Потом меня задели: обожгло левое предплечье. Один из автоматов пришлось бросить.
Возможно, в следующее мгновение мне пришёл бы конец. Я уже видел, как меня выцеливают два штурмовика, и сил не оставалось, чтобы прыгнуть достаточно высокого.
Но в этот момент вмешался Рубин.
Штурмовики будто забыли о нём, и совершенно напрасно: двоих он снял сходу.
Третий же успел развернуться и открыл по нему огонь. Рубин смог увернуться. Штурмовик замешкался, и его достал я, метким выстрелом в основание черепа, в зазор, не прикрытый шлемом.
Рубин уже улыбался мне, оглядывая поле боя взглядом победителя.
И последний, оставшийся из группы прикрытия, достал его как раз в этот момент. Тот самый, который спиной почуял, что я в него целюсь.
Я видел, как тёмное пятно вспухло на левой стороне груди Рубина. Выражение удивления на его лице.
После успешного выстрела боевик попытался достать и меня. И это ему почти удалось. Только я действовал уже на каком-то совершенно другом уровне восприятия, почти не осознавая происходящее. Я оказался быстрее.
Группа захвата была уничтожена. Сколько у нас оставалось времени до подхода следующей? Минута? Две?
Как бы то ни было, нельзя терять ни мгновения.
В пару прыжков оказавшись возле Рубина. Он был жив. Пытался улыбнуться и что-то сказать мне — сквозь розовую пену на губах.
Плохо дело, лёгкое пробито… но сердце, скорее всего, не задето, значит, есть шанс.
Замотать плёнкой, перетянуть… сколько это даст? Может пару часов, может, даже больше.
Но рана такая, что в полевых условиях не сладить. Нужна больница.
Где может быть ближайшая, в зелёной зоне?
Под Рязанью, видимо, в Сасово. Перед глазами услужливо раскручивались изученные карты.
Ехать часов семь-восемь… это если сильно повезёт и без приключений на дороге. Плюс дотащить Рубина до машины… плюс сделать первичную обработку…
Шансов почти нет. Да кого я обманываю: их нет. Совсем.
Разве что сдаться? Тут ведь наверняка есть медики… попытаться захватить их в заложники? Но тут я вспомнил шприцы. И тот факт, что у меня не хватит квалификации контролировать работу местных врачей.
Всё это мгновенно промелькнуло у меня в голове. И вот я стою у Рубина, и не знаю, что сказать.
Я прикрыл глаза на мгновение. Перед глазами вдруг возник образ: синее небо и призрачная, едва заметная крылатая тень, скользящая среди облаков.
Я встрепенулся.
Крылья — это скорость. А ведь прямо сейчас, на этой горе, есть как минимум один из планёров. Если его конструкция такая же, как у того, что мы нашли раньше — у него есть движок, чтобы набрать высоту.
Да, планёры не летают по ночам на равнине… я достал телефон и взглянул на часы. Четыре часа утра. Восход, скорее всего, был! Значит, есть шанс.
Я разорвал форму на груди Рубина, за ней — майку. Осмотрел рану. Кровь вытекает достаточно медленно, если повезло, крупные сосуды не задеты. Выходного отверстия нет, пуля внутри. Надо герметизировать рану…
— Оставь… — прохрипел Рубин, сжимая мою руку. — Не судьба.
— Планёр! — выпалил я, вспоминая про одноразовые комбинезоны, которые я видел на посту.
— Что?
Оставив Рубина удивлённо хлопать глазами, я метнулся на пост. Через полминуты я уже прижимал к его ране кусок полимера, стараясь туго примотать его остатками его майки.
Сильно не хватало аптечки. Она бы сейчас могла дать силы и время, совершенно нам необходимые. Без неё многое зависело от волевых качеств моего напарника.
Сорвав с одного из штурмовиков бронежилет, я надел его на Рубина. Потом помог ему подняться.
— Ты умеешь управлять планёром? — спросил он, когда мы двинулись вперёд.
— Летал на параплане. Думаю, принцип тот же, — ответил я.
— Верно… если что я подскажу…
Видимо, только запредельная наглость моего плана позволила ему успешно осуществиться.
Когда мы вернулись к центральному атриуму, двери уже были заблокированы. Все — кроме нашей. Её оставили, видимо, для прохода подмоги штурмовиков, с которыми мы разминулись на считанные секунды. Я успел увидеть их, когда мы уже были внутри спиральной лестницы, дублирующей центральные лифты. Тут не было блокирующих дверей, видимо, из соображений пожарной безопасности, так что мы беспрепятственно поднялись до самого верхнего уровня.
Чего это стоило Рубину оставалось только догадываться. Он не стонал, и не жаловался — только плотнее, до скрипа сжимал челюсти.
И вот мы наверху. Тут был небольшой контрольный пост. Часовые даже понять не успели, что с ними произошло — нам было не до церемоний.
Планёр действительно был на месте. Возле основания искусственно устроенной горки, которая обрывалась у кромки двухцветной горы. Двухместная модель, с двумя крохотными спаренными реактивными двигателями, выдвигающимися на пилоне позади кабины.
Оставалось только надеяться, что он полностью заправлен и готов к полёту.
Пристегнув Рубина, я открыл панель управления двигателями. Тут всё было предельно понятно, все кнопки снабжены пиктограммами.
Я включил стартер. Движки загудели, медленно раскручиваясь.
