— Дарья! — долетел снизу голос Дегтярева. — Иди сюда скорей!
— Уже несусь, милый! — завопила я в ответ, выходя из комнаты.
Как только вы оказываетесь собственницей большого дома, то мгновенно понимаете: любая медаль имеет оборотную сторону. Невозможно слопать два кило шоколада и не ощутить колики в желудке. Обретя особняк, вы тут же получаете кучу проблем. Снег на крыше, который необходимо счищать, неполадки с отоплением и водой, оборванные на улице электропровода, заваленный осенней листвой сад, перебои с газом и откачка выгребной ямы — всем этим теперь придется заниматься вам лично. Но меня не раздражают хозяйственные хлопоты, намного хуже то, что в доме почти невозможно докричаться до членов семьи. Если ночью тебе станет в кровати плохо, так и окочуришься, не дождавшись помощи, хоть обвопись, — никто не услышит, тяжелые дубовые двери и толстые кирпичные стены отлично гасят звуки.
Глава 25
— И какую ерунду ты натворила? — с подозрением спросил полковник, подождав, пока я сбегу по лестнице вниз.
— Не поняла, — удивленно ответила я.
— Почему спустилась из спальни? — задал следующий вопрос Александр Михайлович.
— Ты же меня позвал!
— Верно.
— Тогда отчего поражаешься?
— Не стала спорить, — начал загибать пальцы Дегтярев, — прилетела мгновенно, да еще так ласково заворковала: «Уже несусь, милый». Больше всего боюсь услышать твой сахарный голосок, потому что он означает лишь одно: мадам Васильева сидит по уши в неприятностях. Так что с тобой стряслось на сей раз?
Я покачала головой:
— Старость не радость! У тебя развивается маниакальная подозрительность.
Вообще говоря, вопль Дегтярева настиг меня в тот момент, когда я твердо решила: раскрою злодеяния, совершенные Тришкиным, и обращусь к толстяку за помощью. Подарю ему выполненную работу, так сказать, преподнесу преступника на блюдечке с золотой каемочкой, пусть арестовывает негодяя, который убивал ни в чем не повинных женщин и столько лет считал себя безнаказанным.
Я очень умная и невероятно талантливая, обладаю явным даром сыщика, Александр Михайлович, хоть и дослужился до полковника, мне в подметки не годится. Есть только одна крохотная деталька, очень мешающая детективу на общественных началах: у меня нет никакого права арестовывать мерзавцев. Узнав всю правду об убийце, я не могу отдать виновника под суд, поскольку не являюсь ни сотрудником МВД, ни прокурором, ни следователем. Я самая обычная гражданка, которая, маясь от безделья, овладела увлекательным ремеслом сыщика, поэтому, чтобы добиться торжества справедливости, мне приходится обращаться к полковнику, а он, если честно, терпеть не может, когда я в очередной раз добиваюсь успеха. Наверное, просто завидует мне, не растерявшей юношеского задора, активности, ловкости и ума. Вот по какой причине я решила быть сейчас крайне ласковой с Дегтяревым — кто ж, кроме него, сможет запихнуть в тюрьму Гарика Тришкина и вызволить из швейцарской школы тюремного типа Катю? Но Александр Михайлович слишком подозрителен. А еще он стал сварлив — все ему не так! Прибежала молниеносно — услышала недовольный гундеж. Спустилась бы не сразу — начал бы бубнить: «Вечно тебя не дозваться.., плетешься еле-еле.., совсем не шевелишь ногами…»
Ну как угодить такому?! Впрочем, не буду злиться.
— Дорогой, не хмурься, — зачирикала я, наблюдая за тем, как брови полковника медленно, но верно сдвигаются к переносице, — ты звал, я пришла.
— Ну, ну… — хмыкнул толстяк.
Меня начало охватывать раздражение. Тщательно пряча его, я продолжала улыбаться.
— Зачем я понадобилась тебе?
— Господи, — заплакал кто-то в гостиной, — он погиб!
— Кто? — подскочила я.
Дегтярев нервно оглянулся.
— Ты о чем?
— Неужели не слышал?
— Что?
— Там кто-то плачет.
— Ага, — мрачно кивнул толстяк, — поэтому и звал тебя. Милиция почти в обмороке.
— Боже, случилась беда? — испугалась я.
Дегтярев потер затылок.
— В принципе, да.
— Она неведомыми путями узнала правду о родителях Деньки?!
— Нет, — вздохнул Александр Михайлович. — Крошка пропал.
— Попугай?
— Он самый.
— Куда же подевалась эта здоровущая птичка?
— Улетела из клетки.
Я рассмеялась:
— Только не пытайся убедить меня в том, что Крошка просочился между прутьями!
— Нет, дверца стояла открытой.
— Ирка! — заорала из гостиной Зайка. — Скорее завари крепкий чай и подай Милиции! В чашку следует добавить пару ложек коньяка.
— Все уже дома? — удивилась я. — Только что я была одна.
— Буду осматривать второй этаж, — нервно воскликнул полковник, — а ты первый. Необходимо отыскать Крошку.
— Его съели, съели, съели… — долетело из гостиной.
— Господи, — затараторила Зайка, — Милиция, дорогая, ну кто мог слопать милого попугайчика? В нашем доме подобных личностей нет.
— А ну, посторонитесь, — деловито велела нам с полковником Ирка, высовываясь из кухни.
Я попятилась. Домработница, держа обеими руками поднос с чашкой, вступила в гостиную. Мы с полковником потрусили за Иркой.
