«В шестидесятые годы был снят запрет на обсуждение таких тем, как сексуальность, пол и духовность. Благодаря роддомам и хосписам даже рождение и смерть были извлечены из темноты на свет. Последним табу в нашей культуре осталось старение. Судя потому, как старость представлена (вернее, не представлена) в средствах массовой информации, мы живем в обществе, которое делает вид, что старых людей не существует» (Рам Дасс писал в конце прошлого века.)
Сейчас это уже не совсем так, ситуация неоднозначна, и она меняется. Появились фильмы о старости, в тексте много цитат из СМИ. Во время моей работы в нашу страну пришел хороший мультик «Вверх».
Ситуация изменилась, но по мне так пока стало хуже (вот, уже получается стариковское ворчание). Перелом произошел примерно в 2010 году. Стариков, видимо, набралась уже критическая масса. Утвердился День пожилых людей — 1 октября, появилась куча программ, тема стала входить в моду. Всякий уважающий себя таблоид стал регулярно писать о старении. Но в каком ключе? Даже наука геронтология звучит как «наука о старости и преодолении старения». Издается журнал под названием «60 лет — не возраст» (а что тогда?). Все заняты поисками средств для продления жизни, молодости и отрицанием старости. Пишется и говорится об увеличении пенсий, возврате стариков к активному потреблению, старость лишается своих смыслов, и ищутся пути включения ее как дополнительного ресурса в поддержание нынешней абсурдной экономики и цивилизации в целом.
О старости говорится в СМИ. Говорится много. Обычно это тема «проблем старых людей». Часто происходит так: 50-летние женщины обсуждают и решают проблемы стариков (дряхлых, беспомощных, одиноких). Это, безусловно, благородное и полезное дело позволяет им отделиться психологически от старости по принципу «это они, а это мы».
Никто не будет утверждать, что старости не существует, но она всегда не про нас, а про кого-то.
Назвать себя старым можно с некоторым заигрыванием, жалуясь на забывчивость, или боль в спине, или усталость, и ожиданием, что тебя будут разубеждать.
Постепенно прихожу к тому, что настоящая старость табуирована. Это утверждает меня в мысли, что лишь на поверхности мы, возможно, боимся старости как немощности. Это лишь передний, очевидный уровень защиты. На самом деле старость пугает огромностью перспектив, непонятностью задач и возможностей… Да просто непознанностью.
Сайт в сети «Третий возраст» (подобными сайтами интернет наполняется постепенно). Лозунги: «Живи с удовольствием!», «Стареть не модно!»… Про первый потом поговорим. А вот «не модно» — это да, это хорошо. Ни в коем случае я не хочу делать старение модным, важно и хорошо, что оно не модное. Я скорее за то, чтобы допустимым было то, что не модно.
Пожалуй, я бы оставила за старостью стильность. Стиль может быть довольно высоким, разнообразным, индивидуальным.
Моя книга — не реклама старости. Если старость начнут рекламировать, она может стать модной, как любовь, и также превратиться в порно. Старость, как и счастье, любовь, смерть, одиночество… экзистенциальна и потому очень индивидуальна и важна. Потому и разговор мой только лично с Вами, читатель.
Искаженные нормы
«Ты хорошо выглядела, — говорит мне подруга о моем телеинтервью, — но старше своих лет, наверное, из-за седины». Парадокс ситуации состоит в том, что это моя седина и мой возраст. Они не могут не соответствовать, тем более что поседела я ничуть не раньше своих сверстников. Но норма определяет женщин крашеными лет до 60, а то и дальше.
Сейчас много говорится о тяготящих общество и особенно женщин стандартах красоты. Странно, как люди сумели разделить здоровье, естественность и красоту и даже поставить их в противоречие друг с другом? А если вы протестуете против навязываемых стандартов красоты, то в первую очередь позволяете себе быть толстым, отрастить брюшко… Что еще? Да все, собственно. Главное, разрешить целлюлит и жировые складки. Потому что это не идет вразрез с потребительскими способностями. А вот принятие себя — отнюдь.
Красота стала насильственным понятием. Естественность — нездоровьем. Рам Дасс приводит смешной рассказ о том, как спонсирующая его буддийские лекции косметологическая компания после его выступления, рекламируя товар, предложила тест: ущипнуть кожу на руке и проследить, за сколько расправится складка. Ситуация оказалась неловкой, когда у него, сидящего на сцене, складка не расправлялась несколько минут.
«Мне как будто должно было быть стыдно за то, что моя кожа недостаточно эластична. И меня задарили всякими кремами. А между тем меня вполне устраивала моя кожа».
Итак, самый мощный стереотип, общественная установка, требующая пересмотра: хорошо выглядеть, чувствовать себя = молодо. Это не так. Хорошо чувствовать себя (вслушайтесь — чувствовать себя!) — это быть в гармоничном состоянии соответствия своей природы, психики миру вокруг.
