едов не видно. А здание то церковью оказалось… и вот залёг я там, за чудом уцелевшим иконостасом, и через мелкую щель на улицу глядел. А эти трое, значит, вышли на улицу. Идут так рядком… воздух нюхают… жуть — не передать…
Он сделал паузу, поглядев на реку. На его лице плясали отсветы начинающегося заката, отражённые рябью на воде.
— Не знаю, поверишь ли — но я думаю, то нечистая сила была. А церковь меня защитила. После этого у меня уж другого-то пути и не было… Дим, когда будешь в таких местах — ты хоть крестик с собой носи что ли, а? А ещё лучше, как почуешь что-то неладное — так не сомневайся. Берегись. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул я с серьёзным видом.
А перед глазами встал тот странный танец сектантов, которые я видел на испытании.
Глава 10
Человек пристёгнут к лежанке белыми ремнями с хромированными пряжками. Из одежды на нём лишь казённые синие трусы. Выглядит он так себе: на теле многочисленные подживающие синяки и ссадины, под левым глазом желтеют остатки «фингала». Отёк уже спал, так что видно оба глаза. Он хорошо сложен: видно, что не запускал себя. Возраст — я бы сказал, что около тридцати. Хотя, может, и моложе, всё-таки обстоятельства для него складывались не самым благоприятным образом, а это всегда сказывается на восприятии возраста.
Его зрачки расширены, рот приоткрыт, губы в сложной гримасе, будто он отчаянно пытался откусить себе язык, но тот почему-то отказывался ложиться на зубы.
Впрочем, может, и правда пытался.
— Ваше имя? — разговор шёл на английском. За кадром звучал холодный, отстранённый женский голос.
— Джон Кайл Филипс, — ответил человек.
— Воинское звание?
— Сержант.
— Подразделение?
— Третья аэромобильная бригада.
Небольшая пауза. Потом тот же женский голос, уже на русском: «Коллеги, снова осечка, он не готов. Добавим полкубика».
На лице пленника появляется выражение ужаса, которое он уже не пытается скрыть.
— Нет… — шепчет он.
— Что? — подчёркнуто безразлично спрашивает девушка.
— Не надо… это нарушение всех Женевских конвенций… военное преступление… — шепчет он.
— Ну какая Женева, какие конвенции? — в женском голосе появляются ироничные нотки. — Нет уже никакой Женевы. И Конвенций вместе с ней. Причём при деятельном вашем соучастии. А знаете почему?
На секунду во взгляде мужчины появляется безумная надежда: заговорить своих палачей, отсрочить неизбежное, хоть ненамного. Я же поймал себя на том, что понемногу начинаю его жалеть: такой же вояка, под присягой… любой из нас мог бы оказаться на его месте, просто ему не повезло.
Будто почуяв моё настроение, Сергей Валерьевич, мой новый шеф, нажал на паузу. Взгляд пленника застыл на большом экране.
— Жалеть начинаешь? — спросил он, обращаясь ко мне.
«Рубин», который сидел рядом, глянул на меня с недоумением.
Шеф вёл себя не по-военному: на службе появлялся только в гражданке, повседневном пиджачном костюме, говорил всегда подчёркнуто вежливо, интеллигентно, никаких жаргонизмов и просторечий, будто преподаватель высшей школы старой закалки. Образ «университетского профессора» дополняли очки в золотой оправе. Однако костюм не мог скрыть не по годам спортивную фигуру и выправку, а очки — жёсткий взгляд стальных глаз, которые успели повидать всякое. Ну и седой военный «ёжик» на голове тоже немного выбивался из стиля.
— Нет, конечно, — возразил я. — Просто невольно представляю себя на его месте.
— Что ж… на его место, действительно, попадать крайне не рекомендую, — ответил Сергей Валерьевич. — Впрочем, если вдруг всё-таки пожалел, то запомни этот момент и смотри дальше.
Он снова запустил видео.
Лицо мужчины исказила мучительная гримаса. Видимо, несмотря на отвлекающий разговор, препарат ему всё же ввели.
— А потому что нейтралитет — это такая вещь, которую надо ценить, — продолжала женщина. — Вот в Женеве и Цюрихе это понимать перестали. В результате страны больше нет. Швейцария-то всё-таки не Россия, знаете ли. Ну, если не считать отдельных подземных жителей, которые скоро друг друга жрать начнут, если верить некоторым слухам… хотя знаете что? Для народа, который вполне легально жрал животных компаньонов, вроде кошек или собак, может, оно и нормально… а скажите, Патрик, вас в Форте Брэгг не заставляли жрать собственных собак? А то я слышала, что это было частью одной из программ продвинутой психологической адаптации…
Мужчина попытался сглотнуть, но мучительно закашлялся. Когда приступ прошёл, он посмотрел красными от напряжения глазами чуть ниже камеры. Видимо, туда, где находилась специалист, которая вела допрос. В его взгляде теперь вдруг появилась совершенно дикая, животная ненависть, которую допрашиваемый перестал скрывать.