— Никто из домашних и помыслить не мог, чтобы сожрать Крошку, — довершила свою речь Зайка.
Милиция громко всхлипнула и с упорством трехлетней капризницы затвердила:
— Съели, съели, съели…
— Успокойтесь, — занервничала Ольга.
— Ну и глупость же вам в голову взбрела, — решила вмешаться в диалог Ирка. — В холодильнике полно вкусного: и буженина, и сервелат, и докторская колбаска, сосиски, в конце концов. Ежели кто аппетит нагулял, он нарезку слопает. Вы только представьте, какой это геморрой попугая жрать? Сырым ведь его не схомякать?
Я прикусила нижнюю губу — Ирка в своем репертуаре. Домработница тем временем пыталась, как могла, успокоить Милицию.
— Подумайте разумно, — вещала она, — кто ж сырое лопать станет? Значит, его надо сначала того самого.., притюкнуть, а это ведь непросто. Потом ощипать, пожарить… К чему такие сложности, если совершенно спокойно можно ветчиной перекусить?
— Ира, уйди, — процедила Зайка.
— Все, все, меня уже нет, — живо отреагировала домработница, — вот только посудку прихвачу.
— Уж извините, Милиция, — запела Ольга, — Ирина иногда бывает бестактна.
— Я не говорила о том, что Крошку Че съели люди, — дрожащим голоском перебила ее Милиция. — В доме полно собак.
— Это невозможно! — хором воскликнули домработница и Зайка. — Наши собаки сырую птицу не едят!
Милиция издала тревожный стон. Я покачала головой. М-да, нечего сказать, успокоили. В памяти моментально ожила давняя история.
Аркашка ходил тогда в третий класс. Ясное дело, что он, как все мальчики, был непоседлив. На уроках Кеша без конца вертелся, а на переменах носился так, словно за спиной у него работал реактивный двигатель. Поэтому, отправляя его в школу, я всегда просила:
— Ты там потише.
Но, как правило, мои слова не достигали цели. И из школы часто звонили с выговором педагоги, но в тот день было тихо.
Ровно в пять вечера в квартиру постучали. Думая, что Аркашка в очередной раз потерял ключи, я сделала грозное лицо, распахнула дверь и увидела ближайшего приятеля Кешки Костика Мамаева. Тот сжимал в руках куртку и сапоги своего друга.
— Вот, — затараторил Костик, — тетя Даша, Аркашка упал с лестницы, его на носилках в больницу увезли, а мне врач велел шмотки вам отдать, сказал: «Отнеси барахло родителям, оно парню больше никогда не понадобится, пусть у людей хоть одежда останется, на память».
Я сползла по стене. Слава богу, через пару секунд за спиной возбужденного Костика появилась запыхавшаяся учительница математики, а заодно и классная руководительница Милада Геннадьевна. Она сразу успокоила меня: Аркаша сломал ногу, ничего ужасного, куртку и сапоги на самом деле попросили отнести домой, потому что Кешке в больнице они не понадобятся, просто Костик слегка видоизменил слова врача.
— Хватит мечтать, — вернул меня из воспоминаний Дегтярев, — надо искать Крошку.
Мы принялись рыскать по особняку, заглядывая во все уголки. Лично я обнаружила кучу, казалось бы, безвозвратно потерянных вещей, но Крошки нигде не оказалось. Маруська рассыпала на полу семечки.
— Вот увидите, — бодро восклицала девочка, — Крошка унюхает лакомство и прилетит.
Но, увы, попугай словно сквозь землю провалился. Около одиннадцати вечера я, вспомнив про собак, закричала:
— Гулять!
Послышался бодрый цокот, и в прихожую вылетели члены стаи. Я начала натягивать на них попонки и очень скоро поняла, что среди псов отсутствует пуделиха.
— Черри! — завопила я. — Не смей притворяться глухой! Иди немедленно сюда!
Но хитрая собака не спешила на зов, ей совершенно не хотелось топать по холодному снегу. Я прекрасно улавливала ее «мысли»: нет уж, пусть другие мерзнут, Черричка лучше пописает потихоньку в бане, на плитке, и спокойно уляжется на диван, в конце концов, старость следует уважать…
Но я не собиралась уступать и пошла на поиски ослушницы, упорно твердя:
— Черри, ты где? Имей в виду, даже если найду сейчас лужу, то выпихну тебя во двор из принципа. Конечно, ты уже немолода, но пожилой возраст не повод для хамства. И потом, я очень хорошо знаю потайные местечки, куда залезает прикидывающаяся совсем глухой пуделиха. Сейчас ты, моя радость, устроилась в мансарде, в большой гардеробной. Лежишь на куче белья, приготовленного для прачечной. Ну, что я говорила! Черри, вставай!
Пуделиха даже не повернула головы. Я села около нее на корточки и сердито сказала:
— Послушай, это просто некрасиво, твои товарищи нервничают внизу, парятся в попонах, хотят гулять, а ты лежишь и не шевелишься. Черри, ау!
Та медленно зевнула, и весь ее вид говорил:
«Отстаньте от меня! Вот беда, право слово, никакого покоя, уже в нежилую мансарду забилась, и то нашли!»
Внезапно из головы моей пропали все мысли. Я уставилась на щеки пуделихи. Впрочем, у собак нет щек, мой взор упал на морду, шерсть на которой отчего-то была покрыта темно-красными пятнами. Сердце бешено застучало. Черри ощутила мое волнение и деликатно сообщила: