. Возможно, ему ничего большего и не нужно.

— Вы сами верите в это не больше меня, — мягко заметил Сен-Жермен. Привалившись плечом к косяку, он пристально оглядывал сад, стараясь до мельчайших деталей вобрать его вид в свою память.

Куан Сан-Же хмурился. Хозяину неприлично поворачиваться к гостю спиной, но он почему-то не мог сердиться на этого инородца.

— Я полагаю, что от западных наших границ вам будет проще добраться до земли ваших предков.

Вульгарное заявление, но оно было сделано. Куан Сан-Же, исчерпав все доводы, ждал ответа.

— Когда я покидал Европу, — сказал Сен-Жермен, не отводя взгляда от деревьев в саду, — четверых мне близких людей предали мучительной смерти. Их сожгли заживо в деревянном бараке. Существует очень немного мест, где я и подобные мне…

Голос его пресекся.

Воцарилось молчание. Потом Сен-Жермен потер лоб и устало сказал:

— Монголы, монахи — не все ли равно? Передайте своей воительнице, что я хочу с ней повидаться.

— О!

Ученый не мог сдержать изумление. Он был убежден, что Сен-Жермен будет отстаивать свое право оставаться в Ло-Янге, и уже внутренне примирился с таким исходом беседы.

— Вы вновь удивили меня.

Сад был пронизан ярким утренним солнцем. Чуань-Тинг, наверное, еще спит. Сен-Жермен досадливо дернул бровью. Да, он все же привязан к этой маленькой китаянке. К ней, к этому дому, к саду — ко всему своему крошечному мирку. А есть ведь еще и друзья, и ученики… Глупо! Глупо и тщетно о чем-либо сожалеть в столь жестоком, бездушном и переменчивом мире…

— Когда вы намерены встретиться с ней?

Вопрос прогнал бесполезные мысли.

— Сегодня. И как можно скорее.

* * *

Охранная грамота военного министерства Кай-Фенга.

Праздник падения Девяти Владык, год Крысы.

Удостоверяем, что предъявитель сего документа — чужеземный ученый, известный под именем Ши Же-Мэн, проживал какое-то время в Ло-Янге, а теперь направляется в сопровождении одного доверенного слуги и шестерых нанятых конников к заставе Мао-Та, вверенной заботам военачальницы Тьен Чи-Ю. При нем три крытые повозки с вещами, досмотренными таможней Ло-Янга.

Указанному инородцу следует оказывать разумное содействие в его работах по укреплению обороноспособности Мао-Та, учитывая, что он готов оплачивать как свое содержание, так и содержание сопровождающих его лиц из собственного кармана.

Грамота выдана по распоряжению военного министерства секретарем совета, ведающего окружными народными ополчениями, Сья Тье-Пао.

Начертано рукой писца Ма Ча

Канцелярия военного министерства, улица Воловьих Упряжек, Кай-Фенг.

ГЛАВА 3

К полудню зарядил сильный косой дождь, дорога на глазах конников стала превращаться в сплошную полосу грязи.

Сен-Жермен повернул к повозкам, плотнее запахивая свой шерстяной плащ и понимая при том, что ему все равно суждено промокнуть до нитки. Обидно, ведь до Туан-Линя оставалось каких-то пять ли. Прищурившись, можно было различить стены этого городка и очертания буддийского храма.

Один из конников выругался: ведомый им мул поскользнулся и сполз в канаву. Другие сочувственно наблюдали за попытками вывести животное на дорогу.

— Господин, — выкрикнул Руджиеро, подгоняя свою кобылу к хозяйскому жеребцу.

— Что там?

Свист ветра и грохот дождя заглушали слова. Сен-Жермену пришлось придержать своего серого, чтобы иметь возможность хоть что-нибудь слышать.

— Третья повозка! Задние колеса проскальзывают! Боюсь, у нее что-то с осью! — Слуга казался растерянным.

— Дождь и грязь отнюдь не подспорье в дальних поездках.

Руджиеро помотал головой, показывая, что ничего не понял.

Сен-Жермен приложил руку ко рту и крикнул:

— Следи за колесами! Чуть что, дай мне знать!

Руджиеро кивнул и вернулся к ненадежной повозке.

Прошло более часа, прежде чем маленький конный поезд добрался до городка. Стражников у ворот почему-то не оказалось, массивные деревянные створки были наглухо заперты изнутри.

Сен-Жермен раздраженно вздохнул и спешился. Где-то должен быть гонг, вызывающий караульных. Он пошел вдоль стены, ведя коня в поводу. Земля под ногами скользила, кожаные византийские штаны его и сапоги мгновенно покрылись желтыми брызгами. Стена сделала поворот, за ним обнаружился храм. Сен-Жермен ускорил шаги.

В ответ на продолжительный стук двери святилища чуть приоткрылись, в щели показался древний старик.

— Где гонг? — закричал Сен-Жермен в надежде, что старец не глух.

— Гонг? — Старческий голос срывался, словно почтенный возраст возвратил его обладателю юношескую невинность.

— Нам надо в город! Мы странники, нуждающиеся в отдыхе и приюте!

— Ох, но ворота ведь заперты, — пробормотал служитель и потянул створки дверей на себя.

— Я знаю! — Сен-Жермен, вскинул руку, привлекая внимание старца. — Скажи, где гонг, и я больше не потревожу тебя.

Служитель склонил голову набок.

— Судье это не понравится. — Он вновь потянул на себя створки, потом приостановился. — Можешь привязать лошадь к ограде. Гонг с северной стороны, но в город есть ход через храм.

Сен-Жермен облегченно вздохнул.

— Я не один. Могут со мной пройти и другие?

— А сколько вас всех? — Взгляд старика стал колючим, жилистая рука напряглась.

— Семеро, помимо меня. Шестеро конников и мой слуга.

Старческая рука, лежащая на запоре, ослабла. Сен-Жермен воспринял это как разрешающий жест.

— Я только кликну их и вернусь, — устало сказал он. — Буду весьма признателен, если для моих спутников тут найдется немного вина.

— А для тебя самого? — поинтересовался старик. — Что нужно тебе?

— Ничего, — помотал головой Сен-Жермен, сознавая, что это неполная правда. Позже, когда все уладится, он отыщет квартал бедноты и найдет себе нищенку помоложе. — Благодарю за заботу.

Служитель пристально посмотрел на него, но ничего не сказал и только пожал плечами.

Привязав жеребца к ограде, Сен-Жермен пустился в обратный путь. Дождь все усиливался, плащ совершенно промок и отяжелел, его хотелось содрать.

— Господин? — выступил вперед Руджиеро. В разорванной соломенной шляпе он походил на огородное пугало. Комичное сходство усиливало мокрое широкополое одеяние, облепившее тощую фигуру слуги и трепыхавшееся на ветру.

— Нас примут в буддийском храме! — прокричал издали Сен-Жермен. — Ступайте за мной!

Руджиеро энергично закивал, показывая, что все понял, и повернулся, чтобы передать весть остальным.

— Если пойти прямо, — сказал старец, впуская путника в храм, — а потом взять левее, обнаружится баня. Уставшее тело неплохо прогреть.

Сен-Жермен удивленно потер лоб.

— Твоя доброта не знает границ, почтенный смотритель храма! — Молитвенно сложив руки и прижав их к груди, он шагнул в полумрак.

Через минуту-другую, покряхтывая от удовольствия и предельно расслабившись, он сидел в небольшом помещении, наполненном паром. Сидел до тех пор, пока громкий топот и сдержанные проклятия за стеной не сказали ему, что пора уходить. Наскоро ополоснувшись в бочке с горячей водой, Сен-Жермен прошел в раздевалку.

И оцепенел, ибо его вещей на месте не оказалось. Наверное, услужливый старец унес их, чтобы вычистить и просушить, однако такая заботливость была ему неприятна. Удрученный перспективой провести полдня в одежде с чужого плеча, Сен-Жермен принялся искать сапоги, уж их-то старик мог бы, кажется, и не трогать. Дверь за его спиной тихо скрипнула.

— Это и есть твой инородец? — спросил незнакомый надменный голос.

— Он самый, достойный.

Сен-Жермен обернулся и обнаружил перед собой раздраженного человека в богатом наряде и шелковой шапочке чиновника магистрата.

— Достойный, — произнес Сен-Жермен, церемонно кланяясь и сознавая, как нелепо все это выглядит со стороны. Представляться властям нагишом — в одном полотенце — ему еще вроде бы не доводилось, однако малейшее нарушение установленного порядка могло показаться чиновнику непростительной грубостью. Выпрямляясь, он связал концы полотенца потуже.

— Ин Жен, — произнес чиновник, небрежным кивком указывая на старца, — известил меня о твоем прибытии.

— Ин Жен поступил, несомненно, правильно. — Сен-Жермен поклонился еще раз. — Однако он несколько поспешил. Я и сам собирался представиться вам, но мою одежду унесли на просушку. Нижайше прошу прощения за неподобающий вид.

— Ты в самом деле собирался представиться? — с ехидством спросил чиновник. — Действительно ли твое намерение было именно таковым? Кроме твоих слов, инородец, ничто этого не подтверждает.

Сен-Жермен ощутил тревожную дрожь, но быстро ее погасил.

— Когда мою одежду вернут, я почту за честь предъявить достойному охранную грамоту, выданную мне по распоряжению военного министерства Кай-Фенга секретарем совета, ведающего окружными народными ополчениями. — Он надеялся, что этого заявления будет достаточно, чтобы утихомирить судью.

— Превосходные слова, но что общего может быть у какого-то инородца с высокопоставленным секретарем?

Разговор будет сложным, сообразил Сен-Жермен и заставил себя отозваться с любезностью, которой на деле не ощущал.

— Мало что связывает меня с секретарем Сья Тье-Пао. Я никогда даже не виделся с ним. Однако он счел возможным направить меня в Мао-Та — на работы по укреплению обороноспособности этой заставы.

— И кто же должен тебя там встретить? Неужто сам генерал? — поинтересовался судья, садясь на скамейку. Нарочитая вежливость его тона таила подводные камни.

— Достойный судья введен в заблуждение, — миролюбиво произнес Сен-Жермен. — Заставой Мао-Та командует военачальница Тьен, весьма юная женщина. Лет двадцати с небольшим, — добавил он, заметив, что сообщение изумило чиновника. Его замешательством следовало воспользоваться, чтобы довести церемонию представления до конца. — До недавнего времени по протекции прославленного ученого Куана Сан-Же я читал лекции в университете Ло-Янга. Ученикам своим я известен, как мэтр Ши Же-Мэн.

— Иностранное имя! — презрительно бросил чиновник.

— Но я, как вы сами изволили подчеркнуть, и есть иностранец.

Из коридора вновь послышались звуки возни. Боги, что с Руджиеро и верховыми?!

Судья сложил на груди руки, упрятанные в широкие рукава.

— Ты прибыл сюда с обозом и вооруженными конниками.

— Всего три повозки и шестеро верховых, — рискнул уточнить Сен-Жермен.

— Не смей говорить, пока я не позволю! — взорвался судья, лицо его запылало. — Ты должен, помалкивая, стоять в почтительной позе! — Маленькие свирепые глазки уставились на дерзкого инородца. Сен-Жермен чуть наклонил голову, но взгляда не опустил. — Итак, ты прибыл сюда с обозом и вооруженным отрядом, хотя в наших краях объявлено военное положение. Похоже, некоторые глупцы как в Ло-Янге, так и в Кай-Фенге не могут взять в голову этот факт. Бойким чужеземцам следовало бы унять привычную прыть. — Судья явно взвинчивал сам себя. — Даже моему дядюшке, высокопоставленному Хао Чен-Наю, приходится принимать их в собственном доме и развлекать словно знатных особ!

Сен-Жермен хорошо знал эту завистливую озлобленность, присущую отпрыскам захудалых ветвей могущественных родов.

— С дядюшкой вашим доводилось встречаться и мне, — осторожно сказал он, и это не было ложью. Однажды ему, затеявшему в Ло-Янге строительство особняка, пришлось испрашивать разрешение именно у Хао Чен-Ная. Давненько то было, лет девять назад, и все же он помнил, что сановитый вельможа не чванился и произвел на него прекрасное впечатление. — Огромное счастье принадлежать к столь древнему роду, прославленному деяниями героических предков.

— Благодарю, — буркнул чиновник. Затем неохотно, вынужденный следовать правилам этикета, добавил: — Мое личное имя — Сай-Чу. Я четвертый год служу здесь судьей.

«И, — подумалось Сен-Жермену, — еще пяток лет прослужишь. А потом, согласно законодательству, тебя переведут в другой городишко, где ты и застрянешь, не имея надежды перескочить на ступеньку повыше…»

Он почти сочувствовал Хао Сай-Чу, хотя именно отсутствие каких-либо перспектив и озлобляло этого человека, делая его предельно опасным.

— Преданность интересам империи, насколько я знаю, девиз рода Хао. Знакомство с вами — великая честь для меня.

— Преданность, — повторил Хао угрюмо. — Да, это так.

Старец-буддист выглянул в коридор и вернулся.

— Высокочтимый судья, — сказал он, — стражники почтительно спрашивают, как быть с остальными.

Хао Сай-Чу, приподнявшись, выслушал старца, затем покосился на инородца и снова сел.

— Придержи их на время. Пусть ожидают, пока я не разберусь с главарем этой шайки.

Он опять быстро глянул на стоящего перед ним человека. Ему явно хотелось увидеть, как подействует на того оскорбительное высказывание.

Сен-Жермен оглядел потолочные балки, вслушиваясь в шум дождя. Нельзя отвечать на подобные провокации. Вспышка только ухудшит дело. Следует сохранять равновесие. В конце концов, не потащат же его в трибунал голышом. Или все же потащат?

— Твои люди… Где ты их нанял?

— Верховых — в Ло-Янге, руководствуясь рекомендациями министерства дорог и перевозок. Мне отобрали самых опытных и надежных проводников, чтобы я без заминок добрался до места.

— А твой седьмой спутник? — Хао Сай-Чу наклонился вперед. — Что ты скажешь о нем?

— Руджиеро родом из испанского города Гадес. Он служит мне уже долгие годы. — То, что судья вряд ли когда-нибудь что-либо слышал не только об упомянутом городе, но и о самой Испании в целом, не имело значения. Главное — говорить уверенно и непринужденно. — Прикажите своим охранникам его опросить. Он скажет им то же самое.

— Несомненно, — последовал едкий ответ. — Не думай, что, проживая в провинции, я утратил способность разбирать, где правда, а где ложь. Я не из тех, кого можно дурачить.

— Я и не собираюсь лгать вам, достойный судья. Зачем мне это? Ведь мое дело законно. — Сен-Жермен понизил голос и отвел глаза в сторону, зная, что сказанное не придется по нраву раздувшемуся от важности Хао Сай-Чу.

— Могу сказать лишь одно, инородец. — Судья сузил глаза. — Ты человек очень сильный. Я думаю, ты гораздо сильнее, чем кажешься.

Сен-Жермен промолчал. Надутый болван не подозревает, насколько он прав. Можно, конечно, продемонстрировать ему свою силу, проломив, например, кулаком стену, однако такая безрассудная выходка ничему бы не помогла.

— Ты ничего не ответил, — возвысил голос судья.

— Я припомнил о молодости, когда и впрямь был силен.

— Молодость хороша лишь тогда, когда она вечна, — изрек важно чиновник. — Говорят, таоистские шарлатаны умеют ее продлевать.

— Такое слышал и я.

— Но секрета, конечно, не знаешь? — В глазках судьи блеснуло неподдельное любопытство.

— Таоисты не делают записей, достойный судья. И не поверяют своих тайн инородцам. — Сен-Жермен улыбнулся, надеясь, что чиновника удовлетворит этот ответ и что он перестанет затрагивать скользкую тему.

Хао Сай-Чу задумчиво покивал, затем повернулся к двери, где топтался маленький человечек с пером за ухом и со свитком в руках.

— Ну, что такое?

Писец помедлил.

— Составлена опись.

— Дай! — Сай-Чу, резко вытянув руку, схватил поданный ему документ. — А теперь оставь нас!

Писец поклонился и вышел.

— Три крытые повозки, — провозгласил чиновник минутой позже.

— Да, — безразлично кивнул Сен-Жермен, хотя его чувства болезненно обострились.

— Одна загружена бочками, наполненными землей, и емкостями с какими-то жидкостями, — прочел Хао.

— Это рабочие материалы, достойный судья. Они мне потребуются по прибытии на заставу.

Сен-Жермен умолк, прислушиваясь к дождю и к себе. Ливень усиливался, а его терпение истощалось.

— В другой повозке обнаружены вещи: одежда, белье, седла и прочее. — Тон чиновника сделался скучным, однако через мгновение лицо его просветлело. — О, это уже интересно! В той же повозке, оказывается, размещены две широкие доски с цветными изображениями из шлифованных камешков.

Досадно, но ничего уже не изменишь. Мозаики нужно было оставить в Ло-Янге.

— Я купил их на Западе… довольно давно, — сдержанно пояснил Сен-Жермен и умолк, ожидая ответного хода.

— Я видел такое лишь раз — и был поражен. Воистину счастливы обладатели подобных диковин.

Сен-Жермен прикрыл глаза и сказал то, что следовало сказать. Быстро, отчетливо, равнодушно.

— Поскольку достойный судья соизволил проявить интерес к этим жалким панно, возможно, он не откажется принять их в подарок. Удовлетворение, которое мне принесет его дружеский жест, будет воистину неоценимо. — Он любил эти мозаики, относящиеся к эпохе Юстиниана, и в течение долгих столетий возил их с собой.

— Ты очень щедр, Ши Же-Мэн. Твои подарки просто великолепны. Повешенные в моем доме, они будут наводить меня на размышления о высоком. — Сай-Чу даже не пытался скрыть свою радость.

— Молю небеса, чтобы их созерцание нескоро наскучило вам. — Пожелание было вполне искренним. Пусть уж лучше эти панно украшают гостиную вымогателя, чем валяются, разрушаясь от сырости, на каком-нибудь складе.

— Весьма благородно с твоей стороны. — Сай-Чу довольно огладил щеки и встал. — Ладно. Ты, полагаю, хотел бы одеться. Здесь становится холодно.

— Что будет с моими людьми?

— О да. Твои люди. К сожалению, я отпущу не всех. Ополчение вправе использовать в своих целях любого. А потому трое твоих конников останутся здесь. Нам нужны искусные воины, ведь монголы уже хозяйничают в соседних долинах. — Судья постучал ногтями по свитку. — Думаю, ты сумеешь без них обойтись.

— Военачальнице Тьен тоже нужны искусные воины, — возразил Сен-Жермен с нескрываемым раздражением.

— Несомненно. Но она защищает не город, а всего лишь заставу. — В голосе Хао Сай-Чу слышалось столько самодовольства, что Сен-Жермен помрачнел. И как умудряются этакие болваны попадать на ответственные посты?

— Приложу все усилия, чтобы пояснить ей ваши действия.

— Тут нечего пояснять, — беспечно бросил чиновник и взялся за ручку двери. — Я уже ел. Возможно, завтра…

— Благодарю, я сумею прокормиться и сам. — Ответ прозвучал откровенно грубо, но, похоже, подобные мелочи судью уже не задевали.

— Превосходно! — Сай-Чу распахнул дверь и гневно воззрился на служителя храма, не успевшего от нее отпрянуть.

— Проронишь хоть слово о том, что здесь слышал, и будешь сослан в Ай-Минг.

Старик побледнел. Сен-Жермен сдвинул брови. Монастырь Ай-Минг был чем-то вроде тюрьмы для проштрафившихся монахов. Построенный в скалах, обращенных к безлюдной пустыне, он вполне отвечал своему названию. Ай-Минг — последний приют, безысходность.

— Я ничего не слышал, — выкрикнул старец, хотя руки его предательски затряслись.

— Допустим. Однако не забывай о моих словах и не давай мне повода переменить свое мнение. — Чиновник выглянул в коридор, затем повернулся. — Тебе больше ничего не нужно, ученый? Если ты и впрямь направляешься в Мао-Та, полагаю, мой долг оказать тебе посильную помощь.

Отпусти верховых, хотел сказать Сен-Жермен, но произнес другое:

— Кузница. У одной из моих повозок изношена ось.

Судья покачал головой.

— К сожалению, все наши кузнецы очень заняты. Досадно, конечно, однако…

— Я все сделаю сам. У меня есть железо и необходимые инструменты. — Сен-Жермен выпрямился и выразительно шевельнул плечами. — Мне нужны лишь меха, наковальня и горн.

— Вот и прекрасно, — буркнул Сай-Чу. — Тебя туда вскоре проводят. А одежду твою вот-вот должны принести. Не понимаю, почему они возятся с ней так долго.

— Трудно сказать, — откликнулся Сен-Жермен, не скрывая сарказма. — И все же я вам весьма благодарен за все, что вы делаете для меня.

— Естественно, — важно выговорил судья. — Инородец, так далеко забравшийся в пограничный район, не может не вызывать подозрений. Никто не осудил бы меня, поступи я с тобой… скажем… более строго. — Он умолк, и следующая минута была поединком двух пар глаз — раскосых, надменных и темных, холодных.

— Я полагаю, мы вполне поняли друг друга, достойный судья, — спокойно произнес Сен-Жермен.

— Да. — Хао провел ногтем по свитку. Он собирался сказать что-то еще, но Сен-Жермен заговорил снова:

— Я сознаю, что вы и ваши помощники обременены грузом забот. В спешке забываешь о многом. Однако если бы я обнаружил свою охранную грамоту там же, где и оставил, то расценил бы это как знак доброй воли. — Он не спускал глаз с Сай-Чу, пока тот не кивнул. — Весьма благородный жест, достойный судья. И очень мудрый.

Хао Сай-Чу не хотел признавать поражение.

— Знай все же, что я намерен выслать подробный отчет в совет окружных ополчений. Если окажется, что ты каким-то образом подал себя в ложном свете…

— Секретарь совета пошлет солдат в Мао-Та, — закончил его мысль Сен-Жермен. — Уверен, военачальница Тьен окажет им самый радушный прием.

По коридору пронесся внезапный порыв сквозняка, вдали послышались приглушенные голоса, они приближались. Минутой позже в дверном проеме, церемонно кланяясь, возник знакомый писец. Судья нахмурился и вышел за дверь, чтобы выслушать его сбивчивый шепот. Сен-Жермен, не двигаясь, наблюдал.

Наконец судья обернулся и отрывисто бросил:

— Твою одежду сейчас принесут.

— И охранную грамоту? — уточнил Сен-Жермен.

— С ней все в порядке!

Раздраженный чиновник захлопнул дверь и, громко топая, удалился.

Через какое-то время дверь отворилась вновь. Через высокий порог шагнул Руджиеро с вычищенной и аккуратно разглаженной одеждой своего господина в руках.

— Они утомили тебя? — спросил Сен-Жермен, одеваясь.

— Мало вопросов и много угроз, — спокойно отозвался слуга.

— Тебе не причинили вреда?

Руджиеро немного помедлил.

— Нет.

Сен-Жермен нахмурился.

— Чем ты обеспокоен?

— Мы лишаемся троих верховых. — Не дождавшись ответа, Руджиеро продолжил: — Они сказали, что отберут и повозки.

— Первое вероятно, — сказал Сен-Жермен. — Второго же не случится.

— Вот как? — Отклик звучал недоверчиво. Слуга ожидал пояснений.

— Оказалось, что достойный судья неравнодушен к западному искусству. Наши мозаики останутся у него. — Лицо Руджиеро окаменело. — Ты все понял?

Слуга молча подал хозяину гетры.

Натягивая их, Сен-Жермен ощутил хруст в районе груди и запустил руку за ворот камзола.

— Ага! — Он вынул из потайного кармана пакет, завернутый в промасленную бумагу. — Наша охранная грамота, полагаю?

Руджиеро подал хозяину сапоги.

— Писец долго читал ее, потом положил на место.

Глаза Сен-Жермена странно блеснули.

— Все в порядке, не так ли?

— Я решил удостовериться, что к ней ничего не добавлено, — помолчав, произнес Руджиеро.

Сен-Жермен обулся.

— Так много лучше, — сказал он рассеянно. — Алчность легко уживается с подлостью. Полагаю, ты обнаружил еще один документ?

— Писец отнес все к случайности. Заявил, что бумаги слиплись. — Голос слуги был спокоен.

— И второй документ предписывал заключить нас под стражу? Или казнить? — Сен-Жермен всмотрелся в лицо Руджиеро. — Значит, казнить? — задумчиво протянул он. — Позже мы отправимся в кузницу, а с рассветом уйдем. — Его взгляд прояснился. — Похоже, дождь прекращается. Это нам на руку.

Руджиеро порылся в складках своего балахона и протянул господину тонкий кинжал.

— Думаю, это может вам пригодиться.

Узкие пальцы сомкнулись на рукоятке.

— Думаю, да.

Сен-Жермен наклонился, пряча клинок за голенищем китайского сапога.

* * *

Письмо пастыря несторианской христианской общины Лань-Чжоу к пастырю несторианской общины Кай-Фенга.

Двенадцатый месяц года Крысы, тринадцатый год шестьдесят пятого цикла, одна тысяча двести семнадцатый год от рождения Господа нашего.

Шлем пастырю общины Кай-Фенга и всем ее братьям и сестрам свою любовь и поклоны!

Несомненно, вы все наслышаны о недавних набегах монголов на наши края. Спешим сообщить, что милостью Божией мы пока еще целы и невредимы. Сражения шли к северо-востоку от нас, но коварным врагам не удалось пробиться к Лань-Чжоу. Мы уверены, что подкрепление, обещанное здешнему гарнизону, придет своевременно и заставит варваров отказаться от новых атак.

Две недели назад, с первым снегом, один из смотрителей нашей таможни заметил, что хозяин местной гостиницы тайком сносится с вражескими лазутчиками. Трибунал приговорил предателя к казни, должной нагнать страху на всех, кто ради личной выгоды способен решиться на столь низменные деяния. Следуя Господним заветам, мы помолились за упокой души этого человека, однако большинству паствы вовсе не кажется, что негодяй заслуживает прощения.

Последним, кто забредал к нам из внешнего мира, был инородец по имени Ши Же-Мэн, направлявшийся в Мао-Та. Он сообщил, что ему довелось стать очевидцем жестокого истребления жителей двух придорожных селений. В стычке с налетчиками погиб один из его верховых, хотя чужеземец так и не мог нам с уверенностью сказать, кто жег деревни, монголы или разбойники. Из бесед с этим дельным и во многих науках сведущим человеком мы начали понимать, что павликианская церковь на Западе сеет страдания и пожинает несчастья, что, собственно, и предсказывал в свое время Ча Пай. Горе отступающим от наставлений учителя и внимающим измышлениям ученика. Мы будем молиться за то, чтобы эти несчастные поскорее отринули свои заблуждения и вспомнили наконец, что истинный путь к спасению обретается лишь через преданность тем заветам, за которые умер Господь, в чем с нами согласны и наши таоистские братья.

Спешим добавить, что с упомянутым Ши Же-Мэном наша община уговорилась поддерживать связь, хотя что из этого выйдет, неясно. Судя по некоторым приметам, нас ожидает долгая сырая зима. Она принесет много снега в горы и закроет пути через перевалы до поздней весны. Уже сейчас путешествия в глубь Тю-Бо-Тье сделались очень рискованными, ибо земля вечных снегов вероломна даже и в лучшие дни. Местные земледельцы опасаются зимних неурожаев ввиду обильных дождей, и, видимо, небеспочвенно. Во всяком случае, лук и капуста на грядках выглядят гораздо беднее, чем в прошлом году. Многие плодородные наши долины изъедены паразитами, и удрученным селянам мало что удалось засыпать в свои закрома. Если монголы испытывают такие же затруднения, они рассвирепеют от голода и, как только дожди прекратятся, не дадут нам житья. Селяне уже томятся дурными предчувствиями и организуют отряды дозорных, чтобы всадники Тэмучжина никого не застали врасплох.