— Когда это всё закончится, тебя разберут на органы, — сказал он хрипло. — Под местным наркозом. Твою матку пересадят трансгентеру, по квоте. Твои яйцеклетки используют для получения эмбрионального материала. Твои…
— Тебя это возбуждает, верно? — женский голос снова стал беспристрастным; он будто констатировал научный факт, установленный во время опыта. — Интересно. Под такой дозой редкость, значит, тебя действительно заводят такие вещи. Впрочем, для вашего подразделения это ведь в порядке вещей? К вам не берут не психов. Ни один самый мотивированный обычный человек этого не выдержит. Того, что вы делаете. Верно?
— У тебя есть дети, — продолжал пленник, пожирая свою тюремщицу красными глазами. — Ты знаешь, что сделаю лично я?..
— К счастью, у тебя больше не будет такой возможности. — Женщина снова перебила пленника. В кадре появилась её рука, в медицинской перчатке. Она положила её мужчине на грудь и слегка провела вниз.
Пленник издал дикий вопль, потом закашлялся, едва ли не задыхаясь. Где-то через минуту он затих, лишь грудь продолжала ритмично вздыматься.
— Усилитель боли? — предположил «Рубин».
— Верно, — кивнул шеф. — Плюс растормаживание центров ярости. Это был единственный способ взломать имплантированную психоблокаду. Где-то месяц ушёл на то, чтобы разобраться что к чему. Тонкая работа.
— Сейчас я возьму наждачку… — женский голос звучал почти ласково.
Мужчина на столе заметно вздрогнул.
— Майор Петерсен? — продолжала женщина. — Вы слышите меня? Если можете кивните, пока я не достала то, что мне нужно.
Пленник сжал челюсти и едва заметно кивнул. Однако через пару секунд в кадре снова появилась женская рука с небольшим куском наждачной бумаги.
Мужчина заорал ещё до того, как она коснулась его кожи.
Потом запись мигнула. Видимо, какой-то кусок вырезали. На груди пленника появились красные следы с выступившими капельками крови.
Он смотрел безумным, невидящим взглядом перед собой. О том, что ему пришлось только что пережить, я старался не думать.
— Ты будешь мне помогать… — шептал он, — все вы будете… когда… я буду убивать ваших детей. Буду вырезать органы… ты будешь мне ассистировать… вы сами этого ещё не поняли… вы все мясо, у нас на службе… только пока не знаете этого…
Последовала долгая пауза. Я с недоумением посмотрел на шефа и сказал:
— Докопались до структуры личности. Доказали, что он псих и маньяк. В чём польза?
— Т-с-с, — шеф приложил указательный палец к губам, — смотри дальше.
— Сияние… — продолжал пленник, будто силой выталкивая скупые слова. — вы все… о, это проклятие! — Он растянул губы в жуткой ухмылке. — Победа обернётся поражением… ошибки учтены… вы будете служить… смерть станет наградой… но её не будет…
Он снова хрипло закашлялся, а потом всё его тело свело судорогой. Он мелко задрожал. Откуда-то появились ассистенты в белых халатах, пленнику снова что-то вкалывали. Он оказался опутан проводами многочисленных датчиков. И тут изображение замерло: файл закончился.
«Рубин» сначала посмотрел на меня. Потом на шефа. Странное дело: почему я сначала решил, что он рыжий? Тоже блондин, как и я, разве что потемнее. И брови чёрные… может, тогда, во время подготовки, у него просто были выгоревшие на солнце волосы? Эх, жаль нельзя задавать личных вопросов…
— Он явно рассчитывает на какой-то секретный проект. Верно? — спросил сослуживец.
— Правильно, — кивнул Сергей Валерьевич.
— Это… не могло быть глубинной фантазией? — предположил я.
— Спецы разбирались. Нет, информация настоящая. После взлома, конечно, от гносеологических способностей и самоконтроля остались одни ошмётки — но эти вещи лежали в самом корне его мотивации. Такое не придумывают, — ответил шеф.
— Он… выжил? — спросил я.
— К сожалению, нет. Его можно было ещё годами держать в вегетативном состоянии, но мы решили этого не делать. Высшие нервные функции были повреждены безвозвратно.
— Это хорошо, — неожиданно для себя самого сказал я.
Шеф посмотрел на меня внимательно, но ничего не сказал.
— Мы знаем, что это за проект? — снова спросил «Рубин».
— У аналитиков есть три версии, — сказал Сергей Валерьевич. — Первая — психотронное оружие. Самая очевидная, с учётом всех вводных. Однако же, имеющая наиболее слабое теоретическое обоснование. Если не брать социально-психологические технологии, техническая база подобных вещей до сих пор находится в зачаточном состоянии, и мы не получали никаких сведений о крупных прорывах в этой области. А такое шило едва ли возможно было бы утаить в мешке. Вторая версия самая теоретически обоснованная. Следующее поколение нелетального химического оружия пролонгированного действия, подавляющего волю.
— Синтетические наркотики? Бесплатная и неограниченная база для исследований? — Улыбнулся я.
— В том числе, но не только, — кивнул шеф. — Поле научных разработок в этой сфере в последние годы было чрезвычайно широко. Но главное, что была отмечена отчётливая тенденция в снижении активной дозировки. Это теоретически могло позволить запустить процесс разработки оружия на этой основе.
— А третья версия? — спросил «Рубин».