Дозоры II — страница 5 из 11

Пролог

– Сегодня урок проведу я, – сказал Городецкий. – Анна Тихоновна заболела.

– А что с ней? – забеспокоился Павел. – Что-то магическое?

– Холецистит, – ответил Антон.

– Это можно вылечить заклинанием, – сказал Павел. Ему было двадцать с небольшим, он был из поколения, выросшего на компьютерных ролевых играх и книжках о Гарри Поттере.

– Можно, – согласился Антон. – Но зачем, если можно выпить желчегонное?

– Магией быстрее, – не сдавался Павел.

– И сложнее. Как ни странно, но проще всего магическому лечению поддаются смертельные заболевания. Банальные простуды, желчные колики и геморрой легче вылечить обыкновенными средствами. К тому же всегда стоит экономить силы и возможности магического вмешательства.

– Зачем? – Павел оглянулся на остальных учеников, будто ища поддержки. – Мы гораздо сильнее Дневного Дозора.

– Вот об этом и поговорим, – кивнул Антон. Прошелся по классу, разглядывая учеников – десять Иных, десять будущих магов и волшебниц. Шестеро взрослых, четверо детей и подростков. Обычные пропорции – возраст, в котором удается определить в человеке Иного, бывает самым разным. Младшему ученику, пророку Иннокентию Толкову, – десять с половиной, старшему – волшебнице Галине Станиславовне, пятьдесят два года. Кто-то из них придет в Дозор, а кто-то решит продолжить жить человеческой жизнью… почти человеческой. – Сколько, на ваш взгляд, учеников в Дневном Дозоре?

– Десять, – сказал Павел.

– Увы. – Городецкий покачал головой.

– Сто, – ответила Надя.

– Ответ не засчитывается, – сказал Городецкий. – Ты слышала об этом дома.

– Ну и что? – возмутилась Надя. – Какая разница, где я слышала?

– Ну, ты все равно ошиблась, – пожал плечами Антон. – Это было давно.

– Сто пятьдесят три, – пробормотал Иннокентий.

– Ответ засчитывается, – кивнул Городецкий. – Хотя я считал, что у них сто пятьдесят один ученик, но спорить с пророком не стану. О чем нам говорит эта диспропорция?

– О том, что плохих людей на свете больше? – тихо спросила Галина. До инициации она была учительницей русского языка и литературы старших классов в маленьком подмосковном городке. Антон полагал, что она имеет право на такое предположение.

– Не людей, а Иных! – поправил Денис. Тридцать с небольшим лет, бывший военный, уволенный из армии в ходе реформы. Как ни странно, его человеческая профессия и специализация Иного совпадали – из него обещал получиться неплохой боевой маг.

– Извините, Денис, но все-таки людей, – тихо, но твердо сказала Галина Станиславовна. – Иные не рождаются плохими или хорошими… как и люди, впрочем. Иные становятся на сторону Света или Тьмы исходя из своего душевного состояния на момент инициации…

– Одно замечание, – сказал Антон. – Кто хочет поправить?

Руки подняли несколько учеников. Антон кивнул Фархаду, бывшему менеджеру нефтяной компании из Казани. Состоявшийся в жизни человек, достигший успехов в бизнесе… такие не часто становились Светлыми Иными.

– Светлые и Темные – это не значит хорошие или плохие, добрые или злые, – сказал Фархад. – Если уж делить человеческими мерками… то это альтруисты и эгоисты. Те, кто хочет лучшего для окружающих, и те, кто хочет лучшего для себя.

– И порой во имя личного блага Темные Иные способны нести добро окружающим, а Светлые – причинять зло, – кивнул Антон. – Верно. Хотя я удивлен, что вы плаваете в самых основах… Итак, что означает пятнадцатикратный перевес в числе учеников Дневного Дозора по сравнению с нами?

– Среди людей гораздо больше эгоистов, – сказала Галина Станиславовна.

– Ночной Дозор хуже ищет будущих Иных, – предположил Денис.

– Обе версии хорошие, – сказал Антон. – Пока не будем уточнять, насколько они верны. Скажите, а почему при этом сохраняется баланс сил между Дозорами?

– Потому что вы – Высший Иной, – сказал Денис. – И еще Гесер, и Светлана… а Наденька – вообще Абсолютная волшебница!

Городецкий кивнул:

– Правильно. Численность Ночного Дозора ощутимо меньше, но при этом среди нас больше сильных магов. И, возвращаясь к предыдущему вопросу, такая ситуация является обычной на протяжении многих веков. Темных действительно больше. Светлые действительно сильнее. В целом – существует паритет. Именно поэтому не стоит, Павел, по малейшему поводу использовать магию. Там, где есть возможность довериться науке, – стоит ей доверяться.

Павел кивнул, хотя, судя по взгляду, Городецкий его до конца не убедил.

– Антон, делались попытки как-то изменить баланс сил? – спросила Галина Станиславовна.

– Конечно, – кивнул Антон. – Самая глобальная из них называлась Великой Октябрьской революцией. Коммунистическая идеология построена на альтруизме, и российским Дозорам был санкционирован этот эксперимент. По сути, это наибольшее вмешательство Иных в человеческую жизнь после Ренессанса, Великой Чумы и независимости Северо-Американских Штатов.

– И Темные позволили? – удивилась Галина.

– Конечно. Во-первых, они нам задолжали…

– За независимость США? – хмыкнул Денис.

– Нет, за Ренессанс. А во-вторых, по мнению Темных, распространение среди людей коммунистической идеологии должно было привести к росту эгоизма и темных эмоций.

– И они оказались правы? – возмутилась Галина.

– Нет. Мы все ошибались. Это никак не изменило баланс эгоистов и альтруистов, ни в мире, ни в России. После этого негласно возобладало мнение, что пропорция «один к пятнадцати», а точнее – «один к шестнадцати» является константой, отражающей соотношение альтруистов и эгоистов среди людей.

– А как, допустим, в США? – поинтересовался Давид Саакян. Семнадцатилетний старшеклассник был инициирован всего месяц назад, и его интересовало абсолютно все.

– В США, Швеции, Зимбабве, Северной Корее, Эстонии, Бразилии… да где угодно – пропорция та же самая. К сожалению, выяснилось, что ни общественный строй, ни уровень жизни, ни главенствующая идеология не имеют никакого влияния на соотношение потенциальных Светлых и Темных. Потому оно и константа. Сильные социальные потрясения, конечно, вызывают изменения в ту или иную сторону – но они рано или поздно сглаживаются. Принадлежность к христианской, мусульманской или любой другой религии тоже не меняет пропорции.

– Папа, но этого не может быть! – возмутилась Надя. – Люди везде ведут себя по-разному!

– Ведут, – кивнул Антон. – Конечно… Надежда Антоновна. От существующих в обществе моральных установок и норм зависит и поведение людей. Разумеется, красные кхмеры, террористы «Аль-Каиды», добропорядочные европейские бюргеры и, допустим, комсомольцы тридцатых годов прошлого века совершенно по-разному вели бы себя в одинаковых ситуациях. Но сути это бы не изменило. Соотношение альтруистов и эгоистов даже среди монахов-бенедиктинцев и гестаповцев – одно и то же. Просто проявляется их альтруизм и эгоизм по-разному.

– Но ведь в этом все дело! – не сдавалась Надя.

– Для людей. Для них разница, конечно, велика. Для нас, увы, нет.

– Почему? Мы ведь должны делать жизнь людей лучше!

– Как? Светлые Иные создали общество, декларирующее альтруизм и всеобщее братство. В результате – воспитали чудовищных эгоистов, которые радостно предали все, что было свято.

– Не мы предали! – Галина Станиславовна вскочила со стула. Ее губы дрожали. – Не мы! Нас предали!

– Разве? – мягко спросил Антон. – Вспомните себя в те годы, пожалуйста. Когда вожди предают свой народ, а народ не свергает их – не стоит винить одних лишь вождей.

– Любая власть развращает, – сказал Денис. – Светлым Иным стоило бы взять власть в свои руки…

– И плеткой погнать людей к счастью, – усмехнулся Антон. – Ничего, что они это счастье понимают по-разному? И вы уверены, что Светлых Иных власть не развратит? Подумайте над этим. И напишите, пожалуйста, к следующему занятию эссе на тему «Каким будет человеческий мир, если Светлые Иные решат прийти к власти».

– Тогда в чем же смысл нашего существования? – резко спросила Галина Станиславовна. – Если вы считаете, что мы не можем повлиять на человеческую жизнь, изменить ее к лучшему?

– О, правильно, – кивнул Антон. – И еще одно эссе: «В чем смысл жизни Иного?»

Класс застонал.

– Но если мы… – начала Галина Станиславовна.

– Ради всего святого, молчите! – взмолился Денис. – Нам только третьего эссе не хватало!

Глава 1

Анна Тихоновна пила чай в кабинете Гесера. Перед шефом тоже стояла чашка, но он, казалось, был целиком погружен в открытый на компьютере документ.

– Как прошел урок? – спросила старушка с любопытством.

– Нормально. – Я сел напротив, пользуясь молчанием Гесера, и налил себе стакан чаю. – Я сказал, что у вас холецистит.

– Хорошо, – кивнула Анна Тихоновна. – Надеюсь, вы не слишком устали, Антон?

– Нет, что вы. – Я отхлебнул чай. Анна Тихоновна была женщиной старой закваски. Поговаривали, что если не при свидетелях, то наша единственная учительница пьет чай из блюдца. Зеленых чаев она не признавала, еще более презирала травяные настои, по недоразумению называемые чаями. Чай в ее представлении должен был быть черным, как деготь, и крепким, как совесть грешника.

Ну или наоборот. Черным, как совесть, и крепким, как деготь.

И сладким.

Под внимательным взглядом старушки я сдался и положил в чашку три куска рафинада. Размешал. Сделал глоток.

Как ни странно, это было вкусно. Хотя дома мне и в голову бы не пришло пить чай с сахаром. Да и не полез бы он в горло.

– А почему вы так не любите этот урок, Анна Тихоновна? – спросил я. – Помнится, в мое время вы тоже занятие не проводили… гриппом болели. У нас Тигренок вела…

Мы секунду помолчали.

– Антон, а вам было комфортно проводить этот урок? – спросила учительница.

– Ну… не очень. – Я поморщился. – Объяснять молодежи, что все их грандиозные планы облагодетельствовать человечество или родную страну навсегда останутся пшиком, что все, что мы можем, – это работать по мелочам, противостоять Дневному Дозору… Неприятно, да.

– Но это надо делать, – сказал Гесер, не отрывая взгляда от компьютера. – Антон, как в «Пэйджесе» отключить маркированный список?

– Зайдите в «Вид», вызовите окно инспектора, там будет закладка… – Я удивленно посмотрел на Гесера. – А что вы взялись «Мак» осваивать?

– Интересно узнавать новое, – ответил Гесер, елозя по столу мышкой. – Или считаешь, я для этого уже слишком стар?

– Ну что вы, шеф, – ответил я, прихлебывая чай. – Вы еще крепкий старик.

– С абака на арифмометр я переходил с трудом, – сказал Гесер. – А вот с арифмометра на калькулятор – с легкостью. И пишущая машинка мне никогда не нравилась, у меня раньше даже стенографистка была… – Он запнулся и улыбнулся каким-то воспоминаниям. Анна Тихоновна тоже едва заметно улыбнулась. – А компьютер мне сразу понравился. В нем есть что-то правильное… волшебное!

– Я всецело одобряю, – кивнул я. – Нет, правда. Полезно осваивать что-то новое.

– А как там наш маленький пророк? – неожиданно поинтересовался Гесер.

– Учится.

– Подружился с кем-нибудь?

– С Надей, – сказал я. – Полагаю, вы это знаете.

– Знаю, – признался Гесер. – В этом возрасте если девочка дает мальчику по носу, то это становится началом большой и крепкой дружбы. Жаль, что у взрослых все сложнее.

– Угу, – буркнул я. Шеф начал разговор про Иннокентия не просто так, я в этом не сомневался.

– Обидно, что его пророчества так никто и не услышал, – продолжил шеф.

– Обидно, – согласился я, настораживаясь.

– А Надя точно ничего не слышала?

– Точно. Она стукнула пацана в целях мотивации и вышла.

– И камеры слежения у нас в этой комнате не было, – продолжал сокрушаться Гесер. – Или была?

– Была. Только Надя их… э… отключила.

– Сожгла, – уточнил Гесер. – Кстати, зачем?

– Чтобы никто не услышал пророчества.

– Логично, логично… – вздохнул Гесер.

Мы с Анной Тихоновной переглянулись. Я, конечно, знал шефа лет на сто меньше, чем наша учительница. Но уж понять, что он ведет разговор к какой-то лишь ему ведомой теме, было нетрудно.

– Знаешь, что меня беспокоит? – Гесер вдруг откинулся в кресле и отодвинул от себя клавиатуру.

– Глобальные проблемы мироздания, – буркнул я.

– Да, ты прав, Антон. Именно глобальные проблемы мироздания. Я убедился, что не понимаю, что же такое Сумрак.

– Параллельная реальность, имеющая слоистую структуру, – сказала Анна Тихоновна. – Переход с уровня на уровень Сумрака требует затраты Силы – как на сам переход, так и на поддержание собственной жизнедеятельности. Каждый слой Сумрака все больше и больше отличается от нашего мира, однако с шестого слоя возможен переход обратно в наш мир – который, таким образом, является седьмым слоем Сумрака.

– Для Иного первого месяца обучения – вполне исчерпывающее объяснение, – сказал Гесер. – Замечу, что еще лет десять назад молодые Иные пребывали в полной уверенности, что у Сумрака три слоя… а про переход с шестого обратно в наш мир не знал и я сам. Но все же, что такое Сумрак?

– Параллельные миры. – Я пожал плечами. – Это, конечно, объяснение на уровне научной фантастики, но любое другое будет из области фэнтези. Можно даже предположить, что это некие вариации нашего мира, каким он мог бы быть… альтернативные миры, отделившиеся в свое время от нашего…

– Или наш мир – отделился от какого-то другого, – сказал Гесер. – Ладно, допустим. Наша научная группа ничего более вменяемого тоже сказать не может. И научные центры Инквизиции мало что добавят… только туману напустят своими «тонкими структурами», «темной материей» и «квантовыми вариациями». Но все-таки: что есть Сумрак? Просто шесть миров, которые человечество не сумело загадить?

– У вас Тигр из головы не выходит, – понял я.

