Он посомневался, потом пожал плечами и направился к скамье для тренировки жима.
Штанга была уже установлена, сто сорок кило, которые он поднимал раньше.
— Как думаете, потянете сто шестьдесят? — В тоне моего вопроса было сомнение.
Якудза взглянул на меня, и я понял, что его эго уже на взводе.
— Запросто.
— Это я и хочу увидеть, — сказал я, снимая два десятикилограммовых диска со стеллажа и насаживая их с обеих сторон штанги. Потом встал позади скамьи и ухватился за гриф обеими руками примерно на уровне плеч. — Предупредите, когда будете готовы.
Он сел на скамью, наклонив плечи вперед и вращая шеей из стороны в сторону. Сделал несколько резких круговых движений руками — я услышал серию коротких резких вдохов-выходов. Потом лег на спину и взялся за гриф.
— Давайте на счет «три», — сказал он.
Я кивнул.
Еще несколько сильных вдохов-выдохов. Затем:
— Один… Два… Три!
Я помог поднять штангу и стабилизировать ее у него над грудной клеткой. Якудза смотрел на штангу раздраженным взглядом, перед попыткой подбородок его скрылся в мышцах шеи.
Затем он дал штанге опуститься, сохранив, однако, достаточно энергии, чтобы поднять ее с массивной груди. На двух третях пути вверх штанга почти остановилась, подвешенная между силой притяжения и мощью накачанных стероидами мышц, но продолжила подъем, пока его локти не выпрямились. Руки дрожали от усилий. Ему ни за что не повторить упражнение еще раз.
— Еще один, еще, — настаивал я. — Давайте, у вас получится.
Последовала пауза, и я приготовился попробовать какие-нибудь новые уговоры. Но он просто морально готовился к попытке. Сделал три быстрых вдоха, после чего опустил на грудь гриф штанги. От удара она подскочила на пару сантиметров, еще на несколько — от последовавшего толчка вверх, но уже через мгновение остановилась и начала неумолимо опускаться вниз.
— Помоги, — спокойно сказал он, надеясь, что я мгновенно брошусь на помощь.
Штанга продолжила движение вниз и опустилась ему на грудь.
— Помоги же! — повторил он, на сей раз уже резче.
Вместо этого я надавил на штангу.
Его глаза широко раскрылись, пытаясь поймать мой взгляд.
Учитывая штангу со всеми ее дисками и давление, которое добавил я, ему сейчас пришлось бороться почти с двумя сотнями килограммов.
Я смотрел на гриф штанги, однако боковым зрением увидел, что в глазах якудза появилось замешательство, которое быстро сменилось страхом. Он не произносил ни звука. Я продолжал концентрироваться на смертельном клиническом нажиме.
Якудза стиснул зубы, подбородок его почти утонул в шее — он изо всех сил пытался сдвинуть штангу. Я подсунул ступню под горизонтальные опоры под скамьей, чтобы приложить дополнительный вес к штанге, и она снова опустилась ему на грудь.
Снаряд задрожал — это руки якудза затряслись от усилия. Штанга слегка приподнялась.
Неожиданно я ощутил фекальное зловоние. Симпатическая нервная система в отчаянии начала отключать ненужные функции организма, вроде контроля над сфинктером, переводя всю оставшуюся энергию в мышцы.
Борьба продлилась еще несколько секунд. Потом его руки затряслись сильнее, и я почувствовал, как гриф все глубже надавливает ему на грудь. Воздух из грудной клетки выходил через ноздри и сжатые губы с легким шипением. Я чувствовал его взгляд, но продолжал смотреть только на торс и штангу. Якудза так и не издал ни единого звука.
Прошло еще несколько секунд. Я ждал. Кожа на его лице стала синеть. Я продолжал ждать.
Наконец я ослабил нажим на гриф и отпустил его.
Глаза жертвы все еще были направлены на меня, но уже ничего не воспринимали. Я сделал шаг назад, выйдя из поля зрения невидящих глаз, и осмотрел сцену. Все выглядело почти естественно: фанат-качок поздно вечером в одиночестве попытался осилить слишком большой вес, его прижало штангой, он задохнулся и умер. Нелепая случайность.
Я переоделся в уличную одежду. Взял сумку, направился к двери. Позади раздался треск, как будто ломались сухие щепки. Я обернулся, чтобы последний раз взглянуть на него, и понял, что звуки издают не выдержавшие веса ребра.
Я вышел в темный холл, подождал, пока улица опустеет. Потом скользнул на тротуар и растворился в окруживших меня тенях.
2
Я шел пешком через множество второстепенных улочек Роппонги и Акасаки, пересекал узкие переулки так, что непосвященному показалось бы, что я просто срезаю путь, но на самом деле такая манера передвижения рассчитана на то, чтобы вынудить преследователя или команду преследователей проявить себя в попытках удержаться на хвосте. Стараясь обнаружить наблюдение, я, как правило, веду себя как обычный пешеход. Если некая организация заинтересовалась мной, но еще не выяснила, кто я есть на самом деле, я не намерен сдавать игру, как какой-нибудь Джон Простак.
