Когда сын Амира и брат Усмана простерся ниц перед царственным племянником, на его лице читалась лишь решимость швырнуть к ногам победителя бритую голову нечестивого властителя Сартахены.
2891 год от В.И.
12-й день месяца Сирены.
Арция. Мунт
«Я преданная слуга Вашего Величества, и я долго и мучительно думала и просила совета у Творца и святой Циалы, прежде чем решилась написать Вам. Я знаю, что те известия, которые я сообщу, огорчат Вас, но я не могу спокойно смотреть, как моего короля обманывает презренная простолюдинка, поднятая им из грязи до заоблачных высот...» – в этом неведомая доброжелательница, в которой Филипп предполагал графиню Ратин, ошибалась. Эжени Шаре была женой богатейшего из ювелиров, и золота у нее было поболе, чем у многих аристократок. Ошибалась графиня и в том, что он ничего не знал о связи пышногрудой прелестницы с Гастоном, Реви и Аганном. Король знал все, причем давно, и все равно это было мерзко.
Мерзким было все, начиная от отдаленных голосов стражников до золоченой ручки двери, за которой спала Элеонора, наверняка намазавшая лицо очередной жирной гадостью... Последнее время он с трудом заставлял себя смотреть на жену, хотя то, что он сделал, он сделал ради нее, или, вернее, из-за нее... Король вздохнул и, тяжело ступая, подошел к письменному столу, заваленному бумагами. Проклятое письмо вызывало ощущение гадливости, как будто в собственной постели он обнаружил дохлую крысу, к тому же провалявшуюся в теплом месте не меньше кварты. Филипп с наслаждением сунул мерзкую бумажку в огонь, забыв о том, что нет хуже приметы, чем что-то сжигать в пламени свечи. Что с ним может случиться, чтобы стало еще хуже? Король заглянул в кувшин, стоявший на столе рядом с подсвечником. Так и есть, пусто... В последнее время он совсем как братец Жоффруа, не к ночи будь помянут. Слишком много пьет и слишком мало делает. Филипп со вздохом взял свечу и подошел к зеркалу.
Проклятый, ну и личико... Гастон старше, а все еще хорош собой, Эжени можно понять, тем паче последние полгода он не так уж и баловал ее своим вниманием. Графиня пытается разлучить его с любовницей и занять ее место, и вряд ли из-за него самого. Было время, когда не было женщины, способной перед ним устоять. Кроме Даро Кэрны... Ее отказ стал первой ласточкой, она предпочла красавца Бэррота. Разумеется, из-за его физиономии и славы, так как во всем остальном молодой Бэррот пуст, как орех... А ведь четыре года назад Филипп был еще хорош, все началось со смерти Жоффруа и отъезда Александра. Нет, брат ему не изменил, то, что он сделал и делает на Севере, вызывает восхищение. Эстре почти залечил рану, кровоточившую полтора столетия, но Филипп знал: причиной отъезда брата были не выходки Тодора, а нежелание оставаться под одной крышей с убийцей Жоффруа. А ведь он по глупости рассчитывал, что Александр примет его сторону. От среднего братца Сандер никогда не видел ничего хорошего, да и Жаклин от него натерпелась...
Нет, не в Жоффруа дело, а в том, что он не объяснил Александру, из-за чего... Но как он мог?! Брат и так обделен жизнью, он никогда не поймет того, что понимает любой нормальный мужчина... Хотя были ведь и у него до женитьбы какие-то женщины или женщина. Он так и не рассказал кто. Наверняка она была замужней, иначе бы Сандер мать своих детей не оставил, будь она хоть прачкой. Наверняка кому-то из придворных дам вздумалось поиграть с королевским братцем, и игра зашла слишком далеко. Интересно, как бы далеко пошел Сандер, чтобы защитить СВОЮ женщину и СВОИХ детей?
Почему три года спустя он находит для брата слова и доводы, которые не нашел в ту проклятую ночь?! Почему вообще продолжает этот безумный разговор? Элла откровенно радовалась, когда Сандер остался на Севере вместе с женой и своим любимчиком Рафаэлем. Вот уж где, Проклятый побери, нашло приют постоянство! Мирийский герцог давным-давно простил сына и наследника и признал замужество дочери, а красавец Рито продолжает месить эстрийскую грязь рядом со своим горбатым сюзереном. Он так и не женился, хотя в байланте влюблено пол-Арции, а половина этой половины побывала у него в постели.
Элеонора додумалась до того, что Рито был Дариоло не просто братом, потому-то, дескать, ее и возненавидел! Ерунда, Элла вечно объясняет то, что ей не понять, всякими мерзостями. Скорее всего, Рафаэль хотел, чтобы сестра оценила Александра, а она влюбилась в безмозглого героя. Дурачок, он так и не понял, что женщинам плевать, что у человека внутри, им нужна внешность или, на худой конец, слава, которой можно хвастать перед подругами. Мириец слишком красив, чтобы задумываться о таких вещах... Хотя, возможно, история с сестрой и научила его презирать женщин.
Король позвонил в колокольчик и, сунув вбежавшему пажу кувшин, велел принести атэвского... Проклятый! Как же ему все надоели! Почему у Сандера друзья, а у него стая шакалов? Все они – Кэрна, Мальвани, Гартаж, Трюэли – хранят верность старой дружбе и обходят Мунт десятой дорогой, хотя, будь его воля, он бы послал к Проклятому всю эту свору и уехал в Ланже, к сыну. Но не может. Никуда он не уедет и ничего не расскажет ни брату, ни матери, ни жене...