Мы же, посовещавшись, решили послать тройку наших мирян в Тьен-Ду и Ки-Ши-Ми-Р, чтобы понять, сохранились ли там общины, подобные нашей. Слишком уж велика вероятность того, что всем нам придется сняться с насиженных мест и искать прибежища на стороне. Мей Са-Фонг согласился встать во главе экспедиции. Он умен, рассудителен и чаще, чем кто-либо из нашей общины, бывал в других городах. С ним отправятся сестра его Мей Су-Mo и Чанг-Ла. Водным путем — по рекам — они доберутся до моря и по воде же обогнут оконечность Тьен-Ду. Если христиан там не обнаружится, Мей Са-Фонгу наказано двигаться дальше на запад — с расчетом добраться до Ми-Жи-Ра и Ки-Жи-Да-Ни. Там, по словам нашего инородного друга, истинной вере преданы все. Я возразил, что такие края — скорее легенда, но Ши Же-Мэн уверил меня в обратном. И не только меня: он сумел возжечь огнь надежды в сердце каждого члена нашей общины, правда кое-кто из старейшин считает, что не следует уповать на успешное завершение дела, ибо горстка наших посланцев ничтожно мала. Пусть так, однако они проницательны и отважны. Если превратности путешествия занесут их в Кай-Фенг, нижайше прошу оказать им посильную помощь. Сведения, которые соберут эти люди, могут принести пользу и вам.

Мей Са-Фонг и Мей Су-Mo долго беседовали с чужеземцем. Он дал им много важных советов и, в частности, предупредил, что на их пути обширные территории населяют последователи Муз-Лума, недолюбливающие христиан. Мей Са-Фонг на то заявил, что бешеный нрав монголов пугает его много больше, чем неприязнь любых других иноверцев.

Мы все здесь усердно молимся, чтобы наши посланцы благополучно преодолели все трудности дальнего путешествия. Надеемся также, что у самих нас достанет сил перенести грядущие испытания, ведь не миновал их в своей жизни и наш Господь. Нам следует доказать, что мы достойны любви, которой нас одаряет Всевышний!

С благословениями собственноручно

Пай Юнг-Я, пастырь несторианской общины в Лань-Чжоу

ГЛАВА 4

Опорный пункт Мао-Та нависал над дорогой, соединявшей две узкие долины, и формой своей напоминал головку копья. Его окружала крепостная стена, сложенная из толстых бревен, местами расщепленных камнеметами.

— Как видите, — произнесла Тьен Чи-Ю, смахивая редкие снежинки с лица, — наш северный фланг укреплен лучше других, но если враг перевалит за гребень, мы потеряем возможность сопротивляться.

Сен-Жермен угрюмо кивнул, пытаясь заставить своего серого жеребца держаться возле норовистого гнедого военачальницы.

— Большинство стен нуждается в перестройке. Не помешало бы также возвести и дополнительные внешние заграждения.

Подъем становился все круче, к склону холма лепилось несколько сосен, остальной лес вырубили — отчасти на оборонные нужды, но в большей степени для того, чтобы оголить подходы к заставе.

Кольчуга Чи-Ю звякнула: всадница обернулась.

— У нас недостаточно плотников и мало рабочих рук, чтобы осуществить такую работу. Нельзя ли придумать что-то попроще?

— Можно, — кивнул Сен-Жермен. — Достанет ли у вас сил вырыть вокруг укрепления ров. Это все-таки лучше, чем ничего.

— Ров? — удивилась Чи-Ю.

— Монголы — нация конников. Ров — преграда для лошадей, он сдержит атаку. По крайней мере, на какое-то время. Им придется задействовать лучников, но и у вас есть стрелки.

Серый жеребец, непривычный к передвижению по горным тропам, споткнулся. Сен-Жермен натянул повод. Копыта коня замелькали в воздухе, скребя мерзлую землю, однако он не упал и пошел вверх, припадая на правую переднюю ногу.

— Что с ним? — спросила Чи-Ю.

— Похоже, слетела подкова. — Сен-Жермен неохотно спешился, перекинув поводья через голову жеребца. Тихим шепотом успокаивая любимца, он присел и через мгновение встал.

— Да, так и есть. На гарнизонной кузнице, с вашего позволения, я быстро это поправлю.

— Воля, конечно, ваша, но позвольте напомнить, что у нас хороший кузнец.

— Несомненно, но с подобными мелочами я привык управляться сам.

Сен-Жермен взглянул на Чи-Ю, та пожала плечами.

— Ладно, поговорим о вашей идее. Вы думаете, в ней есть смысл? — Лицо всадницы не отличалось особенной красотой, однако в нем угадывались ум и решительность. Эти качества, свойственные лишь сильным натурам, придавали несомненную привлекательность чертам молодой китаянки.

— Посудите сами. Монголы, конечно, не франкские рыцари и не носят тяжелых доспехов, но лошади — всюду лошади, им не захочется прыгать через такое препятствие, особенно если мы выложим галькой нашу сторону рва. Атака должна захлебнуться.

Чи-Ю призадумалась, потом тряхнула головкой.

— В моем положении надо цепляться за все. Я сообщу местным жителям о нашей нужде. Морозы были умеренными, и почва еще не промерзла. Каждой семье раз в полмесяца придется на день-другой отряжать к нам по одному человеку, пока ров не будет прорыт.

— Они подчинятся? — спросил Сен-Жермен. Он знал, с каким небрежением земледельцы всех стран относятся к трудовым повинностям подобного рода, предпочитая бегство борьбе.

— Они подчинятся, — отрезала Тьен Чи-Ю. — Рядом с ними будут копать и солдаты. Они убедятся, что послаблений нет никому. — Китаянка прекрасно держалась в седле, движениями коленей управляя гнедым. — Я и сама возьмусь за лопату.

Сен-Жермен поднял брови:

— Вы?

— Я — командир, — отрывисто бросила женщина. — Любые мои приказы общего плана распространяются и на меня. Только таким образом, говаривал мой отец, можно завоевать доверие подчиненных. — Она похлопала себя по бедру. Меч лязгнул, Чи-Ю улыбнулась. — Это клинок моего отца, он свят для меня.

— Дочь, владеющая отцовским мечом, — не слишком ли это странно? У вас ведь, я слышал, есть братья?

Вопрос, которого Сен-Жермен при других обстоятельствах никогда бы не задал, слетел с его уст сам собой. Ему вдруг показалось, что китаянке хочется выговориться, и он не ошибся.

— Мой старший брат, — медленно произнесла Тьен Чи-Ю, — не имел склонности к военному делу и покинул заставу при первой возможности. Последний раз его видели где-то на юге в компании развеселых девиц. По отцовскому завещанию я даже не могу посылать ему деньги, у меня есть лишь право его достойно похоронить. — Взгляд китаянки сделался твердым, потом смягчился. — Второй мой брат родился калекой — с короткой ногой. Он добрый, порядочный человек и теперь проживает при нашем дядюшке, отставном дипломате, не принося тому особых хлопот. Да и условия жизни в Пей-Ми совсем не суровы. — Лицо Чи-Ю прояснилось. — Отец еще в детстве обнаружил во мне военную жилку и принялся меня обучать.

— А вы никогда не сталкивались… с противодействием окружающих?

Чи-Ю весело рассмеялась.

— Я никогда не сталкивалась с чем-либо другим. Первой противницей отцовского замысла была моя мать. Она говорила, что военная форма отпугнет от меня женихов, и, похоже, ее опасения оправдались. Дальше взбеленились дядья, предпринимавшие все мыслимые и немыслимые попытки навязать отцу в наследники кого-нибудь из своих сыновей. Отец стоял на своем, и я стала чем стала. И счастлива, хотя недостатка в противодействиях у меня по-прежнему нет.

Она оценивающе взглянула на собеседника, затем вскинула руку, приказывая караульным открыть створки ворот.

Проехав под узкой аркой, Чи-Ю склонилась к капитану охраны:

— Ю А! Мне нужно тобой переговорить. Речь пойдет о переменах в распорядке несения службы.

Она обернулась к своему спутнику:

— Ши Же-Мэн! — Сен-Жермен вздрогнул, ибо за все время его пребывания на заставе к нему впервые обратились по имени. — Когда закончите с лошадью, пожалуйста, навестите меня. Нам следует кое-что уточнить.

— Буду счастлив, — механически откликнулся он и повел серого на конюшню, где его встретили недружелюбные взгляды.

— Мне нужно сменить подкову, — пояснил Сен-Жермен, но отклика от конюхов не дождался. Возможно, лишь потому, что освоение местного диалекта, отличного от других имперских наречий, давалось ему с трудом. Умом он понимал, что в устной речи жителей западных рубежей Китая существует великое множество оригинальных тонических категорий, но различать их пока еще не умел. Жест тоже не возымел действия.

Сен-Жермен указал на копыто лошади, однако конюхи отвернулись и занялись чисткой стойл.

Кузница обнаружилась в дальнем конце конюшни и оказалась на удивление хорошо оборудованной, а главное, не захламленной. Сен-Жермен огляделся, затем привязал серого к ближайшему столбу и углубился в работу.

Закончив, он отвел жеребца в стойло, насыпал ему овса и долил в чан воды. Потом отнес в шорную седло и уздечку, попутно отметив, что к его упряжи, нуждавшейся в мелкой починке, так и не прикасался никто. Сен-Жермен вздохнул и, покинув конюшню, направился к зданию комендатуры.

Ни караульные, застывшие у входной двери, ни пробегавшие мимо слуги демонстративно не обращали внимания на иноземца. За долгие годы странствий, казалось, к подобным вещам можно было бы и привыкнуть, и все-таки Сен-Жермен был удручен. Досадливо хмурясь, он стал подниматься по аккуратной чистенькой лестнице к личным покоям Чи-Ю.

Услышав звуки приближающихся шагов, китаянка облегченно вздохнула. Ю А, дышавший в затылок военачальницы, успел изрядно ей надоесть. Капитан, делая вид, что разглядывает чертеж укрепления, на деле все норовил притиснуться к ней. Чи-Ю терпела, не решаясь обидеть своего офицера, в чьей поддержке сейчас она очень остро нуждалась.

Стук в дверь прозвучал как гром, и Ю А отскочил к стене, разоблачив таким образом свои похотливые умыслы. Чи-Ю сердито глянула на него и невольно воскликнула:

— Кто там?

— Ши Же-Мэн, — донесся ответ, звучавший несколько озадаченно, ибо такими вопросами встречают нежданных гостей.

— Войдите, — смутившись, крикнула китаянка и побежала к двери.

Любезность, немыслимая в рядовой ситуации, и она не прошла незамеченной. В глазах Ю А загорелись искорки неприязни. Сен-Жермен поклонился Чи-Ю.

— Военачальница Тьен, — сказал он учтиво, — мне показалось, что вы пожелали о чем-то со мной посоветоваться. Будьте добры, поясните, ослышался я или нет.

Уголки блестящих коричневых глаз одобрительно дрогнули.

— Сегодня вами было предложено прорыть ров вокруг нашей заставы. Вы утверждаете, что подобная мера весьма эффективна против конной атаки. Поскольку в грядущем такие атаки более чем вероятны, я бы хотела рассмотреть все детально.

Ю А ухватился руками за пояс, выражая тем самым полное пренебрежение к сказанному.

— Ров — бесполезная трата времени. Я уже о том говорил. Нам нужно удвоить толщину крепостных стен и увеличить их высоту.

— О да, — кивнул Сен-Жермен. — Это самый разумный выход из положения. Однако не стоит пренебрегать и другими средствами обороны. Если враг лишен возможности стремительно подступиться вплотную, от него много легче отбиться, разве не так? — Он сделал паузу, ожидая отклика, но капитан молчал. — Крепость, хорошо защищенная от конных наскоков, может обескуражить захватчиков и даже посеять панику в их рядах. Ров должен быть глубок — в полтора человеческих роста — и шире прыжка боевого коня. Внутреннюю его стену следует выстелить булыжником и щебенкой, чтобы она осыпалась под копытами лошадей. Хороши также заостренные колья, прочно вбитые в землю, где только возможно, и повернутые навстречу врагу. Все эти меры, конечно же, не заменят личной отваги защитников Мао-Та и боевого опыта их командиров, однако смогут служить им подспорьем в борьбе с коварным врагом. — Сен-Жермен смолк, надеясь, что ему удалось польстить самолюбию капитана.

Чи-Ю снова села и разгладила карту.

— Итак, Ши Же-Мэн, где, по-вашему мнению, следует проложить этот ров?

Сен-Жермен давно продумал этот вопрос, но для приличия внимательно оглядел план местности и даже, отойдя от стола, высунулся в распахнутое окно. Наконец он счел возможным склониться над картой.

— Я начал бы здесь, где горный кряж понижается перед подъемом к заставе, и, уводя траншею подальше от стен в крутых местах склона, приближал бы ее к ним в пологих. Нельзя оставлять им площадки для накопления сил.

Чи-Ю с интересом следила за движением узкого пальца.

— Здесь весной пробивается ручеек, — указала она. — Он может размыть стены вашего рва.

— Тогда пророем его в русле потока. А дальше устроим заслонку, тогда ров заполнится талой водой. — Кажется, их пронимает, подумалось Сен-Жермену. Теперь поудачнее описать бы подъемный мост…

— Сначала ты говорил о простом рве, а теперь хочешь заполнить его водой, — с заносчивой дерзостью бросил Ю А. — Это входило в твои планы? Или ты просто решил поддакивать простакам, чтобы вернее их облапошить? Учти, здесь живут далеко не глупцы и провести нас тебе не удастся.

Сен-Жермен выдержал взгляд капитана.

— Я вовсе не собираюсь обманывать вас. Я просто хочу отвести от заставы угрозу уничтожения.

Ю А топнул ногой и резко хлопнул в ладоши.

— Ты наслушался россказней о мощи монголов, между тем как наши регулярные армии легко расправляются с ними.

— Мне ненавистно занимать ваше время, уважаемый капитан, — произнес Сен-Жермен со всей возможной учтивостью, — но поблизости нет регулярных войск, ибо Кай-Фенг и Ло-Янг намерены этой зимой выгнать захватчиков из Пекина. — Лично ему этот план казался невыполнимым, но он не решился выразить свое мнение вслух. — А посему любые запросы о военной поддержке вряд ли встретят должное понимание у властей. Я отнюдь не хочу принизить ваши стратегические таланты и совершенно не сомневаюсь в боевой выучке ваших людей. Но мне на своем веку доводилось видеть много сражений, и я знаю, что благоразумие велит тем, кто обороняется, использовать все дающие хотя бы минимальные преимущества шансы.

— Золотые слова, — пробормотал Ю А. — Прискорбно лишь то, что мы вынуждены выслушивать их от инородцев! — Последнее явно предназначалось Чи-Ю. Та, скрипнув зубами, парировала удар.

— Мне все равно, от кого поступят дельные предложения — от императора или от самого ничтожного из рабов. Монголов также мало заботит, кому мы внимаем. Их цель — овладеть заставой, но этого я им не позволю.

— И ты полагаешь, что какие-то рвы или колья тебе в том помогут? — вскричал капитан. — Нам нужны люди! Много людей! Я твержу об этом уже больше года. Ты соизволила съездить в Ло-Янг, но чего ты добилась? Заручилась помощью капризного инородца?

— Довольно! — оборвала его Тьен Чи-Ю. Голос военачальницы звучал тихо, но с таким потаенным нажимом, что Ю А прикусил язык. — Я уже говорила: отрядов нам не дают. И просить о них я никого больше не буду. Наше счастье, что знаменитый профессор свел меня с умным и знающим человеком. Я не намерена сожалеть о том, чего у нас нет. Я собираюсь работать с тем, что имею. Это значит, — продолжила она, оживляясь, — что я прикажу вырыть ров. И повтыкаю, где можно, заостренные колья. И углублю русло ручья. И разбросаю повсюду колючки. А еще я раздам земледельцам пики. И выстрою вышки на каждом удобном холме. Все, что способно защитить хотя бы одного человека, один дом или одно поле, будет применено.

Сен-Жермен слушал со все возрастающим чувством уважения к молодой китаянке. Когда та умолкла, он посмотрел на Ю А.

— Пусть я инородец, но в случае нападения монголы убьют и меня.

«Сожгут, обезглавят, забьют камнями… Все это — необратимая смерть», — подумал он уже про себя.

— Да, если только ты останешься с нами, а не сбежишь. — Глаза Ю А — плоские, твердые, как черная галька — угрюмо сверкнули.

— Куда мне бежать, капитан? — поинтересовался Сен-Жермен. — Монголы не меньше, чем ты, ненавидят всех инородцев.

— В обоих вас говорит не разум, а желчь, — сказала Чи-Ю, одарив мужчин презрительным взглядом. — Вернемся ли мы к обсуждаемой теме, или мне следует предложить вам оставить меня?

— Я полностью в вашем распоряжении, — сказал Сен-Жермен, не сводя глаз с Ю А. Ему хотелось найти пути к примирению. Но капитан примирения не искал.

— Разговор бесполезен! — выкрикнул он и бросился к выходу. — Военачальница Тьен все равно поступит по-своему, так что мне лучше пойти к своим людям и заняться муштрой.

— Прекрасно, — спокойно ответила китаянка. — Только, пожалуйста, озаботься, чтобы каждый из них был обеспечен лопатой. — Она поморщилась, когда раздвижные двери закрылись.

Сен-Жермен видел, как сгорбились плечи Чи-Ю, как под сухой кожей щек ее задвигались желваки. Через минуту она вновь заговорила.

— Довольны ли вы своим новым жилищем?

— О да, — совершенно искренне кивнул Сен-Жермен. Ему доводилось живать и в лачугах. — Комнаты поместительны, вид из окон великолепен.

— Но все-таки он не сравним с тем, что открывается из окон вашего дома в Ло-Янге? — Вопрос был задан небрежно, однако в нем угадывался подвох.

— Каждый пейзаж прелестен по-своему. — Сен-Жермен подошел к столу. — Военачальница, когда вы попросили меня вам помочь, я сказал, что приеду в Мао-Та, — и приехал. Вот вам вся правда, и другой не надо искать. Да, мое жилище в Ло-Янге удобнее здешнего и обставлено много роскошнее. В других обстоятельствах я предпочел бы жить там и жить. Однако властям перестали нравиться чужеземцы. Мое положение делалось все более шатким. Дошло до того, что от меня отвернулись друзья. — Он рассмеялся, хотя глаза его были печальны. — Я не жалею, что приехал сюда, Тьен Чи-Ю, хотя мне грустно размышлять о причинах, заставивших меня принять такое решение.

Лак на стенах маленькой комнаты давно истончился, из распахнутых окон несло холодком. Военачальница поиграла руками.

— И вы так спокойно говорите об этом?

— Да. — Сен-Жермен сел на скамью. — Чтобы не было недомолвок.

Китаянка расслабилась.

— И все же зачем это вам? — спросила она.

Он выдержал ее взгляд.

— Подозрение отравляет все, с чем только соприкасается.

— А как же Ю А? — возразила Чи-Ю. — Как быть с его подозрениями?

— Амбициозность мужчины — всегда неудобство. Главное сейчас — вы.

— Вы собираетесь вернуться в Ло-Янг?

— Нет.

Она удивленно моргнула. Потом, после паузы, медленно произнесла:

— Я верю вам, Ши Же-Мэн. Однако не могу в том поручиться за всех моих подчиненных.

Он глубоко вздохнул.

— Одно ваше слово, и я покину заставу.

Чи-Ю тонкими пальчиками потеребила край карты.

— Вам нравится Шинг? — внезапно спросила она.

— Шинг красива и неприхотлива, — сказал Сен-Жермен. — Благодарю.

— Я слышала, вы не очень-то часто ее беспокоите.

— Все дело в привычках, — парировал он.

Присланная к нему прехорошенькая служаночка, несомненно, была еще и шпионкой. Впрочем, Сен-Жермен брал ее, как и Чуань-Тинг, только во сне, так что вряд ли ей удавалось украсить свои отчеты чем-либо примечательным. Вялая близость, лишенная истинной страсти. Он вдруг припомнил Оливию, Рим, потом Ранегунду в стенах мрачного замка…

Чи-Ю озадаченно прикусила губу.

— Что с вами? — спросила она.

— Пустое. Я на мгновение словно окунулся в прошлое…

И вновь ощутил весь ужас своего одиночества. Но этого говорить он не стал.

— Прошлое всегда нас печалит, — сочувственным тоном откликнулась китаянка, склоняясь над картой. — И все же вернемся к настоящему, Ши Же-Мэн. Укажите еще раз, где следует выкопать ров, чтобы уже после ужина я могла объяснить это солдатам. Завтра, направив в долины гонцов, мы приступим к выемке грунта.

Сен-Жермен улыбнулся.

— Похвальная разворотливость. Не за горами морозы, они превратят почву в камень. Спешка вполне оправданна.

— Да, — согласилась Чи-Ю, — но мы будем копать и в морозы. Нельзя давать варварам шанс захватить нас врасплох. — Она обмакнула кисточку в тушь, готовясь внести в чертеж изменения.

— Обозначьте, где протекает ручей, — попросил Сен-Жермен. — Нужно придумать секретное устройство для водослива.

Глаза китаянки возбужденно блеснули.

— Превосходно, — пробормотала она и, откинув со лба непослушную прядку волос, погрузилась в работу.

* * *

Обращение окружного судьи By Синг-Ая ко всем гарнизонам окрестных застав, доставленное и в Мао-Та.

Праздник Фонарей в начале года Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла. Всем командирам и бойцам-ополченцам округа Шу-Р.

Окружной магистрат не сомневается, что каждый из вас сознает, какая опасность грозит нам с приходом весны. Отрадно, что осенний недород на полях не усугубился в дальнейшем, и все же обильные снегопады, нехватка дров и морозы продолжают выхватывать из жизни людей, а там, где им это не под силу, старается голод. Разумеется, всем сейчас приходится нелегко. Однако в грядущем нас ожидают не только трудности, встающие на нашем пути ежегодно, но и смертельные схватки с ужасным и свирепым врагом.

Каждый из вас, несомненно, наслышан, какие опустошения произвели всадники Тэмучжина в соседних землях. Было бы непростительной глупостью полагать, что нас с вами эта беда обойдет стороной. Поэтому повелеваю всем окружным гарнизонам готовиться к кровопролитной войне. Горе тому, кто отнесется к этому повелению несерьезно. Каждый должен задуматься, хорошо ли он несет свою службу, чтобы незамедлительно ликвидировать все обнаруженные упущения. Тому, кто не сделает это сейчас, грозит незавидная участь стать легкой добычей врага.

Не уповайте на Кай-Фенг и Ло-Янг. Конечно, оттуда поступают депеши, что летом в наш округ прибудут высокопоставленные комиссии, чтобы определить, какую помощь нам следует оказать. Однако есть и другие районы, не менее нашего нуждающиеся в поддержке. Центр скорее поможет ближайшим землям, чем удаленной периферии.

Каждая крепость должна обеспечить себя провиантом, достаточным, чтобы выдержать двухмесячную осаду, с расчетом на то, что в ее стенах укроются жители близлежащих селений и скот. Если возможности отдельных застав не дают выполнить это условие, то их командирам следует озаботиться устройством тайных укрытий в горах. Договаривайтесь с пастухами, с лесничими, но избегайте случайностей и выбирайте в помощники только надежных людей.

Ваши кузни должны работать денно и нощно, изготавливая топоры, пики, крючья и наконечники стрел. Пригодится любое оружие. Командирам вменяю в обязанность постоянное обучение подчиненных, обращайте особенное внимание на бдительность караульных. Рассеянность одного часового может стать причиной гибели целого укрепления.

Сторожевые посты следует разместить и на подходах к заставам. Ищите способы нанести урон неприятелю посредством разнообразных ловушек. Таковыми могут стать, например, веревки, переброшенные через дорогу в узких местах, которые в нужный момент легко натянуть.

Будет нелишним вырыть вокруг полей скрытые ямы. Они, не мешая местному населению ухаживать за посевами и скотом, доставят множество неприятностей неосторожным монголам. Полезны также корыта, наполненные каменьями и установленные на крышах домов или вершинах круч. Их можно с легкостью опрокидывать на головы идущих внизу.

Что можно сделать еще, вам подскажут ваши изобретательность и смекалка. Помните, мы пребываем в смертельной опасности и можем рассчитывать лишь на себя.

Командирам застав вменяю в обязанность каждые две недели присылать мне отчеты. Но не используйте как посыльных бойцов. Отправляйте с бумагами конюхов или другую прислугу, не нанося урона боеготовности ваших подразделений.

Еще помните, что военачальников, чьи действия окружной трибунал сочтет недостаточными, ждет суровое наказание, а имена их покроет вечный позор.

Начертано рукой писца Ке по приказанию судьи By Синг-Ая, главного управляющего округа Шу-Р, и скреплено его личной печатью.

ГЛАВА 5

Когда всадник и всадница подъехали к полю, земледельцы не прервали работы. В воздухе плавали ароматы свежевзрытой земли.

Сен-Жермен указал на усадьбу:

— Дом, как видите, без ограды. А сараи с амбарами следует обнести частоколом.

— Да, — недовольно хмурясь, кивнула Чи-Ю. — Я говорила с госпожой Зи. Она заявила, что у них нет древесины. — Военачальница сжала губы. — Я прослежу, чтобы им доставили лес. И если почтенная Зи найдет новые отговорки, придется не пускать ее родичей на поля. Хотя мне и не хотелось бы идти на столь крайние меры.

— Почтенная Зи, — задумчиво повторил Сен-Жермен. — Здешние имена довольно оригинальны.

Чи-Ю фыркнула.

— Режут слух, вы хотите сказать? Что ж, я не спорю. А знаете ли вы, что земледельцы О-Ду, — она указала кивком на дорогу, ведущую к соседней долине, — говорят совершенно иначе, чем уроженцы Со-Ду?

— Вот как? — Сен-Жермен придержал своего серого, не давая ему спуститься к ручью, и с некоторой досадой признался: — Такое соседство разнообразных наречий порой приводит меня в замешательство.

Китаянка также придержала своего скакуна и, поскольку она ехала ниже, позволила тому опустить морду к воде.

— Вот-вот, а столичным зазнайкам это дает повод с пренебрежением относиться к жителям пограничных районов. — Военачальница резко поворотилась в седле. — Несколько лет назад тут побывал один умник. Чтобы под опекой отца изучить округ Шу-Р. Он торчал в Мао-Та более года, однако не дал себе труда запомнить хотя бы дюжину местных слов. Возвратившись в Ло-Янг, этот исследователь доложил властям, что западные районы страны населяют одни невежественные болваны, мало чем отличающиеся от скота.

Сен-Жермен ничего не ответил, припомнив насмешливые высказывания некоторых университетских ученых о непроходимой тупости жителей имперских окраин. Досадно, но им временами поддакивал даже Куан Сан-Же.

— Ну, понаедут сюда эти важные наблюдатели, и что с того проку? Они перероют мою отчетность, но ничего в ней не поймут. Они осмотрят заставу, но ничего не увидят, кроме старых строений из грубо вытесанных камней. Они выслушают Ю А, но непривычный выговор капитана не даст им вникнуть в смысл его слов. Затем эти люди вернутся в Ло-Янг и составят отчеты, которые наряду с сотней других подобных бумаг пойдут путешествовать по министерствам. За документы возьмутся чиновники, добавят к ним свои замечания и отправят на высший суд. В конце концов к процессу подключатся министры. Они выборочно прочтут с десяток бумаг, сделают свои выводы и доведут их до высочайшего сведения — через совет генералов или через командующего всеми войсками страны. Спустя месяц-другой пограничные гарнизоны получат приказы, предписывающие их командирам в критических ситуациях поступать так-то и так-то. — Тон Чи-Ю делался все язвительнее, а глаза с нарастающим беспокойством обшаривали долину. — К тому времени монголы придут и уйдут, не оставив здесь ничего, кроме костей и пепла.

— А вы не можете как-то объединиться с гарнизонами соседних застав? — Он видел ее отчаяние и сочувствовал ей. Даже в большей степени, чем ему бы хотелось.

— Разумеется, нет, — вымученно усмехнулась Чи-Ю. — Военачальники, превышающие свои полномочия без высочайшего на то разрешения, признаются изменниками и приговариваются к публичной казни с тысячекратным иссечением их тел. Нужно быть сумасшедшим отчаянной храбрости, чтобы решиться на что-то такое. — Она кивнула в сторону горной гряды. — На селение в двух долинах от нас напали монголы. Они порубили всех жителей и пожгли все посевы. Крепость находилась всего в двух шагах, но командир был в отъезде, и воины не двинулись с места. В конце концов монголы убили и их.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Сен-Жермен, охлопывая мускулистую шею крутившегося под ним красавца. — Генерал Ши, как я слышал, не дожидаясь высочайшего повеления, двинул своих солдат на врага, чем спас от неминуемой смерти многих и многих…

— И его предали казни, — докончила Тьен Чи-Ю. — Героизм и самоотверженность воина-патриота никак не повлияли на непреклонную позицию судей. Они никогда не берут такое в расчет, и вы знаете, что это правда.