– Конечно. – Гесер кивнул. – Пока мы клянемся Светом и Тьмой и получаем некий давно определенный отклик… – Гесер провел в воздухе рукой, и на его ладони на миг полыхнул ослепительно-белый шарик огня, – мы можем считать это неким физическим законом. Ну или магическим. Но Тигр – он был живой. Он разговаривал. Он формировал свое поведение в зависимости от нашего. Когда лавина обрушивается на альпиниста – это закон природы. Но когда лавина начинает гоняться за одним-единственным мальчиком, ковыряющимся в снегу у подножия горы, причем всех остальных лавина бережно отбрасывает в сторону или обходит… это уже не мокрый снег плюс сила тяготения. Это разум.

– Законы природы не разумны, – ответил я. – Сила притяжения не разумна. Электричество не разумно. Дикарь, глядя в телевизор, может допустить, что это мудрое существо, но мы-то…

– Мудрое существо? Глядя в современный телевизор, можно допустить только, что это истеричный крикливый маньяк с прогрессирующей дебильностью, – насмешливо сказала Анна Тихоновна.

– Я о том, что разумность Тигра никак не доказывает, что разумен Сумрак, – упрямо сказал я. – Зеркало – Виталий Рогоза – был разумен? Вполне. В то же время он был порожден Сумраком в целях сохранения равновесия.

– Сумрак лишь повлиял на неопределившегося Иного Виталия Рогозу, – сказал Гесер. – И Рогоза действовал интуитивно, толком не понимая происходящего. С Тигром – дело иное.

– Ладно. – Я вздохнул. – Не буду спорить. Вы же не зря меня грузите, шеф. Не для общего развития.

– Конечно, – кивнул Гесер. – И Анна Тихоновна тут не зря. Как ни странно, но она наш лучший специалист по живым и квазиразумным явлениям Сумрака. Короче говоря – по фольклору.

Я с удивлением посмотрел на нашу учительницу. Она, конечно, умная старушка, но есть же научный отдел…

– Это мое хобби, – скромно сказала Анна Тихоновна. – Сила у меня невеликая, по улицам бегать за кровососами здоровье не позволяет. Да и гением я себя не считаю. Но свободного времени у меня много, вот и занимаюсь тем, что наши ученые мужи оставляют без внимания…

– То, что я об этом раньше не знал, моя недоработка, – кивнул Гесер. – Полагаю, с Тигром все прошло бы куда проще.

– Я изучаю Зеркала, Тени, Прозрачного Иного, Тигров, Хлопушу, Глиняного Человечка… – продолжила Анна Тихоновна.

– Прозрачный Иной? Хлопуша? Глиняный Человечек? – Сказать, что я был удивлен, значило ничего не сказать.

– О, Антон, это такие интересные феномены! – оживилась Анна Тихоновна. – Хлопуша, к примеру, появляется только на втором слое Сумрака. Зарегистрировано пять случаев за всю историю. В тот момент, когда Иной…

– Анна Тихоновна, я готов допустить, что и под этим фольклором что-то есть, – сказал Гесер. – Но давайте вернемся к Тигру.

– Про Тигра вы и сами все раскопали, – вздохнула учительница. – Жаль, конечно, что ко мне не обратились, я бы вам сэкономила массу времени. Единственное – я знаю адрес Эразма.

– Дарвина? – восхитился я.

– Даже не спрашивай, Антон, как я его добывала. – Анна Тихоновна скромно потупилась. – Ты же знаешь, что, по закону, Иного, самоустранившегося от активной деятельности, никто не вправе тревожить…

– Мне бы потребовалось разрешение главы местного Ночного Дозора и четко выраженное невозражение главы Дневного, чтобы просто подать в местный филиал Инквизиции прошение о выдаче адреса, – сказал Гесер. – И еще не факт, что мне бы адрес сообщили…

– А я пошла проще. – Анна Тихоновна все-таки не сдержалась и, несмотря на свое «не спрашивай, Антон», принялась рассказывать. – Я прочитала Эразмовскую «Любовь растений» и написала критический трактат о ней. Ну… отчасти хвалебный, отчасти критический. Как раз в той мере, чтобы задеть Эразма. Опубликовала в английском журнале… и через неделю получила отповедь.

Она заулыбалась. Не сдержал улыбки и я:

– Клюнул, значит, дендрофил наш… И что дальше?

– Мы с ним некоторое время переписывались. Я для вида поспорила, потом признала полную ошибочность своей критики… в общем – покаялась перед Эразмом, тот сменил гнев на милость. Не так уж часто люди ныне интересуются его любимым научным трудом. Мы очень славно пообщались, он даже кокетничать со мной стал и приглашал его посетить. Но тут я допустила ошибку. Меня же, Антон, интересовала только история с Тигром… И я про нее упомянула. Эразм, видимо, понял, в чем мой интерес. И оскорбился.

– Почему? – удивился я.

– Ну как почему? Его любимая ботаника, на почве которой он и стал со мной общаться, оказалась для меня всего лишь предлогом для знакомства… – В голосе старушки прорезалось смущение.

– Представь, что у тебя есть увлечение, фанатичное и слегка безумное, – добавил Гесер. – И вдруг ты встречаешь Иную, которая разделяет твою страсть… к коллекционированию мотыльков, допустим. Или к изучению целебных свойств кефира. Ты общаешься, радуешься… возможно – влюбляешься. И вдруг узнаешь, что все это – лишь предлог сойтись с тобой поближе и узнать про Мел Судьбы, который когда-то был в твоих руках.

– Понятно, – кивнул я. – Эразм не сменил место жительства?

– Насколько мы выяснили – нет, – покачал головой Гесер.

– И где он живет? Какая-нибудь глушь, очевидно? Среди безбрежных трав и вековых деревьев? Вересковые поля Шотландии, суровые скалы Уэльса…

– В Лондоне он живет, – фыркнул Гесер. – С годами начинаешь ценить комфорт, поверь мне.

– Командировка в Лондон – это неплохо, – мечтательно сказал я.

– Вот и поедешь.

– Не буду спорить, – быстро ответил я. – С кем?

– Один. Никаких боевых столкновений не предвидится. Никого знакомого с Эразмом у нас нет… кроме Анны Тихоновны, но учитывая обстоятельства, при которых прервался их контакт…

– А вы с ним не знакомы? – с надеждой спросил я.

Гесер покачал головой:

– Не знаком. И Фома Лермонт – тоже. Через третьи-четвертые руки могу найти контакт, но вряд ли это поможет.

– Я тут подумала, – почти застенчиво спросила Анна Тихоновна. – А если Антону взять с собой Кешу?

– Полагаешь, Эразма растрогает мальчик, чья судьба похожа на его собственную? – Гесер потер переносицу. – Как полагаешь, Антон?

– Не думаю, что четырехсотлетнему Иному свойственны сантименты, – ответил я. – Я бы лучше Светлану с собой взял.

– Как только она вернется в Дозор, – усмехнулся Гесер. – Съезди в Лондон, Антон. Поговори с Эразмом. Вдруг он сумеет рассказать что-нибудь важное? А нет… так просто проветришься. Командировку тебе выписали, билеты готовы, возьми в бухгалтерии. Летишь завтра утром.

– Бизнес-классом, надеюсь? – пошутил я.

– Да, – кивнул Гесер.

Мне как-то сразу расхотелось острить. Конечно, Ночной Дозор не бедная организация, а командировки у нас не столь часты… Но с чего бы вдруг Гесер расщедрился на бизнес-класс?

– А суточные какие? – уточнил я.

– Сто двадцать фунтов в день. Плюс оплата гостиницы.

Он что, не шутит?

– Проживать буду в «Рэдиссоне» или в «Шератоне»? – бросил я еще один пробный камень.

– Обойдешься, – усмехнулся Гесер. – Маленькая традиционная английская гостиница – что может быть лучше, чтобы понять чужую страну?

– Борис Игнатьевич, в чем подвох? – не выдержал я.

– Да ни в чем. Просто ты и впрямь неплохо работал в последнее время. Считай, что я придумал для тебя отпуск за казенный счет. Не добьешься успеха – ругать не стану, а если и впрямь что-нибудь разузнаешь – следующий раз отправлю тебя на задание служебным самолетом.

– Ага, если бы он еще у нас был, – хмыкнул я, вставая.

– Я как раз собираюсь его купить, – сказал Гесер. – Как думаешь, что лучше – «Гольфстрим» или «Эмбрэйр»?

– «Як-сорок», – ответил я и вышел.

Больше всего меня смущало то, что Гесер, похоже, не шутил.

Зачем Ночному Дозору города Москвы служебный самолет?

Лучше бы кондиционеры в офисе поменял, летом не продохнуть от жары!

Если меня в чем-то и убедили пятнадцать лет в Дозоре, так это в том, что Гесер ничего не делает просто так. Он не дает задания ни исходя из чистой функциональности, ни давая волю альтруизму.

Возьмем, к примеру, давнюю историю с мальчиком Егором, неопределившимся Иным, за которым охотились вампиры. С чего бы вдруг Гесер выгнал меня «в поле» ловить нарушивших правила кровососов? Просто с целью перевести с кабинетной работы на оперативную? Нет. Точнее, не только из-за этого. А еще и с целью накрутить погуще дымовую завесу вокруг паренька, преподать мне урок относительно «доброты» Ночного Дозора – и «злобности» Дневного. И, очень вероятно, выводя меня на Светлану, завязывая наши отношения в тот узел, который должен был привести к рождению Нади. Может быть, даже с целью объяснить – и мне, и прочим дозорным, кто такой Зеркальный маг, – уж не ждал ли шеф явления Зеркала, не подозревал ли, что Егору, а не бедолаге Рогозе суждено в него обратиться… Кстати, как-то созвучны имя русского мальчишки и фамилия украинского юноши – Егор и Рогоза…

Тьфу! Совсем с ума схожу! Конспирологией занимаюсь. Гесер, разумеется, интриган, и все его действия – с двойным и тройным дном, но уж привязывать сюда созвучие имен – верный шаг к паранойе.

Что реально замыслил Гесер, отправляя меня в Лондон, да еще и на таких условиях – великолепно оплаченная командировка, перелет бизнес-классом, неопасное и ненапряжное задание? У нас хватает менее сильных, но весьма профессиональных сотрудников и сотрудниц, которые могли бы встретиться с Эразмом и попробовать что-то у него разузнать.

Либо Гесер подозревает, что задание может стать более опасным, чем кажется…

Либо видит во мне какие-то особенности, позволяющие мне справиться с этой миссией лучше других.

Либо все это пустышка, отвлечение чьего-то внимания от реальных дел. Допустим, Гесер считает, что Завулон следит за мной и сейчас тоже рванется в Лондон к Эразму…

Я вздохнул. Вариантов можно было напридумывать еще много. Но почему-то мне казалось, что я упускаю какой-то очень простой и очень логичный, а потому – самый вероятный вариант.

– А я бы не заморачивалась на твоем месте, – сказала Светлана, собирая мне маленький чемоданчик. – Гесер, конечно, хитрит. Но ты ему нужен, и вообще он по-своему к тебе очень привязан. Надо было для порядка кого-то в Лондон к Эразму отправить – почему бы и не тебя?

– Но он явно считает дело с Тигром незаконченным, – задумчиво сказал я. Мы были в спальне, Надя смотрела в гостиной телевизор, и можно было поговорить откровенно.

– И я тоже считаю его незаконченным… – Светлана на мгновение замерла над чемоданчиком, держа в руках стопку чистых трусов. – Антон, а ты ничего от меня не скрываешь?

– В смысле?

– Ничего, касающегося Тигра и пророчества?

– Все, что знал, рассказал, – немного покривив душой, сказал я. Того, что надиктовано на игрушечном телефоне, я и вправду не знал. Даже не был уверен, что там что-то вообще надиктовано. – Света, а ты меня на сколько дней собираешь?

Светлана задумчиво посмотрела на мое белье в своих руках.

– Три… пять… семь. На неделю.

– Зачем? У меня обратный билет через двое суток.

– Видимо, мне почему-то показалось правильным положить тебе семь пар чистого белья, – задумчиво сказала Светлана. – И рубашек я положила пять штук… и еще два теплых свитера…

– В Лондоне жара, как и в Москве, – заметил я.

– Знаю. – Светлана вздохнула. – К сожалению, я интуитивный прорицатель.

Я кивнул. Большинство Иных, даже если чувствуют необходимость поступить именно так, а не иначе, причину объяснить не могут. И Светлана не знает, почему собирает меня на неделю. И вполне возможно, что она ошибается. Вот мальчик Иннокентий сумеет это объяснить – когда научится обращаться со своим даром.

– Еще я положу тебе плащ, – неожиданно сказала Светлана. – И зонт.

– Влезет? – с сомнением глядя на чемодан, спросил я.

– Я его растяну изнутри.

Самое смешное, что заклинание, позволяющее упаковывать в небольшой объем кучу всякого барахла, появилось сравнительно недавно. Ни одному Иному просто не приходило в голову, что так можно сделать – пока волшебные безразмерные сумки и чемоданы не стали описывать люди в сказочных и фантастических книгах. Разумеется, от идеи до реализации немалый путь. Да и теперь заклинание «дамская сумочка», оно же «торба», способен наложить не каждый маг.

Светлана, конечно, могла.

– Я чемодан тебе расширю на две недели, – сказала Светлана. – Мало ли что… а то и впрямь задержишься, посреди аэропорта начнет фонтанировать трусами и рубашками.

– Спасибо, – сказал я. – Что тебе привезти из Лондона?

Светлана отмахнулась.

– Еще ты мне тряпки не выбирал… Там есть самый старый в мире детский магазин – «Хэмли». Зайди купи что-нибудь Наде.

– Из одежды? – уточнил я.

– Из игрушек.

Я хмыкнул. На мой взгляд, к игрушкам дочь была уже почти равнодушна. Был бы у меня сын – понятное дело. Купил бы какой-нибудь радиоуправляемый вертолет или затейливый конструктор.

– «Барби»? – напрягая воображение, спросил я.

Светлана вздохнула, улыбнулась и объяснила:

– Посмотри, что выбирают девочки ее возраста, то и бери.

– Так и сделаю, – обрадовался я. – И все-таки, что тебе привезти?

Повисла какая-то неловкая тишина. Только в гостиной работал телевизор и тонкие «мультяшные» голоса вели диалог: «Я хочу знать, в чем смысл жизни!» – «Тогда тебе нужна кузинатра – дающая смысл!»

– Нам кухонный комбайн нужен, – усмехнулась чему-то Светлана. – Но из Великобритании его тащить совершенно не обязательно. Привези то, что у англичан получается лучше всего.

– Мировой язык или империю?

– Хорошее виски.

