Ответил мне зычно и внятно:
«Есть контакт, капитан Джимми, есть контакт…»
«Вернитесь на Базу, капитан Джимми.
Как слышите?
Вы уходите с радаров.
Вернитесь, капитан Джимми!
Вернитесь на Базу!
Ох, капитан Джимми,
Ну вы и бестолочь».
Молитвенные костиПеревод Шаши Мартыновой
Кость — всего лишь звук, который получается в горле,
форма дыхания, слово,
покуда не потрогаешь
гладкую махину черепа дикого кабана
или не покачаешь пеликанью
почти невесомую кость крыла
на ладони.
Кровь и корни,
что привязывают нас к месту, —
это все романтика,
великая абстракция,
пока не вынешь у оленя дрожащее сердце
и не зажаришь его на завтрак.
Пока не соберешь лисичек
или не пожуешь молодой моркови,
прореживая грядки.
Мы убиваем, чтобы напитаться
светом, высвобожденным смертью,
и знаем лишь, что в нас входит
через эти призрачные мембраны,
какие зовем нашими телами, — вихри
ветра, дождя, соли и света.
Мой ум был лишь представленьем самого себя,
пока не нашел я череп нашего мула, Рыжего,
у обернутого в папоротники родника
в зарослях камнеплодника,
где Рыжий упал или прилег умереть
почти два года назад.
Неостановимый бег родниковой воды
обнажил его череп до ослепительной белизны,
поразительной среди всей этой зелени,
прозрачная вода бурлит в мозговой полости,
выплескиваясь из ноздрей и глазниц.
За извилистым протоком ниже по оврагу
родниковые воды соединяются с Уитфилдом,
рукавом Гуалалы,
а потом — с главным руслом в конце гряды
и наконец впадают в Тихий океан.
Пускай пройдут тысячелетия дождей,
пока изотрутся наши кости,
века неспешного, упоительного освобожденья.
Волшебство и красотаПеревод Шаши Мартыновой
Человеку удавалось проявить свою волю, а иногда и навязать ее природе, но обеспечить удачную охоту — никак. Добыча, казалось, зависела не от усилий, не от сноровки, а от законов какого-то иного мира, от которого человек был отлучен, как минимум во время работы, пока его пропитывали понятия и ритмы логической действенности.
Наскальные картины Ласко
красивы без нужды,
хотя, быть может, по велению волшебства
красота становится необходимостью.
Но коли волшебство — в самом действе,
в отчуждении мига,
нам пристало вообразить охотников,
что поднялись на рассвете
и отправились под землю.
Каждый несет в каменном сосуде
одну краску, дар солнца,
вытяжку из корня или ягоды.
Быть может, они постились, и блюли молчание,
и сидели нагие под звездами;
а теперь, со снами во главе,
вероятно, с молитвой, что укрепляет сердца, на устах,
идут они вглубь пещеры
и собираются в сверкающей факельным светом галерее,
и там каждый по очереди будет возвышен,
вознесен, дабы умилостивить
силу и грацию будущей добычи,
прикоснуться к страху, к голоду, к сердцу,
познать, когда рука не дрогнет
при взмахе бизоньего рога,
что для волшебства ничего не требуется,
оно — как камень,
а красота,
призванная из наших тел,
остается у нас в костях.
Дневная лунаПеревод Шаши Мартыновой
Моррису Грейвзу
Именно это гольян,
Зажатый в мягком клюве,
Бормочет Птице-Духу в клобуке,
Что несет его из потока в поток;
Это напевает дороге кожа ботинка;
Спящие шепчут своим сновиденьям;
Это водоросль выдыхает волнам,
Семя — ветру, слово — дыханью;
Это вепрь, что похищен Вишну
На излете каждого выдоха,
Как уголь, чтоб вновь распалить этот сад лихорадок,
Говорит с таким нежным, усталым изумленьем:
«Всякий раз
ты несешь меня
сюда же».
Птица КармаПеревод Шаши Мартыновой
Незримая, крикливая,
сидит Птица Карма у тебя на плече —
эдакий жуткий отпрыск
наглого попугая Джона Силвера
и ворона, что не давал покоя По.
Вцепился тебе в плечо, дабы напоминать:
за все, что ценою духа купил,
всегда будешь должен,
что дашь — то и получишь,
а что получишь — то и твое.