— Что вы собираетесь делать? — прозвучал повторный вопрос.

— То же, что и делала до сих пор. Направлю половину людей на охрану селений, удвою число наблюдателей на вершинах холмов. — Китаянка заставила гнедого выбраться на дорогу. — А прямо сегодня мне нужно бы повидаться с пастухами в горах и одним расторопным лесничим. Хотите присоединиться ко мне? Или вернетесь в крепость? — Поворот головы и поза Чи-Ю выдавали в ней большую напряженность, чем требовал этот нехитрый вопрос. — Здесь все спокойно. Пока что.

Сен-Жермен улыбнулся.

— Мне будет приятно сопровождать вас, военачальница Тьен.

На лице китаянки блеснула улыбка. Она дернула повод и поскакала вперед — сначала рысью, потом перевела гнедого в галоп, откинувшись к задней луке седла, чтобы дать тому большую волю. Тропа, ведущая в горы, была узкой, и Сен-Жермену пришлось приотстать.

Холмы подернулись зеленью, повсюду пестрели цветы, конники забирались все выше и выше. Через какое-то время тропа раздалась, позволив им снова держаться рядом. Они молчали. Подъезжая к развилкам, Чи-Ю подбородком указывала, куда повернуть. За одним из таких поворотов перед ними вырос олень. Лошади дрогнули, а олень, кося влажным глазом, прыгнул в подлесок.

Чи-Ю рассмеялась.

— Добрый знак! — сказала она.

Сен-Жермен взмахом руки дал понять, что и он думает так же.

Ли через три они выехали на поляну, где дыбилось нечто подобное перевернутому гнезду огромнейшей птицы. Следы вокруг этого неимоверного скопища веток и прутьев сказали, что служит оно, по всей видимости, ночным убежищем для овец, которых сейчас поблизости не наблюдалось.

— Отары, похоже, пасутся на склонах, — пробормотала Чи-Ю. — Полагаю, нам следует их поискать.

Пустая затея, подумалось ее спутнику, но вслух он дипломатично сказал:

— Здесь множество луговин и распадков.

— Сначала обследуем водопады. Я знаю одно тихое озерцо, удобное для водопоя. Фан там частенько бывает. — Китаянка направила лошадь к загону и убедилась, что вход в него плотно завален.

— Они ушли на весь день, — заключила она.

Сен-Жермен тряхнул головой. Не стоит показывать, что ему делается не слишком комфортно возле овец или возле бегущей воды.

— Что ж, не будем тогда терять времени зря, — сказал он преувеличенно бодро.

— Да. — Чи-Ю, хорошо знакомая с местностью, уверенно послала гнедого к дальней поросли молоденьких сосен.

К полудню они отыскали троих пастухов. Чи-Ю, представив им своего спутника, коротко изложила, чего она от них хочет. Фан с братом слушали и кивали, старый Но-Ей презрительно хмыкал. Когда китаянка умолкла, он сердито пошевелил седыми бровями.

— Не подобает тебе меня поучать. Ты — женщина, и притом молодая, я же — мужчина преклонных лет. Я многое повидал в этой жизни. Это я должен решать, как правильней поступить, твое же дело — молчать и повиноваться.

Наклонившись в седле, Сен-Жермен попытался его урезонить:

— Ты ошибаешься, почтенный Но-Ей. Военачальница Тьен никого тут не поучает, она просто заботится о безопасности жителей окрестных селений. Ты отказываешься содействовать ей? — Не имея достаточной практики, он с трудом подбирал обороты местного диалекта, но тем не менее старик понял его.

— Хороша парочка — баба и инородец! По мне, уж лучше монголы. — Пастух сплюнул и вызывающе посмотрел на Чи-Ю.

Та среагировала мгновенно. Меч, вылетевший из ножен, блеснул в воздухе и плашмя обрушился на плечи строптивца.

— Повторишь такое прилюдно — не миновать тебе порки! — Китаянка выпрямилась в седле. — Данной мне властью освобождаю стоящего здесь Но-Ея от его обязательств перед крепостью Мао-Та. Объявляю официально, что и гарнизон крепости освобождается от обязанности его защищать. Если презренный Но-Ей станет искать на заставе прибежища, ему в нем будет отказано. Если он попросит охраны — для себя или для своего стада, ему будет отказано в таковой. Даже в болезни, даже изнывая от голода или жажды, пастух Но-Ей не получит помощи в Мао-Та. — Покончив с формальностями, Чи-Ю резко развернула гнедого, пристукнула каблуками и поскакала вниз по утоптанной овцами луговине.

— Кратко, но справедливо, — сухо сказал Сен-Жермен и ощутил укол жалости, хотя в глазах старика тлела непримиримая неприязнь. — Ты сам виноват, но… не робей. Все еще как-нибудь обойдется. — Он подобрал поводья и поспешил за Чи-Ю. Та мчалась во весь опор и даже не пожелала повернуть головы, когда с ней поравнялись.

— Безмозглый старый болван! — пробормотала она сквозь сжатые зубы.

Сен-Жермен смолчал, но стал постепенно переводить своего жеребца на шаг, надеясь, что китаянка сделает то же.

— Вы правы, такая скачка не доведет до добра! — Чи-Ю повторила маневр спутника. — Мне не следовало так горячиться. Старик ничего нового, собственно, не сказал. Ю А, по сути, говорит то же самое.

— Возможно, — предположил Сен-Жермен, пристально вглядываясь в извивы тропы, — вспышку в вас вызвало его равнодушие к вашим усилиям спасти Мао-Та. Что ж, он дорого за него заплатил.

— От равнодушия до предательства один шаг. — В жестком тоне военачальницы сквозила обида.

— Ну-ну, — примирительно протянул Сен-Жермен. — Старцы порой бывают упрямы. Впрочем, в военное время спускать такое нельзя. То, как круто вы с ним обошлись, заставит задуматься многих. — Ему очень хотелось как-то утешить Чи-Ю. Взять, например, и погладить по голове, словно обиженного ребенка. Он усмехнулся, подумав, что бы в этом его порыве усмотрел Руджиеро.

— Над кем это вы посмеиваетесь? Надо мной? — с вызовом спросила она.

— Над собой, Тьен Чи-Ю, — буднично отозвался он и сменил тон: — Теперь вы хотите встретиться с лесником? И с его помощниками, не так ли?

Чи-Ю взглянула на небо.

— Мы припозднились. Сомневаюсь, что их удастся найти до заката. Вернемся, пожалуй, в крепость, а завтра я пошлю на переговоры Ю А.

Сен-Жермен покачал головой. Он понял, в чем дело. Вовсе не в позднем времени, а в том, что девочка опасается повторения ситуации. Вдруг кому-то еще вздумается показывать норов? А с Ю А, как с мужчиной и земляком, у лесовиков трений не будет.

— Солнце уже садится. В горах быстро темнеет. Риск заблудиться в сумерках слишком велик.

— Вы опять правы, — благодарно откликнулась китаянка и подхлестнула коня.

И все же они проплутали с час или полтора, прежде чем выбрались на тропу, ведущую к нижней дороге.

В неглубокой каменистой лощине, устланной илистыми наносами, их нагнал тихий звук, несколько походивший на треск ветки, но с металлической хрипотцой.

Чи-Ю покосилась на спутника.

— Что это?

Сен-Жермен поднял брови.

— Водопад? Или монгольские конники? — Из осторожности он перешел на одно из наречий центральной части империи, известное и Чи-Ю.

— Не похоже на конников, — на том же наречии ответила китаянка. — Те имеют обыкновение пробираться верхними тропами, чтобы иметь лучший обзор.

Еще один звук. Сен-Жермен словно бы невзначай передвинул руку к кинжалу.

— Что будем делать?

— Попробуем ускакать?

— Слишком опасно. Тропа делает поворот. Что за ним — неизвестно. Сети, путы, завал? — Он нарочито громко зевнул и встряхнулся.

— Как думаете, сколько их тут? — Чи-Ю безупречно владела наречием старой столицы.

— Похоже, четверо, — откликнулся Сен-Жермен, прислушиваясь. — Двое слева, двое справа. Возможно, есть кто-то и впереди. — Он равнодушно ронял слова, будто вел вежливый разговор о погоде.

— Возможно, — ответила китаянка. — Когда они нападут?

— Полагаю, когда мы сблизимся. — Он наклонился к шее коня и ощупал сапог, проверяя, на месте ли нож.

— Тогда надо спутать их планы. И подобрать для схватки местечко пошире. — Охваченная нервной дрожью Чи-Ю прилагала массу усилий, чтобы ее слова звучали беспечно. — Почему бы нам не попробовать выскочить через лог на поляну? Вон ту, например. — Она шевельнула бровью. — На конях мы легко проскочим туда. А нашим пешим преследователям придется продираться за нами сквозь заросли ежевики. Ваш серый не боится колючек?

Сен-Жермен был потрясен. Китаянка не только сохраняла завидное присутствие духа, но и решалась навязать свою тактику незримым врагам.

— Ему это не понравится, но он подчинится.

— Превосходно. — На лице Чи-Ю вспыхнул румянец, военачальница выпрямилась в седле. — Далеко ли они?

— Рядом, — пробормотал Сен-Жермен. — Один чуть отстал, чтобы зайти сзади.

Чи-Ю натянула поводья.

— Ну как? Вы готовы?

— Жду вашей команды. — Сен-Жермен тоже собрал поводья в кулак и привстал в стременах. Часть ее возбуждения передалась и ему.

Кивнув, женщина вскрикнула:

— Хей!

Грязь и камни взметнулись из-под копыт гнедого. Повинуясь воле хозяйки, он прыгнул влево, перемахнул через бугор и, сокрушая кустарник, понесся к поляне. Чи-Ю, выхватив меч, испустила бессвязный воинственный клич.

Сен-Жермен двинул серого следом. Тот — широкогрудый и длинноногий — недовольно храпел, но упрямо ломился через колючки, демонстрируя выносливость и упорство, ибо в жилах его текла кровь тюркской и русской пород.

Удивленные, полные ярости вопли сопроводили этот маневр. Разозленные тем, что добыча уходит, преследователи, уже не таясь, выскочили из укрытий. Их было четверо, один с гортанными криками побежал к повороту тропы, остальные ринулись за беглецами. Двое, вскочившие на бугор первыми, махали длинными саблями военного образца, третий, чуть приотставший, потрясал древком укороченного и предназначенного для ближнего боя копья. Вооружение выдавало в них беглых солдат, сбившихся в разбойную шайку.

— Поворачивай! — закричала Чи-Ю, выбравшись на открытое место. Она уже развернула гнедого, тот приседал на задних ногах, взбивая передними воздух.

Жеребец Сен-Жермена страшно всхрапнул. Резкий рывок поводьев чуть не разорвал ему губы. Метнувшись в сторону, благородный скакун едва не упал, но сумел устоять. Холка его потемнела от пота, но дыхание не сбилось.

— Вот и отлично, — сказала Чи-Ю — Как только покажутся, атакуем.

Сен-Жермен кивнул и выхватил из притороченных к седлу ножен короткий меч, мысленно проклиная имперский закон, запрещавший инородцам носить клинки подлиннее. Ежевичные заросли отчаянно дергались. Стоны, проклятия, хруст ветвей звучали все громче — разбойники приближались.

— Ну же! — Чи-Ю замерла, не сводя с зарослей взгляда.

Что за спиной? Выяснять это было некогда, и все же Сен-Жермен оглянулся. О небо! Через поляну в их сторону бежали несколько человек.

Между тем загонщики прорвались сквозь чащу и с торжествующим криком бросились к верховым. Чи-Ю ответила воинственным воплем, вонзив каблуки в бока своего скакуна.

Сен-Жермен поднял серого на дыбы и вскинул меч, отражая атаку. Жало копья метнулось к лицу всадника, но клинок опустился, с легкостью перерубив толстое древко прямо в том месте, где его сжимали давно не мытые мосластые пальцы. Бандит завизжал.

Тем временем юркий и злобный конек Чи-Ю подмял под себя одного из подступавших к китаянке врагов и принялся копытами дробить тому ребра. Молодая воительница рассмеялась и обернулась к другому разбойнику.

Тот попытался отпрыгнуть, однако не сумел уйти от удара и взвыл от боли — меч отрубил ему руку. Новый замах, и свистящее лезвие косо вошло в шею злосчастного дезертира. Он все еще стоял на ногах, но был уже мертв.

Сен-Жермен, краем глаза видевший это, ощутил странную гордость. Военачальница Тьен на деле доказывала свое право носить меч отца. Он добил визжащего копьеносца кинжалом, но вырвать из тела клинок не успел — засадный отряд приближался.

— Вон они! — выкрикнула Чи-Ю. — Похоже, их семеро.

— Или чуть больше, — кивнул Сен-Жермен, оценивая вооружение нападавших. Его в большей степени, чем пара кавалерийских сабель, обеспокоили два шипастых шара, насаженных на длинные, словно у западных алебард, рукояти. Такие штуковины крушат кости противника, как яичную скорлупу. Обуреваемый мрачным предчувствием, он стал подбираться к ближайшему обладателю булавы.

Чи-Ю снова атаковала первой, насев на двоих мужчин, и рубила с плеча — самозабвенно, неутомимо. Один из бандитов упал, из огромной зияющей раны фонтаном хлынула кровь, второй прянул в сторону, но оступился, и острие меча рассекло ему ребра.

— Убейте ее! — завизжал разбойник постарше, очевидно главарь. — Навалитесь всем скопом!

В этот момент бандит с булавой, совсем юнец в сравнении с остальными, страшно тараща глаза, набросился на Сен-Жермена, вздымая свое оружие над головой. Сен-Жермен, пригнувшись, ушел от удара и резко выбросил ногу вверх. Удар сапога пришелся в подбородок юнца, кости треснули с отвратительным звуком. Ноги разбойника подкосились, он упал и затих.

Чья-то рука поймала узду гнедого Чи-Ю. Повиснув на ней, бандит пытался поставить конька на колени. Чи-Ю дважды ткнула мечом, угодив в лицо и в бедро нападавшего, тот осел, однако его товарищу с булавой удалось перебить заднюю ногу гнедого. Конек пронзительно вскрикнул и зашатался.

Сен-Жермен, сразив еще одного дезертира, услышал мучительный храп. Он обернулся в тот самый момент, когда булава повторно врезалась в конскую ляжку. Подоспевший главарь шайки стал стаскивать китаянку с седла. Сен-Жермен выхватил из-за голенища нож и стремительным, едва уловимым движением послал его в широкую спину.

Бандит даже не вскрикнул. Руки его дернулись, и он рухнул на землю. Тут же упал и гнедой.

Придавленная конской тушей к земле, Чи-Ю продолжала сражаться. Ее кинжал распорол чей-то живот. Увидев дымящиеся внутренности товарища, один из разбойников дрогнул и пустился бежать, остальные заколебались. Понимая, что в схватке наступил перелом, Сен-Жермен погнал к ним своего жеребца. Дезертиры бросились врассыпную. Тот, что был с булавой, приотстал, это решило его участь. Заткнув меч за пояс, Сен-Жермен ухватил бегущего поперек туловища, вскинул над головой и швырнул в надвигавшиеся деревья. Длинное тело, перевернувшись в воздухе, врезалось в сучковатый ствол, и через мгновение несчастного поглотили заросли ежевики.

Чи-Ю уже была на ногах. Она окинула подъезжавшего всадника внимательным взглядом.

— Вы ранены?

Сен-Жермен спешился, потом поднес руку ко лбу и, заметив на ней кровь, искренне удивился.

— Не знаю, — сказал он, отирая лицо рукавом. — Если меня и задели, то вскользь.

— Отлично, — кивнула Чи-Ю, потом глянула на гнедого и резким ударом меча прекратила мучения покалеченного животного. — Какая жалость, — пробормотала она, отирая клинок и вкладывая его в ножны.

— А вы не ранены? — спросил Сен-Жермен, когда затуманенный взгляд молодой женщины прояснился.

Она пожала плечами.

— Вроде бы нет. Но… как это все-таки глупо. Мы ждем монголов, а моя лучшая боевая лошадка гибнет в стычке с какой-то мразью. — Китаянка перевела взгляд на кусты, откуда все еще доносились еле слышные стоны. — Весьма впечатляющее завершение боя.

Сен-Жермен промолчал, мысленно браня себя за оплошность. Ведь у него была масса других возможностей прикончить врага. Неосторожная выходка может заставить военачальницу сделать выводы, ничего хорошего ему не сулящие. Он аккуратными щелчками сбил сор, приставший к плащу во время скачки сквозь ежевичник, затем нагнулся к телу пожилого разбойника, чтобы извлечь из него свой нож.

— Вижу, вам доводилось сражаться и прежде, — не отставала Чи-Ю.

— Верно. — Не раз доводилось, но о том незачем вспоминать. Воспоминания всегда связаны с болью.

— Это было в краях, откуда вы родом?

— Да. — Сен-Жермен спрятал нож. — Вы соблаговолите устроиться у меня за спиной? — осведомился он, выпрямляясь.

— А разве есть какой-нибудь выбор? — усмехнулась Чи-Ю и вновь нахмурилась. — Я ведь никак не думала, что на нас могут напасть, иначе взяла бы с собой охрану. Похоже, блуждая, мы сильно забрали в сторону и таким образом натолкнулись на лагерь этих бродяг.

— Возможно, не все так просто, как кажется, — спокойно сказал Сен-Жермен, подсаживая китаянку на рослого жеребца.

Две пары одинаково темных глаз встретились, раскосые озарились догадкой.

— Вы полагаете, их на нас навели? Кто? Но-Ей?

— Весьма вероятно. Если пойти дальше, можно предположить что эта шайка играла роль монгольских лазутчиков в вашем краю. — Сен-Жермен примерился и боком прыгнул в седло, перекидывая через холку серого ногу.

— Вы очень ловки и очень сильны. Много сильнее, чем кажетесь, — донеслось сзади.

Он досадливо передернул плечами, но ответил учтиво:

— Мои соплеменники всегда отличались физической силой.

Помедлив, женщина обхватила мужчину за талию, и серый пошел через дубраву. Они молчали, пока не выбрались на дорогу, ведущую к Мао-Та. Там китаянка сказала:

— В Ло-Янге, уговорив вас приехать к нам, я посчитала, что заключила неважную сделку, но мне нельзя было возвратиться ни с чем. Теперь же я думаю, что мне улыбнулась удача.

Сен-Жермен усмехнулся:

— Вы меня удивляете, военачальница Тьен.

— Я и сама себе удивляюсь, — уронила она, после чего вновь воцарилось молчание, длившееся уже до заставы.

* * *

Письмо Куана Сан-Же в Мао-Та.

Двухнедельный праздник Цветов, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла. Округ Шу-Р, Мао-Та, иноземному ученому Ши Же-Мэну.

Люди всегда с удовольствием обращаются к тем, кого любят и уважают. Мне тоже хотелось бы, чтобы рукой моей сейчас двигала только дружеская приязнь, но, к сожалению, это не так.

Часы, проведенные в вашем обществе, всегда наполняли мое сердце отрадой, а потому моя миссия несказанно меня тяготит. Недобрые вести неделю назад всколыхнули наш город, и причиной тому был все тот же монгол Тэмучжин. Вернее, его реальная мощь, о которой мы мало что знали. Оказывается, враги захватили гораздо больше земель, чем наше военное министерство соглашалось признать. Если факты и впрямь таковы, империя гибнет. Я говорю вам об этом лишь для того, чтобы вы уяснили, что все случившееся ни в коей мере не вызвано ненавистью к вам лично, а связано с общим затмением разума у отдельных слоев населения нашей столицы.

Перечитываю написанное и с прискорбием отмечаю, что пытаюсь оттянуть момент прямоты, а это недостойно ни нас с вами, ни нашей дружбы. Ходить вокруг да около можно до бесконечности, надо решаться. Итак: неделю назад толпа в несколько сотен человек, состоявшая главным образом из подростков и солдат местного гарнизона, прошла через весь Ло-Янг, круша по пути все иностранное. Увы, мой друг, я вынужден вам сообщить, что ваше имущество весьма пострадало от рук этих безумцев. Они ворвались в ваш особняк и долго там бесновались. В основном уцелели лишь вещи китайского происхождения, среди них — два льва из нефрита, несколько керамических безделушек и — вот удача! — почти вся коллекция музыкальных инструментов. Я не придумал ничего лучшего, как отправить все это вам под наблюдением двух университетских работников, снабженных внушительной подорожной и сопровождаемых попутными офицерами трибунала. С ними же посылаю и кое-что из вашей домашней лаборатории. Стены ее оказались столь прочными, что погромщики не дали себе труда их ломать. Зато фонарь главного вестибюля они отделали так, что пришлось отдать его в переплавку — рабочим с улицы Слепого Певца.

Стража Ло-Янга, как ни старалась, спасти от пожара центральную часть здания не смогла, однако предотвратила дальнейшее распространение пламени. Высокие власти тут же издали указ, осуждающий варварские выходки отдельных жителей старой столицы. Меня даже заверили, что вам со временем можно надеяться на выплату компенсации за нанесенный ущерб.

Большая часть оборудования из вашей лаборатории будет храниться до вашего возвращения у меня. Вам же я посылаю четыре металлических сундука и кое-какие ящики с различными сплавами и порошкообразными веществами. Я взял на себя смелость осмотреть содержимое сундуков, чтобы удостовериться, все ли с ними в порядке, и обнаружил, что эти укладки доверху забиты землей. Поначалу я удивился, но позже вспомнил, что вы как-то мне говорили о поразительных и еще нам неведомых свойствах обычной земли, той самой, по которой мы ходим. Хотя вы более никогда не упоминали о том, у меня теперь есть основания полагать, что исследования в этой области вами продолжены. Не сочтите за труд извещать меня о ходе этих работ, ибо ваши выводы могут мне весьма пригодиться. Многие насекомые живут под землей. Мне часто кажется, что именно почва каким-то образом наделяет их особенной жизненной силой.

Друг мой, простите ли вы меня? Я возымел дерзость обратиться к вам с просьбой в тот самый момент, когда вы переживаете горечь утраты. Я пойму, если вы не ответите на это письмо, потеряв всяческое желание со мной сообщаться. Я всегда гордился честью быть вашим другом, однако в час испытаний повел себя недостойно, и мне теперь будет стыдно взглянуть вам в глаза. Ваше великодушие могло бы облегчить бремя, отягчающее мою совесть, но для того не имеется никаких оснований. Решайте же, как вам со мной поступить, Ши Же-Мэн, — я со смирением покорюсь вашей воле.

Начертано лично мной и вручено офицерам высокого трибунала, отправляющимся в округ Шу-Р

Куан Сан-Же, магистр университета Ло-Янга

ГЛАВА 6

Дым плотным облаком застилал горный кряж, в воздухе витал запах гари. Сен-Жермен стоял на обновленной стене крепости Мао-Та и смотрел в желтоватую, полускрытую серым маревом даль.

— Что-нибудь видно? — спросил стражник, дежуривший у ворот.

— Пока нет, — прозвучал ответ, и лицо наблюдателя помрачнело.

— Еще рановато, — утешил стражник. — Ю А сказал, что они могут не вернуться и к вечеру.

Если они вообще вернутся, подумалось Сен-Жермену.

— Военачальница Тьен говорила другое, — пробормотал он.

День обещал выдаться жарким, хотя в нарастающем зное не ощущалось угнетающей духоты, присущей разгару лета. Галька в свежевырытом вокруг крепости рву посверкивала под солнечными лучами.

— Когда ты пойдешь отдыхать? — поинтересовался охранник. Инородец торчал наверху с тех самых пор, как ополченцы выступили в поход, а это было еще до рассвета.

— Когда возвратится военачальница, — сказал Сен-Жермен, наблюдая за пепельной змейкой, медленно пересекавшей солнечный диск.

— Пока еще нет причин для волнений. — Стражник, будучи старым служакой, изъяснялся на вульгарном солдатском наречии, хотя в его фразах порой проскальзывали изысканные обороты.

Сен-Жермен с неохотой глянул на коренастого седовласого ветерана, глаза которого были схожи с двумя коричневыми изюминами.

— Я собирался поехать с ними, — сказал вдруг он в непонятном порыве, удивляясь себе. — Но бойцы заявили, что не хотят драться рядом со мной.

— Такое бывает, — кивнул стражник. — Не надо их строго судить. Солдаты, особенно ополченцы, порой ведут себя словно дети. Большой мир для них — темный лес. Когда я служил в регулярной армии, у нас был один татарин, сорви-голова, сквернослов, переболтать его не могли даже шлюхи Хан-Чжоу. Лазутчик из этого парня вышел отменный, в отряде его очень любили, прежде всего за удаль и добрый нрав. Но идти с ним бок о бок в бой не соглашался никто. Не удручайся из-за Ю А, хотя он и норовит ударить тебя побольнее. Ты служишь военачальнице, а не безродному выскочке, всегда помни о том. — Ветеран умолк, и подбежавший слуга почтительно вручил ему миску каши с бараниной и свининой. Охранник погрузил пальцы в еду и, спохватившись, глянул на инородца. — Не хочешь отведать?

Охваченный смешанным чувством брезгливости и благодарности, тот ответил не сразу:

— Шинг позаботится обо мне.

— Наконец-то я слышу достойные речи. Ох, эта Шинг! Какие бедра! — Старик помолчал, жадно заглатывая очередную пригоршню каши. — Будь я помоложе, мне бы, возможно, и удалось отбить ее у тебя, но сейчас…

Сен-Жермен шевельнул бровью.

— Я тоже не молод.

— Уж конечно не юноша, — усмехнулся солдат. — Но стоит взглянуть на тебя, и становится ясно: огонь, давно погасший во мне, все еще полыхает в твоей крови. — Ветеран философски вздохнул и вернулся к еде.

Сен-Жермен перевел взгляд на горы, мрачно отметив, что дыма в небе прибавилось. О том же давали знать и порывы ветра, приносившие в Мао-Та едкий запах, родственный запаху костров углежогов, в мирное время всегда сплетавшемуся с буйными ароматами переходящей в лето весны. Однако пятнавшие панораму грязные, серо-бурые клочья не могли отвлечь наблюдателя от непрошеных размышлений. Волей-неволей, но Сен-Жермен сейчас думал о Шинг. Самая изящная и привлекательная из обитательниц Мао-Та, по слухам, была дочерью одной из наложниц почившего генерала и, значит, доводилась военачальнице единокровной сестрой. Он вновь и вновь задавался вопросом, испытывает ли Чи-Ю к ней какие-то чувства, однако ответа не находил.

Дым медленно заволакивал солнце.

Шинг, напомнил себе Сен-Жермен с гневной горечью, удивительно безучастна. И всегда словно бы изнывает от скуки. Она может часами лежать рядом с ним, никак не показывая, горячат ли ее его ласки. Она закрывает глаза и уходит в себя так глубоко, что, скорее всего, даже не замечает, что с ней проделывают. Испытывает ли она хоть какое-то удовольствие, неизвестно. Шинг согласна делить с инородцем постель, но не считает нужным делить с ним свои ощущения.

Во второй половине дня ветер утих, но дым по-прежнему висел в небесах — местами оранжево-ядовитый, местами отливающий синевой вороненой стали.

Чуть позже что-то затрепетало на дальней вершине. Сен-Жермен выпрямился, прищурил глаза и двинулся вдоль ограждения недостроенной башни. В нем вновь всколыхнулась тревога. Перемещение черной фигуры на вышке было тут же замечено. Черное иноземное одеяние чужака неизменно привлекало к нему внимание окружающих, одновременно производя отталкивающее впечатление. Неприязни этой нисколько не умаляли даже китайские — с толстыми подошвами — сапоги.

— Что там? — крикнул стражник.

— Конники, — прозвучал краткий ответ.

— Сколько их? — В вопросе слышалось плохо скрытое беспокойство. В крепости оставалось всего десять бойцов. Если к ней скачут монголы, следовало организовать оборону.

— Сотня, а возможно, и больше. — Сен-Жермен сосредоточился, проклиная дымовую завесу, отбрасывавшую тень на холмы. — Не могу сосчитать.

— Как они выглядят?