Эти секунды, пока я устраивался в кресле пилота, наблюдая за показаниями движков, были очень, очень длинными.
— Рукоятка тормоза справа, — прохрипел Рубин.
Я молча кивнул.
Я ожидал, что в любой момент из горы выбегут штурмовики, расстреливая хрупкий аппарат из автоматов, лишая нас последней надежды на спасение…
И они действительно выбежали и начали стрелять. Уже тогда, когда мы были в воздухе. Я видел внизу, среди стелящегося по склонам тумана, вспышки автоматных очередей.
— Компас открой на телефоне… — сказал Рубин.
Теперь его голос звучал куда слабее.
— Ты как? — спросил я, доставая смартфон и корректируя направление.
Восходящее Солнце теперь светило прямо в глаза, приходилось щуриться.
— Время есть… — уклончиво ответил Рубин. — Куда летим-то? Есть план?
— В Сасово есть уцелевшая больница, — ответил я. — Специально смотрел до выезда. Вот, пригодилось…
— Хорошо… — вздохнул Рубин, после чего добавил: — Узнал чего-нибудь полезного?
— Они что-то готовят, — ответил я. — Какой-то запуск. Кажется, это как-то связано с нашей миссией, с аэродромом.
— Запуск? Когда? Ты слышал?
— Да вроде чуть ли не завтра, — ответил я.
— Завтра?
Тон, которым Рубин произнёс это слово, заставил меня обернуться, пускай и в кабине планёра сделать это было достаточно сложно.
Он глядел на меня чуть затуманенным от боли, но вполне осознанным взглядом. Если бы я его не знал, то решил бы, что он напуган.
— Тор… — сказал он. — Надо лететь в Жуковский…
Я ничего не ответил, даже не думая корректировать курс.
— Тор, ты не понимаешь… — продолжал Рубин.
— Не понимаю, — согласился я, наблюдая за тем, как движется указатель горючего. До обидного быстро. — Мне нужна помощь. Как восходящие потоки находить? По облакам?
Я оглядел горизонт. Как назло, ни одного облачка…
— Нам надо в Жуковский… любой ценой…
— Ты умрёшь. Ты понимаешь это?
— Значит, ты сам справишься, — ответил Рубин.
Я глядел в нежно-голубое рассветное небо, до боли стискивая зубы.
Глава 20
Я рассуждал просто: у Рубина оставалось часов пять жизни, максимум. Может, и того меньше. Это если не доставить его в медицинское учреждение. А до завтрашнего «запуска» непонятно чего и зачем — сутки. Пускай даже чуть меньше, двадцать часов до ровного счёта. Двадцать ведь больше пяти, верно?
Так что нужно заниматься вопросами по степени их срочности.
Приняв решение, я продолжал набирать высоту, двигаясь вдоль естественного ориентира — Москва-реки. За остатками Коломны она впадает в Оку, которая доведёт меня до Рязани и дальше. Хорошо, что есть реки. Иначе мне, неопытному штурману, пришлось бы реально тяжело.
— Тор, ты что творишь? — спросил Рубин. Судя по всему, напарнику моё решение не понравилось.
— Везу тебя в больницу, — бодро ответил я. — Ты, кстати, помогать обещал, помнишь?
— Нет, Тор, нет… не делай глупостей. Ты должен лететь в Жуковский…
Чувствовалось, что разговоры даются ему не просто.
— Успеется, — возразил я.
— Ты не представляешь себе…
— Так расскажи мне, — предложил я.
Последовала долгая пауза, в течение которой я пытался вычислить, насколько хватит горючего в баках. Мы набрали около полутора тысяч метров, и выше двух я забираться не намеревался: для Рубина это не слишком полезно, в его состоянии. Значит, скоро нужно будет движки выключить, после чего искать восходящие потоки.
— Не могу… — наконец, ответил Тор. — Но это очень важно, поверь.
— Верю, что тебе так сейчас кажется, — ответил я. — Учитывая твою рану, ты не можешь быть в ясном сознании.
— Вот упёртый… — выдохнул он. Снова последовала пауза, после которой он сказал: — как заглушишь движки, ориентируйся… на сигнал высотомера… это такой писк будет, когда высоту набираешь… поймёшь…
Он говорил с паузами, давая себе возможность отдышаться.
— Понял, понял, — кивнул я. — Лежи смирно. Говори только если увидишь, что я какую-то откровенную глупость делаю. Дыхание береги.
— Ты… уже делаешь глупость.
Я посмотрел на стрелку высотомера. Тысяча восемьсот. И ещё полбака горючего. Неплохо живём! Я потянулся, чтобы вырубить движки, и только теперь заметил, что у меня вся левая рука в крови. Вспомнил про свою рану, досадливо цокнул.
Заниматься перевязкой внутри тесной кабины, управляя аппаратом, за штурвалом которого оказался впервые в жизни — такое себе удовольствие. Однако же я справился. Правда, пришлось порвать майку, больше никакого материала под рукой не было.
Вырубил движок, и стал высматривать облачка, едва наметившиеся в утреннем небе.
Первый восходящий поток я поймал вовсе не под облаком. Стоило залететь в полосу над рекой, как меня довольно резко подхватило и понесло наверх. Запищал высотомер. Довольно удобная штука оказалась: по частоте его писка можно определить, с какой скоростью ты поднимаешься.