– Во-первых, виски бывает шотландским или ирландским, а не английским. Во-вторых, с каких пор ты стала его пить?

– Я попробую, – снова улыбнулась Светлана. – А выпьешь ты с друзьями. И при этом твоя совесть будет чиста – подарок мне ты привезешь.

Благосклонность Гесера была столь велика, что мне даже не пришлось озабочиваться заказом такси – в семь утра за мной заехал Семен.

– Тут тебе гостинцы для Эразма. – Он махнул рукой на валяющийся в багажнике туго набитый полиэтиленовый пакет, по-простецки перехваченный скотчем.

– И что там?

– Не знаю. Что из России в подарок везут? Водка, икра…

– Матрешка и балалайка, – в тон ему сказал я. Открыл чемодан и впихнул туда пакет. Вопреки здравому смыслу тот преспокойно улегся в туго набитый чемодан.

– Света «торбу» наложила? – спросил Семен.

– Ага. Ей почему-то кажется, что моя поездка продлится целую неделю.

– Я бы Свете доверял, – серьезно сказал Семен.

– Я и доверяю.

Уже в дороге, когда мы выехали на Ленинградку, Семен неожиданно спросил:

– Антон, позволишь личный вопрос?

– Валяй.

– Как у вас со Светланой?

– В каком смысле?

– Да в самом прямом. Как отношения?

– Очень хорошие, – сказал я. – Дружеские. Товарищеские. Полное взаимопонимание.

– Это не совсем то, что нужно в семейных отношениях, – наставительно сказал Семен. – Это между нами с тобой должны быть дружеские и товарищеские отношения, мы вместе воюем. А в постели и за семейным столом товарищество неуместно.

Я немного помолчал, потом опустил стекло со своей стороны, достал сигареты и закурил. Ленинградское шоссе уже было забито машинами, но Семен вел легко и быстро.

– С чего вдруг ты этот разговор завел? – спросил я. – Психотерапевт хренов…

– Помочь тебе хочу, – объяснил Семен. – Я все-таки на свете долго живу, много чего повидал. Вначале у вас все наперекосяк складывалось, верно? И ты, и Света – сильные, под других подстраиваетесь с трудом, даже если хотите. Потом как-то все завязалось. Дочка родилась – совсем хорошо стало, верно? А потом, как подросла, – снова все наперекосяк пошло. По-товарищески.

– Ну? – жадно затягиваясь, произнес я.

– Встряска вам нужна, – сказал Семен невозмутимо. – Например, поругаться надо, хорошенько так, с битьем посуды, а то и подраться. На время в стороны разойтись, надуться друг на друга. Но вам это трудно, из-за дочки… Еще хорошо будет, если ты ей изменишь. Ты ведь никогда Свете не изменял?

– Слушай, иди ты… – Я начал заводиться не на шутку. – Тебя в детстве мама не учила в чужие семейные дела не лезть?

– Нет, у меня мамаша обожала влезать в чужие склоки, – ответил Семен. – Антон, без обид только, но больше никто тебе этого не скажет. А я вас со Светой очень люблю. И хотел бы, чтобы у вас все хорошо было.

– И советуешь нам либо подраться, либо изменить друг другу!

– Так я и сам простой, и методы у меня простые, – усмехнулся Семен. – Можно еще к психотерапевту обратиться, походите годик-другой, полежите на кушетках, о жизни поговорите…

– Ну тебя… – Я некультурно отправил окурок за окно.

– Антон, что-то надвигается, – сказал Семен. – Поверь моему чутью. Приходят трудные времена, и хорошо бы, чтобы все мы их встретили во всеоружии. Без разлада в душе, в семьях…

– Вот и женись сам, укрепляй ячейку общества.

– Моя любовь была человеком, она умерла, – просто ответил Семен. – Я ведь тебе рассказывал. А я, похоже, однолюб. Вроде тебя. Ладно, не обижайся и в голову не бери.

– Да уж, вначале загрузил, потом «в голову не бери»… – пробормотал я. – Тебе привезти чего-нибудь из Лондона? Виски…

– Я и здесь виски куплю, – отмахнулся Семен. – Знаешь что, зайди в магазин «Фортан и Мэйсон», это на Пиккадилли. Купи мне баночку меда из Йоркшира, очень я его люблю, а у нас не достанешь.

– Мир сошел с ума, – сказал я. – Свету спросил, она меня попросила привезти вискаря. А ты, здоровый и выпивающий мужик, баночку английского меда!

– Я чай с медом люблю, – невозмутимо сказал Семен. – А ты, будучи умным и любящим мужчиной, подарок жене должен придумать сам, а не спрашивать «чего привезти». Хоть бы и баночку меда.

Глава 2

В Хитроу мы приземлились неудачно. Нет, с самолетом все было в порядке, летели мы по расписанию, полосы коснулись мягко, с рукавом состыковались быстро.

Но прямо перед нами в тот же самый четвертый терминал прибыл рейс откуда-то из Юго-Восточной Азии – то ли из Бангладеш, то ли из Индонезии. И полторы сотни российских пассажиров оказались в очереди на паспортный контроль за спиной двух сотен смуглых азиатов.

Каждый из них нес с собой целый ворох документов. Похоже, судя по бумагам, все они собирались учиться в Оксфорде или Кембридже, собирались инвестировать в экономику сотни тысяч фунтов или получить миллионное наследство. В общем, оснований для въезда у бангладешцев-индонезийцев было так много, что сразу становилось ясно – большинству предстоит работать в ресторанчиках, на стройках и фермах Британии. Офицеры на паспортном контроле – в большинстве своем тоже не урожденные англосаксы – это прекрасно понимали и проверяли бумаги с предельной въедливостью. То и дело проверка оканчивалась тем, что пассажира отводили в сторону – для дальнейших разбирательств…

Через отдельные стойки быстренько просочился ручеек пассажиров с нашего рейса, имеющих британское гражданство. Не такой уж и тоненький ручеек – по моему ощущению, процентов двадцать летевших в Лондон были «слугами двух господ». Остальные мрачно встали в длинный извилистый накопитель. Маялись мужики, мечтающие покурить после полета. Капризничали дети, успевшие засидеться в самолете. Слали эсэмэски и копались в сумочках женщины, мечтавшие «пройтись по Пиккадилли» и наброситься на магазины Оксфорд-стрит.

Я, конечно, мог пройти без очереди. Тем или иным способом. В конце концов, мог просто войти в Сумрак и миновать человеческий паспортный контроль – на моих глазах так сделал молодой парень, в котором я в самолете даже не заподозрил Иного. Собственно говоря, не будь в паспорте визы – я бы так и сделал без малейшего колебания.

Но мне было неудобно. В хвост очереди терпеливо встала женщина с двумя младенцами, которых она при этом еще и кормила одновременно, «по-македонски». Ее, впрочем, через некоторое время отправили в небольшую очередь для тех, кто шел без очереди. Впереди тоже стояли и дети, и старики. Ну что поделать – неудачно прилетели, а для Европы вымирающие русские остаются таким же подозрительным третьим миром, как и любая перенаселенная азиатская страна. Может, даже более подозрительным – поскольку хоть на роль страны третьего мира Россия и согласилась, но какие-то амбиции временами еще проявляет и открыто стать колонией стесняется.

В общем, преисполнившись благородства, я решил выстоять очередь вместе с соотечественниками. И первые полчаса искренне гордился своим поступком.

Вторую половину часа я держался уже исключительно из упрямства и понимая, что произнести заклинание и миновать паспортный контроль – это все равно что признать свою глупость.

Ко мне особых вопросов не возникло. Офицер, судя по тюрбану, сикх, глянул на визу, поинтересовался, надолго ли я приехал в Британию, получил ответ, что на два-три дня, кивнул и шлепнул в паспорт штамп.

Контроль из Темного и Светлого дозорных я миновал вообще без задержки – моя аура Высшего Иного внушала уважение.

Очередь меня так вымотала, что экспрессом, пусть тот и шел очень удобно для меня, к Паддингтонскому вокзалу, я не воспользовался. Вышел из аэропорта, свернул налево, где, удаленные на подобающее расстояние от приличных людей, травили свое здоровье курильщики. Для жертв никотиновой зависимости был оборудован маленький стеклянный карцер под открытым небом. Впрочем, истомившиеся пассажиры и одетые в униформу работяги из аэропорта правилами пренебрегали и курили на свежем воздухе.

Закурил и я. Рядом мусолила тонкую сигарету красивая длинноногая девица с дорогим алюминиевым чемоданом и ругала по телефону Питера, который ее вовремя не встретил. Девица, кстати, была русская, но по-английски говорила и ругалась виртуозно. Закончив разговор, она сокрушенно покачала головой, тут же позвонила в Москву и принялась обсуждать с подругой разницу в менталитете русских и английских мужчин.

Усмехнувшись, я пошел к остановке такси. Длинная очередь высоких кебов, среди которых попадались и старинные, и вполне современные, терпеливо ждала клиентов.

Гостиница, в которую меня отправил Гесер, была самой обычной дешевой лондонской гостиничкой, расположенной в Бэйсуотере – районе, славящемся подобными гостиницами. Ну или, напротив, не славящемся из-за обилия дешевого жилья для туристов. Никаких видимых лишь в Сумраке знаков вроде инь-ян, что традиционно означало «дружественная для Иных», на гостинице тоже не было. Закрадывалось ощущение, что, отправив меня бизнес-классом, Гесер решил сэкономить на жилье.

Или какой-то смысл в проживании в трехзвездочном отеле «Дарлинг», занимавшем два подъезда старого викторианского дома (белые стены, колонны у входа, деревянные рамы с одним стеклом), все-таки был?

Номер оказался типичным для такого рода гостиниц – то есть небольшим, с узкими дверьми, низким потолком, крошечной ванной комнатой. Но сантехника была новая, европейского типа, имелся и плоский телевизор с сотней спутниковых каналов, где среди арабских и китайских затесалась парочка русских, и мини-бар, и кондиционер. Кровать тоже оказалась неожиданно большой и удобной.

Пойдет. Я сюда не в номере торчать приехал.

Чем именно сейчас заняться – это полностью зависит от меня. Можно пройтись по магазинам, купить сувениры и посидеть в пабе за кружкой пива – отложив дела на завтра. Можно отправиться в гости к Эразму – бесцеремонно, без приглашения. Можно поехать или пройтись через Гайд-парк в Белгравию – где расположен офис лондонского Ночного Дозора – и попросить содействия.

А можно и позвонить господину Эразму.

Я достал телефон. Не мудрствуя лукаво, господин Эразм Дарвин нынче звался на французский манер – господином Эразмом де Арвин. И, услышав в трубке его голос, я даже понял причину – он говорил с легким акцентом, который любой современник опознал бы как французский.

На самом деле это был отзвук миновавших времен. Акцент семнадцатого века.

Обычно речь старых Иных мало чем отличается от современной. Язык меняется постепенно, новые слова и интонации плавно входят в лексикон Иных, остаются лишь какие-то отдельные старомодные словечки или обороты. Чем больше Иной общается с людьми, чем активнее работает в Дозоре, тем труднее на слух определить его возраст.

Но если Иной свел свое общение с соплеменниками и людьми к минимуму…

Тут был и акцент. И сама старомодная манера говорить. И отдельные словечки… если бы я учил английский как нормальные люди, а не впитал его магическим образом, я вообще мало бы что понял. К примеру – Эразм обращался ко мне на «ты». По-английски – и на «ты»! Используя словечко «thou», которое устарело и почти не использовалось уже ко времени его рождения.

Похоже, он просто валял дурака.

– Эразм на проводе, внимаю.

– Мое имя Антон, Антон Городецкий. Я приехал из Москвы, и мне очень нужно с вами встретиться, господин Дарвин. Я хотел бы поговорить… о тиграх.

Повисла короткая пауза. Потом Эразм сказал:

– Долго ждал я звонка твоего, Антуан. Не мыслил, что приедешь ты из Московии, галлом тебя видел.

– Видели? – не понял я.

– Ведомо тебе, что пророк я, – сообщил Эразм. – Приезжай ко мне, судьбе перечить не стану, приму тебя.

– Спасибо большое, – слегка растерявшись от такой доброжелательности, сказал я.

– Пустое дело спасибо мне говорить, Антуан. Адрес тебе знаком, бери же кеб и приезжай немедля.

Господин Эразм де Арвин, отошедший от дел пророк Дневного Дозора и знаток интимной жизни растений, жил возле парка. В принципе гостиница, где я остановился, тоже располагалась у парка, но между Гайд-парком и Риджентс-парком есть большая разница. Пускай оба принадлежат королеве, но первый – более «народный», более шумный и простой. И найти рядом с ним можно все, что угодно, – от дорогущих особняков и роскошных магазинов (если со стороны Темзы) и до дешевых гостиниц и этнических кварталов, заселенных китайцами, албанцами и русскими (это в сторону железнодорожного вокзала, куда некогда прибыл самый симпатичный из английских иммигрантов – медвежонок Паддингтон).

Риджентс-парк окружен дорогими домами, земли вокруг него принадлежат королеве – и их невозможно купить, только арендовать, пусть даже на сотню-другую лет, так что никто из владельцев роскошных особняков и стоящих миллионы фунтов квартир не может с полным основанием сказать: «Мой дом – моя крепость». Впрочем, это никого не смущало – во всяком случае, двигаясь вдоль парка, я заметил и припаркованный «бентли» с номерным знаком «Armany», и пару людей, лица которых видел то ли в кино, то ли на первых страницах газет.

Что ж, если ты прожил на свете триста с лишним лет и не накопил достаточно денег, чтобы поселиться где угодно, – то ты полный идиот. Такие, конечно, встречаются и среди пророков, но Эразм явно был не из их числа. Так что особнячок вблизи Риджентс-парка он, конечно, мог себе позволить.

Впрочем, реальность даже превзошла мои ожидания.

Картам – что схематичным туристическим, что детальным полицейским – я предпочел свой телефон с встроенным навигатором. Пялиться в экран, как маньяк-гаджетофил, мне не хотелось, так что я просто надел клипсу наушника и шел, повинуясь командам, которые отдавал приятный женский голос. Как всем известно, помимо стандартных голосов в Интернете можно найти сотни прошивок для навигатора: хочешь, дорогу тебе будет указывать велеречивый Горбачев или заторможенный Ельцин, резкий Путин или суетливый Медведев, ну а для особых ценителей найдутся и Ленин – «Правильной дорогой идете, товарищи!», и Сталин – «Уклоняетесь вправо!». У меня звучание имитировало какой-то старый фильм: «Налево, милорд», «Направо, милорд», и это мне нравилось – как-то очень хорошо гармонировало с господином Эразмом.