— Пока — никак. — Глаза наблюдателя слезились от напряжения. — Может быть, это наши, а может быть — нет. Попробуй собрать кого сможешь.

Сен-Жермен даже не оглянулся, чтобы проверить, повиновался ли ему ветеран. Он схватился за грубо отесанную жердину, не обращая внимания на уколы заноз. Кто приближается? Что делать дальше? В мозгу его путалась мешанина из хлестких команд на дюжине языков, в основном европейских. Эх, хорошо бы сейчас протрубить в военный рожок, но такого рожка у него нет, да и вряд ли тут кто-нибудь разобрался бы в его сигналах.

Впрочем, горстка защитников Мао-Та и без команд спешила к бойницам. Рослый малый, устроившийся под башней, стал взводить тетиву арбалета.

— Каждому по такой бы штуковине, — пробормотал его напарник, устанавливая рядом колчан, полный стрел.

— Соберите всех женщин в комендатуре, — хрипло прокричал ветеран. — Детей сведите в подвал!

Безоружная челядь, бестолково кружившая по двору, кинулась исполнять приказание.

Сен-Жермен одобрительно усмехнулся, вглядываясь в дымную даль. Скачущие фигурки приблизились, но опознать их по-прежнему было нельзя. Он протер кулаками глаза, словно это могло добавить остроты его зрению.

— Двигайтесь, ну же, ну же!

Всадники перевалили через гребень ближней горы, ополченцы взялись за оружие. Минута-другая, и в голове колеблющейся цепочки сверкнула рыжинка. Это была кобылица Чи-Ю, сменившая павшего в стычке с разбойниками гнедого.

— Отбой! — донеслось с вышки.

Ополченцы подняли вверх недоверчивые глаза.

— Первой скачет военачальница Тьен. А за ней на мышастой лошадке — Ю А. Ну же, смотрите! — Сен-Жермен повелительно указал на силуэты конников.

Вываливаясь из дымной завесы, они обретали объем и уже не казались призрачным воинством. К Мао-Та приближался отряд, изможденный трудным походом.

— Да, это военачальница! — согласился боец с арбалетом, и обернулся к соседу: — Они таки возвращаются!

— Распахните ворота! — скомандовал Сен-Жермен, и ему тут же повиновались. Вот странность: никто почему-то не усомнился в его праве повелевать.

Огромный брус вынули из пазов, но Сен-Жермен продолжал оставаться на башне. Незавершенность вышки была сейчас ему на руку: она позволяла видеть весь гребень горы. Он свирепо сверлил взглядом дымную мглу, опасаясь, что из нее вот-вот выскочат монгольские конники, и успокоился, лишь заслышав, как дробный топот копыт разладился, делаясь неторопливым. Уходя от погони, коней не переводят на шаг.

Ворота раскрылись с протяжным стоном, всадники въехали в крепость. Их встретил радостный гул.

Сен-Жермен все стоял, привалившись к ненадежному ограждению обзорной площадки, глядя на суматоху, царившую во дворе.

Лица конников потемнели от копоти. Не отличалась от них и Чи-Ю. Кожаная рубаха ее была порвана, на груди не хватало нескольких защитных пластин. Кисть правой руки всадницы охватывала наспех наложенная повязка. Встречающие шумно приветствовали молодую воительницу, но взгляд ее вдруг затуманился. Она опасно накренилась и покачнулась, соскальзывая с седла.

Седой стражник, стоявший рядом, оцепенел, потом протянул к Чи-Ю руки, но их разметала черная молния, слетевшая с головокружительной высоты. Рыжая кобылица дернулась и заржала. Сен-Жермен подхватил ослабевшую китаянку и помог ей устоять на ногах.

Ополченцы попятились, осеняя себя жестами, отгоняющими злых духов. Ю А выругался и отвернулся.

Чи-Ю постепенно приходила в себя.

— Вот еще глупости, — пробормотала она. — Думаю, я просто-напросто засиделась в седле. — Военачальница обвела окружающих испытующим взглядом, потом посмотрела на Сен-Жермена.

— Ши Же-Мэн? — Голос ее сделался озадаченным. — Вы ведь находились на башне. Как вы успели так быстро спуститься?

— Он спрыгнул с нее, — пояснил старик-ветеран, казалось гордясь поразительной ловкостью инородца.

— Незамысловатый акробатический трюк, — быстро сказал Сен-Жермен, пожимая плечами. — Итальянская школа. — Он надеялся, что иностранное слово все объяснит.

— Впечатляющий трюк, — сказала Чи-Ю, подавая ему здоровую руку. — Я умираю от голода, поддержите меня. Эй, кто-нибудь, приготовьте мне ванну и затопите баню для остальных. Девятерым нужен уход. Двое уже не вернутся. — Последние слова прозвучали совсем тихо. Глаза китаянки блеснули, она отвернулась.

— Прискорбная весть, и все же потери ничтожны. Примите мои поздравления: вы совершили удачную вылазку, — участливо произнес Сен-Жермен.

— Нас поддержали люди из крепости Шуи-Ло, — раздуваясь от важности, заявил Ю А. Женщины Мао-Та одарили его восхищенными взглядами.

— Их было более сотни, — подтвердила Чи-Ю. — Они ударили с фланга — вооруженные до зубов и на отборнейших лошадях. Тан Манг-Фа после сказал, что его дядюшка обращался с ходатайством к самому императору. Надо думать, успешно, ибо почти половина бойцов Шуи-Ло дрались под имперской эмблемой. — Молодая воительница не удержалась от вздоха.

— Надо дружить с Манг-Фа. Он может сделать так, что носящий золотое и желтое рассмотрит твое прошение, — усмехнулся Ю А и покосился на окружающих.

Но одобрительных восклицаний он не дождался. Наступившую тишину прорезал мучительный вопль. Один из бойцов, слезая с седла, наступил на перебитую ногу, ошибочно полагая, что та всего лишь задета. Побелев от боли, раненый повалился на землю, его бросились поднимать.

— О Тане Манг-Фа на время придется забыть, — решительно сказала Чи-Ю. — Куда подевался врач? Найдите его, пусть займется ранеными. Позже я загляну в лазарет. А заодно покажу ему свою руку.

Несколько человек побежали исполнять приказание, остальные топтались на месте.

Сен-Жермен спокойно сказал:

— Вашей рукой мог бы заняться и я. Если позволите. Я понимаю в ранениях.

— Вы? — изумилась Чи-Ю. — Ну да, разумеется, вы ведь алхимик. — Резким движением военачальница сорвала повязку с руки. — Я неумело оборонялась, — сконфуженно пробормотала она, — но все, как видите, обошлось. Правда, ободраны все костяшки.

Засохшая кровь позволяла увидеть не многое, но Сен-Жермен с облегчением понял, что кисть осталась цела.

— Когда все это отмокнет, приходите ко мне. Я промою вам раны обеззараживающим составом, а потом присыплю их снимающим воспаление порошком.

— Хорошо, — кивнула Чи-Ю и повернулась к бойцам: — После ужина соберитесь в большом зале казармы. Я хочу предостеречь вас от ошибок, которые чуть было не погубили наших соседей. — Лицо китаянки сделалось жестким. — Я также хочу иметь полный отчет обо всех полученных вами ранениях. Независимо от степени их тяжести. Я накажу каждого, кто вздумает свои раны скрывать. В подобном поведении нет ничего героического, ибо оно мешает мне правильно оценить нашу реальную боеспособность. — Она взглянула на рабочих конюшни. — Все сказанное относится и к лошадям. Будьте предельно честны в оценке их состояния, потому что жизнь всадника во многом зависит от надежности его скакуна. — Старший конюх почтительно поклонился. — Прекрасно. — Чи-Ю взглянула на Сен-Жермена. — Через какое-то время я вас навещу.

— Я буду ждать, — отозвался он с нескрываемым восхищением.

— А если ваш порошок и вправду хорош, прикиньте, нельзя ли уделить какую-то его часть лазарету. — Военачальница повернулась и большими шагами пересекла двор, направляясь к комендатуре, где ее уже ожидали служанки с банными принадлежностями в руках.

Сен-Жермен, в свою очередь, выбрался из толпы и пошел к своему обиталищу — продолговатому бревенчатому бараку, главной опорой которому служила крепостная стена. Формы этой возведенной наспех постройки плохо вязались с архитектурой древнего укрепления, но основательности ей было не занимать. Скрипнула массивная дверь, на пороге возник Руджиеро и тут же попятился, пропуская хозяина внутрь.

— Отряд вернулся, — сообщил Сен-Жермен на латыни. — Учитывая обстановку, можно сказать, что рейд был удачным. — Он пересек комнату и подошел к сундуку. Щелкнул замок. — Вот, возьми. — Сен-Жермен протянул слуге два стеклянных флакона с содержимым зеленоватого цвета. — Отнесешь эти посудины в лазарет. Скажешь врачу, что в них присыпка, заживляющая открытые раны. Но ради всех забытых богов не говори ему, что основой лекарства является хлебная плесень. Китайцы брезгливы.

Руджиеро кивнул. Он выглядел довольно комично в короткой синей стеганой куртке, накинутой на коричневый длиннополый балахон.

— Когда нам, по вашему мнению, следует ожидать прихода монголов?

— Трудно сказать, — пробормотал Сен-Жермен, продолжая копаться в укладке. — Полагаю, месяц-другой у нас еще есть. Мне кажется, прежде они попытаются захватить Лань-Чжоу, а уж потом возьмутся за ликвидацию крошечных укреплений. Надо ведь дать земледельцам время вырастить и собрать урожай. Чтобы кочевникам было чем поживиться. Прихвати-ка и это, — добавил он, передавая помощнику рулон полотняных бинтов. — Сомневаюсь, что у них достаточно перевязочных материалов.

— А у нас их достаточно? — спросил Руджиеро угрюмо.

— Думаю, да. По крайней мере, хватит на несколько стычек. Что же касается основного сражения… — Сен-Жермен помрачнел. — Помнишь битву в Фессалии? Мы разорвали белье на бинты. А зачем? Раненых перебили. — Взгляд темных глаз полыхнул гневным огнем. — Никлос — безумец — решился пойти против гуннов. Это был опрометчивый шаг.

— Вы порицаете храбреца за отвагу? — вскричал Руджиеро. — Вы? Я не верю своим ушам!

Сен-Жермен холодно усмехнулся.

— Не за отвагу. За безрассудство. И за мучения тех, кто с ним шел. Кажется, все демоны мироздания в тот день пресытились человеческой кровью! — Он провел рукой по лицу и другим тоном сказал: — Пустое, дружище. Я, видимо, просто устал. — Крышка сундука опустилась. — Нас должна посетить военачальница Тьен. У нее разбита рука, я обещал что-нибудь с этим сделать.

Руджиеро с минуту молчал.

— Военачальница Тьен — храбрая женщина, — сказал он наконец.

Гладкий, словно выточенный из куска алебастра лоб человека в черном пересекла тоненькая морщинка.

— Знаю, дружище. Знаю. И потому боюсь за нее.

Слуга, ничего не ответив, выскользнул в дверь.

Когда в ту же дверь постучалась Чи-Ю, на лице Сен-Жермена не осталось и тени недавней угрюмости. Он приветствовал гостью в франкской манере, привстав на одно колено.

Опешив, та допустила бестактность.

— Благодарю, но… немедленно поднимитесь. С чего это вы так разрядились?

Грубость, хотя и намеренная, мгновенно разрушила очарование минуты. Сен-Жермен был задет. А и впрямь, с чего это вдруг он надел свой лучший византийский наряд — с серебряной оторочкой и широким воротом, усыпанным мелкими бриллиантами? И зачем обрызгал волосы душистой водой?

— Пройдемте в гостиную, — хмуро сказал он, вставая.

Соседняя комната была небольшой, но прекрасно обставленной. Особенно изысканно в ней смотрелись два низких персидских дивана. К одному из них Сен-Жермен и подвел Тьен Чи-Ю. Усадив гостью, он прошел к резному высокому шкафчику на изогнутых ножках и принялся доставать из него медикаменты.

— Я вижу, у вас тонкий вкус, — виновато сказала Чи-Ю, пытаясь загладить свою оплошность. — Тут столько изящных вещей.

— Путешествуя, волей-неволей обрастаешь каким-то скарбом, — холодно произнес Сен-Жермен. Он снова встал на одно колено, но на сей раз не из галантных соображений. — Теперь покажите мне руку.

Китаянка, помешкав, повиновалась.

— Кисть почти не сгибается, — пожаловалась она.

— Неудивительно. — Сен-Жермен принялся изучать повреждения. Кожа местами содрана, связки вздулись, суставы опухли, однако все кости, кажется, целы, а отеки… отеки сойдут. — Как это вышло?

Чи-Ю заносчиво вздернула подбородок, и тут же потупилась, заглянув в колодцы его немигающих глаз.

— В общем-то, по-дурацки. Отец, будь он жив, надрал бы мне уши. Я пыталась отбить удар рукоятью меча.

— Рукоятью? — искренне удивился он. — Тогда считайте, что вам повезло. Удар посильнее лишил бы вас пальцев.

— Я же сказала, что сплоховала. — Чи-Ю обиделась и была готова напасть.

Не обращая внимания на амбиции гостьи, Сен-Жермен бережно положил ее руку на столик, затем взял кусок чистого полотна и стал его смачивать какой-то остро пахнущей жидкостью.

— Возможно, вы ощутите слабое жжение, но оно скоро пройдет. — Он умело и быстро обернул опухшую кисть влажной тканью.

— Действительно, жжет, — призналась Чи-Ю, глаза ее увлажнились. — Что это?

— Эссенция, — ответ был уклончив, — известная с давних пор, но не всем. Она убивает заразу. — Тряпку, почти высохшую, сдвинули в сторону, в поле зрения пациентки возникла зеленоватая банка. — А это присыпка.

— Гарнизонный врач сообщил мне о вашем щедром подарке. От души вас благодарю. — Губы Чи-Ю сомкнулись, зубы скрипнули, лицо побледнело.

— Не тревожьтесь, теперь больно не будет, — пробормотал Сен-Жермен. Он густо посыпал ранки целительным порошком, затем занялся перевязкой и встал лишь тогда, когда кисть китаянки покрыл аккуратный кокон, сияющий белизной.

— Вот все. Через день загляните ко мне еще раз.

— Ши Же-Мэн, — неожиданно сказала Чи-Ю, здоровой рукой прикоснувшись к складкам его одеяния, — не уходите, нам нужно поговорить.

Взгляд темных бездонных глаз был по-прежнему непроницаем.

— Хорошо. — Сен-Жермен обошел столик и сел на свободный диван.

Ну вот, он согласился, но, небо… она совершенно не знала, с чего ей начать.

— Мне бы хотелось, чтобы вы знали… — Чи-Ю закусила губу и заговорила совсем не о том, что тревожило в последние дни ее душу. — Это не я принимала решение не брать вас в поход. Мои подчиненные… они с недоверием относятся к инородцам. Считают, что те навлекают беду. Я не смогла убедить их в обратном. По крайней мере, сегодня мне это не удалось. Однако я абсолютно уверена, что…

— Чи-Ю, — мягко перебил он ее. — Я знаю, как ко мне относятся ваши люди. Я вовсе не виню в этом их, а тем более вас. Каждый волен иметь свои… убеждения, и, даже если они вздорны, их следует уважать. Я также должен объяснить вам, что меня вовсе не манят опасные приключения. Слишком много их выпало на мою долю в прошлом, и слишком многие из тех, кого я знал и любил… мертвы. — Последнее было сказано с явным усилием, ему не хотелось как откровенничать, так и лгать.

— Но прежде ведь вам доводилось сражаться?

— И множество раз. — Он уронил голову, погружаясь в бездну веков, мысленно возвращаясь к своим безрассудным попыткам защитить обреченное, гибнущее отечество, к халдейским работорговцам, выжигающим на его теле клеймо, ставшее теперь пятнышком сморщенной кожи, к боевым колесницам Сезостриса, к ассирийцам, месопотамцам, мидийцам…

— Ши Же-Мэн! — изумленно выдохнула Чи-Ю.

— Да? — Сен-Жермен потряс головой и обнаружил, что сидит, подавшись вперед, и что пальцы его правой руки крепко сжимают узкую и прохладную ладонь молодой китаянки.

— Должно быть, вам что-то привиделось, — сказала Чи-Ю, — и это, конечно, многое извиняет, однако смею напомнить, что кое-кто в этой комнате ведет себя непозволительно дерзко! — Отповедь прозвучала неубедительно, ибо не подкреплялась попытками выдернуть плененную руку.

Сен-Жермен промолчал, но хватку ослабил. Теперь ладонь китаянки свободно лежала в его руке. Узкие пальчики шевельнулись.

— Не знаю, как это бывает у чужеземцев… Возможно, по вашим нормам вы действуете совершенно естественно, но все-таки попрошу вас отнестись уважительно к обычаям нашей земли.

— Вы и представить не можете, какая пропасть нас разделяет, — ответил он, поднимаясь. — Порыв мой, поверьте, обескураживает и меня. И все же я его не стыжусь, хотя тем самым и ставлю вас в неловкое положение.

— Я не испытываю неловкости, — спокойно произнесла китаянка. — И готова простить вас, руководствуясь чувством признательности…

— Признательности? — негодующе вскинулся он.

— …И любопытства. Существует многое, что мне должно обдумать, прежде чем мы вновь затеем такой разговор. — Чи-Ю встала с диванчика, взгляд ее был откровенно оценивающим. — Донесения Шинг озадачивают меня. Разумеется, вы позволите находящейся здесь особе потратить какое-то время на то, чтобы разобраться в своих ощущениях?

Сен-Жермен кивнул. Он не счел возможным напомнить гордячке, что «какого-то времени» у них почти нет, и ответил с китайской цветистостью.

— Смиренный слуга военачальницы Тьен с восторгом примет все, что она соизволит ему даровать, даже если это будет дорожная пыль.

Чи-Ю, выходя из комнаты, весело рассмеялась.

* * *

Письмо Мея Са-Фонга к Наю Юнг-Я.

Праздник Теплых Сумерек, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла, одна тысяча двести семнадцатый год от рождения Господа, Наю Юнг-Я, пастырю христианской общины в Лань-Чжоу.

Примите наши приветы и благословения!

Мы благополучно добрались до Кай-Фенга, но тамошняя братия встретила нас нелюбезно. Нам пояснили, что изнуренные мыслями о монгольском нашествии местные христиане не имеют возможности уделять свое время кому-то еще. Мы с Чанг-Ла удручились, а сестра моя возмутилась и во всеуслышание назвала тех, кто с нами беседовал, предателями Господних заветов. Я попытался одернуть Су-Mo, однако не очень настойчиво, ибо разделял ее чувства, в чем иногда корю себя, но без особенных угрызений.

Одно верно: монголы и впрямь хозяйничают на севере, не давая покоя примыкающим к захваченной территории округам. Поговаривают, что варваров можно было бы утихомирить, но нерешительность наших властей граничит с безумием. Впрочем, кто я такой, чтобы их осуждать?

Завтра утром мы покидаем Кай-Фенг, направляясь в Хан-Чжоу. Нас уверили, что там можно сесть на торговый корабль, отходящий в Тьен-Ду. Питаемся мы пока все еще тем, что прихватили с собой, расходуя провиант с большой осторожностью, ибо уже не надеемся на помощь местной общины, которая, впрочем, не очень-то нам и нужна.

Вскоре ждите еще одной вести от нас. Мы сообщим название корабля, а также перечислим названия всех попутных портов, чтобы вы знали, по крайней мере, откуда пойдут новые письма. Правда, паузы между ними будут делаться все продолжительнее, но обстоятельством этим не стоит смущаться. Такие задержки послужат вам знаком, что путешествие наше проходит успешно и мы забираемся все дальше и дальше.

Во имя Господа просим вас поминать нас в своих молитвах.

Написано мной со смирением и упованием на успешное завершение странствия.

Всегда ваш слуга Мей Са-Фонг

ГЛАВА 7

Когда центральный город округа Шу-Р разграбили и сожгли, окружной трибунал разместился в городишке Бей-Во, выглядевшем совсем захолустьем. С тех пор минуло два года, но время не принесло каких-либо улучшений. Высокий суд по-прежнему ютился в домишках, мало чем отличавшихся от соседних лачуг, однако главный судья округа был, как и всегда, одет столь тщательно, будто его удостоили приглашения на имперский прием. Он сидел за простым канцелярским столом, пристально глядя на командиров окружных ополчений. В свою очередь пятеро мужчин и одна женщина молча разглядывали его.

— Судья By Синг-Ай, — сказал наконец самый старший из группы, — ты пригласил нас сюда. Может быть, скажешь нам, в чем, собственно, дело? — Военачальнику было за сорок. Седина и морщины позволяли ему задать этот вопрос.

By Синг-Ай хмуро осмотрел свои руки, выложенные на середину стола. Выражение лица его сделалось таким мрачным, что приглашенные невольно поджались.

— Вчера к нам пришли сообщения из обеих столиц. Власти решили, что удаленным районам военная помощь оказываться не будет, ибо задача армии — отобрать у монголов Пекин. — Стыдясь своих слов, чиновник прикрыл глаза.

— Освободить Пекин? — покачал головой Тан Манг-Фа. — Это невероятно! — Командиру крепости Шуи-Ло не исполнилось и тридцати, однако наличие высокопоставленных родичей добавляло ему веса в глазах товарищей и позволяло высказываться раньше других.

— Это просто безумие! — вскричал Шао Чинг-По, хватаясь за рукоять меча. — Прежде чем отвоевывать то, что утрачено, следует хорошо защитить то, что у нас еще есть! Что по этому поводу говорит военное министерство?

— Оно согласно с высочайшими повелениями, — пробормотал By Синг-Ай.

— Согласно?! — возопил Тан Манг-Фа, теряя лицо. — Кто позволил такому случиться? Я только-только всеми правдами и неправдами вытребовал себе пятьдесят имперских солдат…

— Их придется отправить обратно. — Голос судьи был ровен и сух. — Всем регулярным имперским силам предписано объединиться для штурма северо-западного оплота монголов.

Тан Манг-Фа замолчал. В комнате воцарилась мертвая тишина.

— Они решили, что мы для них не представляем особенной ценности, — тихо сказал Шао Чинг-По и обернулся к седому военачальнику.

— Канг, скажи что-нибудь! Или я сейчас лопну от злости!

Старый воин угрюмо кивнул.

— Ты прав, нас бросают. Причем в ужаснейшем положении. — Он вызывающе заложил большие пальцы за пояс, — By, ты многое знаешь. Ответь, кто это все допустил?

Судья By Синг-Ай приложил ладони к глазам.

— После того как пал Шу-Р, — заговорил он после длительной паузы, — я почему-то уверился, что эта беда заставит центр прислать к нам военную помощь, и стал ее ждать, доверив защиту интересов нашего округа двум посланным в Ло-Янг офицерам — людям расторопным, смышленым, но — увы! — не имеющим веса. Я понадеялся, что отчет, составленный мной, произведет впечатление на чиновников, и потому ничего более не предпринял. Хотя, наверное, мог. Мне следовало самому поехать в Ло-Янг. Я сознаю это, я упрекаю себя, но, к сожалению, время упущено и его не воротишь.

Хуа Дьо-Танг, дотоле молчавший, вскипел:

— Значит, всему виной твоя тупость?

— Как ты смеешь?! — угрожающе крикнул судья, но тут же взял себя в руки. Более того, он встал со своего места и, низко поклонившись всем командирам, сказал: — Ничтожная здесь присутствующая особа считает своим долгом поставить достойных военачальников в известность, что она не сумела распорядиться своими возможностями в той мере, какая могла бы принести им пользу.

Подобное самоуничижение со стороны высокого должностного лица вызвало у присутствующих ропот протеста. Ответом, казалось, остался доволен только Хуа.

— Ладно, — пробурчал Су Сон-Тай, пятый, державшийся чуть в стороне, командир. — Есть ли у вас на примете хоть кто-нибудь, к чьей помощи мы могли бы прибегнуть?

— Нет, — безнадежным тоном ответил судья. Его глаза застыли, как камни, а лицо обрело цвет проса. — Как только мне стало понятно, к чему все идет, я попытался связаться с некоторыми могущественными персонами, но, зная, что император уже все решил, никто не осмелился обеспокоить его нашей нуждой.

Хуа Дьо-Танг, крякнув, сложил на груди могучие руки.

— Кто тут из нас имеет ходы к Трону Дракона? Тан, что молчишь?

Тан Манг-Фа смущенно потупился.

— Я, конечно, могу обратиться к своим родственникам, но не знаю, что из этого выйдет. Убедить императора переменить свое мнение не так-то легко. — Он вскинул голову и раздраженно взглянул на Хуа. — Хочу также еще раз обратить внимание всех, что Шуи-Ло — наша самая восточная крепость. А потому, если солдат к нам все же пришлют, я буду настаивать, чтобы их отдали мне, ибо монголы придут, безусловно, с востока.

Шао Чинг-По протестующе фыркнул.

— Монголы спалили отнюдь не твою долину, а одну из моих. Из этого ясно, что они рвутся к перевалу Ци-Гай, где стоим я и военачальница Тьен. — Он широко улыбнулся Чи-Ю. — Твои бойцы подоспели вовремя, иначе мы бы пропали.

Глаза Чи-Ю благодарно блеснули, и все же она сочла нужным кое-что пояснить.

— Их жалких усилий было бы недостаточно, если бы Тан Манг-Фа не ввел в бой своих и имперских солдат.

Похоже, Шао недолюбливал Тана, ибо никак не отреагировал на эти слова.

— Ты обеспечила погорельцам охрану, ты организовала вывод скота. Ты в итоге спасла и людей, и живность. Такое не забывается. Это настоящая помощь.

Семейство Шао, как и семейство Тьен, уже более четырех столетий принадлежало к военной элите империи, а фамилия Тан стала известной лишь полтора века назад, и с этим фактом командир укрепления Шуи-Ло не мог ничего поделать. Красный от возмущения, он не решился перечить Шао и потому нарочито участливо обратился к Чи-Ю:

— Твой отец поступил ужасно, превратив дочь в солдата. Что поделаешь, древние семьи цепляются за свои привилегии, не сообразуясь ни с чем. Кажется, генералу Тьену вовсе не было дела до того, что ни один достойный человек не женится на тебе и что ты сделаешься посмешищем для обеих столиц.

Тан так и не понял, как сильно он рисковал. Невероятным усилием подавив желание выхватить меч, Чи-Ю смерила своего оскорбителя презрительным взглядом.

— Генерал Тьен прежде всего заботился не о благополучии дочери, а о безопасности той земли, которую ревностно охраняли семнадцать колен его предков. Сколько колен, мальчик, насчитывает твой славный род? И скоро ли тебе сыщут родовитую невесту в столице?

Тан побледнел, Шао с Хуа одобрительно заулыбались, Канг Же и Су сердито нахмурились: намеки Чи-Ю на безродность обидчика косвенно задевали и их.

— Военачальники, — несколько запоздало заметил судья, — будьте учтивы друг с другом. Потеряв поддержку империи, мы можем погибнуть, если не сыщем к спасению каких-то иных путей.

— Каких же? — с вызовом бросил Су.

Чиновник смолчал, хотя начинал уставать от дерзкого поведения командиров. Переплетенные пальцы рук его побелели.

— Я, например, наняла на службу алхимика, — сказала Чи-Ю и, выждав, когда стихнут смешки, продолжила: — Он инородец, у него свежий взгляд, его ум не отягощен бременем наших традиций. Теперь укрепление Мао-Та окружено рвом, выстланным камнем. Мы, где возможно, вбили в землю острые колья, вырыли возле полей скрытые ямы, мы соорудили запруду с секретным затвором и теперь можем в любую минуту заполнить наш ров водой. Инородец понимает в металлах, он изготавливает особые гвозди, которые, как ни брось их, встают остриями вверх, он вместе с оружейниками пробует увеличить предел дальнобойности наших арбалетов и луков. Все это, может быть, мелочи, но все-таки лучше, чем ничего.

— Превосходно, — спокойно заметил Шао. — Кое-кому из нас неплохо бы у тебя поучиться.

Тан, поймав его взгляд, рассерженно заворчал.

