За стенкой тоже была ванная — соседская, и оттуда послышался животный стон. В деревянном доме излишне хорошая слышимость. Конечно, там был Карапуз, он услышал стоны в комнате и в телевизоре и принялся ублажать себя. И вместе с этим ломиться к нам, раскачиваясь и плюхаясь в стену. Девушка недовольно взглянула и спросила, что это. Сказал ей, что это один монстр дрочит. Короче, наше любовное свидание закончилось, не начавшись. Мы вышли на кухню, она закурила и уставилась в окно. Я попробовал ее как-то развеселить.
— А реально он может сейчас стену снести, вкатиться сюда и всех трахнуть. Это двухметровый слюнявый колобок.
Не лучшая была шутка в такой ситуации. Девушка резко вышла из кухни, набросила на себя свою куртку, обулась и хлопнула дверью. Что-то я сделал не так, а у Алика тогда все сложилось хорошо.
Алик изменился в один день. Мы сидели на хате, как обычно, он зашел, тоже сел с нами, ничего не говоря. А затем достал из кармана куртки пистолет. Митя сразу подскочил и начал разглядывать. Настоящий? Конечно. Полная обойма, если что. Алик покрасовался перед нами и ушел. У него появились новые знакомые, он начал кататься с ними на машинах и делать серьезные дела.
Один раз он позвал меня с ними прокатиться, я целый день ходил и думал, как это будет. Когда они подъехали, сел на заднее сиденье, и мы отправились перемещаться по окрестностям. Это был первый раз, когда я ехал на такой машине. Она мягкая, плавная, показалось, что мы плывем по реке, а не едем. Меня почти сразу укачало. Они что-то говорили, но я ничего не понимал, боялся, что сейчас стошнит и я перепачкаю всю их машину. Что они мне скажут на это? Они сейчас тормознут, а из меня вырвется внутренность как из вулкана, все им тут заблюю. В голове уже все смешано, даже не могу сказать «останови здесь, я выйду», боюсь, что если скажу хоть слово, то вывернусь. Уже даже не стыдно ни за что, просто плохо. Остановились, я выполз и лег на землю. Они подошли втроем, один спросил, вмазался ли я. Покивал. А что ответить? Да, вмазался. Не скажешь ведь, «меня укачало, первый раз на такой машине». Какая разница, что со мной, нужно прижаться к земле и полежать, вы езжайте, я сам доберусь. Сказали, что могут добросить до дома, раз так плохо. От одной только мысли, что сяду обратно в машину, тошнота увеличилась. Не надо ничего, оставьте лежать здесь, мне здесь хорошо. По-другому представлял этот день.
Раньше меня укачивало и в такси, и в автобусе. Садился и уже знал, что к четвертой остановке буду покачиваться с закрытыми глазами, на пятой выскочу. Начал даже прикидывать, что тошнота возникает сразу, как только поворачиваем и видится зеленый деревянный дом. Возможно, из-за этого дома и становится плохо. Попробовал один раз сесть не на своей остановке, а на второй, все равно случилось то же самое — когда появился этот дом, в глазах потемнело.
Ситуация похожа на ту с девушками. Снова Алик мне что-то организовал, и снова я как-то не так поступил. Хотя непонятно, что я не так сделал.
Почему я ничего не рассказываю о картах?
Около пяти лет назад. Мама пришла домой в резких чувствах. Я сидел на полу и раскладывал карты. У меня уже были свои схемы, как играть, если соперник копит масть. Мама села рядом, тоже прямо на пол. Стало не по себе от ее взгляда, раньше такого не было. Затем она молча встала, пошла на кухню, взяла там зажигалку, вернулась в комнату, сгребла карты в кучку и подожгла их, также ничего не сказав. Мы молча смотрели, как догорает колода и загорается ковер. Не знаю, что было бы, если бы я не закричал «мы сейчас сгорим», тогда мама побежала за ведром с водой и быстро все потушила. А потом сказала, что хочет попросить кое о чем. Чтобы никаких карт в моей жизни не было. Я покивал тогда.
Несколько раз я пытался выяснить у мамы, что это были за люди, к которым мы ездили на свадьбу, чем занимаются, где живут. Но мама отказывалась о них говорить и даже вспоминать. Один раз сказала:
«Это проклятый мир». Не знал, как объяснить, что все эти воры в законе и катраны меня не очень интересуют, мне нужно понять, где найти Олю — ту невесту. Мне было очень стеснительно о ней расспрашивать. Один раз я набрался смелости и спросил.
— Помнишь, мы ездили на свадьбу?
— Ты снова об этом?
— Не, я просто хочу узнать про ту девушку, про невесту. Ты не знаешь, где она и что с ней стало?
— А что с ней могло стать? Ничего хорошего. Удивлюсь, если жива. За сына бандита тогда выскочила.
— За какого бандита?
— Ты правда хочешь знать?
— Да.
— Есть лопухи, глупые и доверчивые. Мелкие аферисты. Как твой папа. Им суждено мотать за других срок за сроком, гнить по зонам. А есть мрази. Они заправляют проституцией, наркотой, им ничего не стоит человека подставить или даже убить. Понимаешь?
— Ну понимаю, да.
— Раз понимаешь, больше не спрашивай о них.