Так вот, вначале я шел вдоль Риджентс-парка, с любопытством поглядывая на дорогие особняки и старинные здания, либо красного кирпича с башенками и эркерами, либо белые и с колоннами. Район был вполне туристический, так что попадались и знаменитые красные телефонные будки (как ни странно, но в век сотовых телефонов ими тоже пользовались), и внушительные тумбы королевской почты (и письма на моих глазах в эти тумбы засовывали). Все это ретро, которому так умиляются туристы, действительно выглядело уместным и не нарочитым, и меня в какой уже раз уколола печальная мысль о Москве. Каким мог быть мой город, если бы его не сносили, не перестраивали, не рвали на части, выжимая прибыль из каждого клочка земли? Конечно, совершенно другим, но тоже живым и интересным… а не нынешним нагромождением унылых новостроек, обветшалых сталинских строений и редких, чаще всего полностью перестроенных, старинных домов.

Навигатор шепнул: «Налево, милорд», и я послушно вошел в один из входов Риджентс-парка, оказавшись в царстве могучих деревьев, благоухающих цветов и гуляющих по тропинкам людей. Лондонцев здесь, наверное, было меньше трети – все больше туристы с фотоаппаратами.

Интересно, где же обитает Эразм? В шалаше, среди своих любимых растений?

Я подавил желание глянуть на экран. Идти по командам было интереснее. В памяти навигатора оказались даже узенькие тропинки, и я все больше и больше углублялся в парк. Никакой настоящей дикости здесь, конечно, не было и быть не могло – но туристов попадалось все меньше и меньше.

Потом я увидел огромное здание, стоявшее, как мне показалось, в самом парке или на самой его границе. На самом деле вдоль границы парка тянулась аллея, на которой и был выстроен дом. Больше всего он напоминал лучшие образчики сталинской архитектуры – присутствовали даже статуи на карнизе под крышей, вот только я не разобрал, кого именно они изображают – то ли мифологических персонажей, то ли видных деятелей британской культуры и политики, то ли представителей различных народов Британии. Судя по запаркованным у здания автомобилям, обитали здесь люди с многомиллионными счетами в банках.

Но навигатор повел меня по аллее дальше.

Он что, и в самом деле в шалаше живет?

– Прямо, милорд, – сказал навигатор. – Прибываем, милорд.

Я в недоумении остановился. Передо мной была древняя церковь. Ну, не церковь, но что-то церковное – аббатство, монастырское строение… Странной архитектуры, с двумя крыльями, как помещичья усадьба, но явно имеющее отношение к культовым сооружениям.

– Направо, милорд.

Правое крыло аббатства и впрямь выглядело несколько иначе. Нет, те же поросшие мхом каменные стены, витражные окна, высокие резные двери.

Но это был жилой дом. Точнее – жилая часть церкви-аббатства.

Ну а почему бы и нет, собственно говоря? Тем более в Англии. Была церковь. При ней был дом священника… викария, точнее. Церковь – Богу, жилой дом – людям. Службы в церкви давным-давно не ведут, потомки викария… стоп, а у него могут быть потомки?.. Наверное, да, это же не католические священники с их целибатом… выбрали себе другую стезю. Ну и продал кто-то рано или поздно свой дом господину Эразму. А может, дом принадлежал семейству Дарвинов и достался ему по наследству?

Дверь открылась в тот момент, когда я подошел к ней и остановился в размышлениях, что делать – нажимать ли на кнопку звонка или постучать тяжелым бронзовым дверным молотком. Немолодой толстенький седовласый господин в старомодном твидовом костюме с любопытством посмотрел на меня.

– Господин Эразм? – спросил я.

– Мсье Антуан? – Он то ли вжился в свой образ француза, то ли не мог до конца свыкнуться с мыслью, что я не галл. Зато архаизмы из языка практически исчезли. Включая и архаичное «thou». – Входите. Я ждал вас без малого век.

– Извини, что задержался, – невольно ответил я.

В жилище Эразма Дарвина можно было снимать историческое кино. Причем – разное. Кухня, на которую я зашел вслед за хозяином, была обставлена по последнему слову техники семидесятых годов прошлого века. Причем, скорее американских семидесятых годов – много хрома, стекла, умилительно-наивный дизайн. На фоне всего этого блеска как-то особенно впечатляюще выглядело обилие дорогого старинного фарфора. Я мог бы подумать, что Эразм был поклонником знаменитой фирмы «Wedgwood», но обходился он с коллекционной посудой как-то удивительно по-свойски – несколько грязных тарелок было небрежно свалено в мойке, изящная чашечка была забыта на столе, в опасной близости от края… Дарвин сделал нам кофе в огромной кофемашине со стеклянным контейнером для зерен наверху. Перемалывая кофе, машина грохотала, как взлетающий авиалайнер. На одном из столов под разноцветным витражным окном стоял сверкающий кухонный комбайн, на чьем боку было написано «Cuisine Art». Холодильник тоже был незнакомой марки.

С подносом, на который он поставил кофейные чашки, сливочник и сахарницу, Эразм повел меня в гостиную. Тут семидесятые годы прошлого века бесславно капитулировали перед двадцатыми или тридцатыми годами – благородно вытертая кожаная мебель; повсюду темное дерево – и в мебели, и в настенных панелях; мраморный камин… причем, к моему удивлению, в нем горели настоящие поленья! Насколько я знал, это было строжайше запрещено – в свое время, борясь со знаменитым лондонским смогом, все камины в городе перевели на газ. Никакого телевизора, конечно, тут не было, зато имелся ламповый радиоприемник, деревянный и основательный, напоминающий небольшой шкафчик.

– Не замерзли, Антуан? – спросил Эразм. – Быть может, немного порто с коньяком?

– Лето на дворе, – удивленно сказал я. До меня иногда не сразу доходят элементарные вещи. – А… впрочем… у вас здесь так прохладно. Толстые стены, да? Спасибо, с удовольствием выпью глоток порто с коньяком.

На лице Эразма отразилось облегчение.

– Ну конечно, вы же из Моско… России! – обрадованно сказал он. – Вас не должно смутить пить с утра!

– Уже почти обед, – дипломатично сказал я, удобно располагаясь в глубоком кожаном кресле.

– К черту порто! – воскликнул Эразм. – Хорошее, доброе, старое ирландское виски!

Ну что ж, три сотни лет – вполне достаточный срок не только для того, чтобы приобрести кусок аббатства в центре Лондона, но и чтобы стать алкоголиком.

Из широкого буфета, чьи полки были закрыты дверцами с мутным матовым стеклом, Эразм извлек несколько бутылок. Придирчиво их осмотрел и выбрал одну, без всякой этикетки.

– Полтораста лет, – сообщил он. – У меня есть виски и постарше, но это не имеет особого смысла. Главное, что тогда бензиновые моторы еще не травили природу своей вонью, рожь была рожью, солод – солодом, а торф – торфом… Вам со льдом, Антуан?

– Нет, – сказал я, скорее из вежливости, чтобы не заставлять Эразма отправляться на кухню. – Чистое.

– Правильно! – одобрил Эразм. – Лед – для неотесанных жителей колоний. Если потребуется, у меня есть чистая ирландская вода…

Виски он плеснул по чуть-чуть. Я коснулся темного, почти черного напитка губами.

Мне показалось, что я хлебнул из торфяного болота.

Потом – что я выпил жидкого огня.

Эразм, тихо посмеиваясь, смотрел на меня.

– Я и не думал, что ирландское виски бывает торфяным! – выдохнул я, отставляя бокал.

– Бывает даже сейчас, но… – Эразм махнул рукой. – Не то! Нынче так уже не делают!

– Надо привыкнуть, – пробормотал я дипломатично. – Очень… очень необычно.

– Нравится?

– Пока не могу сказать, – честно признался я. – Одно могу сказать точно – напиток уникальный. «Лагавуленн» и рядом не стоял.

– Ха! – фыркнул Эразм. – «Лагавуленн», «Лафройг» – это для изнеженных современных людишек… А вы откровенны, Антуан. Это мне нравится.

– Какой смысл врать пророку? – пожал я плечами.

– Ну… какой я пророк… – неожиданно засмущался Эразм, отхлебывая своего могучего напитка. – Так… предсказателишка… Да, я буду стараться говорить понятно для вас, но я нечасто общаюсь с людьми… и Иными. Если покажусь излишне старомодным – сразу скажите.

– Хорошо. – Я взял полиэтиленовый пакет и протянул Эразму: – Это просил передать вам глава Ночного Дозора Москвы.

– Пресветлый Гесер? – заинтересовался Эразм. – И что внутри?

– Не знаю. – Я пожал плечами.

Эразм взял с каминной полки маленький ножик для бумаги и принялся открывать пакет с энтузиазмом пятилетнего ребенка, обнаружившего рождественским утром свой долгожданный подарок.

– Чем же я заслужил внимание великого воина Света… – бормотал Эразм. – И почему я удостоился подарка…

Мне было понятно, что отставной Темный Иной валяет дурака. Но для того, кто живет практически взаперти посреди огромного шумного города, это вполне простительная слабость.

Наконец пакет был вспорот и его содержимое оказалось на низком журнальном столике. Как я и предполагал, в пакете было куда больше, чем могло бы в нем поместиться естественным путем. Там оказалась литровая бутыль водки – причем водки старой, с дореволюционной орфографией этикетки. Еще там была трехлитровая стеклянная банка, наполненная зерненой черной икрой. Без сомнения, браконьерской – впрочем, Гесера это вряд ли смущало, а еще меньше могло смутить Эразма. Ну и, наконец, там стоял цветочный горшок, который я привык видеть на подоконнике в кабинете шефа. В горшке росло маленькое страшненькое корявое деревцо, которое любой мастер бонсая выкорчевал бы из жалости. Я с некоторым смущением вспомнил, что как-то во время затянувшегося совещания, когда Гесер разрешил желающим курить в его кабинете, тушил в горшке с деревом, за неимением пепельницы, окурки. Да и не только я.

Эразм не глядя поставил на пол водку и икру. На центр столика водрузил горшок с деревцом. Сел на пол и уставился на ботаническое недоразумение.

Дерево было высотой сантиметров пятнадцать. Корявое, как древняя олива, почти лысое – только из одной ветки оптимистично торчали два листочка.

Эразм сидел и смотрел на деревцо.

Я терпеливо ждал.

– Потрясающе, – сказал Эразм. Потянулся за стаканом и глотнул виски. Чуть-чуть повернул горшок и посмотрел на него под другим углом. Потом прищурился – и я почувствовал, что старый Иной смотрит на деревцо сквозь Сумрак.

– Вы не в курсе, какова суть этого подарка? – спросил Эразм, не глядя на меня.

– Нет, сэр, – вздохнул я. И внезапно подумал, что Эразм наверняка является сэром – в изначальном смысле этого слова.

Дарвин встал и прошелся вокруг горшка. Потом пробормотал:

– Да будь я проклят… Прошу вас, Антуан, отойдите на шаг или прикройтесь… я немного поработаю с Силами…

Я счел за благо и отойти, и поставить Щит Мага, прихватив с собой на всякий случай и стакан с виски. Это оказалось правильным решением – к столику я вернулся только через четверть часа. Все это время Эразм бился с бонсаем. Он погружал в растеньице поисковые заклинания, он смотрел на него сквозь Сумрак и сам уходил в Сумрак до третьего слоя, он растер в пальцах и съел щепотку земли из горшка, он долго нюхал листочки – и вроде бы даже обрадовался, просветлел лицом, но потом досадливо махнул рукой и налил себе еще одну порцию виски. Последнюю минуту он стоял, покачивая в ладони огненный шарик, словно борясь с искушением испепелить и горшок, и бонсай, и стол в придачу.

Но сдержался.

– Сдаюсь, – буркнул Эразм. – Ваш Гесер и впрямь велик… я не могу раскусить смысл его послания. Вас точно не просили передать что-либо на словах?

– Увы.

Эразм снял пиджак, бросил его на свободное кресло. Сам уселся в другое, потер лицо руками, вздохнул, буркнул:

– Старею… Что ж, вы хотели поговорить о тиграх, Антуан?

– Да. А вы ждали моего прихода, Эразм?

– Это все взаимосвязано… – Эразм никак не мог оторвать взгляда от бонсая. Потом попросил: – Антуан, переставьте растение на каминную полку. Позже я займусь им, сделаю все, что в моих силах. Уверен, что разгадать загадку Гесера сумею… Но пока… не могу смотреть спокойно, раздражает… Скажите, откуда вы знаете о Тигре?

– История вашего детства – не тайна, уважаемый Эразм, – сказал я.

– Но она не столь уж широкоизвестна…

– Она описана в книжке, которую читала моя дочь.

– О! – заинтересовался Эразм. – Вы не догадались ее привезти?

– Блин… – Я смутился. – Понимаете… как-то не пришло в голову… Я могу выслать!

– Если не сложно, – кивнул Эразм. – Простите стариковское честолюбие, но я с удовольствием собираю все упоминания о человеческом периоде своего существования… Но как вы узнали мой адрес? Мне казалось, что Ночной Дозор Лондона не имеет этой информации.

– Это не Дозор, – признался я. – Адрес получен из частных источников…

Эразм ждал.

– В нашем Дозоре работает госпожа Анна Тихоновна…

– Анна! – вскинулся Эразм. – Дурак… я должен был догадаться… – Он искоса посмотрел на меня. – Что, она до сих пор веселится, вспоминая, как поймала меня?

– Гордость и предубеждения… – задумчиво сказал я.

– Что?

– Она вовсе не веселится. Она до сих пор переживает, что ваши отношения так резко прервались. Ее, конечно, интересовала история с Тигром, она собирает всякие странности, которые игнорирует официальная наука, но ей нравилось общаться с вами.

Эразм пожал плечами. Потом буркнул:

– Мне тоже было интересно… она так аккуратно дала понять, что и сама – Иная, и знает, кто я такой… но при этом проявила глубокие познания в ботанике… такую интересную статью опубликовала в журнале… очень милая дама, удивительно, что из Моско… извините, конечно, Антон. Но мне раньше не нравились русские женщины.

– Ничего-ничего, мне вот английские не очень… – мстительно ответил я.

– Надо нам было все-таки встретиться, – продолжил Эразм. – Посмотрели бы глаза в глаза, лучше бы друг друга поняли.

– Интернет – он не дает полноценного общения, – сказал я глубокомысленно.