Помните советскую песню прошлого века «Все на свете могут наши мамы, только не умеют не стареть…»? Песня трогала сердце. А мамы действительно могут всё, и они справились с этим социальным заказом. Мамы научились не стареть. А между тем есть совершенно справедливое авторитетное мнение, что одно из условий взросления мужчины — старение его мамы. Не это ли породило весьма обширное сословие мужчин, продолжающих до пенсии жить в качестве маминых сыновей, не способных повзрослеть и стать мужчинами в полном смысле этого слова. Рост этого сословия сделал моральное и физическое проживание мужчины 20+, 40+… лет с мамой не только не стыдным, а чем-то само собой разумеющимся.
Я не агитирую за то, чтобы сыновья покидали родителей, оставляли их в одиночестве или сдавали в богадельни. Часто достаточно того, чтобы общепринятое «я живу с мамой» сменилось на «мама живет со мной». Поверьте, это не так просто и не так неважно, как кажется!
Как-то у меня была встреча с 35-летним интересным архитектором. Он не женат и признался, что дети его не привлекают. Есть подружка. В основном занят работой. На мои слова о приближении старости (говорила о себе) среагировал очень резко, но типично: «Какая старость? Вам еще рано. Моей маме 70, но она себя старухой не чувствует».
Странно, правда? Вроде привычная и даже какая-то позитивная фраза. А если представить себе пятилетнюю девочку, говорящую: я себя ребенком не чувствую. Или 18-летнюю: я себя молодой девушкой не чувствую…
Я спросила архитектора: интересно, а кем же мама себя чувствует? Ребенком, девушкой?.. Его ответ: она себя чувствует полноценным человеком. Грустно. Отражает очень крепко сцепленный со старостью стереотип неполноценности. Запомним это слово — «полноценность». Что под этим обычно подразумевается, какая ценность? Социальная полезность и востребованность? Насыщенность жизни событиями и эмоциями?
У старости есть своя огромная ценность, но мы почему-то меряем ее ценностями первой половины жизни. Или, еще хуже, «ценностями» социума.
Мой папа, разменявший давно восьмой десяток, может быть чудесным примером такой общепризнанной и часто реализуемой ныне полноценности. Именно потому, и еще потому, что он мой папа, он будет фигурировать в книге множество раз, как пример всего и вся. Он профессор. Уважаемый в своей среде человек, преподает. Работает. В свободное время путешествует по принципу «делаю то, чего не мог позволить себе раньше». Я очень горжусь им и радуюсь за него. Однако он как-то признался мне, что переживает из-за того, что не чувствует творческой энергии и не производит ничего нового. Он не видит, что это новое лежит вовсе не в сфере его любимой науки, где он стал истинным мастером и наставником, а в сфере личного познания и опыта жизни, который так необходим его детям и внукам. Им нужны не знания, а мудрость.
Бессмертие
У Бессмертия есть несколько вариантов, разновидностей.
Вечная молодость Дориана Грея — отсутствие старения, сохранение молодости с помощью чудодейственных средств (средство Макропулоса). Тут, как говорится, не до смерти вовсе, тут ведь и старости-то нет.
Вечная старость Кощея Бессмертного, бесконечное продлевание старости, потребность остаться в любом виде. В основном старики, жаждущие бессмертия, живут страхом, а от него мало чего хорошего прорастает. Старики, с одной стороны, познали вкусы жизни, с другой — видят ее край. И потому за жизнь держатся, цепляются. Чувствуете разницу оттенков: ценить… цепляться. Это про Любовь… Зависимость. Любовь к жизни необходима. Страх потери провоцирует зависимость, и любви там все меньше. Потому обычный Кощей жизнь не любит и людей тоже. Такие старики, безусловно, неприятны и опасны, о чем и сказки.
Мне попалось только одно описание бессмертия в разных возрастах, в том числе и зрелом. У Натали Бэббит («Вечный Тук»):
«— Знаешь, что это вокруг, Винни? — услышала она низкий голос Тука. — Это жизнь. Она движется, растет, изменяется, никогда не остается прежней даже на пару мгновений. Вот эта вода… ты смотришь на нее каждое утро, и она всегда выглядит одинаково, но это не так. Всю ночь напролет она движется, вытекает из ручья далеко на западе, вливается в ручей на востоке, всегда другая, всегда в движении, хоть и такая спокойная… и в конце концов, проделав долгий-долгий путь, она встречается с океаном. ‹…› А знаешь, что происходит потом? — продолжал Тук. — С водой? Часть ее испаряется под солнцем прямо из океана и поднимается обратно к облакам, а затем проливается дождем, и дождь попадает в ручей, и ручей продолжает течь, и все повторяется снова и снова. Это как колесо, Винни. Все вокруг — как колесо, вертится и вертится без остановки, не зная отдыха. И эти вот лягушки — часть колеса, и жуки тоже, и рыба, и лесной дрозд. И люди. Ничто не остается прежним. Все обновляется, все изменяется и растет. Именно так все и было задумано. Именно так всё и есть.
Лодку наконец прибило к берегу, и нос ее врезался в полусгнившие ветки поваленных деревьев, опустивших свои толстые пальцы в воду. Нос лодки заклинило, и течение не могло справиться с нею, хоть корму и сносило в сторону. Вода текла мимо, меж зарослями тростника и ежевики, и устремлялась из привольных берегов пруда в узкое русло. Там она неслась уже быстрее, журча и пенясь среди камней и булыжников, и исчезала из виду где-то вдали, торопливо огибая склонившуюся иву.