Мама стала часто вести себя не очень привычно. Типа того сожжения карт. Она могла прийти домой с работы и застыть на час-два, а если я подходил и спрашивал, что такое, она отвечала: «Дай мне спокойно сдохнуть». Да, она привыкла к этой жизни, но все же приняла ее с тяжестью. Один раз случилось вообще стыдное. Мы стояли за сараями с Митей и Химозом. У Мити была разрезанная пластиковая бутылка — бульбулятор с фольгой, ну как всегда. Кто-то сказал маме, что я там за углом наркоманю. Мама прибежала с отцовским ремнем и начала хлестать меня пряжкой, а Мите и Химозу сказала, что если еще раз увидит нас за этим делом, всем гланды перережет и сама повесится. В определенные мгновения у мамы находились жесткие слова, она их складывала очень ловко и быстро, создавалось впечатление, что она только так и общается. Тогда Митя и Химоз заценили, серьезно покивали, сказали, что хорошая у меня мама.
Митя и Алик были нарисованы в книге военных рассказов. Алик как раз держал пистолет, поднятый вверх, и командовал «в атаку». Химоз — в венгерских сказках про приключения Ласло. Это был бродяга, которого Ласло встретил на пути. Не просто те же выражения лица, но и те же клоки волос. Когда последний раз раскрыл книгу про Аладдина и посмотрел на принцессу Жасмин, руки задрожали. Конечно, это та девушка из ванной, к нам с ней ломился сквозь стену
Карапуз. Да, сразу тогда подумал, что она мне кого-то напоминает. Что все это означало? Вопрос этот оставался чем-то страшным. Одно время хотелось отвечать на него «ничего». Ничего это не означает. Просто так случилось. А сказка про царевну? Несложно догадаться, кого они нарисовали в виде царевны. Там было рисунков двадцать. Самый классный — царевна в длинном белом платье, сидящая на берегу озера. Что это может означать? Ничего. Просто какой-то художник рисовал девушку из своего воображения, и она оказалась один в один на нее похожа.
Иногда я раскрывал эту книгу и с ней беседовал, рассказывая про свою жизнь и намерения. Папу снова посадили, мама сожгла карты, я ненавижу школу, сегодня я впервые попробовал травку, сегодня меня порезали на дискотеке, ничего, заживет, скоро я за тобой приду, где бы ты ни была.
А если это что-то означает? Тогда получается, что мир прошит тревожными связями. Примерно то же, что с картами. Ведь когда показалось, что от их раскладов может что-то меняться, я сказал «нет». Карты могут влезать в жизнь человека через азарт или удивление, но никак не через потаенные структуры. Хочется так думать. Эти картинки — не совсем карты, непонятно, как в них играть, их можно перелистывать и разглядывать, но все равно. Это некое огромное пугающее предсказание.
5 июня. Три раза просыпался ночью и каждый раз от переполняющего сна. Сначала приснилось, что нахожусь в деревне, мою бабушке ноги, а у нее нет стоп, только обрубки. Подхожу к зеркалу и вижу себя. Неопределенный возраст. А на голове платок, как у сельских женщин. Там присутствует некто, просит рассказать о моих основных занятиях. Раскрываюсь, показываюсь ему и объясняю, что мою бабушке больные ноги — это и есть основное занятие.
Проснулся, пришел на кухню, посмотрел в черное окно. Попробовал снова заснуть. Поднялся на второй этаж. Все квартиры как отдельные раскрытые дома — с коврами, диванами. Пока поднимался, проходил по ним. Там был человек, который меня узнал и добродушно поприветствовал, подбежали его дети и тоже порадовались, что я пришел. Мама показала на пол. Он покрашен бордовой краской, в нем выступы. Сказал, что помню этот пол, каждый бугорок, и что вообще это хорошая квартира — мы в ней жили. Мы в ней когда-то жили!
Снова проснулся, стал лежать и смотреть в потолок, вспоминая детали сна. Уже под утро увидел старый подвал, засыпанный песком. Люди плавают в песке как в воде. Ныряю, пытаюсь провалиться в знакомые лабиринты, с какого-то раза получается. И становится понятно, что этот песок — моя память.
Утро раннее, в пять утра уже светло.
Подошел к окну и вздрогнул. Прямо под окном, стоял и смотрел на меня Ласло. Мой друг. Единственный человек, которого я считал своим другом и кому мог хоть что-то доверить. Я знал, что он должен скоро выйти, но без точных сроков. Больше полгода в больнице не держат. Он будто ждал, что я в пять утра подойду к окну. Интересно, а если бы я встал в семь, в девять? Ласло улыбался и показывал видом, что рад меня видеть.
Я вышел на улицу, мы обнялись и пошли гулять по пустому утру.
Это я его когда-то назвал Ласло, понятно почему, и это погоняло к нему прилипло, все стали так его называть. Я ему не рассказывал про картинки в книгах, но почему-то казалось, что он обо всем догадывается. Иногда я его проверял, задавая неожиданные вопросы по той сказке, типа нашел ли он сундук, как там птица, и он им совсем не удивлялся.
— Нашел сундук?
— Давно.
— Как там та птица?
— Отдыхает.
Когда мы с ним общались, ловил себя на мысли, что не могу предсказать не только то, что он дальше скажет, но даже тему, в которую его выбросит.
«Еще раз так посмотришь, я нырну в твои глаза как в море». «Зачем ты загрязняешь мир, в котором живешь?» «Дождь идет, а я не мокну, я сохну». «Почему у твоей двери нет коврика?»