Святая Циала! До чего она дожила. Просит младшего сына вступиться за среднего перед старшим. Но другого выхода нет, она была у барона Обена, который все еще остается самым дошлым интриганом Арции. Старик сказал, что если Филиппа не остановит Александр, его не остановит никто...
Что ж, она сделала все, что могла, и только сейчас поняла, как устала. С той самой ночи, как ей приснился оказавшийся пророческим сон, она не жила. Эстела до сих пор не поняла, как могло случиться, что она, всю жизнь смеявшаяся над суеверной Марион, поверила тому, что на первый взгляд казалось сущим бредом.
Все началось холодной осенней ночью. Она поднялась к себе рано, долго стояла у окна, глядя на залитые лунным светом убранные поля. Когда-то она смотрела на них вместе с Шарлем, потом он оставил ее на растерзание оскорбленной любви и бесконечным северным зимам. Она сама не понимала, почему, не любя Тагэре, упрямо живет здесь, хотя к услугам матери Его Величества любой замок в любой части Арции. И при этом ей отнюдь не требовалось любоваться на Эллу и ее мерзких родичей, она была бы сама себе хозяйка.
Могла она вернуться и в родной дом, благо Делия оттуда убралась по собственной воле, но Эстела оставалась рядом с могилами мужа и сына, хотя ходила к ним не так уж и часто. Ее пугала гнетущая тишина нижнего иглеция и холодная отстраненность гранитных надгробий. Она не чувствовала присутствия Эдмона и Шарло, да, пожалуй, и не хотела чувствовать. Ощущение своей правоты и непорочности давно исчезло, осталась лишь пустота. Даже дела Филиппа и те казались суетой, никому не нужной и жалкой. Если бы не страх и ненависть, которые Эстела испытывала к циалианкам, она бы ушла в обитель, но для Тагэре, урожденной ре Фло, принять постриг было столь же невозможно, как украсть или изменить супружескому долгу.
Годы долго щадили вдовствующую герцогиню, ее старые платья по-прежнему были ей впору, в густых темно-каштановых косах не было седины, кожа оставалась гладкой, а зубы белыми. Захоти она найти себе мужа, она бы сделала это без труда, и не только потому, что была матерью короля, но и потому, что славилась красотой и добродетелью. Но и этого ей не хотелось.
В ту ночь Эстела Тагэре смотрела в окно особенно долго, потом легла, оставив лишь одну свечу у изголовья постели. Где-то в углу скреблась мышь, раз в четверть оры отбивал замковый колокол, иногда потрескивали половицы. А затем раздался сильный и уверенный стук в дверь. Эстела, уже начавшая погружаться в добродетельный сон, не поверила своим ушам. Так, вернее, почти так стучал только один человек. Шарль Тагэре. Женщина была готова поверить, что ей все приснилось, но стук повторился. Больше сомнений не было, она встала, торопливо накинув отороченное куницей домашнее платье, зажгла еще три свечи и отперла дверь.
Человека, стоящего на пороге, она никогда не видела. Среднего роста, седой, с правильным бледным лицом, на котором выделялись огромные голубые глаза, он был одет в темное платье, а на плечах у него лежала цепь с ярко-зелеными камнями.
– Простите за ночной визит, сигнора, – незнакомец говорил, как говорят лишь повелители, – но я принес срочное и весьма неприятное известие.
– Кто вы, сударь?
– Я арциец, и этого достаточно. – И она поняла, что этого и впрямь достаточно.
– Я слушаю.
– Лучше будет, если вы сядете.
Она послушно села, не отрывая взгляда от удивительных голубых глаз.
– Сигнора, герцог Ларрэн взят под стражу по приказу короля и заключен в Речном Замке. Ему грозит смерть.
– Этого не может быть!
– Это так, сударыня. Вы должны ехать в Мунт и попытаться остановить вашего сына. Нельзя, чтобы Тагэре проливали кровь друг друга.
Потом странный гость поклонился и ушел, вернее, исчез, потому что никто из воинов и слуг не видел, как и откуда он появился. Он не мог оказаться среди ночи у спальни госпожи, но он оказался. Именно поэтому Эстела и решила, что она просто задремала в кресле у камина! И вместе с тем герцогиня была уверена, что все так и есть, и один ее сын задумал убить другого. Утром сигнора Тагэре выехала в Мунт и на полдороге столкнулась с гонцом. Письмо Марион лишь подтверждало то, что она уже знала. Жоффруа в Речном Замке, и к нему не допускают никого, кроме доверенных слуг короля, по утверждению которого, пленник не желает никого видеть.
Будь жив Евгений, он бы заставил Филиппа пропустить к герцогу Ларрэну священника, которому можно доверять. Но новый кардинал слишком дорожит благорасположением Их Величеств.
Эстела пыталась говорить с сыном, но Филипп был непреклонен, и тогда она вызвала Александра...
2888 год от В.И.
27-й день месяца Волка.
Арция. Мунт
Сначала Филипп обрадовался, но когда узнал причину появления младшего брата в Мунте, его лицо потемнело, и Сандер понял, что бури не избежать. После оргондской размолвки оба старались обходить острые углы, но сейчас это было невозможно.
– На твоем месте, – сдержанно заметил король, – я бы проведал старика Обена (он, говорят, выдумал новую подливу), немного погрелся и вернулся в Эстре. Жаклин не стоит оставлять одну, тем более в ее положении. Мать не должна была впутывать тебя в это дело...