– Какой Интернет, Антуан? – засмеялся Эразм. – Это было более тридцати лет назад! У вас тогда еще СССР существовал! Бумажные письма… только с маленьким заклинанием, чтобы цензура не просматривала и шли быстрее…

Да… это я и впрямь сглупил. Порой забываешь, что все эти мобильные телефоны и компьютеры появились совсем недавно!

– Так опубликовать в журнале – это именно в журнале? – понял я. – В научном, бумажном? А я-то думал – в «живом журнале»…

Эразм расхохотался до слез. Потом сказал:

– Вот так-то, Антуан. И вы начинаете чувствовать себя динозавром! Скоро начнете украшать свой дом советскими плакатами и красными знаменами! Ничего-ничего, к бегу времен тоже можно привыкнуть… Что ж, давайте я расскажу вам про Тигра. Про моего Тигра. А потом вы объясните, что стряслось у вас.

Глава 3

Семнадцатый век – время не слишком-то приспособленное для счастливого детства. Впрочем, для бурной зрелости и спокойной старости оно тоже не слишком-то годилось. Умереть было не просто, а очень просто. Жизнь была всего лишь прелюдией к смерти и посмертному существованию, в котором мало кто сомневался.

Иногда эта прелюдия была долгой, но куда чаще – короткой.

Как для людей, так и для Иных.

– Ты слушаешь меня или спишь, мальчик?

Эразму Дарвину было четырнадцать лет, и в двадцатом веке он бы обиделся на обращение «мальчик». Но в семнадцатом веке это было нормально. Собственно говоря, человек из двадцатого или двадцать первого века принял бы Эразма за ребенка десяти-одиннадцати лет. Возможно, его бы смутило, что и штаны, и камзол Эразма ничуть не отличаются от одежды его взрослого спутника, но это тоже была часть времени. Дети не являлись чем-то особенным, требующим иного отношения, питания или одежды. Просто маленькие человеческие существа, которым, возможно, посчастливится стать полноценными взрослыми. Даже на картинах лучших живописцев того времени тела и лица детей были неотличимы от тел и лиц взрослых – если взгляд художника и ловил отличие в пропорциях, то сознание успешно отвергало разницу. Мальчик – это просто недомужчина. Девочка – просто недоженщина… впрочем, девочки меняли свой статус на женский очень быстро, и это никого не смущало. Человеческое тесто, куда упали первые дрожжи цивилизации, бурлило и расползалось. Человечеству надо было расти. А для этого – больше рожать, потому что не в человеческой власти было меньше умирать.

– Я не сплю! – возмутился Эразм.

– Тогда где витает твой дух? – Спутник Эразма гневно посмотрел на мальчика. Он выглядел лет на тридцать – немалый возраст. Немалый – будь он человеком. Но он был Иным, и сколько ему лет на самом деле – знал лишь он сам.

– Я думал… об этом… – Эразм смущенно развел руками.

– Об этом? – спутник Эразма с отвращением посмотрел на цветущий луг. – Скажи, мальчик, ты – пчела, собирающая нектар?

– Нет…

– Тогда, быть может, ты – ведьма, варящая зелья?

Эразм слегка вздрогнул. Ведьм он боялся, хотя по всему выходило, что теперь ему их бояться не надо.

– Нет, учитель…

– Или ты крестьянин, что будет выпасать здесь коров?

Эразм молчал.

– Ты – Иной, – твердо сказал его спутник. – Ты обладаешь великой силой прорицания и пророчества. Тебе свыше отпущена иная судьба, и все мирское не должно тебе тревожить!

– А оно точно свыше? – буркнул себе под нос Эразм. Его спутник услышал, но против обыкновения не разозлился. Пожал плечами, сел на землю, подминая травы и цветы. Потом лег, глядя в небо. И ответил:

– Я видел Иных, которые кричат, что сила их – от Бога. Они блюдут посты, следуют заповедям и часто ходят в церковь. Не знаю, что уж они говорят на исповеди… быть может, у них есть свои священники… Я видел Иных, которые верят, что Люцифер, светоносный князь Тьмы, подарил им могущество. Они жгут ночами черные свечи из жира покойников – знал бы ты, как они коптят и воняют! – целуют отрезанную козлиную башку и творят такие непотребства, про которые мне противно говорить. Но одно я тебе скажу точно – я не видел ни Бога, ни слуг его и не встречал ни Сатаны, ни его прислужников. Может быть, им просто нет до нас дела. Может быть, наша Сила – просто Сила, как умение птицы парить в небе или рыбы – дышать водой.

– Я не хочу жечь черные свечи и творить непотребства, – на всякий случай сказал Эразм.

– Не жги и не твори, – равнодушно ответил его спутник.

– Но мне скучно в церкви, учитель, – признался Эразм. – И… и я однажды украл пенни… и еще вечерами, когда Бетти приносит мне грелку в постель, я прошу ее прилечь рядом…

– Служанки созданы для того, чтобы радовать господина, – великодушно ответил его спутник. – А ты – больше чем ее господин. Ты – Иной. Поступай с Бетти в свое удовольствие.

Мальчик молчал. Мужчина скосил глаза и посмотрел на него. Эразм медленно водил рукой над примятыми стеблями травы – и те поднимались, тянулись к его пальцам.

– У тебя есть сродство к царству растений, – неохотно признал мужчина. – Это более подобает ведьме, чем магу, но Сила всегда находит неожиданные выходы… Но не забывай, что ты пророк. Кто победит в сражении на холме?

– Король, – мгновенно ответил Эразм. Недоуменно заморгал, поднял голову: – На каком холме?

– Не важно. Ты предсказываешь будущее, пусть пока и неумело. А скажи-ка… кто через три-четыре сотни лет будет править на Капитолийском холме?

– Негр воссядет на трон и славить его будут как миротворца, но пошлет он железных птиц через океан, чтобы завладеть сокровищами ливийскими и персидскими, и случится от того великая война и потрясения в мире… – медленно, будто сонно, произнес мальчик.

– Хм… – Спутник Эразма почесал кончик носа. – Нет, ты все-таки еще далек от главного пророчества. Слишком много ошибок. Итальянцы вечно воюют с арабами, но как может чернокожий править в Риме? Персия – ладно… но в Ливии нет никаких сокровищ, одна лишь пустыня, рождающая только бесполезное черное масло. И даже если через триста лет в мире будут железные птицы – то какой еще океан? Италию от Ливии отделяет лишь море. Нет, многовато ошибок… ты пока не готов. Еще есть время.

– Время на что?

– Подготовиться к приходу Палача.

…Я плеснул себе еще на палец виски. Спросил:

– Эразм, так вы называли его Палачом?

– Да. Тигром его назвал Блейк… поэт, сами понимаете… – Эразм задумчиво смотрел в закопченное жерло камина, где светились багровым угли. – Тогда мой учитель называл его Палач… или Безмолвный Палач… или Палач Пророков… Пожалуй, последнее самое верное. Он приходит только к пророкам. Тем, кто готовится сделать основное пророчество.

– Зачем? Что такого важного в основном пророчестве?

– Оно глобально, вот и все, – усмехнулся Эразм. – Предсказать войну в Ливии или полет на Луну – это частности. При всей значительности данных событий. Первое пророчество должно касаться всего человечества.

Несколько мгновений я размышлял, что именно в словах Эразма меня задело больше всего. Потом понял.

– Человечества?

– Да, конечно. Первое пророчество слишком глобально, чтобы касаться нас, Иных. Пророчество всегда говорит о людях. О человечестве.

– Что может быть событием, затрагивающим все человечество? – вслух размышлял я. – Мировая война?

– К примеру, – кивнул Эразм. – Конечно, даже Первая и Вторая мировая не затронули весь мир напрямую. Но в целом их влияние было глобальным.

– Мировые войны были предсказаны? – спросил я.

– Конечно. Только не предсказаны, а пророчены. Первая и Вторая мировая. Социалистическая революция в России…

– Коммунисты могут гордиться, – невольно сказал я. – «Событие всемирно-исторического значения», так в СССР называлась революция.

Эразм усмехнулся.

– А что еще пророчили пророки?

– Исходя из моей, неофициальной информации, – вежливо сказал Эразм, – еще чести быть первым пророчеством удостоилось создание ядерного оружия, открытие пенициллина, появление рок-музыки…

Я недоверчиво посмотрел на Эразма, но тот убежденно кивнул:

– Да-да, появление рок-музыки. А также публикация стихотворения Эдгара По «Колокольчики», мода на мини-юбки, выход в свет фильма «Эммануэль», рождение Алистера Максвелла…

– Кто такой Алистер Максвелл? – не понял я.

– Умер в шестидесятых годах прошлого века в Австралии, – сказал Эразм. – Во младенчестве. Прожил меньше месяца.

– И что?

– Не знаю. А фильм «Эммануэль» сильно повлиял на людей?

– Если рассматривать его как символ сексуальной революции и классику эротического кино – то да, – твердо сказал я.

– Допустим. Вероятно, Алистер тоже повлиял.

– Как?

Эразм развел руками:

– Иногда пророчество не бывает понято сразу. Видимо, рождение Максвелла еще окажет влияние на все человечество.

– Через полвека после его смерти во младенчестве?

– Есть многое на свете, друг Горацио… Было еще два-три странных пророчества, но там не удалось доказать, что это именно пророчества, а не предсказания. Ну а чего-то мы, ясное дело, не услышали. Из-за Тигра или из-за иных причин.

– В том числе и ваше пророчество, – сказал я.

Эразм смутился.

– В том числе и мое… Но знаете, я очень хотел жить.

– Трудно вас в этом упрекнуть, – согласился я.

* * *

Учитель разбудил Эразма под утро. Он вообще не признавал различий между днем и ночью, ну а люди, разумеется, ему помешать не могли.

– Вставай! – зажимая ему рот ладонью, сказал учитель. – Молчи и не шуми!

Эразм сполз с кровати. Учитель уже кидал ему одежду – чулки, штаны, рубаху, камзол…

– Он близко, – сказал учитель. Лицо его было бледным, губы чуть заметно дрожали. – Мне удалось уйти… он отвлекся на деревню…

– На деревню? – не понял Эразм, торопливо одеваясь.

– Да… я заставил людей пойти на него… это ничего не даст, кроме времени, Палач всегда основателен, он вначале закончит с людьми…

В постели Эразма сонно шевельнулся кто-то, спящий в глубине пуховых одеял. Учитель глянул на пунцовое лицо Эразма и сказал:

– Не надо будить Бетти! Она даст нам еще пару минут…

Эразм колебался лишь мгновение. Потом кивнул – и вслед за учителем выбрался в окно.

Сад дышал предрассветной тишиной и прохладой. Эразм пробирался вслед за учителем, который тихо бормотал на ходу:

– Как же я мог… такая ошибка… ты был готов к пророчеству уже давно… я пропустил предвестники…

– Если я скажу пророчество, то Палач уйдет? – спросил Эразм.

– Да. Но только если пророчество никто не услышит. Или если его услышат люди.

– А если услышишь ты…

– Пророчество – оно для людей! – рявкнул учитель. – Оно сбудется, если его услышат люди! Оно не сбудется, если его никто не услышит. Ты и сам не вспомнишь, что говорил, тебя он уже не тронет, а вот меня – меня убьет! Чтобы я не рассказал людям!

– Тогда… – Эразм схватил учителя за фалды камзола. – Тогда уходите! Я же помню, как вы учили, я все сделаю – и скажу пророчество!

– Ты не сможешь, – ответил учитель. – Ты не готов. Тебе нужен слушатель. Ты слишком неопытен, чтобы пророчить в пустоту… я не успел тебя подготовить…

Он вдруг застонал, обхватив голову руками.

– Что случилось? – воскликнул Эразм.

– Я дурак, мальчик… Надо было мне оборонять дом… а ты сказал бы пророчество своей глупой девке… Палач бы ушел.

– И пророчество бы сбылось?

– Да. Это плохо, все пророчества плохи… но ты бы остался жить.

Учитель вдруг горько рассмеялся.

– Оказывается, я к тебе привязался, мальчик…

– А Бетти… он ее убьет?

– Палач не убивает людей. Он выпьет ее душу, – ответил учитель. – Она станет равнодушной ко всему, будто соломенная кукла…

– Да она и так не слишком горячая… – пробормотал мальчик.

Они отбежали от усадьбы почти на милю, когда до них донеся женский крик – пронзительный, но тут же оборвавшийся.

– Мы не знали, что пророчество должен услышать человек, а не Иной, – сказал я. – Гесер пытался уговорить Кешу пророчествовать при нем…

– Кешу? – недоуменно спросил Эразм.

– Да, это мальчик-пророк… его обнаружили в Москве, совсем недавно. Собственно говоря, потому мы и решили вас потревожить…

Эразм покачал головой:

– Ваш Великий сильно рискует. Если пророчество услышит только он, то Тигр переключится с мальчика на него… точнее, добавит Гесера в свое меню. А Тигр сильнее любого из нас. Какова ситуация сейчас? Тигр идет по следу?

– Нет, мы уже справились.

– И каково было пророчество?

– Мы не знаем. Его никто не слышал. Мальчик находился один в комнате, в нашем офисе. Мы смогли задержать Тигра, и мальчик сказал пророчество.

– Находясь в комнате в полном одиночестве? – Эразм недоверчиво покачал головой. – Странно. Очень странно. На самом деле крайне редко удается подготовить пророка настолько, чтобы он смог пророчествовать в пустоту. Это сложно, обычно Тигр успевает раньше, или же пророчество уходит к людям…

– Но вы же смогли! – напомнил я.

– Я – другое дело. Для меня никогда не было особой разницы между человеком, собакой и, к примеру, дубом. – Эразм улыбнулся.

Палач настиг их на опушке леса. Он, казалось, шел неспешным шагом, но расстояние между темным силуэтом и бегущими со всех ног Иными сокращалось с каждой секундой.

– Беги, мальчик! – сказал учитель. Он остановился в пыли проселочной дороги, тянущейся вдоль леса. – Беги… постарайся найти кого-нибудь и сказать то, что должен… Беги!

В его голосе не было надежды. Он просто делал то, что считал нужным делать. Не из-за высоких моральных устоев – он был Темным. Может быть, ему неприятно было бы жить в том мире, в котором он пропустит Палача к своему ученику. Может быть, он просто не привык проигрывать.

Иногда мотивы поведения Темных очень сложно понять.

– Эй, сумеречная тварь! – крикнул мужчина. – Я Высший маг Тьмы! Ты не пройдешь мимо меня! Отступись!

Палач даже не замедлил шага. Эразм увидел, как из рук его Учителя выросли и легли на землю шелестящие плети синего огня. Плети подрагивали, будто готовясь самостоятельно ринуться на врага.

Палач не замедлил шага.