— А земледельцы? А скот? — вскричал Хуа Дьо-Танг. — Под моей опекой девятнадцать хозяйств. Случись что, наша крепость всех беженцев не вместит; и потом, селяне не захотят рыть ямы. Туда будут падать козы и свиньи. Как в этом случае быть? Нет, Тьен, я вовсе не против твоих начинаний, но ты пойми и меня. Твоя застава лепится к горному склону, не так ли? Моя стоит прямо у озера. Твои задумки достойны всяческой похвалы, но как я могу применить их?

Чи-Ю мысленно улыбнулась. Возмущение великана было притворным. Вовлекая ее в разговор, Хуа надеялся выведать у нее еще что-нибудь полезное для себя и своих подопечных.

— Ты говоришь, твоя крепость стоит у воды? В таком случае нетрудно вообще превратить ее в остров. И перекинуть через каналы поднимающиеся мосты, устройство я нарисую. Еще я могу попросить инородца уделить тебе часть твердых сплавов. Возможно, твой оружейник со временем сумеет их изготавливать сам.

— Любое разумное предложение принимается, — улыбнулся Хуа. — Правда, лишь теми, кто к этому расположен, — добавил он, покосившись на Су, о чем-то вполголоса толковавшего с Таном.

Тот принял вызов мгновенно.

— Мои уши устали вас слушать. Эй, Канг, а ты-то на чьей стороне? Неужто и ты околдован баснями этой болтливой девицы?

В воздухе явно запахло расколом. Обеспокоенная Чи-Ю оглядела мужчин. Канг прост, прямодушен, Шао умен, но упрям, Хуа себе на уме, Тан и Су амбициозны и откровенно враждебны. Она не смотрела на By Синг-Ая. С ним было все ясно и так. Судья погружен в бездны отчаяния, от него уже нет проку. «Нас всего шестеро, — подумалось ей, — а у Тэмучжина тысячи командиров».

— Мы не имеем права на ссоры, — заявила она. — Поодиночке нас с легкостью перебьют.

— Впечатляющий вывод, — с издевкой заметил Су и поглядел на Тана.

— Тихо, — прикрикнул вдруг на него Канг Же. Лицо старого воина помрачнело. — Я потрясен, — пробормотал он сердито. — Насмехаться над дельными предложениями могут только глупцы. — Канг раздраженно потеребил косичку своей бородки. — Покуда я обладаю правом ношения шлема, я буду требовать уважения к себе и к своим сединам. И к мнениям окружающих, высказываемым на военном совете! Мне сорок три, но я еще жив. И все еще могу задать взбучку капризным молокососам.

Су скрипнул зубами и вкрадчиво осведомился:

— Понял ли я тебя правильно, Канг? Уж не меня ли ты хочешь отшлепать?

— Не будь идиотом, — примирительно произнес Шао. — Ты ведь знаешь, что Канг прав. Он самый старший из нас. Он может нас поучать, а нам надлежит его слушать. Во всем должен быть хоть какой-то порядок.

— Вот-вот, порядок, — раздался вдруг повелительный голос. — И я намерен незамедлительно его навести!

Присутствующие встрепенулись и замерли, завороженно наблюдая, как судья By Синг-Ай встает со своего места и, направляясь к ним, обходит рабочий стол.

— Ошибки, мной совершенные, уже не исправить, однако я вовсе не собираюсь усугублять их дальнейшим бездействием. Я все еще управляю округом Шу-Р.

Чиновник упрятал кисти рук в широкие рукава форменной мантии и застыл в выжидательной позе.

— Что требуется от нас? — Хуа Дьо-Танг склонил голову, признавая власть By над собой.

Тан Манг-Фа усмехнулся:

— Ты что, и впрямь решил подчиниться этому дуралею, Хуа? Человеку, и пальцем не шевельнувшему, чтобы уберечь наш край от позора? Чем же он тебя подкупил? Скажи, не молчи.

— Он судья, — веско бросил Хуа. — Он стоит выше нас. Мы не вправе обсуждать его действия или приказы. У нас есть лишь право погибнуть за землю, которую нам надлежит защищать.

Тан свирепо ощерился.

— Что ты мелешь, ханжа? Погибай, если хочешь, но учти, что Ло-Янгу с Кай-Фенгом в высшей степени на нас всех наплевать!

Молодой военачальник выдержал паузу, ожидая, не пожелает ли кто из собравшихся ему возразить, потом, поскольку желающих не нашлось, повернулся к судье.

— Эй, By! Знай, что солдат я в центр не верну. Если им они так нужны, пусть приходят и забирают их сами. Я не стану ослаблять наши силы, потакая желаниям столичных чинуш.

Чи-Ю, хорошо помнившая о своих стычках со столичными бюрократами, сочувственно взмахнула рукой.

— Я понимаю тебя, Тан, и согласна с тобой. Вряд ли полсотни солдат что-то значат для штурма Пекина, нам же они — большое подспорье. На журавля в небе сеть не накинешь, но синицу в руках следует удержать.

— Тех, кто отказывается повиноваться императорской воле, предают мучительной казни, — проворчал Су. — Я не хочу, чтобы меня рассекли на сотни кусков. Магистрат получил приказ.

— Получил ли? — Чи-Ю взглянула на By Синг-Ая. — Возможно, никакого приказа и не было? Возможно, он затерялся в пути?

By виновато вздохнул.

— Нарочные уже ускакали с распиской, на которой указана дата получения документов и к которой приложена окружная печать. — Судья встряхнул головой. — У меня нет формальных резонов приостановить действие этого распоряжения. Если бы они существовали, я бы незамедлительно их применил.

Шао, поджав губы, уставился на свои сапоги.

— Думаю, перед центром можно будет как-нибудь оправдаться. Потом, когда в том возникнет нужда. Почему, например, не сказать, что мы не решились отпустить имперских солдат на верную смерть? На дорогах тревожно, повсюду засады. Монголы хитры, многочисленны и безжалостны. Что, — добавил он, усмехнувшись, — соответствует истине. Нам даже и лгать не придется. Мы не отпустим солдат в интересах империи. Чтобы не нанести государству урон.

— Центр не поверит в это, — заявил Су. — Там много не рассуждают. Хотите вы этого или нет, но они вас казнят. — Он говорил очень громко и даже отступил от группы товарищей, как бы показывая судье, что ему с ними не по пути.

— Время для этих волнений наступит лишь после того, как мы сдержим монголов, — высказал свое мнение Канг. — Если мы устоим против них, то уж как-нибудь урезоним и вонючих ло-янгских чинуш.

By Синг-Ай задохнулся, услышав столь оскорбительные для власти слова, но одергивать старого командира не стал, ибо мысленно был с ним согласен. Он сделал шаг вперед и сказал:

— Нам и впрямь угрожает опасность куда большая, чем императорский гнев. Мы должны думать и действовать, опираясь лишь на себя и заботясь лишь о безопасности нашего края. — Судья вдруг осознал, что сказанное является недвусмысленным подстрекательством к бунту, за которое не только его, но и каждого из присутствующих теперь надлежало казнить, однако переиграть ничего уже было нельзя, и эта мысль, как ни странно, принесла ему облегчение. — Имперские солдаты останутся здесь, ведь мы не хотим, чтобы их захватили враги. Надеюсь, это понятно. Округ Шу-Р от столиц весьма удален, министерские дознаватели сюда доберутся не сразу. Если вообще доберутся, хотя я бы хотел, чтобы это все же случилось, ведь тогда мы могли бы рассчитывать на какую-то помощь. Однако вот уже год, как никто из больших чиновников к нам не заглядывает, а это, может быть, означает, что они тут не появятся никогда.

— Значит, мы можем состряпать для них какой угодно отчет, — рассмеялся Канг Же. — Он будет храниться в архиве до тех пор, пока Бей-Во не сожгут.

Чи-Ю прикрыла глаза. Ох уж эти мужчины! Они готовы на все — ругаться, важничать, зубоскалить, — лишь бы не говорить о деле. «Мы плывем по течению, — подумалось ей, — и никто не подскажет, где нужно причалить. Никто». С привкусом горечи она осознала, что ей и самой не слишком-то хочется что-нибудь предлагать, и, ужасаясь своим словам, совершенно неожиданно для себя заявила:

— Нам нужна служба быстрого обмена посланиями между нашими крепостями. Чтобы в случае вражеского наскока успеть о нем сообщить, пока атакованную заставу не отрезали от внешнего мира. Возможно, следует сколотить особую группу посыльных, регулярно передвигающихся от укрепления к укреплению по установленному маршруту. Тогда задержка кого-то из них будет поводом для всеобщей тревоги. Мне кажется, в этом есть смысл.

Лица мужчин удивленно вытянулись. Шао, озадаченно покрутив головой, открыл было рот, но Су был быстрее.

— Ах-ах! Значит, нам, чтобы спастись от монголов, нужна всего-то группа посыльных, которым надо дать лошадей, которых надо поить-кормить и которые приносят пользу только тогда, когда пропадают! Ты, часом, не спятила, Тьен?

— Обожди, — прервал его жестом Хуа. — Что эти люди будут возить? Какого рода послания?

— Любого! — Чи-Ю мысленно выбранила себя за несдержанность, но отступать уже было нельзя. — Каждый день не похож на другой, в нашей жизни случается всякое. Кто-то, допустим, может заметить в лесу подозрительного вида бродяг и захочет предупредить об этом соседа. Или кому-то придет в голову обменять наконечники пик на стрелы для арбалета Или возникнет еще что-нибудь, чем стоило бы поделиться. Если бы мы задействовали, — она взглянула на потолок, — скажем, десять посыльных, движущихся навстречу друг другу, любая заслуживающая внимания новость облетала бы всех через день или два. Подумайте, плохо ли это?

Высказав наконец свою мысль, Чи-Ю вдруг увидела все ее слабые стороны, однако судья By Синг-Ай одобрительно закивал головой.

— Превосходное предложение, — сказал он довольным тоном.

— Полная чушь! — возразил ему Тан. Молодой командир пересек комнату и резко хлопнул рукой по гобелену, изображавшему единорога. — Этот зверь — символ мудрости, которой здесь, кажется, не обладает никто. Каждый из нас жалуется на нехватку людей, и тем не менее каждый вдруг почему-то решает поддержать сущую чепуху, о которой всерьез и говорить-то не стоит. И это несмотря на то, что затея грозит каждой заставе потерей как минимум двух конных бойцов, не говоря уж о том, что наши с вами сокровенные планы могут в любую секунду стать достоянием неприятеля. Вы что, совершенно утратили разум? Тогда позвольте вам объявить: я не стану участвовать в этаком безрассудстве. К какому бы решению вы тут ни пришли, меня уже с вами не будет. — Запахнув свою широкую куртку, Тан прошагал к выходу, не оборачиваясь на строгие окрики Канга и By.

— Простите, — срывающимся голосом пробормотала Чи-Ю, обращаясь ко всем командирам. — Простите меня за то, что я отняла у вас время! Я не сумела продумать свой замысел до конца и теперь вижу, насколько он смехотворен. — Она чуть не плакала и внутренне соглашалась с каждым критическим доводом Тана Манг-Фа.

— Нет-нет, — возразил ей судья. — Конечно, твоя идея нуждается в доработке. Однако она сулит нам много практических выгод и служит в первую голову сплочению наших сил, что, как мне кажется, сейчас нельзя не приветствовать. — Чиновник с достоинством поправил свою черную шапочку и строго взглянул на притихших военачальников. — Ну? Или все тут согласны с Таном, опрометчиво полагая, что с монголами можно справиться в одиночку? — В голосе By Синг-Ая звякнул металл. — Тому, кто так думает, лучше незамедлительно покинуть совет.

Су Сон-Тай сунул руки за пояс.

— Я выслушаю все, что будет здесь сказано, но никого не собираюсь поддерживать. Вообще никого.

— Не могу тебя принуждать, — пожал плечами чиновник. — И не стану тратить время на уговоры. — Он обратился к остальным: — Кто-нибудь хочет высказать свое мнение?

— Мысль дельная, она может сработать, — проворчал седовласый Канг Же. — Но, видишь ли, By, Тан отчасти прав. Мы не можем разбрасываться бойцами.

Шао снисходительно улыбнулся.

— А кто нам велит посылать в разъезды бойцов? Многие пожилые селяне способны ездить верхом, их можно привлечь к несению службы.

— А устоят ли такие посыльные в стычке с монголами? — спросил сердито Хуа. — И сумеют ли ускакать от врага?

— Возможно, и не сумеют. Но если письмо запечатано, посыльный не может знать его содержания, а большинство монголов не умеют ни читать, ни писать. Мы потеряем гонца, и только, зато его смерть известит нас о вражеском нападении. — Шао потер лоб и сконфуженно хмыкнул. — Нас это, конечно, устроило бы, но… селяне — народ боязливый. И добровольно на риск не пойдут.

— Их следует рекрутировать на такую работу, — предложил вдруг Су из угла.

— Нет, не годится. Из-под палки такое не делается. — Шао вновь потер лоб. — Идея Тьен, безусловно, заманчива, но… в ней много подводных камней.

— Зато, — заметил судья, — мы могли бы согласовывать свои действия и в случае необходимости делиться друг с другом оружием, фуражом, лошадьми…

— Что? — вскричал Канг. — Делиться? Ну уж нет — никогда! Я не намерен в угоду кому-то разбазаривать то, что припас для своих людей! — Морщинистое лицо старого воина потемнело от гнева, — By, ты не видел войны и потому мелешь чушь! Ты и представить себе не можешь, что всех нас ждет, когда она разразится!

Судья встретил яростный взгляд ветерана с неожиданной твердостью.

— Я был в Шу-Р, когда его жгли, военачальник Канг! Я видел, как разрубали людей и как их бросали в огонь. Я слышал их вопли! И именно потому говорю вам сейчас: держитесь друг друга! Иначе все мы падем жертвами кровавой резни! — Взор, исполненный горечи, и резкий повелительный жест заставили Канга попятиться. — Если ты не согласен рискнуть всем, что имеешь, во имя общего дела, немедленно уходи!

Канг Же ошарашенно потряс головой и обвел взглядом товарищей.

— Рискнуть всем? Неужто кто-то готов пойти на такое? Ты, Шао? Ты, Хуа? Ты, Су?

Ответил за всех Шао:

— Иначе не выжить. Делай свой выбор, Канг.

— Это просто неслыханно, клянусь богами Войны и Грома! — проревел старый воитель и, развернувшись на каблуках, выбежал в дверь.

В зале совета сделалось тихо. Все прислушивались к удаляющимся шагам Канга, смущенно пряча глаза. Шао кашлянул.

— Я думаю, он вернется. Давайте пока наметим маршруты для связников. — Он подошел к столу и сел в одно из окружавших его кресел, приглашая других сделать то же. — Надеюсь, достойный судья не против?

— Разумеется, нет, — откликнулся By Синг-Ай, но к военачальникам не пошел. Дороги, тропы, мосты и броды, о которых затеялся разговор, казались сейчас ему чем-то не очень реальным. Реальными были жуткие хрипы истекающих кровью людей, рев пламени и немолчный стук копыт монгольских лошадок. Он мог бы закрыть уши руками, но это ничему бы не помогло.

* * *

Указ императора, разосланный по стране со специальными нарочными.

День падения Куана Ти, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла. Врата Дракона в Кай-Фенге.

Летний зной охватил империю, но ее жители, утроив усилия, продолжают свои труды, уповая на помощь небес. Это мудро, однако ни для кого не секрет, что за пределами наших земель существуют опасные люди, намеревающиеся разрушить все то, что мы с вами усердно возводим. Кого в том винить? Злопыхатели говорят, что страну нашу ослабило бездействие административного аппарата и что именно потому она стала лакомым куском для врагов. Вздорное рассуждение. Ум проницательный, безусловно, не станет никого винить в том, что презренные варвары не желают шествовать стезей добродетели и сворачивают на кривые дорожки, упиваясь насилием и грабежом.

Генерал Ю сшибся на ратном поле с монголами — и что же? Воины Тэмучжина бежали. Мы заявляем об этом лишь для того, чтобы показать паникерам и маловерам, насколько ничтожен враг, не заслуживающий и тени нашего беспокойства. Головы монгольских военачальников выставлены в Кай-Фенге, дабы никто не мог усомниться в истинности события, повлекшего за собой перелом в ходе кровавой войны.

Если бы нам противостояли только монгольские конники, эта война стремительно и с триумфом была бы завершена и не оставила бы нам ни малейшего повода для глубочайшей печали, в которой мы сейчас пребываем.

Что же порождает эту печаль? То, что в империи все еще существуют отъявленные негодяи, оказывающие поддержку монгольскому паразиту. Забывая о непреходящей мудрости Канга Фу-Цзы, эти скрытые таоисты помышляют лишь о наживе. Они презренны, как шелудивые псы, распространяющие заразу, они подобны ядовитым источникам, несущим гибель всем, кто осмелится к ним припасть, они сродни демонам разрушения, мечтающим в злобной ярости уничтожить весь мир. Им нет прощения, им нет и не будет покоя. Для себя и для громадного большинства жителей нашей великой империи они все равно что мертвы.

Милосердие — неотъемлемая опора Трона Дракона — есть величайшая добродетель, которую должен лелеять сердцем каждый стремящийся к истинным ценностям человек. Но мудрый правитель обязан себя в этом качестве ограничивать, уничтожая толику скверны ради благополучия большинства. Может ли пощадить преступника глава большого семейства, зная, что тот вознамерился вырезать всех членов его семьи? Можно ли пощадить предателя, обрекающего своими деяниями на гибель сотни и тысячи ни в чем не повинных людей? Нет, нет и нет! И поэтому всем представителям знати, всем армейским чинам, всем военачальникам и ополченцам, всем чиновникам столичных и окружных магистратов дается право задерживать любого человека, если имеются основания полагать, что тот содействует распространению монгольской заразы. При этом нет необходимости ни в публичном вынесении приговора, ни в каком-либо дополнительном подтверждении объявленной при аресте вины. Данный указ позволяет всем вышеперечисленным лицам выявлять и карать монгольских пособников без пунктуального соблюдения установленных процедур. Во избежание беспорядков в округах, удаленных от центра, рекомендуется проводить подобные акции без излишней огласки. Документ, удостоверяющий факт поимки и казни предателя, должен передаваться в местный архив с обязательной пересылкой его заверенной копии в имперскую канцелярию, иные же пояснительные материалы к такого рода делам востребованы не будут.

Грустно сознавать, что наша прекрасная родина терпит множество бедствий от вероломных наскоков врага, но эта грусть зажигает в сердцах ее верных долгу сынов непримиримый огонь ненависти к ненасытным захватчикам.

Начертано Обладателем Пунцовой Кисти и скопировано искуснейшими каллиграфами для дальнейшей рассылки всем, к кому обращен настоящий указ

Заверено имперской печатью.

ГЛАВА 8

К вечеру того же дня защитники Мао-Та почали два бочонка рисового вина. Праздники, знаменующие пик летней поры, завершались. Женщинам из соседних хозяйств, равно как и обитательницам заставы, открыли доступ в обнесенную частоколом комендатуру, чем те и не преминули воспользоваться. Гульба шла в нижнем зале древнего каменного строения, стук глиняных чаш становился все громче, раскаты смеха выплескивались во двор.

Вечер выдался душным, обещая грозу. Лица пирующих лоснились от пота.

Ю А, ухватив двухструнную лютню, сиплым голосом затянул забористую балладу. «Девчонка трепетала, как розы лепесток», — подбадриваемый гоготом сотоварищей, самозабвенно выводил капитан, обращаясь к ступеням лестницы, ведущей в покои Чи-Ю. Он знал, что та может его услышать, но не смущался ничуть. Пусть слышит, пусть наконец поймет, сколько в нем пыла и страсти. Глупо сидеть в одиночестве, отгородившись от всех. Военачальница, правда, соизволила в самом начале пирушки почтить своим присутствием подчиненных, но через короткое время удалилась к себе. Дабы собравшиеся не ощущали неловкости, так она пояснила. Веселье после ее ухода и впрямь разгорелось, однако Ю А оно быстро прискучило. Ему хотелось быть рядом с Чи-Ю, в тесноте ее крошечной спальни. С каким удовольствием он наблюдал бы, как сбрасывает одежды эта гордячка, возбужденная его близостью и жарой.

Одежды уже сбрасывала и героиня весьма поэтичной, но малопристойной баллады.

— Ю, — прокричал старший лучник, перекрывая шум, — зачем тебе петь о том, что ты можешь увидеть воочию? Погляди на Фео. Она готова на многое и попискивает куда приятнее, чем твоя лютня!

— Да, Ю, — усмехнулась Фео, — я уж сумею тебе угодить! — Будучи в меру пухленькой и миловидной, эта женщина отличалась веселым нравом и недотрогой отнюдь не слыла. Ее мужу перевалило за пятьдесят, но он все еще хотел иметь сыновей и потому смотрел сквозь пальцы на шашни супруги. — Временами мужчине следует браться за что-нибудь более стоящее, чем рукоять его боевого меча.

Ее слова сопровождались одобрительным ревом гуляк, шутники тут же принялись строить предположения, за что, кроме веника и горшков, следует изредка браться и женщинам. Одна из острот была особенно уморительной, и Ю А невольно расхохотался.

— Ю, — шепнула Фео, подаваясь к нему. В темных глазах ее плавали призывные искры.

Выругавшись, капитан отшвырнул лютню и сгреб пышногрудую прачку в охапку. Под свист и гиканье окружающих Ю А вынес свою добычу во двор. Там, в темноте, чередой торопливых резких толчков бередя горячую женскую плоть, он попытался себя убедить, что его многоопытная партнерша куда привлекательнее угрюмой затворницы, томящейся в одиночестве наверху, и в момент бурного обоюдного извержения, похоже, достиг своей цели.

К тому времени, как в нижнем зале комендатуры появился одетый в черное человек, веселье уже угасло. Гуляки разбрелись кто куда, в углах помещения мирно посапывали пьянчуги, хватившие лишку. Поднявшись по лестнице к покоям Чи-Ю, Сен-Жермен в нерешительности остановился. Его свободное египетское одеяние плохо гармонировало с высокими византийскими сапогами, но он был обеспокоен не этим. Ему вдруг представилось, что позднему гостю тут вряд ли обрадуются, однако отступать не хотелось. Узкая кисть вскинулась и решительно постучала в местами вытертую до рыжины красную дверь.

— Кто? — прозвучал резкий вопрос.

— Ши Же-Мэн, — отозвался гость. — Вы хотели видеть меня.

— Это было в обед, — донеслось из-за двери. — Уже слишком поздно.

— Я не мог оставить лабораторию, — пояснил Сен-Жермен, несколько вуалируя истинную причину задержки. — В одном из тиглей шел сложный процесс. — Теперь можно было уйти, но он не двинулся с места.

В нижний зал вкатились три ополченца, крикливо требуя наполнить их чаши вином. Какой-то пьянчуга зашевелился и громко рыгнул, троица побежала к нему.

Дверь отворилась.

— Да заходите же! — прошипела Чи-Ю. — Не хватает, чтобы они вас увидели.

Сен-Жермен быстро шагнул в покои военачальницы и уже там спокойно сказал:

— Вам нечего опасаться. Сейчас мимо них можно провести и слона. Никто ничего не заметит.

Чи-Ю наморщила лоб.

— То-то и плохо. Я рада, что поставила у ворот надежных людей. Они, случись что, хотя бы поднимут тревогу, которая, впрочем, ничему не поможет. Мы совершенно небоеспособны.

Китаянка поежилась и поплотней запахнула свой тонкий халат. Проблеск молнии на мгновение затопил комнату призрачным светом.

— Мне следовало прийти раньше, — сказал Сен-Жермен, чтобы что-то сказать.

— Возможно, да, а возможно, и нет, — рассеянно пробормотала Чи-Ю, вслушиваясь в дальние рокоты грома. — Я весь вечер читала.

— Что-нибудь увлекательное?

Она указала на свиток, белеющий под бумажным настольным фонариком.

— Мо-Цзы.

— Мо-Цзы, — повторил он, исподволь наблюдая за ней, благо его собственное лицо оставалось в тени. — Мо-Цзы. Мыслитель, осмелившийся критиковать Канга Фу-Цзы, ненавидевший агрессивные войны. Что вы читали? Его трактат о вселенской любви? Или что-то другое?

Чи-Ю взглянула на него с изумлением:

— Вы знаете наших классиков?

— Разумеется, и не только. Вас это удивляет?

Сен-Жермен сделал шаг к столу. Свет фонариков наконец озарил его гладкий лоб и тонкий прямой нос с чуть искривленной горбинкой. Чи-Ю вспыхнула, заметив, что губы гостя кривятся в ироничной усмешке, и только тут осознала, что почти не одета.

— В инородцах — да.

Она принялась сворачивать свиток, потом, приостановившись, сказала:

— Я читала от том, как Мо-Цзы ходил по деревням, обучая простых селян приемам борьбы с наседавшими на них со всех сторон приспешниками мелкопоместных князьков, поглощенных междоусобными сварами. Мне казалось, что в его наставлениях я смогу отыскать что-то полезное и для нас.

— Ну и как? Отыскали?

— Очень немногое. Пригодное разве на то, чтобы дать занятие земледельцам.

Китаянка вздохнула, перевязывая свиток шелковой лентой, потом с некоторой заминкой спросила:

— Скажите все же, почему вы пришли так поздно?

— Я ведь уже говорил, что меня задержали дела. — Он улыбнулся. Неожиданно для себя и не вполне понимая чему. Тон китаянки был очень серьезен.

Убедившись, что свиток надежно свернут, Чи-Ю уложила его в футляр, который незамедлительно был помещен на высокий стеллаж. Ее вдруг охватило смущение, острое и беспричинное, словно в детстве, но смешанное с незнакомым доселе ощущением странного удовольствия. Китаянка переплела пальцы рук, затем с нарочитой непринужденностью разняла их.

— Ши Же-Мэн…

— Да?

Она отвернулась к окну.

— Скажите мне прямо. — Ее на миг ослепила молния, проскочившая сквозь облака. — Наша застава способна выдержать натиск монголов?

— Настоящий натиск? — спросил он сочувственно, испытывая огромнейшее желание погладить ее по щеке. — Боевой конницы, а не дозорных отрядов?

— Именно так. — Голос Чи-Ю потонул в грохоте грома.

— Гроза приближается, — сказал Сен-Жермен и, помолчав, уронил: — Нет, не способна. — Заметив, как дрогнули губы воительницы, он наклонился к ней через стол. — Вы спросили меня, я ответил. Или мне нужно было солгать?

— Нет, — выдохнула Чи-Ю, опускаясь на стул и охватывая руками колени. «Ты узнала то, что хотела узнать, — подумалось ей. — Ответ совпадает с твоей оценкой. Почему же в тебе сейчас все сотрясается от безысходной горечи и тоски?»

Словно прочтя ее мысли, инородец сказал:

— Не порицайте себя, дорогая. Трудно смотреть в лицо реальности, но это необходимо, если ты хочешь ее превозмочь. Утешьтесь, вы делаете все, что возможно, и куда лучше других. — Чи-Ю весьма удивилась бы, узнав что «другие» — это многие знаменитые полководцы разных стран и разных времен.

— Но этого мало! — возразила она. — Ши Же-Мэн, я попала в капкан, из которого выхода просто не вижу! Что мне делать? Отправить селян в горы? Но там их постепенно прикончат либо разбойники, либо зима. Велеть земледельцам бросить свой скарб и укрыться в Бей-Bo? Но и в Бей-Bo им жизни не будет. Они не знают ремесел, для них там нет места. Да и потом, кочевники все равно придут в города…

Крик пьяного за окном заставил Чи-Ю примолкнуть. Когда караульные утихомирили скандалиста, китаянка заговорила опять:

— Защищая свой дом, урожай или живность, человек не опустит оружие. А на чужой стороне за что ему умирать?

Бледный свет луны, выглянувшей из-за туч, выбелил смуглое лицо китаянки, делая его странно безжизненным.

— Чи-Ю, — спросил Сен-Жермен, — чего вы сейчас добиваетесь?

Она прикусила губу и прошептала:

— Не знаю.

— Хотите, я притворюсь, что все хорошо? Уймет ли это хотя бы на время вашу печаль?

Оглушительный удар грома расколол перевал, раскаты его заметались в долинах.

— Нет, не надо, — поморщилась Чи-Ю. — Притворство тут не поможет. — Она задумчиво глянула на луну, как на маяк, указующий спасительный путь. — Я провела всю свою жизнь среди военных. Такова уж моя судьба. Но мне по душе и звуки струн, а порой я зачитываюсь стихами. Иногда я сожалею, что вокруг меня так мало изящного. У вас же все по-другому. В грубом доме, где вы сейчас проживаете, столько по-настоящему красивых вещей…

— И что же? — насторожился Сен-Жермен.