– Я в него впутан с рождения, Филипп, я – сын Шарля Тагэре, так же как и ты, и Жоффруа. Я не могу оставаться в стороне.
– Не только можешь, но и должен. Жоффруа – мерзавец, кому это знать, как не тебе и Жаклин? Я долго терпел его выходки, куда дольше, чем ты. Но у всего есть предел.
– Что он натворил?
– Неважно. Да ты садись, твою ногу лучше поберечь.
– Ничего с ней не сделается, а танцевать я так и так не собирался... Филипп, – Александр понимал, что отрезает себе пути к отступлению, но иначе не мог, – если ты не скажешь, в чем вина Жоффруа, это будет не правосудие, а убийство.
– Тебе мало того, что ты знаешь о своем братце?
– Мало. Филипп, послушай меня. Если бы ты казнил его после восстания ре Фло, я бы понял. Но ты его наградил, хотя убийство Рауля и несчастного Лумэна иначе, чем подлостью, не назовешь. Хорошо, будем считать, что он действовал во благо Арции, хотя лично я считаю, что от такого блага на сигне пятна остаются. Про смерть Пьера молчу, хотелось бы верить, что тот и вправду упал и убился. Потом была Оргонда. Вот когда было предательство...
– Сандер! Ты опять?
– Опять и всегда. Мы тогда не Марка предали, а себя. И обделал это дельце сам знаешь кто. До сих пор в ифранском золоте купаются, а чем это нам все аукнулось, ты видишь. Спасибо Мальвани, что Ларрэн до сих пор Арцийский. Но после Оргонды ты Жоффруа и пальцем не тронул. Он всегда творил, что хотел. Разве ты разобрался в смерти Изо? Нет, ты закрыл на нее глаза, съев объяснение с якобы подкупленной служанкой, которая ничего не могла сказать, так как Жоффруа ее предусмотрительно повесил. А что он сотворил с Жаклин? Как первый рыцарь Арции, как старший в роду, ты должен был его наказать. Кодекс Розы еще никто не отменил! Но ты и тут палец о палец не ударил...
– Да, из тебя хороший защитник, – скривился Филипп, – тебя послушать, я должен был запереть мерзавца в Речном Замке десять лет назад.
– Именно. Но ты этого не сделал, а теперь спрашивать за старые грехи поздно, а новых я не вижу. Его попытка жениться на эллской вдовушке просто смешна, равно как и передача в Кантиску на хранение нотации столетней давности, утратившей силу после рождения твоего наследника. Десять лет назад тебя бы поняли. Народ любит, когда вожди жертвуют родичами во имя правосудия и справедливости. Сейчас, если ты не предъявишь доказательств, подумают Проклятый знает что...
– Кто подумает?
– Да все! И я в том числе. Филипп, я ДОЛЖЕН знать, что случилось. Почему ты не позволяешь Жоффруа оправдаться перед Генеральными Штатами, раз он этого добивается?
– О, ты знаешь и это? Откуда?
– Тоже мне секрет. Об этом весь Мунт знает. И гадает, что же такого узнал Жоффруа, что его прячут даже от родной матери.
– У него был кардинал. Он готов засвидетельствовать, что Жоффруа не желает никого видеть.
– Евгению люди верили. Но не этому толстому борову, купающемуся в паучьих аурах! Позволь мне поговорить с Жоффруа.
– Нет, да и зачем это тебе, вы друг друга никогда не любили.
– Да, я не люблю Жоффруа, и очень не люблю, но нелюбовь не может являться поводом для убийства. Тем более для убийства брата...
– Ты забываешься!
– Нет, Филипп. Напротив. Я помню, кто я, кто все мы. А вот ты, Филипп? Ты помнишь, что ты – брат Жоффруа, что ты – Тагэре, что ты – король, наконец?! Мне кажется, ты это позабыл. Так ты пустишь меня в Речной Замок?
– Нет, Сандер.
– Значит, Жоффруа и вправду узнал что-то непотребное. О ком? Его собственные предательства и преступления ты бы скрывать не стал.
Ответить Филипп не успел, дверь распахнулась, и на пороге, застенчиво и вместе с тем лукаво улыбаясь, застыл мальчик лет семи. Нахмуренные брови короля разошлись, и Филипп ласково улыбнулся сыну.
– Чего ты хотел, Филло?
– Я, – на белой коже мальчика проступил румянец, – я хотел видеть дядю Александра.
– Ну, ты его видишь, что ты хочешь еще?
– Можно, я с ним поговорю?
– Конечно, можно, – засмеялся Сандер, подходя к племяннику и протягивая ему руку, – здравствуй, Филипп. Я очень рад тебя видеть. Ты стал совсем большим.
– Я тоже очень рад, – мальчик серьезно пожал протянутую руку, – ты мне расскажешь про победу?
– Про какую? – поддразнил сына Его Величество. – Если дядя Сандер начнет рассказывать про все свои победы, ему придется говорить до утра.
– Про ту, когда прошли там, где нельзя было пройти...
– Хорошо, – Александр не смог удержать улыбки, – я обязательно расскажу, это было не так уж и трудно. Вот твой отец и вправду видел то, что по праву называется подвигом. Это было у деревни Беток, я тогда был всего на два года старше тебя.
– Расскажешь?
– Обязательно, но немного погодя.
– Выйди, Филло, – велел король сразу поскучневшим голосом.