Через четверть часа или около того я убедился, что хвоста за мной нет, и стал замедлять шаг. Я обнаружил, что двигаюсь против часовой стрелки по длинной окружности, которая ведет меня в направлении Аояма-Боши, огромного кладбища, представляющего собой зеленый треугольник в центре модных западных районов города.
В северной части Роппонги-дори я прошел мимо небольшой колонии картонных укрытий — лагеря бродячих бездомных людей, ведущих жизнь в каком-то смысле такую же обособленную и анонимную. Я поставил на землю спортивную сумку, зная, что ее содержимое — поношенный костюм и перчатки для занятий тяжелой атлетикой — будут быстро распределены между этими голодными привидениями. За несколько дней, а может быть, и часов никчемные останки свидетельств моей последней работы потеряют малейший намек на происхождение, превратятся в очередные безымянные и бесцветные вещи безымянных и бесцветных душ, этих ненужных осколков одиночества и отчаяния, которые время от времени забредают в коллективную мертвую зону Токио, а из нее — в забвение.
Освободившись от груза, я продолжал движение, кругами направляясь на восток. Под эстакадой Ногизака, к северу от Роппонги-дори, я увидел полдюжины сидящих полукругом на корточках чинпира в гоночных кожанках. Низкие, сверкающие металлом мотоциклы стояли рядом на тротуаре. Фрагменты разговора отражались от бетонной стены слева от меня; слова нечеткие, хотя звучание такое же плотное, как выхлоп мотоцикла. Вероятно, они сидели на какусейдзаи — первитине, ставшем излюбленным японским наркотиком с тех пор, как правительство начало распространять его среди солдат и рабочих во время Второй мировой войны, и для которого эти чинпира, без сомнения, были и поставщиками, и потребителями. Они ждали, пока наркотик зажужжит на достаточно высокой ноте в их мышцах и мозгу, пока час не станет достаточно поздним, а ночь — достаточно соблазнительной и темной и они смогут подняться из бетонной берлоги и ответить неоновому призыву Роппонги.
Меня заметили — одинокую фигуру, приближающуюся со стороны южного конца того, что на самом деле было узким тоннелем. Я подумал, не перейти ли дорогу, но металлические ограждения делали такой маневр неосуществимым. Я мог просто повернуться и пойти в другом направлении, однако не стал этого делать.
Один из чинпира встал. Остальные продолжали сидеть на корточках, наблюдая, готовые к развлечению.
Я уже отметил отсутствие здесь камер наблюдения, которых на улицах и в метро с каждым годом появляется все больше и больше. Порой мне приходится бороться с чувством, что эти камеры повешены специально для меня.
— Эй! — позвал тот, который встал.
Я бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что мы одни. Не стоит, чтобы кто-то увидел, что я могу сделать с этими идиотами, если они встанут у меня на пути.
Не меняя ни шага, ни направления, я посмотрел в глаза чинпира тусклым обсидиановым взглядом. Я дал ему понять, что не боюсь его и не ищу проблем, что за свою жизнь я занимался такими делами множество раз, и если сегодня вечером он вышел на поиски приключений, самое умное поискать их в другом месте.
Большинство людей, особенно тех, кто хоть немного знаком с насилием, понимают такие сигналы, и соответствующая реакция явно увеличит их перспективы на выживание. Но, видимо, парень был или слишком туп, или слишком накачался какусейдзаи. Или умудрился увидеть в моем взгляде страх. Как бы то ни было, он начал отрезать мне путь, проверяя, гожусь ли я на роль жертвы. Позволю ли оттеснить себя на дорогу, под колеса несущегося транспорта? Поддамся ли, дам ли втянуть себя в процесс? Если да — тогда я подходящая цель, и он перейдет к настоящему насилию.
Я предпочитаю, чтобы мой ответ был неожиданным. Оставив чинпира справа от себя, я правой ногой выбил у него землю из-под ног с помощью осото-гари, одного из основных и самых сильных приемов джиу-джитсу. Одновременно развернулся против часовой стрелки и обрушил правую руку на шею чинпира, отбросив верхнюю часть его туловища в противоположную сторону. На долю секунды он распластался над местом, где только что стоял. Затем я швырнул его на тротуар, поддернув в последний момент за воротник, чтобы он не слишком сильно ударился затылком. Не хочу смертельных исходов. Слишком много внимания.
Вся процедура заняла не более двух секунд. Я отряхнулся и продолжил идти, как и шел.
Погони не было, и когда расстояние увеличилось, я позволил себе улыбнуться. Не люблю «быков» — с ними связано слишком много воспоминаний моего детства по обе стороны Тихого океана.
Я шел дальше, вдоль восточной стороны кладбища, потом направо по Гаиэнниси-дори, используя преимущества поворота — у меня это всегда получается автоматически, — чтобы проверить пространство позади, делая вид, что наблюдаю за потоком транспорта. Кладбище теперь было справа, но там нет тротуара, и я шел по противоположной стороне, пока не оказался возле длинного марша каменных ступеней — прохода, соединяющего зеленую площадь мертвых с городом живых. Я долго стоял, глядя на ступени. Наконец решил, что порыв, которому я почти поддался, просто смешон, повернулся и медленно пошел по улице, туда, откуда пришел.