Ему вдруг припомнилась жадная физиономия Хао Сай-Чу, тонкого, как оказалось, ценителя византийских мозаик. Он постарался скрыть свое раздражение, но Чи-Ю ощутила его.

— Я только хотела сказать, что вряд ли было разумно брать все это с собой. В путешествие, обещавшее сделаться неимоверно опасным. — Молнии, как будто бы в подтверждение ее слов, заметались в ночи, словно кавалерийские сабли. Китаянка вздрогнула и вопросительно посмотрела на собеседника. — К вам ведь пришли еще какие-то сундуки. Я видела, что в них, производя досмотр, и многому поразилась.

— Это все, что у меня осталось, — мрачно пробормотал Сен-Жермен. — Дом мой в Ло-Янге сожжен и разграблен.

Караульные за окном поднялись на крепостную стену. Свежий ветер трепал пламя их факелов.

— Ох! — воскликнула китаянка. — Я ничего об этом не знала. Простите. Но вы ведь находитесь на государственной службе и можете вытребовать компенсацию. Если хотите, я подготовлю бумаги…

— Нет.

Новый раскат грома оправдал воцарившееся молчание. Сен-Жермен не глядел на Чи-Ю. Как объяснить ей, что вещи — ничто в сравнении с другими утратами, оставляющими зарубки на сердце? Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть свою боль.

— Шинг сделали предложение, — заявила Чи-Ю, внезапно и неестественно громко, словно превозмогая неловкость.

Вот еще глупости! Что это с ней? Почему ей так неприятно говорить с ним об этом? Возможно, лишь потому, что он инородец? Да, так и есть, дело именно в том. Она лгала себе, ибо понимала причину своего замешательства.

— Неужели? — вежливо спросил Сен-Жермен.

— Как военачальнице, мне приходится вникать в частную жизнь своих подопечных, — пояснила она, не дождавшись других вопросов, и облегченно перевела дыхание, когда новая молния прорезала небеса.

— А как отнеслась к этому Шинг? — Он все еще не смотрел на Чи-Ю.

— С большой благосклонностью. Ведь жених — младший брат Ге, содержателя постоялого двора и харчевни. Оба они из долины Со-Ду. Это очень хорошая партия, Шинг не сыскать лучшей. Я дала разрешение на этот брак. — Чи-Ю поперхнулась и еле выговорила последнюю фразу, благословляя очередной громовый раскат, позволивший ей справиться с голосом. — Но если у вас есть какие-то возражения… — Она внезапно умолкла и с нарастающим раздражением посмотрела на чужака.

— Ее замужество не доставит мне никаких неудобств, — ровно сказал инородец.

— И все же мне не хотелось бы в чем-либо вас ущемлять. Я могла бы своей волей прислать к вам другую служанку, однако вы тут живете довольно давно и можете сделать свой выбор сами. Женщин в Мао-Та предостаточно, вам нужно лишь на кого-нибудь указать. — Чи-Ю уже сожалела, что завела этот разговор. День-другой инородец мог бы и поскучать, ничего бы с ним не случилось.

— Вот как? — Сен-Жермен повернулся и произнес со спокойным достоинством: — Младший брат почтительно благодарит свою старшую сестру за заботу.

Она сморгнула, застигнутая врасплох, затем прыснула, как девчонка, и звонко расхохоталась:

— Старшую сестру? Ну и ну! Вот, значит, как вы рассудили?

Отсмеявшись, молодая женщина вдруг ощутила, что натянутость в ней исчезает. Она поднялась и, с новым интересом разглядывая странного чужака, спросила:

— Есть ли здесь женщина, которая нравится вам?

— Конечно, — принял он вызов, краем глаза заметив, что из ночных облаков вырвалась горизонтальная молния. На дальних склонах хребта загорелась трава. — И вы, Чи-Ю, ее знаете. — Сен-Жермен протянул ей руку. — Но кто мне ответит, захочет ли эта особа довериться мне?

То ли гром поглотил слова китаянки, то ли она ничего не решилась сказать, однако руки — мужская и женская — соединились над черной лаковой гладью стола, в которой плясали серебряные зигзаги. Молчание длилось какое-то время, потом Сен-Жермен счел возможным заговорить:

— И вы в Ло-Янге искали отнюдь не меня, и я согласился поехать сюда вовсе не в поисках романтических или иных приключений. Вам требовалось хоть кого-то к себе залучить, а мне посоветовали покинуть столицу. Уже одно то, что дом мой впоследствии разгромила беснующаяся толпа, непреложно показывает, что совет был разумным. Но теперь у меня появились и иные причины не сожалеть о том, что ушло. — Он внимательно посмотрел на Чи-Ю. — Полагаю, они вам известны.

— О! — выдохнула Чи-Ю, не отнимая руки, лежащей на узкой мужской ладони. «Странно, — подумалось ей, — неужели он совершенно не чувствует, что я вся горю?» — Но, — попыталась слукавить она, почти теряя дыхание, — имя… Вы не назвали мне имя вашей избранницы. Или это секрет?

— Что ж, я отвечу. — Темные магнетические глаза, в которых тонула Чи-Ю, сузились и опять распахнулись. — Из всех обитательниц Мао-Та, из всех женщин вашей империи и подлунного мира я, не колеблясь, выбрал бы вас, Тьен Чи-Ю, если бы… если бы вы мне позволили это.

— Но…

Дождевые капли застучали по подоконнику, и молодая женщина возблагодарила хлынувший ливень. Он дал ей повод сбежать от мучителя — к мокрым стеклам, к запорам. Только закрыв все ставни, задвинув щеколды и накинув все мыслимые крючки, она осознала свою оплошность, ибо сама себя сделала заложницей ситуации, отгородившись от внешнего мира и оставшись один на один с этим поразительным человеком, в чью власть ее предательски отдавали подслеповато помаргивавшие огоньки комнатных фонарей. Это была ловушка, захлопнутая колдовским стечением обстоятельств, это было безудержное скольжение к бездне, которому уже не могли помешать ни шумы разыгравшейся бури, ни приглушенные крики зазевавшихся стражников и пьянчуг.

— Но я ведь военачальница, — возразила она наконец.

— И что же? — осведомился чужак, приближаясь. В своих странных одеждах он походил на наследного принца какой-то неведомой, лежащей чуть ли не за пределами мира страны.

— Шинг говорила мне… — прошептала Чи-Ю, и чужак, вскинув голову, замер. — Шинг говорила о странных вещах. Как будет со мной? Так же или по-иному?

В темных больших глазах инородца колыхнулась печаль.

— Вы хотите спросить, возьму ли я вас как мужчина? Нет, не возьму. Это несвойственно… нашей натуре. Мы тяготеем к другим формам любовной игры. Шинг в этой области, правда, практически ничего не сумела изведать. Вы же, мне думается, могли бы пойти много дальше, но… если вам этот разговор неприятен, скажите лишь слово. Обещаю, я тут же уйду.

— Вовсе не неприятен, — пробормотала она. — Я слышала об аскетизме алхимиков, отдающих все свои силы работе, и ничего недостойного в этом не нахожу. Я знаю также, что некоторые ученые себя даже оскопляют. Это и впрямь, если вдуматься, несколько неприятно. Но вы ведь, кажется, не скопец?

— Не скопец, — уронил он сухо, — однако алхимия тут ни при чем.

— Тогда в чем же дело? Говорят, черные монахи, пришедшие с Запада, проповедуют плотское воздержание. Вы всегда носите черное. Вас что, связывает обет?

Дождь стучал все настойчивей, гром крушил Мао-Та. Все факелы, подумал рассеянно Сен-Жермен, наверняка погасли.

— Я не монах.

Самым разумным было бы отступить, чтобы все оставалось как есть. И позволить Чи-Ю выбрать ему другую служанку. Он поднес руку к горлу, комкая полураспахнутый ворот. Испарины не было, но волнение не давало дышать.

— Тогда объяснитесь.

К чему эти объяснения? Он оскорблен, он сейчас уйдет, а она вновь останется в одиночестве. И проведет бессонную ночь, извиваясь на жестком ложе. Внезапно и совершенно неожиданно для себя Чи-Ю осознала, как велико в ней желание его удержать.

Взгляд чужака был мрачен.

— В каком-то смысле я не совсем человек. Я тень, крадущаяся в ночи и не дающая спящим покоя.

— Тень? — повторила она, не способная воспринимать что-либо всерьез. — Пыо?

Сен-Жермен отрицательно мотнул головой.

— Не вполне, — осторожно ответил он, пристально наблюдая за китаянкой. Что она сделает? Ужаснется? Рассердится? Закричит? — Шинг говорила вам о деталях?

— Вы имеете в виду кровь? — Он кивнул. — Шинг утверждает, что это приятно.

— Но вы в том сомневаетесь, да? — От напряжения у него заломило в глазах.

Чи-Ю помолчала, потом, тщательно подбирая слова, сказала:

— Мне уже двадцать четыре, а я все еще девственна, Ши Же-Мэн. Хорошо это или плохо, не знаю. Отец не сумел найти своей дочери жениха, а теперь время ушло. Но мне все-таки хочется узнать наконец, каково же оно — это пресловутое плотское наслаждение. И стоит ли оно тех усилий, какие затрачивают в его поисках люди?

— Плотское наслаждение? — Сен-Жермен протянул руку и положил ее девушке на плечо. — Успокойтесь, Чи-Ю. Я смогу доставлять его вам в любой для вас мыслимой мере. Но… плох земледелец, готовящий закрома лишь для части созревшего урожая.

Чи-Ю ощутила, как что-то сладостное екнуло в ней и широкой жаркой волной разошлось по всему телу. Она, подобно большинству девушек Поднебесной, достаточно хорошо представляла себе, что происходит между женщиной и мужчиной в постели, но никогда еще не подходила к этой грани так близко. Волнение не давало ей говорить.

— На… на что это вы намекаете?

Глаза его странно блеснули.

— Существует еще и любовь.

— Любовь?! — возмутилась Чи-Ю — Я не какая-нибудь блудница.

— Ну разумеется, — прошептал Сен-Жермен, наклоняясь.

И чуть было не отшатнулся, настолько голодным и обжигающим был ее поцелуй. В последнее десятилетие он привык к услужливым, но безответным партнершам. И искренне изумился порыву Чи-Ю, в котором угадывался огонь, присущий лишь подлинной страсти.

— Ши Же-Мэн, — вздохнула она, прижимаясь к нему и сама себе удивляясь.

В детстве ей доводилось слышать немало историй о влюбчивых потаскушках. Эти дурочки ни с того ни с сего вдруг начинали сохнуть по своим же клиентам, переставая взимать с избранников плату. Потом они принимали яд, топились или прыгали в пропасть, узнав, что возлюбленные им неверны. Слушая эти россказни, перемежаемые слезливыми вздохами отцовских наложниц, маленькая Чи-Ю втайне клялась, что уж она-то себе ничего подобного не позволит. Любовь — глупое и бесполезное чувство. Куда важнее супружеская привязанность, служащая интересам империи и семьи. И вот теперь дерзкие пальцы какого-то инородца развязывают пояс ее халата, а она льнет к нему всем телом, не пытаясь сопротивляться или бежать.

— Что вы собираетесь делать?

В вопросе звучал сладкий ужас. Пыо, как утверждали легенды, были порождением мрака и, чтобы терзать живущих, вселялись в тела мертвецов. Однако от чужака вовсе не веяло чем-либо замогильным. Наоборот, весь он словно лучился энергией, волны которой захлестывали и Чи-Ю.

— Что вы собираетесь делать?

— Это, — шепнул Сен-Жермен, раздвигая ей бедра коленом.

— Ши Же-Мэн! — Вскрик походил на мучительный стон.

— И это.

Он поднял ее на руки и понес через комнату к узкой тахте. Она засмеялась, когда из волос ее на пол посыпались шпильки.

— И это.

Он возбуждал ее осторожно, переходя от натиска к отступлению, позволяя ей свыкнуться с перепадами ощущений и уловить их ритм. Ее сердце стучало так бешено, словно хотело выскочить из груди. Прошла целая вечность, прежде чем войска неторопливого завоевателя подтянулись к сокровенной лощине, которую никто из защитников уже не хотел охранять.

— А теперь — это.

Горло Чи-Ю дрогнуло, но короткий ожог слился с каскадом длительных упоительных содроганий. И сколько их было в эту бесконечную ночь, она не смогла бы сказать.

* * *

Прошение окружного судьи By Синг-Ая, доставленное в канцелярию Трона Дракона весьма влиятельным, но не пожелавшим открыть свое имя лицом.

Праздник Великой Жары, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла.

К Непревзойденному Каллиграфу Пунцовой Кисти с величайшим смирением обращается в высшей степени жалкая личность, незаслуженно удостоенная звания главного судьи округа Шу-Р, прежде успевшая послужить в магистрате Ши-Яна, а чуть позже Тай-Лона, благоволением неба принадлежащая к славному роду By и глубоко чтящая своих предков.

Несравненный Каллиграф Пунцовой Кисти, возможно, весьма удивится тому, что столь мизерная персона осмеливается беспокоить лично его, вместо того чтобы надлежащим порядком обратиться сначала к чиновникам соответственных министерств. Ничтожная личность пытается заверить Сына Небес в том, что, не будь ее надобность неодолимой, она никогда не осмелилась бы зайти столь далеко.

Округ Шу-Р с весны донимают монголы, и нет никаких признаков, что положение переменится вплоть до глубокой зимы, когда обильные снегопады завалят дороги в горах. Два с лишним года назад боевая конница презренного Тэмучжина сожгла столицу нашего округа, с тех пор ненасытный враг продолжает разбойничать в наших краях, разорив уже более семидесяти деревень. Конечно, такие селения — ничто в сравнении с крупными городами, но недостойная личность смеет заметить, что и малые земледельцы столь же преданы Трону Дракона, как, например, жители вероломно захваченного Пекина, а их страдания не менее велики.

Наш округ делал попытки подступиться к кругам, обладающим властью. Чрезвычайно прискорбно, что ни у одной вельможной персоны не нашлось времени выслушать военачальницу Тьен. Хотя сложившаяся обстановка требует уделять больше внимания северным областям государства, складывается впечатление, что некоторые чиновники не дают себе труда осознать, сколько бед принесет стране враг, прорвав наши западные границы. Ничтожная личность отнюдь не пытается кого-либо обвинить. Она желает лишь выразить убеждение, что беспристрастную оценку событиям способен дать лишь тот, чье мнение созвучно с волей небес.

Наш округ отчаянно нуждается в военной поддержке, ибо силы ополчения тают. Монголы способны нас подавить одним лишь числом. Крепость с сотней защитников не устоит против шести сотен конников, и нам весьма на руку то, что кочевники пока не сбиваются в такие отряды. Но все равно — урон от набегов велик. Враги жгут деревни, рубят людей, топчут посевы. Наши бойцы доблестно с ними бьются, однако не могут унять. Дело тут совсем не в отсутствии боевых навыков или выучки, нас просто мало и мал наш арсенал.

Застава военачальника Шао Чинг-По на перевале Ци-Гай была атакована дважды. Шао отбил варваров, но опасается, что не сумеет отразить третий натиск, ибо ему не хватает стрел для луков и арбалетов, а также копий и наконечников к ним. Правда, он запасся бочками со смолой и надеется их применить, когда враги подойдут достаточно близко. Однако теперь у него под рукой всего тридцать два ополченца и восемь плохо вооруженных селян. Шао обращался к Тану Манг-Фа, командиру крепости Шуи-Ло, с просьбой прислать ему подкрепление, но тот заявил, что не может выделить ни одного человека. Кончилось тем, что военачальница Тьен Чи-Ю послала Шао несколько колчанов со стрелами и двенадцать кольчуг, но в людях у нее тоже большая нехватка. Впрочем, она обещала по первому же сигналу отправить на помощь соседу отряд верховых.

Военачальник Канг сообщил трибуналу, что понес большие потери и вооружает селян, хотя он и не уверен в полезности этой затеи. Военачальник Хуа также потерял в поисковых вылазках сорок бойцов, он подозревает, что в наших горах завелись предатели, служащие монголам. Чтобы их выловить и, согласно указу Искуснейшего Каллиграфа, истребить, надобны люди, а их у нас нет. Как нет и достаточных запасов еды. Ополченцы военачальника Су уже голодают. Урожай был хорошим, но он гниет на полях. Крепости не имеют возможности охранять все хозяйства, а женщины не соглашаются выходить на работы без караула, ибо наслышаны о жестокостях варваров, с особой свирепостью и ненасытностью терзающих женскую плоть.

Исходя из всего вышесказанного, ничтожнейшая персона с чрезвычайным смирением просит Солнцеподобного Сына Небес снизойти к отчаянному положению округа Шу-Р и прислать туда регулярное войско, способное обратить в бегство презренную конницу Тэмучжина, в противном случае нам ничего не останется, как готовиться к гибели от рук беспощадных врагов.

Бей-Bo, временный центр округа Шу-Р.

Начертано в глубочайшей покорности воле Наместника Неба на Троне Дракона главным судьей округа Шу-Р.

Родовое имя By, личное — Синг-Ай, что заверяется личной печатью.

ГЛАВА 9

Двоих монгольских лазутчиков, пойманных накануне, повесили близ Мао-Та. Кожа, свисавшая лентами с окровавленных тел, походила на нищенские лохмотья.

— Не стоило их убивать. — Ю А сердито глянул на чужака. — Им следовало воздать по заслугам.

— С ними покончили лишь тогда, когда они потеряли способность что-либо чувствовать. — Сен-Жермен говорил тихо, стараясь не привлекать внимания конников, въезжающих в крепость. — Эти люди свое получили. — Он вдруг ощутил усталость и сунул руки за франкский кожаный пояс. — А часом раньше или часом позже, не все ли равно?

— Конечно! — усмехнулся Ю А. — Ведь захватчики жгут не твою землю. Легко сохранять спокойствие тому, кто никогда не слышат, как кричат его близкие, пытаясь выбраться из огня…

— Я слышал, — нахмурился Сен-Жермен. — И не единожды. Оставим это и разойдемся.

Однако отделаться от Ю А было не так-то легко.

— Я вижу, приход монголов тебя не очень пугает. Ты тут же переметнешься на сторону варваров, предложив им свои услуги. Не говори, что это не так, ибо никто не упустит возможности отдалить свою гибель, если ему предоставят хоть какой-нибудь шанс. — Капитан издевательски ухмыльнулся.

— Вряд ли мне его предоставят. Так же как вам или кому-то еще в Мао-Та. — Сен-Жермен не боялся истинной смерти. И все же частенько задумывался, какой она будет и что он в ее преддверии ощутит.

— Откуда нам знать, как с тобой повернется?

— Обратитесь к гадалкам, — предложил Сен-Жермен, с неудовольствием отмечая, что несколько дюжих малых слушают их разговор.

— А ты еще и дерзишь?! И, кажется, ничуть не смущаешься тем, что в тебе усомнились?! — Глаза Ю А угрожающе вспыхнули. Он явно задался целью разозлить чужака.

— Не думаю, что мое смущение что-то изменит, — сухо сказал Сен-Жермен, поворачиваясь, чтобы уйти. Но тут Ю А ухватил его за плечо.

— Ты не уйдешь, инородец!

Сен-Жермен остановился.

— Капитан, уберите руку. — Голос его был спокоен и поразительно тверд.

— Не уберу, пока не получу объяснений. — Ю А хохотнул и рывком попытался повернуть чужеземца к себе. Тот даже не шелохнулся.

— Уберите руку.

Офицер ополчения побледнел. Недвижность сухощавой фигуры противника привела его в замешательство, ибо рывок был силен.

— Ты мне не ответил!

— И не отвечу, поскольку не имею желания длить этот вздор.

Молнии, проскочившие в темных глазах инородца, заставили ополченцев попятиться, однако Ю А, не почуяв угрозы, продолжал удерживать чужака.

Один из спешившихся верховых шагнул было к своему капитану, чтобы предупредить того об опасности, но был остановлен раздраженным жестом Ю А.

— Ты забываешься, жалкий алхимик! Пока что здесь командую я! И имею полное право задавать вопросы ничтожеству, сравнимому в своей неприглядности лишь с черепашьим дерьмом, какое не станут клевать и вороны.

— В последний раз говорю, отпустите меня.

— Ты хочешь уйти? — ухмыльнулся Ю А. — А я полагаю, что тебе придется…

Он не закончил фразу, ибо локоть строптивого чужеземца вонзился в его подреберье. Раздался глухой звук, Ю А пошатнулся и, взмахивая руками, попытался вздохнуть.

Сен-Жермен двинулся прочь. Ополченцы остолбенели. Чужак уходил, он уже поворачивал за угол, когда ему в спину врезался кусок кирпича.

Ю А с искаженным от гнева лицом большими прыжками несся к комендатуре, вздымая над головой длинное лезвие боевого копья, очевидно выхваченное из груды недавно откованных заготовок.

— Ты! — выдохнул офицер и ударил. Лезвие коротко свистнуло, но не задело врага.

— Он не в себе, — громко сказал Сен-Жермен, надеясь, что кто-нибудь из бойцов попытается урезонить своего командира.

— Я вижу тебя насквозь! — пропыхтел капитан, делая новый замах. — Ты с помощью колдовства сумел обольстить нашу военачальницу, ты лишил ее собственной воли! — Черное лезвие опустилось, чиркнув по камням мостовой, из которых брызнули искры. — Ты убедил ее вырыть эту канаву! Ты настроил ее против нас! Ты превратил ее в безмозглую куклу! — Офицер наступал, он был уже шагах в десяти, кончик его оружия опасно подрагивал. Прекрасная сталь, подумал про себя Сен-Жермен. Последняя варка была, похоже, удачной.

— Ю А, — произнес он, расстегивая свой кожаный пояс и забирая его концы в кулаки, — если тебе так уж хочется с кем-то сцепиться, ступай за ворота, к врагам, и задай им хорошую трепку. Глупо затевать свару здесь. — Ему едва удалось увернуться от нового бешеного наскока.

— Трус! Подлый изменник! — Лезвие взвилось в воздух. Острие его угодило в булыжник, чуть прихватив рубчик византийского сапога. Ю А, злорадно оскалившись, подступал к инородцу.

Говорить что-либо было уже бесполезно. Сен-Жермен приготовился к схватке.

— Пес! — крикнул Ю А.

Сталь снова свистнула, Сен-Жермен разжал левый кулак, и усеянная металлическими заклепками кожа обвилась вокруг грозного лезвия. Мгновение — и оно с громким звоном покатилось по мостовой. Ю А взвыл, поминая всех демонов Поднебесной, Сен-Жермен поймал конец пояса и вновь намотал его на левую кисть.

Капитан ополченцев замер, обдумывая, как быть. Чужак уже немолод и вряд ли продержится долго. Он непременно выдохнется, если его как следует погонять.

Подбирая оружие, офицер опять улыбался.

Толпа зевак между тем все росла. Кто-то уже предлагал делать на победителя ставки. Ополченцы постарше зашикали на смутьяна, молодежь полезла в карманы.

— Он будет моим еще до заката, — засмеялся Ю А.

Сен-Жермен стал раскручивать пояс, помогая его вращению левой рукой. Тот, загудев, превратился в сплошное облако, напоминавшее щит.

Ю А в изумлении замер. Он неплохо владел приемами ближнего боя, но такой способ защиты поставил его в тупик. Капитан поднял лезвие над головой и сделал несколько проверочных выпадов. Самый неосторожный из них зацепил мерцающую завесу, что чуть не вывихнуло нападавшему кисть.

Офицер стал действовать более осмотрительно, обходя вокруг инородца. Бреши в защите не обнаруживалось, однако такая тактика должна была измотать чужака.

Ополченцы неодобрительно заворчали. Сделав ставки, они потеряли интерес к самому зрелищу, им теперь был важен лишь результат. Но караульные, отошедшие от ворот, думали по-другому. Следить за схваткой куда приятнее, чем пялиться в знойную даль.

— Ну, иди же, иди же ко мне! — манил капитан, однако чужак был увертлив. Сталь явно проигрывала ремню, и Ю А принялся озираться по сторонам. Чтобы не потерять лицо в глазах своих же солдат, ему требовалось как минимум поставить противника на колени.

Сен-Жермен вскинул пояс, и тяжелая пряжка чуть было не рассекла щеку китайца. Сталь сшиблась с заклепками, лезвие пики мотнулось влево, увлекая за собой и Ю А.

Одуревший от неудач капитан клюнул носом, и в глаза ему бросилось донце бочонка, сплошь усыпанное металлическими шипами и насаженное на толстую рукоять. Самоделка могла служить как щитом, так и тараном. Завладев ей, Ю А внутренне возликовал. Сен-Жермен, отшвырнув в сторону пояс, попятился, против такого оружия выстоять он не мог.

— Трус! Трус! — издевался Ю А, наступая. — Ну, взгляни, взгляни же на это, инородец, ничтожество, дрянь!

Сен-Жермен молчал, выжидая. Издевки не задевали его. В отступлении нет никакого бесчестья, война — это не только натиск, но и маневр. Однако Ю А наседал, становясь все наглее.

— Эй, черепашья подстилка! Хочешь попробовать эти штучки на вкус? — Капитан покрутил донце в руках, шипы засверкали. — Сейчас мои маленькие приятели расцелуют тебя!

Двор не мостили давно, булыжники расшатались. Сен-Жермен отступал с большой осторожностью и облегченно вздохнул лишь тогда, когда солнце оказалось у него за спиной. Он стал петлять, бросаясь из сторону в сторону, заставляя Ю А всякий раз подаваться вперед.

Ополченцы криками попытались остеречь своего командира, но тот их не слышал. Схватка близилась к завершению, он кинулся на противника с намерением нанести ему последний удар.

Сен-Жермен, словно бы оступившись, стал падать к ногам ликующего врага, однако маневр был обманным. По толпе ополченцев пронесся разочарованный вздох. Ухватив их командира за пояс, чужак неожиданно выпрямился и перебросил Ю А через себя. Падение тяжелого тела сопроводил отвратительный хруст. Сен-Жермен обернулся и замер на месте. В ворота, оставшиеся без охраны, въезжал конный отряд.

— Что тут происходит? — негромко спросила Чи-Ю, направляя свою кобылку к толпе. Правая рука ее лежала на рукояти меча, левая удерживала поводья. — Кто может мне объяснить?

Старший охранник бросился к морде гнедой, дотронулся до уздечки.

— Здесь вспыхнула ссора.

— Это я поняла и сама, — сухо парировала китаянка.

— Я испугался, что она может перерасти в нечто серьезное, — залебезил караульный, пытаясь схитрить, — и потому велел моим людям…

— Оставить свой пост? — вкрадчиво осведомилась Чи-Ю. — А что бы случилось, если бы на Мао-Та напали монголы? Ты об этом подумал? Разумеется, нет! — Она оглядела остальных ополченцев. — А вы-то куда смотрели? Какое затмение накатило на вас? — Кивком головы военачальница подозвала к себе пару конников из своего отряда. — Выясните, кто находился здесь. Я хочу знать имя каждого человека. Представьте мне список к закату! — Яростный голос ее едва не сорвался на крик.

— Достойная военачальница не должна нас строго судить! — Охранник отчаянно трусил и все же хотел оправдаться. — Ведь ссора двоих могла спровоцировать общую драку!

— Замолчи, — уронила Чи-Ю. — Линг, будь любезен, взгляни, что там у нас с капитаном?

Ополченец, к которому она обратилась, стрелой метнулся к Ю А. Тот, когда его повернули, разразился визгливой бранью.

— У него сломана нога, — доложил Линг поспешно. — Остальное — царапины и синяки. Нет, — спохватился он вдруг, — еще сломана и ключица.

— Он, только он во всем виноват, инородец, шакал! — крикнул Ю А, и лицо его исказилось от боли.

Чи-Ю огладила лошадь, которой, казалось, передалась часть ее напряжения. Гнедая нервно стригла ушами и пританцовывала на месте, грызя удила.

— Ладно. Кто начал первым?

По толпе пошло бормотание. У каждого из наблюдателей имелась своя версия происшедшего. Ю А подначивал инородца, и тот накинулся на него. Нет, это Ю А накинулся на чужака, когда тот довел его до безумия. Нет-нет, капитана околдовали и вынудили сражаться. Чужак хотел убить капитана. Ю А еще повезло, что он остался в живых.