И когда карма замыкает круг —
а она всегда его замыкает,
эта безмозглая смешливая птица дуреет,
скачет у тебя по ключице
и заходится в праведных воплях под самым ухом:
«Кар-ма! Кар-ма! Кар-ма!», —
покуда не захочется удавить гаденыша,
да что угодно — лишь бы заткнулся.
Ибо хоть оно и правда,
что дела мы вершим в вечном неведенье
и часто немощны в вере,
нам хватает мудрости принять
последствия по заслугам,—
но это не значит, что нам по нраву
и уж тем паче люба эта полоумная птица.
ТоннельЭлегия Джеку СпайсеруПеревод Шаши Мартыновой
Стиху конец, когда чувство ушло.
Когда лодочки вплывают
в Тоннель Любви
пустыми, втянутые
здоровенным лязгающим механизмом,
вроде сердца.
Вроде тьмы, что придет твои кости прибрать,
если путь
одному не сыскать.
Маскарады. Стихи. Виски и кровь.
Малютка, которой хотелось плясать на всех праздниках.
Малыш, спавший на ее могиле.
Они снятся,
а мусоровоз подмял под себя Каммингз-роуд,
громыхает на свалку
с грузом горького меда,
лимонов и чаек, зеркал непрямых,
передряг и засохших роз.
Снятся мальчик и девочка, рука об руку,
а лодочка вплывает
в тоннель, где одними словами цел не будешь.
Пытаются держаться за руки,
за тьму, за тоннель, за чувство.
Алиса из Страны чудес, порубленная на куски,
закопанная на парковке.
Первый помешанный упырь-фонема
визжит в черном тоннеле.
Пытаются уравновесить
изящную хрустально-прозрачную силу простоты
и вой, раздирающий легкие.
Между стуком сердца и тишиной,
и следующим тяжким ударом
цепляются за рваный билетик из последних сил.
Ждут всю ночь того самого слова, что означало
«малютка пляшет», что вело читателей
меж чародеев и демонов, помогало им
вылепить себе лица из грязи.
Стиху конец, когда чувство ушло.
Когда сломленное тело оседает в лифте,
избитое стихами и тьмой,
любовниками, виски и зеркалами,
игривой блескучей бессмысленностью
и бесконечно жалким словариком чувств.
Тоннель, где слова — ничто. Ни что. Вообще.
Ни мальчик, ни девочка, ни кости их рук,
обглоданные начисто.
Не может выразить чувств, что несут их,
выдох за выдохом стих все тянется,
в карнавальную любовь, в опасность и кровь,
в черный тоннель,
Тоннель Любви,
в тоннели, которые мы копаем друг к другу,
держась в темноте за руки.
Такова вера, потребная,
чтоб пережить ненасытный шабаш ночи,
чтоб дождаться слова,
воспеть его, выплакать,
моля и кляня,
не отступаясь, даже когда нас истребляют,
даже когда мы пали.
Хэгерти разбивает очередной казенный грузовикПеревод Максима Немцова
Она была потрясна, господи-меня-прими как красива, когда выскользнула из нового родстера «мерседес-СЛ» у заправки «Арко» Эдди Смита на той стороне перекрестка, сплошь нейлоновый глянец, бесконечные ноги, улыбнулась в глаза Биллу Хэгерти в пикапе «Лесозаготовительной компании Роузбёрга», волосы у нее медом растеклись по жаре, прямо в глаза улыбнулась и совершенно адекватно сознавая, что кровь взбухла у Хэгерти в венах, ноздри у него раздулись от некоего призрачного аромата, что донесло к нему по-над пропеченной равниной асфальта, раскинувшейся меж ними, взгляды их встретились вспышкой ясного помысла. И вот, эдак увлекшись, Билл Хэгерти врезался в зад «транс-ама» 89 года, что остановился перед ним на светофоре, глянул вбок, выкручивая баранку, заехал на бордюр, задрал нос и насадил казенный «форд» на пожарный гидрант.
Выплеснутый сквозь распахнувшуюся дверцу водным гейзером, пробившим пол кабины, Хэгерти вывихнул плечо, сломал себе два ребра, размозжил мизинец на правой руке, и санитары обеспокоились, в целости ли у него мозг, когда грузили его в неотложку, ибо здоровой рукой он все время тянулся, стонал, пытаясь ухватить разбитые возможности, цеплялся за грубую надежду на ту роскошную женщину в новом «мерсе», что урчал уж где-то вдали.
ОдержимостьПеревод Шаши Мартыновой
Цветок в мозгу акулы
миллион лет безупречен.