Эразм понял, что его учитель ничего не сможет сделать. Что он будет биться – минуту, две, три, что плети темного огня будут рвать землю и воздух, бессильно колотить тело Палача – а потом наступит тот миг, когда Палач сомнет учителя, раздавит, отбросит в сторону – и пойдет дальше. За пророком.

Он это не просто понимал. Он это видел, почти как наяву.

Эразм уже знал, что это такое. Это не просто предвидение, которое может не сбыться. Это предвестник пророчества… он видит судьбу Иного и, значит, так оно и будет… наверняка… почти наверняка… если он не скажет пророчество, настоящее Первое Пророчество, которое изменит мир и изменит судьбу…

Он сглотнул вставший в горле комок. Оглянулся. Старый дуплистый дуб рос в трех шагах от него. Эразм кинулся к дереву, привстал на цыпочки, подтянулся – дупло было чуть высоко для него. Всунул голову в темное, пахнущее прелыми листьями и гнилью отверстие. Внутри что-то зашуршало – лесная мышь, устроившаяся в дупле на ночлег, в панике юркнула в щели дуба.

Эразму на это было наплевать. Собственно говоря, он не считал, что люди, животные и растения заметно отличаются друг от друга.

Он закрыл глаза. Он заткнул бы и уши, но ему приходилось цепляться за край дупла. Поэтому он просто попытался ничего не слышать – ни голос учителя, ни свист огненных плетей, ни угрожающий, похожий на тигриный рык (Эразм никогда не видел тигров, но полагал, что они рычат именно так) звук, который издал Палач.

Уйти от всего.

От прошлого.

От настоящего.

От будущего.

Прошлое не важно. Настоящее несущественно. Будущее не определено.

Он не какой-нибудь там предсказатель, он пророк. Он – голос судьбы. Он скажет то, что будет правдой.

Нужно только, чтобы его кто-то услышал. Обязательно нужно.

Но чем плох этот старый дуб?

Мальчик представил свою тень, лежащую на дне дупла. И опустил голову ей навстречу.

…Эразм открыл глаза. Учитель сидел рядом, баюкая на весу левую руку. Рука казалась помятой, будто пожеванной.

– Палач… – прошептал Эразм.

– Тебе удалось, мальчик, – с недоумением в голосе ответил учитель. – Не представляю как, но ты сказал свое пророчество в пустоту. И Палач ушел. За мгновение перед тем, как убить меня.

– Я сказал не в пустоту, – ответил Эразм. – Я… я сказал дубу.

На лице учителя появилась легкая улыбка.

– Ах вот как… Что ж, наверное, твоя любовь к деревьям – она не зря. Наверное, это часть твоего дара. Предвидение того, что, только возлюбив дубы и осины, ты сможешь спастись.

Он захохотал и смеялся долго, до слез, прежде чем подняться и отряхнуть с одежды пыль и грязь. На ней еще оставались темные пятна, но это учителя не смущало.

– Тогда нам пришла пора проститься, юный Эразм. Ты знаешь свои способности, ты сумеешь за себя постоять. Если ты захочешь власти и силы – ты получишь ее. Сам или в Дневном Дозоре.

– В Дублине?

– В Дублине, Эдинбурге, Лондоне. В любом городе мира, который есть или будет.

Он даже похлопал Эразма по плечу, прежде чем повернуться и пойти вдаль по дороге. Наверное, ему действительно понравился этот ученик. Но он, конечно же, не обернулся.

Эразм посидел немного в пыли, размышляя. Страшный враг исчез. Светало.

Жизнь обещала много интересного, а Эразм всегда был жизнелюбив.

Он решил пойти обратно в усадьбу и посмотреть, что стало с Бетти. Быть может, не так уж и плохо, если она стала равнодушной ко всему. Быть может, теперь она позволит ему некоторые вещи, от которых с хихиканьем отказывалась раньше…

Я некоторое время молчал. Потом сказал:

– В книжке написано, что это был вяз.

– Дуб, – немедленно отозвался Эразм. – Вязы я не очень-то и люблю. Дубы куда глубже и содержательнее.

– А как звали вашего учителя?

– Я полагал, что вы знаете, – обронил Эразм.

– Уже догадываюсь, но…

– Его звали Завулон. Мы больше никогда не встречались, но, как я знаю, он уже много лет как глава Дневного Дозора Москвы. Вы ведь знакомы, верно?

– Зараза, он же мог все нам сразу рассказать! – в сердцах воскликнул я. – Он уже имел дело с Тигром!

– Завулон никогда не рассказывает всего, – ответил Эразм.

– А вы, Эразм?

– И я тоже, – ухмыльнулся Эразм. – Я не играю в дозорные игры, благодарю покорно! Но все рассказывают только идиоты. Информация – это и оружие, и товар.

– Если товар… то мне кажется, что вы нам кое-что должны, – наудачу бросил я и посмотрел на нелепый бонсай, стоящий над камином.

Эразм нахмурился и тоже уставился на подарок Гесера.

– Должен, – признал он неохотно. – Вот только не понимаю, сколько именно… Ладно, спрашивайте. Я отвечу еще на несколько вопросов. Допустим… на три. А потом будет мой черед спрашивать.

Ох уж мне эти старые маги с их формальностями! Три вопроса, три ответа…

– Вы говорили, что ждете меня, – сказал я. – Что ждете давно, считали меня французом…

– Может, и к лучшему, что вы русский, – сказал Эразм. – Я вас не очень люблю, уж извини, еще со времен Севастопольской кампании. Но французов не люблю еще больше.

– Еще со времен Столетней войны… – пробормотал я.

– Почти что так. Но вы, русские, в прошлом. Вы мертвый враг, а мертвого врага можно и уважать, и жалеть.

Я как-то даже не ожидал от себя такой реакции. Стакан треснул в моей руке, осколки стекла и остатки виски забрызгали пол, а во взгляде, видимо, появилось что-то очень неприятное. Эразм мгновенно поднял руки в успокаивающем жесте:

– Стоп-стоп-стоп… Это всего лишь мое мнение, мнение старого, отошедшего от дел предсказателя. Я… не учел, что вы совсем еще молоды, Антуан. И был излишне резок.

– Не то слово, – сказал я вполголоса.

– Никто из Великих не связывает себя с тем народом, из которого он вышел, – примиряюще сказал Эразм. – Но вы молоды, я забыл об этом. Приношу свои извинения, Ан… Антон.

– Принимаю… – мрачно ответил я.

– Я действительно ждал вас, – сказал Эразм. – Дело в том, что одно из моих пророчеств касалось меня самого. Там не было ничего особенного… несколько слов. «И на исходе придет ко мне Антуан, который узнает смысл первого и услышит последнее».

Я нахмурился:

– Это о чем?

– Это обо мне, – пояснил Эразм. – Ваш визит, возможно, означает, что я скоро умру. А вы узнаете смысл моего первого пророчества и станете свидетелем последнего.

– Что говорится в вашем первом пророчестве? – спросил я.

– Это второй вопрос? – уточнил Эразм.

– Да!

– Я не знаю, – улыбнулся старый пророк. – Я же рассказал вам, Антуан, – я прокричал пророчество в дупло старого дуба.

Мне пришлось подумать с полминуты, прежде чем я задал третий вопрос. Спорить по поводу бездарно профуканного второго было бесполезно.

– Каким образом, расскажите четко и внятно, я могу услышать ваше первое пророчество?

Прежде чем ответить, Эразм налил себе еще виски. Потом спросил:

– Уверены ли вы, что хотите этого? Прошло двести пятьдесят лет, но вдруг это пророчество еще не исполнилось? Тогда, стоит вам его услышать, вы запустите таинственный механизм пророчества. Во-первых, оно сможет исполниться, если вы перескажете его человеку. Во-вторых, до тех пор, пока вы будете единолично знать пророчество, за вами будет охотиться Тигр.

– Я хочу этого, – ответил я. И подумал о лежащей в кармане куртки игрушечной телефонной трубке с записанным на нее (возможно) пророчеством мальчика Кеши.

– Может быть, вы и правы, молодой человек, – сказал Эразм. – Знание – это великое искушение, перед которым трудно устоять…

Он поднялся, подошел к буфету. Открыл. Достал из дальнего угла что-то темное, пыльное… подержал секунду в руках, разглядывая, – и вернулся ко мне.

– Держите, Антуан.

Я взял небольшую темную чашу… или, скорее, кубок – у нее был широкий верх, но присутствовала и небольшая ножка, покрытая незатейливой резьбой. Чаша оказалась на удивление легкой.

– Дерево, – понял я.

– Дуб, – уточнил Эразм.

– Это…

– Да уж не Грааль, конечно, – усмехнулся Эразм. – Я сам вырезал его из того дуба.

Я вопросительно посмотрел на старого пророка.

– Не знаю, – сказал Эразм. – Как именно услышать предсказание – не знаю. Но растения тоже имеют память. И где-то там оно есть… мое первое пророчество.

Подумав, я приложил кубок к уху. Вслушался в легкий шум собственной крови. Увы, никаких голосов…

– Может быть, налить в него вина и выпить? – спросил я.

– Тогда уж виски, – хихикнул Эразм. – Если выпить достаточно, то услышите все на свете.

Вид у него был довольный, словно от только что отмочил хорошую шутку.

– Мне кажется, вы лукавите, – сказал я. – Вы либо знаете… либо хотя бы предполагаете, как именно получить отсюда информацию.

– Быть может, – не стал спорить Эразм. – Но ведь и Гесер не разъяснил свой подарок, верно? А мне не очень-то хочется, чтобы вы действительно услышали пророчество.

– Трудно вас в этом упрекнуть… – согласился я. – Хотя вы относитесь к предсказанию о собственной смерти как-то… спокойно.

– К пророчеству, – поправил Эразм и, повернувшись ко мне спиной, протянул руки к камину. – Но вы же знаете, насколько пророчества туманны. «На исходе» – чьем? Моем? Или всего человечества? Или имеется в виду просто время суток? На исходе дня?

– Время суток – вряд ли, – сказал я. – Сейчас утро.

– Надо было попросить вас зайти вечером! – Эразм всплеснул руками. – Хотя… есть же еще один вариант! «На исходе придет ко мне Антуан…»

Я молчал.

– Возможно, речь шла о вас? – любезно предположил пророк, искоса поглядывая на меня. – И вы пришли ко мне на своем исходе… и ведь если за вами начнет охоту Тигр…

– Вот за это вас, Темных, и не любят, – сказал я, вставая. – Спасибо за чашку.

– Не обижайтесь, Антон. – То ли Эразм смутился, то ли сделал вид, что смущается. – Я всего лишь хочу предостеречь вас и показать все возможные толкования пророчества…

– Вы давно последний раз общались с Завулоном? – резко спросил я.

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос… – со вздохом произнес Эразм.

– Считайте, что вы уже ответили, – сказал я. – Передавайте привет своему учителю.

Поскольку мы были в Лондоне, то я счел себя вправе уйти по-английски – и прощаться не стал.

Глава 4

Этим же вечером я сидел в пабе «Лебедь» недалеко от своей гостиницы и пил пиво.

Английское пиво мне нравилось, хоть я и совершенно не разбирался в его многочисленных сортах. То, которое я пил сейчас, было легким и пахло медом (быть может, даже йоркширским) – меня это вполне устраивало.

Сам паб тоже выглядел достойно, хоть и был насквозь туристическим (а каким еще может быть паб на людной улице, рядом со знаменитым Гайд-парком и десятком гостиниц?). Надпись на стене гордо сообщала, что паб ведет свою историю с начала семнадцатого века и когда-то именно в нем пили свою последнюю кружку пива следующие на эшафот преступники.

Умение англичан гордиться тем, что другие народы предпочли бы замолчать, – удивительная черта…

Я пил пиво в кругу галдящих туристов и снующих девушек-официанток, смотрел на парк и размышлял, что мне теперь делать.

Загадочный подарок от Гесера я Эразму передал. Информацию, во всяком случае всю, которую тот готов был сообщить, получил. Да еще и дубовый кубок, который якобы хранит в себе пророчество Эразма.

Выйдя от старого Иного, я доехал до того самого «Фортана и Мэйсона», о котором говорил Семен, и купил ему вожделенный мед. Поддавшись стадному чувству, взял и себе. Потом отправился в магазин игрушек «Хэмли» (если верить вывеске – самый старый магазин для детей в мире) и, протолкавшись через пять этажей галдящих детей и их родителей, выбрал подарок для дочки. Вначале я честно пытался подсмотреть, что покупают девочки ее возраста, потом понял, что все эти бусики, наклеечки и стразики ее не порадуют. Тогда я отправился в подвальный этаж и там обнаружил что-то вроде сборного лабиринта, по которому должны были бегать два крошечных электронных жучка. Игрушка была такой потрясающе нелепой, что я купил ее не раздумывая, а у кассы прихватил еще плюшевого медвежонка.

Весь ужас ситуации был в том, что вся программа пребывания в Лондоне была мной доблестно выполнена за один день! Виски и прочие алкогольные сувениры проще купить в аэропорту. Весь завтрашний день и половину следующего я мог посвятить туристическим развлечениям – музеям, паркам, пабам, мостам… ну и, конечно, магазинам.

Но мне этого почему-то не хотелось. Ни мрачной суровости Тауэра, ни великолепия королевских садов, ни блеска лондонских магазинов. На Пиккадилли я уже побывал, «отметился», на Темзу поглазел и кинул в мутную воду двухпенсовую монетку. Я хотел домой!

Наверное, я сумасшедший.

Я допил кружку и на миг задумался. Идти в гостиницу не хотелось, там все развлечения сводились к крошечному бару и телевизору в номере. В общем-то ничто не мешало выпить еще кружку пива… Я начал привставать с традиционной для уважающего себя паба деревянной лавки.

– Я уже взяла, – передо мной на столе оказалась полная кружка пива.

Вначале я снова опустился на лавку. А уже потом посмотрел в лицо женщины, которая проявила обо мне такую неожиданную заботу.

Впрочем, особой нужды в этом не было. Арину я узнал по голосу.

В руках бывшей ведьмы, а ныне – Светлой Иной, тоже была полная кружка пива. Старушка предпочитала «Гиннес».

Впрочем, старушка предпочитала еще и выглядеть женщиной «до тридцати», фигуристой, красивой и одетой от-кутюр. Элегантная серая юбка и пиджачок, туфельки на высоком каблуке, розовая блузка – настолько простая на вид, что явно стоила чудовищных денег, сумочка «Луи Вуттон» и шелковый шарф на шее. Выглядела она при этом не балованной богатой стервой, за которую платит муж, а, скорее, серьезной бизнесвумен, топ-менеджером какой-нибудь крупной корпорации или банка.