— Последнее справедливо, — спокойно заметил седой ветеран, дотоле молчавший. — Если бы военачальница видела, как он летел…

— Я видела. И весьма многое. — Чи-Ю спешилась, бросив поводья ближайшему конюху. Тот повел кобылицу в стойло, несказанно счастливый тем, что ему представился случай избежать заслуженной взбучки.

Ю А умудрился сесть и громко стонал, с трудом втягивая в легкие воздух. Грудь злополучного капитана была окровавлена, обломки ключицы ходили вверх-вниз, доставляя ему непрекращающиеся мучения. Движеньем бровей он пытался указывать на Сен-Жермена, но глядел на Чи-Ю.

— Пес! Гнусное отродье шакала! Вот он каков — твой чужак!

Чи-Ю с бесстрастным, но бледным от внутреннего разлада лицом подошла к своему офицеру.

— Немедленно замолчи, — приказала она, хотя и понимала, что дело зашло чересчур далеко. Одернуть Ю А следовало бы много раньше. Ей ведь было известно, как он относится к ней. Капитан вожделел ее и не делал из этого тайны. Его притязания втайне даже льстили Чи-Ю, а внешне… а внешне она предпочитала не замечать их. Это было, как оказалось, не очень разумно, ибо воздыхатель занесся и возомнил, что имеет на собственную начальницу какие-то там особенные права.

— Знай, что отсюда тебя уберут. Не мешкая, прямо сейчас, не дожидаясь, когда твои кости срастутся. Мао-Та в отчаянном положении, и каждый больной тут обуза. Ты сам себе выбрал этот удел.

Чи-Ю помолчала и повернулась, чтобы уйти.

— Шлюха! — прошипел вслед ей Ю А.

И тут же вскрикнул от боли. Меч военачальницы, птицей взмыв в воздух, плашмя полоснул его по лицу.

— Никто не смеет меня судить независимо от того, нравится или нет вам мое поведение! — Щеки женщины запылали, от ее напускного бесстрастия не осталось и следа. — Я здесь командую, зарубите себе на носу! Если мне вздумается взять в свою спальню хромого верблюда, вы это примете, ибо я так хочу. Всем ли все ясно? — Она взмахнула клинком и обвела присутствующих изучающим взглядом.

— Ты околдована! — всхлипнул Ю А, слизывая с рассеченной губы кровавую пену.

— Тут нет колдунов, — пробормотала Чи-Ю, чувствуя непонятное облегчение. — Линг, проследи, чтобы ему вправили кости и наложили лубки. — Вогнав меч в ножны, военачальница пересекла двор и подошла к неподвижно стоявшему инородцу.

— У меня есть лекарства, способные унимать боль, — негромко сказал Сен-Жермен. — Послать что-нибудь в лазарет?

— Нет, это неправильно истолкуют. Все посчитают, что вы перетрусили и пытаетесь задобрить врага. — Ее глаза потеплели, потом в них блеснула тревога. — С вами хоть все в порядке? Он не поранил вас?

— Это не так-то легко, — сказал Сен-Жермен. — Сожалею, что дело дошло до такого. — Оглядев переминавшихся с ноги на ногу ополченцев, он продолжил: — Вы уверены, что выбираете в разговорах со мной правильный тон? Ведь ваши люди отнюдь не слепцы.

Чи-Ю усмехнулась и с нарочитой медлительностью положила руку ему на плечо.

— Пустое. Им и так все известно. И довольно давно.

Сен-Жермен, потрясенный величием этого жеста, склонил голову и прошептал:

— Благодарю всех забытых богов за то, что они позволили вам сделаться тем, что вы есть, а не третьей женой какого-нибудь мандарина, впустую растрачивающей на дом и хозяйство свой ум и талант.

Чи-Ю вскинула брови.

— Такое могло бы произойти, получись мои братья… удачными. Да, мне тоже, пожалуй, следует возблагодарить ваших забытых богов. — Она оглянулась через плечо — на ополченцев, подсовывающих под Ю А широкую доску.

Линг, поймав начальственный взгляд, засуетился и выронил свой угол доски; скользкая древесина поползла и из рук других добровольных носильщиков. Грохнувшись оземь, раненый завопил, его кинулись поднимать, подняли, но на булыжниках что-то осталось.

Линг наклонился, однако отдернул руку и побежал к Чи-Ю.

— Из поясной сумки Ю А кое-что выпало, — доложил он, явно волнуясь.

— Неужели, — недовольно скривилась Чи-Ю, не имея желания возвращаться к больному вопросу. — И что же?

Один из ополченцев нагнулся.

— Деньги, я думаю. Целая связка монет.

Услышав это, Ю А закричал:

— Она не моя!

— С каких это пор капитан ополчения отказывается от денег? — пробормотала Чи-Ю, приближаясь к виновникам досадной заминки. — Ого! Сколько их тут! Дайте-ка я посчитаю.

Ей протянули кожаный шнур, унизанный разнородными металлическими кружками.

— Это мой выигрыш. Я недавно играл, — заявил внезапно Ю А.

— Но ведь ты только что говорил совершенно другое, — напомнила военачальница, разглядывая монеты.

По тому, как сгорбилась маленькая китаянка, как безвольно поникли ее плечи, Сен-Жермен понял, что она чем-то расстроена, и счел возможным к ней подойти.

— Что это? — спросил он сочувственным тоном.

Она поперхнулась от злости и унижения.

— Монгольские деньги.

— Я выиграл их! — воскликнул Ю А.

— Когда? Где? — Чи-Ю знаком велела носильщикам опустить пострадавшего на землю.

— Не помню, — сказал капитан и заулыбался словно помешанный, облизывая дрожащие губы.

— Столько денег, а ты не помнишь? — Чи-Ю потрясла увесистой связкой. — Разве о таком выигрыше можно забыть? Тут есть и бронза, и медь, но серебра все-таки больше. — Она посмотрела на подчиненных, те опускали глаза. — Ю А, где ты их взял?

— Я их выиграл, выиграл! — взвыл офицер, громко и часто икая.

— Но почему-то не помнишь, когда это было, хотя серебро еще даже не потускнело. — Монеты вновь тоненько зазвенели, подпрыгивая на узкой ладони. — Где можно взять монгольские деньги, если у нас они не в ходу?

Двое бойцов из отряда Ю А принялись что-то путано объяснять, но их быстро угомонили соседи. Раненый опустился на доску и замер, прикрыв глаза.

— Ши Же-Мэн, — задумчиво спросила Чи-Ю, перебирая монеты. — Как бы вы поступили сейчас?

— С Ю А?

Встречный вопрос был задан, чтобы оттянуть неизбежное. Сен-Жермен понимал, что любое его решение лишь увеличит разрыв между ним и защитниками Мао-Та, но он также отчетливо сознавал, что Чи-Ю не имеет права замять случившееся и что ей сейчас крайне необходима поддержка.

— Я бы его обыскал.

Чи-Ю резко кивнула.

— Обыщите его, — приказала она носильщикам и отвернулась, чтобы не смотреть на постыдный процесс.

Ю А изрыгал проклятия, но они звучали все глуше. Одежду с него срывали с брезгливой поспешностью, и первый мужчина заставы увядал на глазах. Щеки его ввалились, лицо посерело, разум мутился от боли в разбитых костях.

Линг стянул с капитана обмотки. В них что-то белело. Он вопросительно взглянул на Чи-Ю.

— Тут какой-то листок.

— Дай его мне.

Военачальница развернула бумагу, и по спине ее пробежал холодок. Это был небрежно выполненный чертеж укрепления, две жирные линии указывали, как подобраться к нему. Непроизвольно ее пальцы сжались и смяли предательский план.

— Что это? — тихо спросил Сен-Жермен.

У нее хватило сил лишь на то, чтобы протянуть ему скомканное свидетельство черной измены. Лицо Чи-Ю застыло, как маска, она не могла говорить.

— Надеюсь, это единственный документ, который вы подготовили для монголов? — Сен-Жермен говорил очень ровно и словно бы равнодушно, казалось, совсем не заботясь, слышит его Ю А или нет. Носок его сапога задел перебитую ногу предателя. — Вам, право, не стоит молчать.

— Осквернитель гробниц своих предков! — брызжа слюной, взвизгнул Ю А и затих.

— Я жду ответа.

Прошло какое-то время, и носок византийского сапога снова пришел в движение.

— Покрыватель свиней! — корчась от боли, простонал капитан. — Останови его, Тьен!

Чи-Ю даже не повернулась.

— Ты должен благодарить небо, что с тобой разбирается Ши Же-Мэн. На его месте я бы размозжила тебе и здоровую ногу.

Лежащего офицера тревожили еще трижды, однако безрезультатно. Ю А заходился от боли и нес какую-то чушь.

— Думаю, мы ничего не добьемся, — сказал наконец Сен-Жермен. — Раны его опять кровоточат, и… — Он неопределенно махнул рукой, чувствуя неодолимое отвращение как к тому, чем ему только что пришлось заниматься, так и к себе самому.

Ополченцы убито молчали. Капитана любили, капитаном гордились, и чудовищность происшедшего не укладывалась в их головах.

— Да, — кивнула Чи-Ю. — Этот путь никуда не ведет. — Она резко хлопнула в ладоши. — Приведите Ки-Джая.

По толпе ополченцев пронесся ропот: Ки-Джай был палачом.

Третье тело повисло на дереве близ Мао-Та еще до заката, являя собой молчаливое предостережение монгольским лазутчикам и шпионам.

* * *

Отчет военачальника крепости Шуи-Ло Тана Манг-Фа главному судье округа Шу-Р By Синг-Аю.

Четвертый день праздника бога Огня, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла.

Сегодня до крепости Шуи-Ло дошла весть, в которой военачальник Канг Же сообщает военачальнику Тану Манг-Фа о том, что на его земли напали монголы. Нет сомнений, что в настоящий момент все хозяйства, вверенные защите Канга Же, либо пылают, либо уже догорели. Враги безжалостно убивают селян, спасаются от них только те, кто знает горные тропы.

Военачальник Канг пожелал предупредить всех жителей округа Шу-Р, что силы кочевников неимоверны и что варвары намереваются захватить всю территорию нашего края еще до сезона дождей, весьма затрудняющих передвижение конников Тэмучжина.

Посыльный, доставивший в Шуи-Ло столь печальную весть, вскоре истек кровью и испустил дух, однако перед кончиной он все же успел сообщить военачальнику Тану, что видел воочию, как военачальник Канг Же, пронзенный множеством вражеских пик, пал под копыта монгольских коней и тут же был ими растоптан.

Военачальник Тан, в свою очередь, сообщает главному окружному судье By Синг-Аю, что, кроме этого нарочного, никто из земель военачальника Канга не добирался до крепости Шуи-Ло.

Начертано писцом Хсо-Ю и заверено личной печатью военачальника Тана Манг-Фа.

ГЛАВА 10

В укреплении Мао-Та царила непривычная тишина. Все факелы были потушены, караульные, охранявшие стены, перекликались лишь шепотом, молчали даже казармы, погруженные в темноту.

Чи-Ю беспокойно расхаживала по своему кабинету. Скудный свет бледного полумесяца, проникавший в раскрытые окна, чуть приглушался тенями набегающих облаков. Военачальница выглянула во двор и улыбнулась, заметив там человека в черном. Она махнула рукой, показывая, что ему следует подняться наверх. И вдруг осознала, чего целый день ждала. Свидания с ним, о небо, свидания с ним! Молодой китаянке понадобилось огромное волевое усилие, чтобы не броситься к двери и не распахнуть ее широко-широко.

Наконец раздался негромкий стук, и едва различимый голос назвал ее имя.

— Чи-Ю.

Ей захотелось припасть к нему, но она удержалась. Любовь любовью, однако в военное время имеются и дела поважней.

— Ши Же-Мэн, — кивнула военачальница, пропуская гостя в покои и проверяя, вошла ли задвижка в паз.

Он был одет во франкский военный костюм, которому недоставало всего лишь меча и кольчуги, однако именно эти вещи носить ему было строжайше запрещено. Чи-Ю сама наложила этот запрет, ибо защитники Мао-Та так и не захотели принять в свой круг инородца, а как-то давить на них в этом случае она не могла.

— Я обдумала все ваши предложения в области обновления нашего арсенала. У Тана Манг-Фа, например, уже есть медная пушка, но стрелять из нее ему не дозволено. Чиновники центра отнюдь не хотят иметь сильную периферию. Именно такие посевы и дают ростки мятежа, говорит наш император, а он далеко не дурак.

— Вы думаете? — спросил Сен-Жермен, хорошо понимая, что ему незамедлительно возразят.

— Возможно, он глуповат, но все-таки не дурак. — Чи-Ю сложила ладони и принялась рассматривать свои пальцы.

— Одно стоит другого, — пробормотал Сен-Жермен и тут же осекся, не желая ссориться по-пустому. — Так что вы решили? Ведь время не ждет.

— Наиболее приемлемыми мне кажутся длинные стрелы. Применение черного порошка незаконно, да и людям моим все это не по душе. — Китаянка вздохнула. — Они считают порох порождением дьявола. Я вынуждена с ними считаться. Ополченцы — тяжелый народ.

— Значит, стрелы годятся, а порох — нет? А как насчет греческого огня? Он пылает в воде. — Сен-Жермен с тревогой вгляделся в Чи-Ю. — Монголы ведь не заявят протест, даже если и заподозрят, что с нашим оружием что-то не чисто.

Чи-Ю шутки не приняла.

— Мои люди, — медленно сказала она, — не станут сражаться, если сочтут, что их оружие проклято. Таким оружием, по их мнению, нельзя убивать, ибо дух убитого станет преследовать душу убийцы в загробном мире.

— Но вы-то сами должны понимать, что кочевников великое множество! Что они просто-напросто вас сомнут! Что их могут остановить только порох или жидкий огонь! Неужели нет способа убедить ваших людей, что другой возможности победить для них просто не существует?

Ее лицо хранило спокойствие. Без малейших признаков отчужденности или высокомерия Чи-Ю тихо сказала:

— Я и не ожидала, что вы поймете их чувства. Вы — чужеземец, и наша жизнь — это не ваша жизнь. Я поклялась, как и мой отец, защищать эту заставу, эти земли и весь этот край. Но главная ценность здесь — люди. Позволив себе насмеяться над тем, во что они верят, я нарушу свою клятву, чем навлеку на свой род проклятие и заслужу презрение каждого из тех, кто меня знал.

Сен-Жермен молча взял в свои ладони руки Чи-Ю и, склонившись, поцеловал их.

— Почему вы так сделали? — спросила она приглушенно.

— Так на Западе выражают почтение тем, кого глубоко уважают. — В темных колодцах его магнетических глаз колыхнулась печаль. — Вы же достойны и почитания, и уважения.

Чи-Ю, покачав головой, прикрыла глаза.

— Я еще не прошла настоящего испытания. Но, полагаю, завтрашний день расставит все по местам.

— Да уж… расставит.

Он порывисто обнял ее, она не противилась, но мысли ее были не с ним.

— Мы выступим еще до рассвета. Чтобы подкараулить их и внезапно напасть.

— Сколько их? — спросил Сен-Жермен. — Что сообщил лазутчик?

Лазутчиком был Линг. Конь под ним рухнул, пронесшись под аркой ворот Мао-Та.

— Он полагает, что там два отряда — по сотне всадников в каждом, но говорит, что видел не все.

Две сотни конников! Сен-Жермен содрогнулся. В крепости не набиралось даже сотни бойцов. И пятьдесят четыре лошади на конюшне мало что добавляли к мощи этого воинства.

Внезапно она зарыдала. Молча, взахлеб, стыдясь своих слез.

— Поплачь, Чи-Ю, ты храбрая, ты очень смелая девочка, — шептал он ей в ухо, одной рукой придерживая ее за спину, а другой поглаживая по волосам. — Поплачь, это ничего… ничего…

Немного спустя она шумно сглотнула слюну, шмыгнула носом и повернулась в его руках, чтобы крайчиком рукава промакнуть влажные щеки. Ужас, нахлынувший на нее, излился, иссяк, он улетучился вместе с потоком беззвучных рыданий. Судорожно вздохнув, Чи-Ю прильнула к твердой мужской груди, ощущая ее надежность и теплоту.

— Я, наверное, выгляжу глупо?

— Вовсе нет, — возразил Сен-Жермен. — Глуп тот, кто отрицает опасность, притворяясь, что она ничтожно мала.

Как ваш император, хотел он добавить, но ничего не сказал.

— А на деле она ведь очень значительна, правда? — Вопрос не нуждался в ответе, и Сен-Жермен промолчал. — На деле это уже не простая опасность, а практически неотвратимая гибель, ведь так? — Высказав вслух эту мысль, Чи-Ю обнаружила, что она утратила над ней свою власть. — Но я уже говорила, что выбора у нас нет. — Китаянка упрямо закусила губу, возвращаясь к роли военачальницы.

Сен-Жермен шевельнул бровью.

— Отвага творит чудеса. Оружие можно усовершенствовать, но отвагу ничто не заменит. Лишь бы она не была безрассудной, Чи-Ю.

Имелся в этих словах скрытый упрек или нет, он и сам не мог бы сказать, однако Чи-Ю решительно вывернулась из его рук и горячо зашептала:

— Я много думала о том, что нам следует предпринять, и приняла решение совсем не случайно. Монголы рвутся к долинам, но я не хочу их туда допустить. И прежде всего потому, что там родились почти все мои ополченцы. Как смогут они пережить гибель родных? За что им потом сражаться?

— Нам неизвестно, что сообщил монголам Ю А, — смущенно сказал Сен-Жермен, ошеломленный таким резким отпором.

— Я сознаю это и пытаюсь учесть. — Чи-Ю сцепила руки в замок, затем стремительно развела их. — Враг, думаю, двинется с севера, чтобы отрезать нас от Бей-Во, однако ему в этом случае придется либо пробираться болотами, либо скакать через просяные поля, где конников поджидают ловушки.

— То есть скрытые ямы? — уточнил Сен-Жермен.

— В большинстве случаев — да. Расположенные каскадами и образующие своеобразные гнезда. В них угодит даже предупрежденный. — Чи-Ю наморщила лоб, мысленно озирая подходы к О-Ду и Со-Ду.

— Знают ли жители ваших долин о том, что может случиться?

Вопрос, заданный словно бы вскользь, имел подоплеку. Сен-Жермен подумал о Шинг, которой, поскольку теперь она проживала у мужа, грозила прямая опасность попасть в руки врагов. До рассвета еще далеко. Возможно, ему удастся как-то помочь ей.

— Они знают, что предстоит смертельная схватка, и готовятся к ней, не надеясь на милосердие победителей. — Чи-Ю покосилась на тускло мерцающий серпик луны. — У нас, китайцев, кровавое прошлое, но наше будущее страшнее стократ. Монголы уничтожают все — дома, утварь, людей, словно ничто на этой земле не представляет для них какой-либо ценности.

«Они скотоводы, им нужны новые пастбища, где нет ни построек, ни лишних ртов», — вот что следовало бы на это сказать, но Сен-Жермен лишь пожал плечами:

— Тех, кто мал или немощен можно было бы попытаться спрятать в горах. У вас ведь имелись такие планы.

— Да, и они приводятся в действие. Сейчас всех стариков и детей скрытно переправляют в горы. Кое-кого приютят пастухи, остальным придется как-то перебиваться. — Чи-Ю шагнула к окну и вдруг замерла: у нее под ногой громко скрипнула старая половица.

— Звук глухой, он не пошел далеко, — поспешил успокоить ее Сен-Жермен. — Никто, кроме нас, не мог его слышать.

Она машинально кивнула, потом отвернулась.

— Постоялый двор на въезде в Со-Ду спасти не удастся. Я приказала забить его бочками со смолой. Людей оттуда уже вывезли. В телегах, прикрыв мешковиной. Бочки обычные — из-под солонины, зерна. Со стороны все выглядело, как подвоз провианта. — Чи-Ю помолчала. — Шинг увезли тоже.

— Благодарю, — облегченно выдохнул он. — Это великодушно.

— Значит, вы все же о ней беспокоились? — язвительно бросила китаянка, удивляясь себе. Будь она замужем, ей, несомненно, пришлось бы делить своего супруга с кем-то еще. Неприятно, конечно, но с этим мирятся все женщины Поднебесной. Чего же тогда она хочет от чужака, который ей даже не то что не муж, но и не в состоянии брать ее как мужчина?

— Так же, как вы, — прозвучал спокойный ответ. — Ну, может быть, с чуть большей долей приязни. Как бы там ни было, но она отдавала мне то, что могла. — Он взял ее за руки, притягивая к себе. — От скуки или страшась, теперь уже это не важно.

— Страшась? — Чи-Ю искренне удивилась. — Кого ей было бояться? Вас?

— Я не всегда… бываю любезен, — сухо заметил он, и она поняла, что задела в нем что-то. А еще она вспомнила искалеченного бандита, с воем рухнувшего в кусты ежевики, и надсадные хрипы поверженного Ю А.

— Простите, я выразилась неловко. Просто мне вдруг подумалось, что внушать страх гораздо уместнее на поле боя, чем на ложе любви.

— Первое недалеко отстоит от второго, — пробормотал Сен-Жермен и умолк. — Шинг не должна вас заботить, Чи-Ю, — сказал он другим тоном. — Она не имеет никакого отношения к нам.

— Не знаю, что на меня нашло, — сказала она, помолчав, ощущая спиной исходящее от его тела тепло. — Несомненно, у вас было множество женщин.

— В какой-то степени, — кивнул он и придвинулся к ней, откликаясь на зов ее плоти.

— И все они вас боялись? — Она привстала на цыпочки и закинула руки за голову, чтобы оплести ими его шею.

— Не все. — Его руки нашли ее грудь.

— Что с ними сталось?

Он помолчал.

— Некоторые уже умерли. Другие… переменились.

— Переменились? — В ней вспыхнуло любопытство. — Что это значит?

— Они обрели… новую жизнь.

— Новую? А для меня такое возможно?

— Возможно. Надо лишь захотеть.

— И какой же я стану?

— Такой же, как я.

— То есть я превращусь… в подобие пыо?

— Да. — Одной рукой он приподнял волосы легкомысленной дурочки, не дающей себе труда вдуматься в то, что ей говорят, и наклонился, чтобы поцеловать ее в ямочку под затылком. — Близость с мне подобными существами зачастую сказывается именно таким образом… правда, не сразу.

— Но пыо? — Чи-Ю вдруг вздрогнула и помрачнела. Няньки и слуги ее детства всегда округляли глаза, когда разговор заходил об этих исчадиях загробного мира. Главной чертой этих ужасных существ была ненасытность. Редко кому удавалось вырваться из их лап.

— Не так уж все скверно, — сказал он ласково, словно бы заглянув в ее мысли. — Многие из тех, что переменились с моей помощью, благодарили судьбу. Жизнь, какую они вели до встречи со мной, давала им слишком мало. Никто из них не сокрушался по ней.

— Но… как это происходит?

Его руки, сильные и настойчивые, опускались все ниже. Голова Чи-Ю запрокинулась и пошла кругом. Чтобы не соскользнуть в душную бездну упоительного беспамятства, она уцепилась взглядом за серпик луны, но и тот не стоял на месте, а словно бежал к какой-то ему лишь ведомой цели, расталкивая недвижные облака.

— Исподволь, постепенно. Мы были близки уже трижды. Еще три подобных свидания — и для вас перестанет существовать понятие «смерть». — Медленно, очень медленно он распахнул полы ее халата. Сладкая боль пронизала Чи-Ю.

— А… более быстрого способа нет?

Она развела бедра в стороны, потом быстро сомкнула их и вновь развела, помогая его рукам подобраться к распадку, уже содрогающемуся от легких ритмичных толчков, словно бы вторящих биению ее сердца.

— Есть, — выдохнул он, кусая завитки ее жестких волос. — Достаточно лишь вкусить моей крови.

— И я стану бессмертной?

Ему не хотелось убивать в ней надежду, но и лгать было тоже нельзя.

— Почти. Перерождение, например, не спасает от расчленяющих тело ударов или испепеляющего огня. Но раны, смертельные для обычного человека, таким, как я, уже не страшны и годы над нами не властны.

Спина Чи-Ю неожиданно выгнулась, и все ее тело затрепетало. Из груди китаянки вырвался стон — негромкий, но полный сладостной муки. Кровь ударила ей в лицо, жгучий жар опалил ступни, бедра прошили тысячи раскаленных иголок. Пальцы мучителя дернулись и ослабли, освобождая дорогу первому выбросу лавы. Чи-Ю потерянно всхлипнула и вскинула голову, чтобы губам его было удобней найти ее шею. Дыша глубоко и прерывисто, она уже не могла говорить, но это не имело значения, ибо перед тем, что ей сейчас открывалось, бледнели любые слова. В миг наивысшего наслаждения из глаз ее хлынули слезы. Конечно, конечно же, такое не повторяется — и не повторится уже никогда! Сказав себе это, Чи-Ю с изумлением осознала, что руки его все еще движутся, а в глубине ее плоти зреет очередной вулканический взрыв…

Потом, спустя вечность, вихрь упоительных ощущений улегся и на смену ему пришло состояние глубочайшего успокоения.

— Чи-Ю, — шепот, до нее долетевший, казалось, был порождением ночной тишины. — Эти мгновения… они драгоценны… они как награда… вселенная дарит их нам.

Прошло какое-то время, прежде чем она смогла постичь смысл сказанного. Чи-Ю медленно высвободилась из объятий, потом повернулась и встретилась с испытующим взором его магнетических глаз.

— Вы говорите так, будто нам никогда больше не представится случая пережить все это еще раз. — Ей хотелось лишь намекнуть этому странному человеку, насколько их встречи дороги для нее, однако к словам ее примешалась невольная горечь.

Он неопределенно пожал плечами, потом спросил с некоторым усилием:

— А что думаете по этому поводу вы?

Она отвернулась.

— Не знаю.

Он прикоснулся к ее плечу и тут же убрал руку.

— Чи-Ю, обойдемся без мелочной лжи. Она недостойна нас. До решающей схватки остались считаные часы, а вы знаете о войне достаточно много, чтобы не понимать, сколь скромны наши перспективы.

— Именно потому я и буду сражаться внизу, — пробормотала она, глубоко вздыхая. Дверь в волшебный мир закрывалась, и гораздо скорее, чем ей бы хотелось. — Здесь дожидаться нельзя. Слишком много монголов, а нас слишком мало. Крепость в одночасье сожгут. В поле же мы продержимся, долго ли — я не знаю, однако противник тоже получит свое. — Руки ее пришли в движение, туго запахивая полы халата.

— Вы ведь послали кого-то к Тану Манг-Фа?

— Да.

— Полагаете, он окажет вам помощь?

Взор Чи-Ю потускнел.

— Нет.

— Так почему бы вам не воспользоваться тем, что у вас под рукой? Вот моя кровь, она даст вам защиту. Может, непрочную, и все-таки это шанс.

Лунный серп за окном вошел в облака, комната погрузилась во тьму. Иноземец словно бы растворился в ней, о том, что он все еще здесь, говорило лишь слабое свечение его глаз. Как мало, в сущности, она о нем знает! Ответ слетел с ее уст сам собой.

— Я приму ваш дар, но… после битвы, в том случае, если останусь жива. — Чужак открыл было рот и тут же закрыл его, остановленный повелительным жестом. — Это — моя земля, и я за нее в ответе. Если ее захватят, я паду вместе с ней. — Чи-Ю поморщилась — ей претила высокопарность собственных слов — и просительным тоном добавила: — Ши Же-Мэн, не сердитесь. У меня нет права заботиться о себе. Это было бы… — Она нахмурилась, подыскивая слова. — Это было бы откровенно бесчестным.

Сен-Жермен мог бы напомнить упрямице, сколь многие знаменитые полководцы не стеснялись заботиться о себе и в менее безвыходных положениях, но неожиданный спазм сдавил его горло и не дал ему говорить.

Чи-Ю тоже притихла, потом сказала:

— Мой отец следовал заветам Фу-Цзы, а я — плоть от его плоти. Отступив перед лицом беды, я в запредельных мирах не смогу воссоединиться с духами своих предков, а мое имя навеки вычеркнут из истории рода.

Он только вздохнул.