Стражники на дворе умолкли, но теперь залаяла собака. Паж принес вина и золотой кубок на подносе и убрался. Король налил вина, отпил... Почему в последнее время все отдает какой-то гадостью? Медикус говорит, ему нельзя пить вино и есть жареное и острое, но если еще и от этого отказаться... А что, если мерзкий лекаришко прав, и он болен, и тяжело болен? Ему же всего сорок, хотя выглядит он на все пятьдесят с хвостом! Отец, когда уходил в свой последний бой, был молодым и красивым, а не толстопузой опухшей развалиной...
Проклятый, если с ним что-то случится, эти стервятники совсем сорвутся с цепи, Элла недаром снюхалась с циалианками. Она все понимает и... готовится к вдовству и регентству. Как он раньше этого не видел? Так не выйдет у нее ничего!
2892 год от В.И.
12-й день месяца Сирены.
Эр-Иссар. Эр-Гидал
Как же здесь жарко. Жарко и темно. Он бы отдал полжизни за глоток воды, но воды здесь не было, да и не могло быть. Куда ведет этот ход? Зачем он тут? Где Нгоро? Где все? Как он мог оставить Дженнаха даже на Нгоро? Тот так и не научился понимать лошадей, хотя кое-как умудряется ездить верхом. Яфе обернулся. Бесполезно. В такой тьме можно увидеть лишь огонь. Как жарко! Где он? Как сюда попал? Стоило бежать, обрекая на смерть мудрого Абуну и несчастного Малика, чтобы найти смерть в этой горячей, как дыхание шарка, дыре. Но судьба мужчины висит на его шее, нужно идти. Идти, пока достает сил.
И младший сын калифа Усмана встал и пошел, сам не зная куда. Если придется умирать, то он умрет, делая последний шаг, никто не скажет, что он сдался и забился в смертную нору, как жалкий тушканчик. Неужели где-то есть бассейны с водой, виноградные лозы, небо, синее, как армская эмаль? Как он оказался в этой пещере? Зачем он полез в нее?
Чтобы занять себя хоть чем-то, Яфе постарался вспомнить все, что случилось после того, как его разбудил Малик. Евнух имел тело жабы, но сердце льва. Он знал, что, спасая младшего сына Усмана, убивает себя, но он сделал это. И Яфе принял жизнь из его рук и рук мудрого Абуны, узнавшего о смерти отца и принесшего эту раскаленную, как новая подкова, весть во Дворец Роз. Отец был мертв. Убит, так сказал Абуна, и Яфе знал, чья рука возвела калифа на ложе, где среди шелковых подушек лежала песчаная гара. Умирая, калиф калифов назвал имя нового Повелителя атэвов, но уши, слышавшие его последнюю волю, были на головах врагов. Если бы брат отца и сам Яфе были в Эр-Иссаре, под Наджедом и его мерзкой матерью уже бы подломился Мост Баадука[134]. Но дочь шестихвостой саданши выбрала хорошее время для удара. Замещавший Али Хайван – хороший воин, он исполнит любой приказ калифа, а калифом поспешил себя объявить шакалу подобный Наджед.
Яфе не сомневался: Эр-Иссар, оплакивая сердцем младшего из принцев, поползет лобызать ноги отцеубийцы. Младший из принцев славился своей смелостью, но думать он тоже умел. Сейчас он мог лишь бежать. И он бежал вместе с черным рабом Нгоро по единственной дороге, которая еще оставалась свободна. Сначала им везло, потом одна из ячей закинутой Наджедом сети их все же зацепила. Из десяти убийц не ушел никто, но Яфе был ранен. Они скакали все дальше на юго-восток, пока черная лихорадка не взяла свое. Прежде чем потерять сознание, он приказал Нгоро привязать себя к седлу, но тот нарушил приказ, иначе как Яфе оказался бы в этой пещере.
Нгоро не мог его бросить, значит, он в бреду ушел сам. Даже Абуна не говорил ему о местах, подобных этому. Жара и жажда сводили с ума, но он еще мог идти. Рана в спине, рана, нанесенная рукой труса, больше не болела, лихорадка прошла, сделав свое дело. Он заблудился и потерял коня и единственного друга. Но нет беды, которую нельзя убить, если не испугаться. Яфе вскинул голову, почувствовав легкое дуновенье ветра. Дорога пошла в гору. Теперь справа высилась стена, слева была пропасть. Принц шел по узкой тропе, тщательно пробуя ногой ее крепость. Ветер становился все сильнее, приятно холодя лицо. Жара отступила, но пить хотелось по-прежнему. Наконец наверху что-то блеснуло. Звезда! Что бы ни случилось, но умрет он не как жалкая ящерица, заползшая под камни. Еще одно усилие, и Яфе оказался на вершине какой-то горы. В зените стояло созвездие Иноходца, резкий ветер бил в лицо, внизу клубилась вязкая мгла, но небо оставалось чистым. Яфе привалился спиной к прохладному валуну, гадая, что ему делать: спуститься поискать какой-нибудь родник или дождаться утра, чтобы оглядеться и, может быть, увидеть лагерь Нгоро.
Из раздумий принца вывел странный синий свет, вспыхнувший за грядой камней. Он не казался опасным. Да и чего было бояться здесь, кроме хищников и воинов Наджеда, но ни те, ни другие не умели зажигать синий огонь. Яфе пошел на свет и обнаружил бьющий из скалы родник и возле него двоих.