– Рада тебя видеть, – сказала Арина улыбаясь. – Ты… заматерел, Антон.

Что я всегда в ней ценил – так это точность и аккуратность формулировок. Не «постарел» – какая уж тут старость. Не «повзрослел» – с высот ее годов я и впрямь сущий ребенок, но сказать так для Арины – все равно что признаться в собственном возрасте. Не «изменился» – опытные Иные знают, что по-настоящему мало кто способен меняться.

Хотя вот Арина – смогла.

– А ты в курсе, что тебя разыскивает Инквизиция? – спросил я. – И всем сотрудникам Ночного и Дневного Дозоров в любой стране мира, независимо от уровня силы и занятости, необходимо при твоем появлении вызвать Инквизицию и принять меры к задержанию?

– В курсе, – согласилась Арина. Подумала секунду и провоцировать не стала. – Надеюсь, обойдемся без этого?

– Обойдемся, – согласился я.

Минуту мы пили пиво и смотрели друг на друга. Странная она была Иная. Когда-то Темная, частенько совершавшая добрые дела. Потом ухитрилась сменить масть и стать Светлой – но натворила при этом бед похлеще, чем некоторые оборотни или вампиры. У меня даже закрадывалось подозрение, что по большому счету Арине все равно, кем называться и как выглядеть – и она способна в любую минуту хоть на гнусность, хоть на благородство. И вовсе не факт, что, совершая зло, она не будет выглядеть стопроцентно Светлой, а делая добрый проступок – Темной с головы до пят.

Я даже подозревал, что вопреки всеобщему мнению Арина способна снова и снова изменить свой цвет.

Для нее в этом не то чтобы не было разницы – разницу-то она видела. Просто путь от Тьмы к Свету и обратно она считала торной дорогой, а не узкой, осыпающейся за спиной горной тропинкой.

– Как ни странно, я рад, что ты тогда удрала, – сказал я. – Несмотря на все, что ты натворила.

– Я должна была помочь ушедшим обрести покой. – Арина пожала плечами. – И я считаю, что итог того стоил. Да и Саушкин-старший закончил свои… деяния. И Эдгар упокоился. Мир стал лучше. Тебе нервы потрепали немного, признаю, но ведь все кончилось хорошо… Мир?

– Мир, – сказал я, помедлив. – Дело прошлое. В отчете я сообщу, что встретил тебя, но пороть горячку не стану.

– Спасибо, – сказала Арина. – Это очень правильное решение! К тому же… я ведь не случайно тебя разыскала.

Я промолчал. Не стал интересоваться, как она меня нашла и зачем. «Как» – все равно не ответит, у ведьмы свои хитрости. А «зачем»… это расскажет и сама.

– Ты уже встречался с Эразмом? – спросила Арина.

Я улыбнулся и ничего не ответил. Неплохие источники информации у Арины, но не всеведущие.

– Полагаю, встречался, – продолжала Арина. – Поделишься новостями?

– Зачем? – спросил я.

Арина вздохнула.

– Вот это правильный вопрос. Антон, как ты намерен справиться с Тигром?

– Никак. Он ведь ушел.

– А когда он вернется за тобой?

– С чего бы вдруг?

– Ты старался никогда не совершать необратимые поступки, Антон. Я не верю, что пророчество мальчика кануло в никуда.

Я развел руками:

– Арина, если бы я слышал пророчество – Тигр пошел бы за мной. Так? Это первое. Второе – меня физически не было с ним рядом. Мальчишку тормошила Надя. Потом и она ушла. Неужели ты думаешь, что я оставил бы дочь без присмотра, будь у меня хоть малейшее подозрение, что она слышала пророчество… и, значит, находится в опасности?

На лице Арины мелькнула тень сомнения.

– Да, все так… все верно. Я это понимаю. Но что-то не сходится! Ты не мог не попытаться сохранить информацию и приберечь ее для себя. Это не в твоей натуре!

Я засмеялся.

– Ну, Арина… это все замечательно, но как я мог это сделать?

– Магнитофон? – предположила Арина.

– Магнитофон – это такое древнее устройство для записывания и воспроизведения музыки… – задумчиво сказал я. – Да-да, вспоминаю… в детстве у меня был такой, туда вставлялась кассета с лавсановой лентой, измазанной окисью железа…

– Антон! Не цепляйся к словам! Магнитофон, патефон, диктофон – не важно что! Старое поколение недооценивает технику. Но мне хватает ума это понимать. Ты – молод, ты в прошлом работал с техникой. Ты мог что-то придумать. Сейчас любой телефон способен записывать звуки. Скажи честно, информация сохранилась?

– Мне кажется, тебе стоит первой проявить откровенность, – сказал я.

– Почему?

– Потому что козыри на руках у меня.

Арина кивнула. Посмотрела на пробегавшую мимо девушку-официантку, тащившую за какой-то столик еду. Девушка кивнула и, сгрузив тарелки, унеслась к стойке паба.

– Согласна, – сказала Арина. – Ладно, слушай.

– Ты уверена, что здесь стоит вести приватные разговоры? – спросил я. – Тут полно русских туристов.

– Официантка из Риги и тоже прекрасно знает русский, – ответила Арина. – Не беспокойся, нас никто не услышит.

Я не замечал ничего похожего на Сферу Отрицания или другое заклинание приватности, но Арине поверил. У ведьм, пусть даже бывших, своя магия.

– Тогда говори, – сказал я.

– Антон, главные пророчества должны исполняться. Непременно. Этого требует Сумрак… этого требует сама жизнь.

– Да ну? – удивился я. – А мне казалось, что Сумрак пытается помешать пророкам.

– Это ошибка. – Арина покачала головой. – Тебя не удивляет, что Тигр, при всем его всемогуществе, так нетороплив?

– Ну…

– Тигр – это шпоры, это плеть, подстегивающая пророка. Тигр торопит, вынуждает побыстрее произнести главное пророчество.

– Смелый вывод, – сказал я.

Официантка принесла нам свежее пиво. Выглядела она слегка растерянной – во-первых, пиво в пабах принято брать за стойкой, самим, а во-вторых, Арина не озаботилась расплатиться. Я молча протянул ей десятку.

– Я думаю, лучше начать с азов. Кто такой пророк? – спросила меня Арина. И сама же ответила: – Это не просто Иной, способный предвидеть линии вероятности и таким образом как бы «заглядывать в будущее». На таком уровне «предвидим будущее» мы все, в той или иной мере. Даже обычные люди при удачном стечении обстоятельств способны на подобные предвидения.

– Пророк – качественно иной, – сказал я. – Иной Иной, извини за каламбур.

– А вот и нет, – усмехнулась Арина. – Всего лишь количественно. Пророк просчитывает линии реальности всего мира, а не только свои или близких ему людей. Пророк сообщает, куда направится человечество, но не в виде трактата, а всего лишь одним фактом, на первый взгляд незначительным. Возьмем, допустим, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Французский пророк Андре Ляфлер в возрасте шестидесяти двух лет излагает свое первое, главное пророчество… так уж случилось, его поздно инициировали… Пророчество совершенно безумное: «Скоро девушка Мэри укоротит юбки и мир украсят голые ножки».

Я фыркнул.

– Вот-вот, – сказала Арина. – Те, кто слышал пророчество, резонно заподозрили, что старина Андре впал в маразм и погрузился в сластолюбивые старческие грезы. Заметь – через год в космос поднялся первый спутник! А француз бормочет про какую-то Мэри, которая обрежет юбки… Но в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году Мэри Куант, кстати, лондонерка…

– Чего?

– Жительница Лондона. Так вот, она выставила коллекцию мини-юбок. И они потрясли мир. Результаты – сексуальная революция, эмансипация, заметный рост рождаемости в Старом Свете. Так что было важнее: спутник или мини-юбка?

– Спутник, – обиделся я, хотя и сам отстаивал перед Гесером важность мини-юбок.

Арина рассмеялась:

– Все было важно. Спутник тоже пророчили. Но космос и впрямь ожидаемое и значительное событие, а отрезанные двадцать сантиметров ткани не предвидел никто. И оценить их значение смогли только через многие годы. Вот так и работает пророк – предвидит великие потрясения и оповещает о них через малые события.

– Тогда, быть может, ты знаешь, чем знаменит умерший во младенчестве австралиец…

– Алистер Максвелл? Знаю. Смерть мальчика расстроила брак его родителей. В конце семидесятых годов у его матери родился второй ребенок, от другого мужчины. Мальчик живет ничем не примечательной жизнью… но в возрасте пятнадцати лет он вытащил из воды тонущую девочку. Ситуация не выглядела критической, он даже сам не понял, что реально спас чью-то жизнь. Но теперь эта девочка – одна из самых сильных волшебниц Австралийского Дневного Дозора. Ей прочат большую карьеру. Но если бы младенец не умер…

– Понятно, – сказал я. – Прямо по анекдоту.

– Какому? – заинтересовалась Арина.

– Ну, мужик один умер и спрашивает у Бога – в чем был смысл его жизни? А Бог отвечает – помнишь, в семьдесят втором году ты ехал в поезде и в вагоне-ресторане передал попутчику солонку? Так вот…

Арина засмеялась.

– Да-да. Именно так порой и бывает. Все странные пророчества, если ими досконально заняться, получают свое объяснение.

– И ты занималась.

– Да. Это важно.

– Хорошо, пророчества важны, – кивнул я. – С этим никто и не спорит. Но разве пророк создает будущее? Разве от того, услышат его или нет, зависит, каким станет мир? Я слышал разные версии.

– Если честно, то я не знаю, – неохотно призналась Арина. – Быть может, пророчество, выкрикнутое в дупло старого вяза, все равно сработало. А быть может, и нет…

– Дуба, – сказал я. – Эразм доверил свое пророчество дубу. Вязы он не очень любит.

– Ах, какой разборчивый друид… – рассмеялась Арина. – Дубы, значит, ему милее… Не знаю, Антон, работает пророчество без слушателей или нет. Это сродни вопросу, был ли слышен звук падения дерева, упавшего в глухом лесу. Скорее всего нет, на этом сходится большинство исследователей. Но вот что совершенно точно – пророчество можно изменить.

– Вот это номер, – насмешливо сказал я. – Все уверены, что пророчества – истина в последней инстанции, что они неизменны в отличие от предсказаний. И только ты знаешь правду.

– Только я, – совершенно спокойно ответила Арина. – Потому что я уже меняла пророчества.

– А вот отсюда поподробнее, – попросил я. Подумал секунду и встал. – И знаешь… пойдем-ка в другое место.

– Пригласишь к себе в гостиницу? – усмехнулась Арина.

– Не думаю, что это стоит делать. Сядем в парке.

– Его вот-вот закроют на ночь, – ответила Арина. – Впрочем… нам-то какая разница?

Пить пиво на детской площадке – это старинная советская традиция. А куда еще могла податься молодежь, желающая выпить… ну, допустим, пива? На рестораны денег нет, пабов и баров в СССР не существовало, в крошечных квартирках – мама, папа, бабушка, брат с сестрой и родственник из деревни, приехавший в город за колбасой… не разгуляешься. Вот и сидели на детских скамеечках и карусельках великовозрастные дети, еще недавно ковырявшиеся в песочницах, а теперь распивающие пиво в родных дворах…

СССР почил с миром, но квартиры не стали больше, а молодежь – обеспеченнее. Детские площадки, там, где они сохранились, по-прежнему принимали в дневную смену малышей, а в вечернюю – старшеклассников и студентов. Те компании, что поглупее, шумели, мусорили, включали громкую музыку и задирались к прохожим, за что их гоняли бдительные старушки, которым нет большей радости, чем позвонить в милицию. Те, что поумнее, сидели тихо, алкоголь припрятывали, с прохожими вежливо здоровались, мусор за собой убирали. Я в такой компании тоже сиживал.

Ну, во всяком случае, мне кажется, что наша компания была вежливой и никого не напрягала. У жильцов окрестных домов, вполне вероятно, могло быть совсем иное мнение.

Но вот чего я никогда не мог представить – ни будучи юным оболтусом, ни став Светлым Иным, так это того, что буду сидеть поздним вечером в Лондоне, в Кенсингтонском саду, на детской площадке имени принцессы Дианы, и пить пиво с древней ведьмой!

– Мне повезло, что пророчество оказалось достаточно внятным, – сказала Арина. – Маша была девочка старательная, и пророчила тоже… аккуратно. Только все старалась в рифму, втемяшилось ей, что пророчества должны быть в стихах. И вот сижу я перед этой дурындой и думаю, что же мне делать. Если бы я не понимала, о ком идет речь, я бы и внимание не обратила. Какой смысл жалеть о том, что нельзя изменить… верно, чароплет? Но я поняла. Одна тысяча девятьсот пятнадцатый год на дворе… все прозрачно было. «Умрет наследник, омрачится царь. Большевиков повесят в казематах. Война продлится долгих девять лет. Москва погибнет, пламенем объята. Германец Малороссию возьмет, японский меч гуляет по Сибири, от голода народ на треть умрет, а остальные растворятся в мире».

– Прямо апокалипсис, – сказал я саркастически.

– Я полагаю, так оно и было бы, – сказала Арина. – Гибель цесаревича Алексея могла повлиять на Николая достаточно неожиданным образом. Революцию он мог бы и задавить… а вот Первую мировую войну – проиграть. И Россия де-факто перестала бы существовать. На Дальнем Востоке – японцы, на Западе – немцы.

– Не очень верится, – признался я.

– Это было пророчество, Антон. Оно должно было исполниться, люди его слышали. Но я вмешалась.

– Исцелила цесаревича?

– Ну, не исцелила… скажем так – продлила его существование. Николай мямлил и трусил, большевики взяли власть. Крови, конечно, пролилось… но могло быть и хуже.

– Так ты, можно сказать, спасительница России, – сказал я едко. – И вдобавок герой Советского Союза, помогла революции свершиться.

– Ну в общем-то – да, – скромно сказала Арина.

Детская площадка, которую мы беззастенчиво оккупировали, была роскошная. Посредине ее стоял деревянный корабль, будто приплывший с острова Нетинебудет, да и брошенный за ненадобностью Питером Пэном. На корабле, где днем было не продохнуть от галдящей, лазающей по мачтам и веревочным лестницам детворы, мы и сидели. Маг и ведьма, держащие в руках по бутылке пива – но давно уже к ним не прикладывающиеся.

– Допустим, я тебе верю, – сказал я. – Даже допустим, что ты не ошибаешься, и это было пророчество, и ты сумела его изменить. Что дальше?