— О запредельных мирах я мало что знаю. Что же касается вашего имени, то задумайтесь, кто будет решать, вписать его или нет в поминальные книги. Чиновники из столиц? Ослы, запутавшиеся в дворцовых интригах? Еще десяток лет их бессмысленного правления, и империя рухнет! Каким образом эти твари отличают, где честь, где бесчестье, вы можете мне объяснить?

— Нет, — ответила она серьезно. — Но жители долин верят мне, и я буду сражаться за них. — Отец никогда не пускался в подобные рассуждения, подумалось ей. — Мои братья мне не помощники, моих родичей возмущает мой вид. Но местные селяне идут ко мне со своими заботами и отдают под мое начало своих сыновей.

Помолчав, Чи-Ю отошла от окна и сказала:

— Мне нужно одеться. Мои люди будут здесь через час.

— Но… нельзя ли мне задержаться? Хлопотно в одиночку облачаться в доспехи. Полагаю, я мог бы вам в чем-то помочь.

— Нет, я управлюсь сама. Мои слуги поправят огрехи. — Она судорожно вздохнула. — Простите, мне надо побыть одной. Иностранцу трудно это понять, однако… однако я искренне вам благодарна за почет, оказанный вами моей скромной персоне.

— Почет? — изумился он.

Она отвела взгляд.

— Или за нечто большее, чему у меня нет названия.

— Чи-Ю, — выдохнул Сен-Жермен, но ее уже в комнате не было. Он стоял один в напоенной призрачным лунным сиянием мгле.

* * *

Неотправленное письмо Куана Сан-Же инородному алхимику Ши Же-Мэну.

Праздник Осеннего Урожая, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла, Ло-Янг.

Мой дорогой друг!

Насколько я себе представляю, чудовищное нашествие орд Тэмучжина обошло край, где вы сейчас пребываете, стороной! Впрочем, о положении дел в провинциях нам известно очень немногое. Да что там — в провинциях, мы не ведаем, что творится в часе езды от нас. В последние месяцы меня ободряют лишь мысли о вас, остальное же время я коротаю в унынии. Небо, вы не поверите, как разительно переменился Ло-Янг!

Враг, правда, пока еще не стучится в наши ворота, однако город набит солдатами, но более всего удручает досужая болтовня в кабачках. Никто уже не верит в победу империи, и даже чиновники всерьез обсуждают, какие области управления государством доверит им новоявленный наместник небес Чингисхан!

Причина, по которой я вам пишу, тоже печальна, однако я должен сказать то, что должен. Друг мой, ни под каким видом (почему — вы тут же поймете) не возвращайтесь сюда! Иностранцы в Ло-Янге сейчас подвергаются серьезной опасности, недалекие горожане преследуют их. Три дня назад двоих корейских ученых побили камнями торговки с базара на улице Ив. Вы со своей бросающейся в глаза внешностью никак не сможете избежать подобных нападок, кончится тем, что однажды вас просто убьют. Поверьте, если бы сейчас путешествия не были сопряжены с огромнейшим риском, я сам сопроводил бы это письмо обращением к администрации округа Шу-Р с просьбой приютить меня в каком-нибудь безопасном местечке, например в крепости Мао-Та.

Я несказанно счастлив, что вещи, мною вам посланные, вами получены. Ваше уведомление о том несколько задержалось в пути, однако оно все же дошло до меня — с капитаном имперских лучников. Вы искренне порадовали меня заверением, что не намерены обращаться к властям с иском о возмещении нанесенных вам убытков. В другой ситуации я бы настаивал на обратном, но сейчас всей душой одобряю ваше решение, ибо грядут слишком скверные времена.

Мой двоюродный брат, чиновник из трибунала, шепнул мне, что на западе не ожидается серьезных боев. Тэмучжин пойдет на столицы, так думают генералы. Сколь же удачливы вы оказались, мой друг, вовремя удалившись от тягостных треволнений! Здесь же мы днем и ночью трясемся, опасаясь внезапного появления варваров и уповая лишь на милосердие и благосклонность небес!

Страх этот, похоже, сделал меня невежей. Я все еще не спросил вас ни о результатах ваших исследований, ни о других подробностях вашего пребывания в округе Шу-Р. Простите меня, но в первую очередь я, видимо, все-таки горожанин, прикипевший всем сердцем к суматохе Ло-Янга. Мне трудно вообразить, что кто-то может успешно трудиться в условиях, далеких от городских.

Да и наука наша сейчас пребывает в загоне. Власти, чтобы развить видимость деятельности, всюду суют свой нос. Особенно они докучают алхимикам, тем запретили опыты по изготовлению золота, опасаясь якобы, что успех этого предприятия обесценит столь редкий и благородный металл. Мы киваем, соглашаемся и работаем лишь с оглядкой, предварительно убедившись, что за нами никто не следит.

Поверьте, когда дела тут пойдут на лад, когда презренных монголов загонят обратно в пустыню, я с величайшим удовольствием приму вас в Ло-Янге и помогу вам восстановиться в правах. Однако в данный момент я не мог бы считать себя вашим другом, если бы не повторил свой совет: не помышляйте пока что о возвращении! Оно ничего хорошего вам не сулит!

Трибунал приказал вымарать ваше имя из университетских бумаг, но я взял на себя смелость поместить все ваши документы в архив — в надежде на то, что времена переменятся к лучшему. Наш ректор ничего не знает о том или тактично делает вид, что не знает, однако я более чем уверен, что внутренне он одобряет меня.

Найдите все-таки час черкнуть мне несколько слов о своих успехах. Я же, со своей стороны, берусь информировать вас о продвижении вражеских орд. Письмо составлено кое-как и не отличается изяществом стиля, зато оно, надеюсь, сообщит вам о неизменности моих дружеских чувств. Я не снимаю копии с этого сбивчивого послания; думаю, что и вам вряд ли стоит его хранить.

Куан Сан-Же, магистр ло-янгского университета

Заверено личной печатью.

ГЛАВА 11

Поднявшись на крепостной вал, он приготовился к ожиданию. Ветерок, еще вчера напоенный ароматами собранного урожая, сейчас доносил до заставы один лишь удушливый чад.

Чи-Ю развернула своих людей журавлиным клином — там, где долина Со-Ду поджималась к долине О-Ду. Три сельских дома несколько маскировали отряд, состоящий из пятидесяти четырех конников и тридцати девяти пехотинцев. Тут же прятались и добровольцы из местных хозяйств, вызвавшиеся доставлять ополченцам бинты, боеприпасы и воду. Военачальница верхом на своей гнедой встала в вершине клина, расположив наиболее опытных воинов подле себя.

К полудню монголы втекли в долину Со-Ду. Их было около двух сотен. Кочевники, вооруженные луками, легкими мечами и пиками, сидели на маленьких лохматых лошадках, внешне напоминающих пони, но более быстрых, увертливых и надежных. Они не спешили и, как и полагала Чи-Ю, для начала решили поджечь постоялый двор. Сухое строение вмиг занялось, бочки со смолой стали рваться, и шестеро поджигателей погибли в ревущем огне.

Монголов это происшествие ничуть не обескуражило и даже словно обрадовало. С жуткими криками они перестроились, после чего маленькими отрядами ринулись через поля. Около дюжины нападающих угодили в ловушки, но основная лавина конников не заметила этих потерь.

Ополченцев стал охватывать страх. Чи-Ю видела, как сереют их лица. Одно дело — участвовать в кратковременных вылазках, преследуя группки удирающих варваров, и совсем другое — ожидать сшибки с кочевниками грудь в грудь. Чи-Ю закусила губу. Понимая, что паника приведет к неизбежному и позорному поражению, она подняла копье.

— Нет! — вскричал Сен-Жермен, увидев, как в ответ на сигнал ополченцы покидают укрытия. — Еще слишком рано!

Никто не услышал его. В крепости никого не осталось. Женщины, конюхи и даже подслеповатый привратник после ухода воинов покинули Мао-Та. С ними в горы ушли и рабы, и ремесленники, проживавшие при гарнизоне. Чи-Ю предложила перебраться в Бей-Bo и ему, но Сен-Жермен отказался, заявив, что сумеет позаботиться о себе.

Конные ополченцы устремились вперед, пешие устанавливали треноги для дальнобойных луков и арбалетов. Возле них закипела лихорадочная возня. Бойцы стреляли, селяне подавали им стрелы, самые рослые помогали натягивать тетиву.

Чи-Ю, прильнув к шее гнедой, осаживала ее, чтобы та не пустилась вскачь и не сломала строй, фланги которого уже загибались, словно бы норовя взять монголов в кольцо. Кочевники скалились в предвкушении битвы и подгоняли коней.

Первый из них всадил пику в ближайшего ополченца и радостно взвыл, выдергивая ее. Жидкая линия обороны прогнулась, но какое-то время держалась, однако вскоре часть людей Чи-Ю обратились в бегство, ибо вторая волна монголов была сокрушительней первой, а третья ударила им в тыл.

Крики, стоны, вопли наполнили воздух. Дрогнувших защитников Мао-Та били пиками и полосовали мечами, лошади, оставшиеся без всадников, пронзительно ржали. Опьяненные бойней кочевники никому не давали уйти.

Сен-Жермен побелел и зажмурил глаза, не в силах глядеть на то, что творится внизу. Сражение шло на большом удалении от заставы, но до нее все равно долетали жуткие звуки резни.

— Хозяин, — произнес чей-то голос. Это был Руджиеро. Сен-Жермен обернулся к нему. — Я взял на себя смелость упаковать кое-что. Задерживаться здесь, похоже, не стоит. — Лицо слуги было бесстрастным, волнение выдавали только его расширенные зрачки.

— Разумно, но у нас есть еще время, — откликнулся Сен-Жермен. Голос его звучал глухо и ровно.

— Но монголы вот-вот прорвут оборону и кинутся к нам.

— Нет, полагаю, они пойдут дальше — в Со-Ду. Там люди, дома, там скот и прочая живность. Куда приятнее зверствовать на приволье, чем обшаривать никому не нужное укрепление.

Руджиеро перегнулся через барьер и тут же выпрямился. Руки его предательски затряслись.

— Сколько это продлится?

— Час, в крайнем случае два. Затем монголы ворвутся в О-Ду. Это тоже займет какое-то время.

Сен-Жермен вновь заставил себя оглядеть склон холма. Там метались обезумевшие от ужаса ополченцы. Их добивали с методичной размеренностью. Победители, вершившие кровавое пиршество, не опасались уже ничего. Двое кочевников, смеясь, велели своим спешившимся товарищам привязать одного из отогнанных в сторону пленников к задним лукам их седел. Убедившись, что узлы хорошо затянуты, они гикнули и поскакали в разные стороны. Несчастный, раздираемый надвое, издал жуткий вопль.

Маленький отряд ополченцев откатился к проходу в другую долину. Храбрецы готовились дорого продать свои жизни, но с ними затеяли игру в кошки-мышки. Монголы на полном скаку пролетали мимо отважных бойцов, делая ложные устрашающие замахи.

— Я раздобыл повозку с козьей упряжкой, хозяин, — сообщил через паузу Руджиеро. — Но много в нее не вошло.

— Прекрасно, — пробормотал Сен-Жермен, сглатывая подступивший к горлу комок. Бессмысленность происходящего его убивала.

— Не думаю, что вам стоит на это смотреть, — нахмурился слуга.

— Конечно, — кивнул Сен-Жермен. — И никому не стоит. А особенно тем, кому отказано в чести там находиться. — Он потер ладонями лоб и встряхнулся. — Ладно. Где ты взял эту повозку?

— Купил у привратника. В ней поместились лишь укладки с землей и ваш римский сундук. Прочее придется оставить.

— Придется оставить, — покорно повторил Сен-Жермен. — Что ж, пойдем.

— Возможно, корыстолюбие китайских чиновников достойно не порицания, а похвалы? — проговорил он, спускаясь по шатким ступеням во двор. — По крайней мере, у византийских мозаик, подаренных нами Хао Сай-Чу, имеется шанс пережить этот хаос. — Сен-Жермен вновь потер лоб и задумчиво произнес: — Что-то всегда остается. Пусть даже горсть разноцветных стекляшек.

Руджиеро ничего не сказал. Он молча следовал за хозяином и забежал вперед только затем, чтобы распахнуть перед ним тяжелую дверь. Внутри помещения царили тишина и порядок, ничто там не говорило о драме, разыгрывавшейся на дальних подступах к Мао-Та.

— Где желтая амфора? — спросил Сен-Жермен, оглядевшись.

— В лаборатории, — с некоторой заминкой ответил слуга.

— Принеси ее. — Это было сказано тоном, не терпящим возражений.

Руджиеро нахмурился, но счел за лучшее промолчать. Он вышел из комнаты и вскоре вернулся с огромной высокогорлой посудиной, которую осторожно поставил на пол.

— Насколько она полна? — спросил Сен-Жермен, вытаскивая из сундука черный с кожаными рукавами камзол.

— Четверти на три, — буркнул слуга угрюмо.

— Есть ли у нас керамические сосуды? — Сен-Жермен отшвырнул в сторону подвернувшееся ему под руку шелковое белье и натянул камзол через голову.

— Около дюжины. — Руджиеро вздохнул. — Мой господин, мне не хотелось бы вам прекословить, однако…

Ответом ему была язвительная улыбка.

— Однако вся штука в том, что ты смертельно боишься греческого огня. Могу сказать тебе в утешение, что я и сам его опасаюсь.

Сен-Жермен скинул с ног сапоги.

— Давно ли ты менял в их подошвах землю?

— Довольно давно, — пробормотал виновато слуга.

— Так озаботься этим сейчас! — Сен-Жермен, не глядя, швырнул сапоги через комнату. — Потом приходи мне помочь.

В глазах Руджиеро мелькнуло недоумение.

— Помочь?

Сен-Жермен раздраженно крякнул, натягивая непослушные гетры.

— Они убили Чи-Ю. Они убили ее и дорого за это заплатят.

— Но почему же тогда… — Слуга покосился на желтую амфору, потом вопросительно глянул на господина.

— Что я мог сделать? — сухо ответил тот. — Да, ты и я, мы вдвоем, возможно, сумели бы остановить их. Но Тьен Чи-Ю наложила на это запрет. — Сен-Жермен поднялся и затянул на себе длинный пояс. — Монголы обязательно победят, однако не здесь и не сейчас.

— Наденьте хотя бы защитный фартук, — пробурчал Руджиеро. — Как вы хотите все это устроить? Сбросите емкости им на головы, а потом мы сбежим?

— Нет. Ты уедешь чуть раньше. А я… я спущусь вниз, чтобы разыскать останки Чи-Ю. Я дал себе слово позаботиться о ее погребении. — Он не глядел на слугу.

Руджиеро только всплеснул руками, потом, как сомнамбула, двинулся к лаборатории. В дверях он остановился.

— Откуда вы знаете, что ее нет в живых?

— Я чувствую это, — негромко сказал Сен-Жермен, соскребая с горлышка амфоры воск.

Когда они вышли во двор, солнце почти закатилось. Господин обернулся к слуге.

— Что с нашей козьей упряжкой?

— Она в полном порядке. Я перегоню ее к дорожной развилке и буду там ждать. — Голос слуги звучал безучастно. — До рассвета, затем, если никого не дождусь, двинусь на запад.

Легкая усмешка мелькнула в темных, как два бездонных колодца, глазах.

— Благодарю тебя, старый дружище.

Руджиеро отрывисто кашлянул.

— Не благодарите меня. Я знаю, что вы сумасшедший, и… — Он оборвал фразу, не прояснив свою мысль до конца. — Упряжка в порядке.

— Превосходно. Будь осторожен в пути. В лесу могут прятаться дезертиры.

Руджиеро пренебрежительно хмыкнул.

— Дезертиры не самое страшное из того, что меня беспокоит. — Он глянул на пелену дыма, застилавшую закатное небо.

— Но ты ведь вооружен, — сказал Сен-Жермен, делая вид, что не понимает намека.

— Разумеется. — Руджиеро помедлил. — Решения своего вы, конечно же, не измените, однако все-таки не рискуйте собой больше, чем это необходимо. — Не ожидая ответа, он повернулся и зашагал через двор.

Сен-Жермен следил за слугой, пока тот не скрылся в конюшне, затем он возвратился в свои покои и подошел к высокому — почти в рост среднего европейца — ящику, стоящему вертикально. К нему было прилажено нечто напоминающее грубую упряжь. Сен-Жермен, присев, влез в перекрестье ремней, затянул на груди пряжки и встал, вскидывая свою ношу повыше. Убедившись, что та не мешает ходьбе, он в последний раз закрыл за собой дверь бревенчатого строения, более полугода служившего ему домом. Он хотел удержаться от лишних переживаний и все же почувствовал, как грудь его пронзила мгновенная боль.

Монголы уже бесчинствовали в долине О-Ду, терзая несчастных, попавших в их руки живыми. Одного из пленников (судя по сапогам, ополченца) связали и потащили за галопирующей монгольской лошадкой, а восемь пьяных кочевников понеслись следом, каждый старался достать окровавленную жертву мечом.

Другие мучители приволокли павшую лошадь, вспороли ей брюхо и затолкали туда трех селян. Тушу зашили и обложили пылающими головнями, в которых не было недостатка, ибо в округе пылал каждый дом. Возле дотлевающего сарая воины Тэмучжина поймали подростка и устроили пиршество, разрубив того на куски. Человечину надевали на острия пик и обжаривали в костре. Насыщаясь, людоеды смеялись.

Сен-Жермена, пробиравшегося в темноте вдоль полей, мутило от ярости и отвращения, но он все еще медлил, выбирая укрытие понадежней. Наконец в поле его зрения попал старый амбар, покосившийся и почти вросший в землю. С удовлетворением убедившись в достаточной прочности древнего сооружения, ночной мститель скользнул в его пахнущее прелью нутро и с облегченным вздохом ослабил нагрудные пряжки.

Кочевники, мчавшиеся за окровавленной и уже бездыханной куклой, пересекали поле.

Мститель, вслушиваясь в их гортанные вопли, извлек из ящика керамический длинный сосуд. Тот был тщательно закупорен, но с помощью маленького кинжала Сен-Жермен срезал с горлышка воск и метнул свой снаряд в приближающихся монголов.

Хлынувший в цилиндр воздух воспламенил находящееся там вещество, и емкость взорвалась с тихим треском, похожим на треск сосновой шишки в костре. Взметнувшиеся к небесам золотистые стрелы прочертили тьму, расцветая в ней пышным букетом. Один из кочевников осадил свою маленькую лошадку, изумленно разглядывая роскошный огненный завиток, неспешно к нему подлетавший. Полоска пламени лизнула ему плечо, обвилась паутинкой вокруг руки и, прожигая одежду, ушла глубже — в плоть. Монгол дико взвыл, вместе с ним завопили и остальные его собратья, накрытые призрачной пеленой оседающего греческого огня. Легкие словно перышки язычки пламени падали на траву, через мгновение все поле пылало.

Мрачно кивнув, Сен-Жермен поднял свой груз и перебежал к купе деревьев, осенявшей своими ветвями костер людоедов. Никто не заметил маневра ночной тени, и в гуще пирующих взорвался второй смертоносный сосуд.

Многие воины Тэмучжина погибли на месте. Остальные, корчась и дергаясь, стали пытаться сбить с себя пламя, чем лишь усугубляли свои муки, ибо волокна удивительного огня были липкими и прожорливыми, воспламеняя все, что с ними соприкасалось. Страшная давка подпитывала разраставшийся хаос. На крики гибнущих сбегались соседи и превращались в горящие факелы. Вскоре огнем был объят весь монгольский стан. Недавние победители извивались в агонии, у них не имелось ни малейшего шанса спастись. Ужасное пламя с одинаковым равнодушием пожирало их одежду и плоть, оставляя на земле лишь обугленные скелеты. В огненную метель попадали и лошади, оглашая ночь жалобным ржанием. Обезумев от боли, они живыми кострами носились вокруг, пока их мучения не прекращались.

Сен-Жермен жалел лошадей, однако ему пришлось пустить в дело еще два сосуда, прежде чем наступившая тишина недвусмысленно заявила, что захватчики получили свое. Он не испытал от этого какой-либо радости, его ненависть продолжала гореть в нем ровно и отстраненно, в чем-то подобная пламени греческого огня. Он хорошо сознавал, что свершенный им акт очищения так и останется незамеченным на фоне общей волны насилия, захлестнувшей древнюю и цивилизованную страну. Чи-Ю отмщена, но она уже не воскреснет. Она ускользнула от него в запредельные дали, куда живым хода нет. И все же первоочередную задачу он выполнил, пора было приступать ко второй.

Долина Со-Ду походила на скотобойню. Земля ее пропиталась кровью и запеклась. Все плотоядные насекомые, способные передвигаться без света, сползлись сюда на жуткое пиршество, облепив изувеченные людские останки. В ночи казалось, что жертвы ужаснейших злодеяний шевелятся и пытаются встать.

Человеку, переходившему от мертвеца к мертвецу, на миг сделалось дурно, но он подбодрил себя раздраженным соображением, что уж кого-кого, а его-то запахи мертвечины и крови никак смущать не должны. Наткнувшись на ствол молодого дубка с обрубленной кроной и торчащими во все стороны сучьями, Сен-Жермен застонал. Дерево явно готовили для голов побежденных. Неужели они успели обезглавить всех павших? У них ведь на этот вечер хватало других развлечений. Убийства, насилие, пьянство куда притягательнее глумления над бездыханными трупами. С этим легко можно было повременить до утра.

Но они не повременили. Сен-Жермен то и дело ворочал обезглавленные тела. Он обладал способностью видеть во тьме, но не слишком отчетливо, приходилось вглядываться и наклоняться. В одном месте перед ним выросла целая груда окоченевших трупов. С трудом заглушив в себе приступ брезгливости, Сен-Жермен разобрал жуткий завал, однако Чи-Ю не оказалось и там.

Помог ему случай — рассеянно брошенный взгляд. Он брел вдоль канавы, в которой что-то валялось. Темное, неопрятное, похожее на кучу засаленного тряпья. Сен-Жермен уже поворачивался, чтобы уйти, но тут серпик луны выскочил из-за туч, и тряпье металлически замерцало. Под пропитанной кровью тканью обнаружился латунный наплечник, ниже угадывалась броня. По тому, как бешено заколотилось его сердце, он понял, что нашел то, что искал.

Хорошо, что они не отрубили ей голову, повторял он себе, но эта мысль не приносила ему утешения. Слишком тяжко было смотреть в дорогое лицо, искаженное злобной гримасой. Правой рукой Чи-Ю сжимала обломок вражеского копья, ножны павшей воительницы были пусты. Сен-Жермен попытался отереть с ее щеки кровь. Кожа, срезанная скользящим ударом меча, подалась под нажимом. Он не умел плакать, он давно утратил эту способность, и потому звуки, сорвавшиеся с его губ, походили на лающий вой. Лоскут кожи не хотел приставать к ране, его пришлось придержать. Он не посмел отнять ладонь и свободной рукой расстегнул нагрудные пряжки. Ящик сполз со спины, Сен-Жермен осторожно извлек из его обитого кожей нутра неизрасходованные снаряды.

Ему пришлось-таки повозиться, укладывая на их место окоченевшее тело. Выбросив из головы посторонние мысли, он почти справился с этой задачей. Мешал обломок копья, зажатый в руке Чи-Ю. Сен-Жермен попытался разогнуть холодные пальцы и вдруг с ослепительной ясностью вспомнил, как эта рука прикасалась к нему. Совсем недавно, еще прошлой ночью.

Чи-Ю была с ним, живая, горячая, она обещала вкусить его кровь. В ужасе он отшатнулся от скорбной укладки, потом решительно вдвинул в нее останки отважной воительницы — с пустыми ножнами и с обломком вражеского копья. Пусть все остается как есть!

Полночь давно миновала, когда человек в черном закончил свой труд. Он чувствовал себя совершенно разбитым, зато Чи-Ю теперь не валялась в канаве, как падаль, а покоилась в глубокой могиле, и гробом служил ей добротный ящик из-под греческого огня, на внешней стенке которого были вырезаны ее имя и звание вкупе с датой кончины. Чуть ниже Сен-Жермен указал причину смерти Чи-Ю и поместил иероглиф, символизирующий понятие «доблесть», надеясь, что тот достойно представит покойную пращурам рода Тьен.

Рассвет приближался, но путник еле полз по тропе, усталость одолевала его. Впрочем, он был даже ей благодарен. Тупое оцепенение позволяло ему шагать и шагать, ни о чем не задумываясь и ничему не давая оценок.

Послышалось позвякивание медного колокольчика, из кустов выступил Руджиеро. Он внимательно оглядел своего господина и едва заметным кивком указал на холмы и на простиравшиеся за ними туманные дали.

* * *

Письмо главного судьи округа Шу-Р By Синг-Ая в военное министерство Кай-Фенга.

Канун праздника бога Сердец, год Быка, четырнадцатый год шестьдесят пятого цикла. Бей-Во.

Самый презренный из окружных судей страны берет на себя смелость сообщить достойным чиновникам военного министерства Кай-Фенга о том, что сейчас происходит во вверенном его попечению округе Шу-Р. Несомненно, многим из указанных выше чиновников известно, что сей жалкий судья некогда уже умолял их найти возможность защитить вверенный ему край от врагов. Ответом на это прошение было пространное письменное заверение в том, что округу Шу-Р не грозят никакие опасности. Ничтожный судья, в свою очередь, поспешил уверить министерство в обратном и попросил центр прислать в округ комиссию, способную обстоятельно разобраться в действительном положении дел. Однако его заявление либо посчитали не заслуживающим внимания, либо отложили в сторону ради более насущных забот, связанных с освобождением захваченного Тэмучжином Пекина. Тем самым ни помощи в наш край не пришло, ни комиссия, могущая составить благоприятствующее нам заключение, в округе нашем не появилась.

С тех пор минул год, и в его рамках монгольские набеги на наш край не только не сократились, но, вопреки прогнозам власть предержащих лиц, даже усилились, результатом чего стало падение крепости военачальника Канга Же, о чем недостойный судья уже извещал вас, не получив на то никакого ответа.

Теперь же тут происходит вот что. Застава Мао-Та сожжена, равно как и обе охраняемые ею долины — Со-Ду и О-Ду. Население их уничтожено, а военачальница Тьен Чи-Ю и ее ополченцы погибли в неравной схватке с врагом. Крепость Шуи-Ло, вверенная заботам военачальника Тана Манг-Фа, разрушена и разграблена, так же как и все деревни на расстоянии шести ли от нее. Самая западная застава на перевале Ци-Гай (ее защищал военачальник Шао Чинг-По) стерта с лица земли четырьмя сотнями конников Тэмучжина. Военачальники Хуа Дьо-Танг и Су Сон-Тай изнемогают в битве с монголами, и недостойный судья, подносящий свою кисть к баночке с тушью, даже не знает, живы они сейчас или нет.

Поскольку высокопоставленные чиновники, погруженные в государственные заботы высшего плана, не имеют возможности уделять много внимания округу Шу-Р, самый презренный из судей хотел бы им со всем тактом напомнить, что перечисленные военачальники и их ополченцы — это все, чем располагал наш край в оборонительном плане. Гибель этих отважных бойцов означает гибель округа Шу-Р, ибо теперь у монголов развязаны руки.

О том говорят пепелища на месте недавно цветущих селений и пирамиды, сложенные из отрубленных голов наших людей. Небо над округом почернело от дыма, словно стыдясь того, что творится внизу. Уцелевшие земледельцы ослепли от слез. Они бродят туда-сюда без цели, без пищи, без крова, охваченные таким безразличием к своему положению, что и пальцем не шевельнут, когда их начнут убивать.

Возле ничтожнейшего из судей стоит посыльный, готовый отбыть в столицу, и поглядывает на объятые пламенем крыши Бей-Bo. Было бы неразумным задерживать его долее. Архивы округа спрятаны в пересохшем колодце у западной городской стены. Они могут и сохраниться, но горожанам не выжить.

В связи с тем, что ничтожная личность не справилась со своими обязанностями, чем показала себя недостойной имени, унаследованного ею от прославленных предков, она покончит с собой сразу же после того, как посыльный отправится в путь. Как-либо чтить кончину этой особы вовсе не обязательно, а всяческие упоминания о ней предлагается незамедлительно вымарать из родословной семейства By.

Начертано тем, кто еще недавно являлся судьей округа Шу-Р By Синг-Аем, что удостоверяет приложенная печать.

ЧАСТЬ 2