– Дозоры давно уже занимаются ерундой, – сказала Арина. – Варятся в собственном соку. Даже конфликтуют будто понарошку.

– А тебе хотелось бы войны? – съязвил я. – За кого играешь в этом сезоне, за команду Светлых? А Договор как – чтим?

– Не хочу я войны, – серьезно ответила Арина. – Мы, ведьмы, народ мирный. А уж светлые ведьмы – особенно… Напомни-ка мне Великий Договор, Антон.

Я пожал плечами и процитировал то, чему учат на первом уроке – не важно, в Ночном или Дневном Дозоре.

Мы – Иные

Мы служим разным силам

Но в Сумраке нет разницы между отсутствием тьмы и отсутствием света

Наша борьба способна уничтожить мир

Мы заключаем Великий Договор о перемирии

Каждая сторона будет жить по своим законам

Каждая сторона будет иметь свои права

Мы ограничиваем свои права и свои законы

Мы – Иные

Мы создаём Ночной Дозор

Чтобы силы Света следили за силами Тьмы

Мы – Иные

Мы создаём Дневной Дозор

Чтобы силы Тьмы следили за силами Света

Время решит за нас.

– Прекрасно, – сказала Арина. – Договор, как ты можешь заметить, не запрещает вмешиваться в человеческую жизнь. Он лишь ограничивает борьбу Светлых и Темных.

– И что с того? – Мне начало надоедать. – Темные вмешивались, Светлые вмешивались… тебе ли не знать? Что в итоге? Сколько войн развязано из-за экспериментов по созданию идеального общества? Коммунизм, фашизм, демократия, автократия, гласность, глобализация, национализм, мультикультурализм – что из этого человеческое, а что наше? Мы подталкиваем людей то в одну сторону, то в другую. Наблюдаем, что получилось. Потом перечеркиваем результат и начинаем заново. Ах, не получается… ну попробуем в другой стране, в другой культуре, с другими установками… Что, коммунизм был безнадежен? Не думаю. Но игрушка надоела. Что, демократия насквозь фальшива? Вряд ли. Но и с ней закончили играться. А людям, знаешь ли, все равно, от чего умирать – от построения социализма, от привнесения демократии или от борьбы за права и свободы. Как по мне – лучшее, что мы могли бы для людей сделать, – оставить их в покое! Пусть живут своей жизнью, придумывают свои правила, учатся на своих ошибках!

– Полагаешь, мне не стоило вмешиваться в судьбу России? – спросила Арина.

– Да! Нет! Не знаю… – Я развел руками. – А если бы после всех потрясений итог оказался бы лучшим? Не было бы Второй мировой войны, к примеру?

– Я не могла сидеть и ничего не предпринимать… – сказала Арина. – И посоветоваться не могла ни с кем. Что Гесер, что Завулон – каждый стал бы ситуацию поворачивать к своей выгоде. С тобой – могу посоветоваться. Ты нормальный. Ты до сих пор человек.

– Не уверен уже… – сказал я, глядя на идущего вдоль ограды детской площадки чернокожего охранника. Тот бдительно глянул на карусели-качели-песочницы, скользнул невидящим взглядом по нам и удалился.

– Все мы люди, Антон. Кто в большей мере, кто в меньшей. Да, есть ситуации непонятные, когда не знаешь, стоит ли вмешиваться. Но есть же и однозначно ясные!

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.

– Антон, пророки появляются редко. За двадцатый век – восемь случаев. И еще реже удается зафиксировать их первое пророчество до того момента, как оно станет известно людям и обретет силу. Если ты знаешь пророчество мальчика…

– Нет, я его не знаю. Клянусь.

– А можешь узнать? – уточнила Арина.

Я помолчал. А потом резко, будто прыгая в холодную воду, сказал:

– Вероятно – да. Более того, возможно, я могу узнать и первое пророчество Эразма. Хотя оно, вероятно, за эти годы давно свершилось.

– А вот не факт, – сказала Арина. – Полет Гагарина в космос был напророчен еще в семнадцатом веке… Антон, ты меня по-хорошему поражаешь!

– Тебе, как сменила цвет, неймется творить добро, – сказал я.

– Допустим. А тебе разве нет? Антон, в Дозоре никто на такое не решится. Я – готова попробовать. И я клянусь тебе, что если пророчество окажется хорошим или невнятным – мы ничего не станем делать. Пусть исполняется. Но вдруг мы получили шанс действительно направить жизнь людей к лучшему?

– «Мы», – фыркнул я. – Предыдущий раз ты говорила «мы», когда была с Эдгаром и Саушкиным. Кончили они плохо.

– Ты мне не веришь, и это правильно, – кивнула Арина. – Но со мной у тебя появится шанс не тянуть лямку в Дозоре, а сделать что-то по-настоящему важное.

– Я почти уверен, что Эдгару ты говорила то же самое, – мрачно ответил я.

– Подумай, Антон. – Арина открыла сумочку и достала оттуда маленький шарик. – Я пока отправлюсь… к себе. Извини, что не приглашаю – Минойская Сфера переносит лишь одного.

– Мне казалось, она одноразовая, – сказал я.

– Нет, она однозарядная, – улыбнулась Арина. – А я умею ее перезаряжать. Навещу тебя утром, ты не против?

Я пожал плечами. Арина улыбнулась, сжала сферу в кулаке – и исчезла.

Вздохнув, я взял пустые бутылки из-под пива и стал спускаться с деревянного кораблика. В отличие от ведьмы мне придется добираться до гостиницы пешком.

По пути на детскую площадку Арина открыла калитку каким-то своим способом, растерев в пальцах сухую траву и посыпав ею замок, я же никогда не любил возиться с заклинанием «Бильбо» и решил миновать ограду сквозь Сумрак. К моему удивлению, на первом слое Сумрака площадка тоже была огорожена, да и на втором ее окружало что-то вроде полосы высохших деревьев, ощетинившихся колючими ветками в сторону парка. Я с любопытством осмотрел живую (да нет, скорее – мертвую) изгородь. Такие сухие стволы чаще встречались на третьем слое, но там они были разбросаны хаотично – а здесь выглядели сознательно высаженными. Ну или вкопанными в землю. К счастью, тратить силы и идти глубже не потребовалось – эта ограда препятствовала лишь желающим войти на площадку, а не выйти с нее. Кто бы из Иных ни работал с детской площадкой, но он подошел к делу основательно.

Я протиснулся сквозь ветви, отошел немного и вернулся в реальный мир. После сумеречного холода и тишины ночной лондонский парк казался теплым и полным звуков. Где-то вдалеке слышалось тонкое пение свирели. Я пошел через парк, решив выйти поближе к своей гостинице. По пути попалась заботливо очищенная вечером урна, в которую я и сгрузил пустые пивные бутылки.

Что может быть прекраснее, чем вечерняя прогулка в пустынном парке?

Бесхитростная мелодия звучала все ближе и ближе. Внезапно я увидел музыканта – на кривом стволе огромного дерева, изогнутого когда-то давно ветром, так и растущего почти параллельно земле, сидел маленький мальчик, одетый в какие-то причудливые лохмотья. Мальчик самозабвенно играл на свирели. Вокруг него, будто танцуя, кружились огромные светлячки.

– Эй! – окликнул я юного музыканта и от растерянности спросил на русском: – Тебе не поздно здесь находиться?

Мальчик резко повернулся в мою сторону. То ли в свете светлячков, то ли в отблеске далеких фонарей с Бэйсуотер-роуд сверкнули белоснежные молочные зубы. Мальчик спрыгнул с дерева – и исчез. Следом, со звенящим звуком, разлетелись светлячки.

– Твою мать! – выругался я. – Чушь собачья! Я не верю…

Впрочем, договаривать я не стал.

Я, конечно, не верю в фей. Я даже в Деда Мороза давно не верю.

Но все-таки я предпочел промолчать.

Глава 5

Гремела музыка. Резкая, незнакомая, на мой взгляд – совершенно диссонансная. Но похоже, окружающим она нравилась. Дискотечный зал был набит до отказа – молодежь словно и не танцевала, а колыхалась, подергивалась на месте, задевая друг друга, периодически сцепляясь руками и начиная двигаться в каком-то гротескном, запутанном хороводе. Потолок светился, и это были не лучи прожекторов или дискотечных фонарей, похоже было, что сами панели потолка испускали свет. В какое-то мгновение разноцветные всполохи сменились ровным оранжевым светом, потом потолок засиял небесной лазурью – и превратился в сплошной экран. Над нами было небо, по небу плыли белые перистые облака.

– Что это? – спросил я, уворачиваясь от сцепившейся вереницы подростков.

– Дискотека, – ответили мне.

Я повернул голову. Рядом стоял юноша лет восемнадцати, невысокий, упитанный. Чем-то знакомый.

– Кеша? – внезапно понял я.

– Что, Антон Сергеевич?

Что?

Я не знал «что». Я не понимал, где я и как здесь оказался. Но надо было что-то спросить.

– Где Надя? – Я вдруг понял, каким должен быть мой вопрос.

– Здесь, – пожав плечами ответил Иннокентий Толков. – Где-то здесь…

Я поискал глазами в толпе. Потом понял, что невольно смотрю слишком низко, туда, где должна быть голова десятилетней девочки. А надо смотреть выше…

И почти сразу я увидел Надюшку. Даже странно, как я ее узнал… она была такой же большой, как и Кеша. Но изменилась куда сильнее – голова начисто выбрита, остались только два клочка обесцвеченных до белизны волос над ушами. Длинная узкая юбка с разрезами, доходящими чуть ли ни до пояса, то ли сапоги, то ли ботинки… и совершенно обычная белая блузка. Надя была нелепой, жалкой, даже омерзительной в таком виде… но это была моя Надя. И сердце болезненно сжалось у меня в груди.

Я сделал шаг вперед, распихивая танцующих, схватил дочь за руку и вытащил из цепочки танцующих. На ее руке звякнули разноцветные металлические браслеты, закрывающие все запястье.

– Папа? – удивленно спросила Надя. – Что ты здесь делаешь?

– Что ты здесь делаешь? – синхронно спросил я.

Надя пожала плечами:

– Отдыхаю.

Парень и девушка, между которыми Надя раньше двигалась в цепочке, протолкались к нам. Выглядели они… ну, соответствующе. На парне были блестящие стринги и пушистая рубашка (да-да, именно рубашка и именно пушистая), на девушке – такая же длинная юбка с разрезами и блузка.

Видимо, это модно.

Давно я не бывал в молодежных компаниях.

– Надя, что надо этому эрзацу? – спросил парень. Не то чтобы угрожающе, но с вызовом.

– Иди в аут, – непонятно ответила Надя. – Это мой абу.

Парень глянул на меня неприязненно, но уже помягче. И спросил:

– Какие проблемы, уважаемый?

– Никаких, – ответил я. – И если ты немедленно исчезнешь, то их и не возникнет.

Парень криво усмехнулся. Похоже, я его не напугал. Дурачок. Он же у меня сейчас отправится домой уроки учить и полы мыть…

– Все гладко, Вовик, – сказала Надя. – Уймись.

– Тапай, если вдруг, – ответил Вовик, еще раз зыркнул на меня – и растворился в толпе вместе с подругой.

– Что за дурацкий сленг? – спросил я.

– Обычный, – ответила Надя и шмыгнула носом. Глаза у нее были красные. – Ты зачем пришел, папа?

– Надя, пошли домой, – сказал я.

– Зачем?

– Надя, мама будет волноваться, – попытался воззвать я к доводу, который безотказно работал в ее десять лет.

– А при чем тут мама и ты? – спросила Надя.

И у меня в груди стало совсем холодно и нехорошо.

– Надя, я не пойму, что происходит, – сказал я. Музыка резала уши, небо на потолке-экране затягивали тяжелые темные тучи. – Давай поговорим в другом месте.

– Чем это плохо?

– Тем, что это не место для Высшей Иной! – не выдержал я.

Надя засмеялась. И если вначале это был просто тихий смех, как от удачной шутки, то уже через мгновение он превратился в истерическое хихиканье.

Ненавижу женские истерики! Это совершенно нечестный прием в отношениях между мужчинами и женщинами!

Хуже женских истерик – только мужские.

– Для Высшей Иной? – повторила Надя. – Для Иной? Папа… папочка, ну ты влил! Папа… после того, что ты сделал с нами – ты еще можешь произносить слово «Иной»?

Она так и ушла в толпу, продолжая смеяться и проводя рукой по лицу, будто смахивая слезы.

А я стоял и смотрел ей вслед.

Потом перевел взгляд на Кешу.

– «Вы Антон Городецкий… – сказал я. – Вы нас… вы нас всех…» Что я «всех»?

– Не знаю, – ответил Кеша.

– Почему Надя с тобой даже не заговорила?

– Она меня не видела.

Над головой загрохотал гром. И застучали тяжелые дождевые капли. Я подставил им руку… капля упала на ладонь и исчезла. Дождь был, но он был иллюзией – как и тучи над головой.

Как все здесь.

– Почему она не видела тебя, Кеша?

– Потому что это ваше предвидение, Антон Сергеевич, – ответил юноша. – И ваш сон.

Он развернулся и тоже исчез в толпе – такой же пухлый, неуклюжий и некрасивый, как и в детстве.

И похоже, такой же одинокий и несчастный.

– Это неправда! – закричал я.

И проснулся.

Почему-то – молча.

Низкий потолок дешевенькой лондонской гостиницы. Англичане вообще живут в домах крошечных, будто почтовые марки. Наверное, чтобы проще было их оборонять, ведь «мой дом – моя крепость». В окошке брызжет солнечный свет. Утро, хотя и раннее…

Я глянул на часы – всего семь утра местного.

Потом посмотрел на стоящий на тумбочке деревянный кубок от сэра Эразма. Может быть, было виновато пиво, а может быть, сто грамм коньяка, которые я добавил за просмотром телевизора, перед тем как лечь спать, но когда мне захотелось выпить воды – я распаковал подаренный кубок и выпил воды из него. Причем не просто так, а с глубоким убеждением, что после этого услышу первое пророчество Дарвина.

Насчет его пророчества ничего не вышло. А вот собственное я получил.

Или все-таки нет?

Что это было – очень яркий и реалистичный сон, возникший от гремучей смеси алкоголя, усталости и массы впечатлений?

Пророчество?

Я могу предвидеть будущее, как и любой Иной, как любой человек, в конце концов. Даже лучше многих, в свое время Гесер всерьез советовал мне специализироваться на предсказаниях. Но и просто дурацкие сны мне снятся – тоже как любому человеку.

Размышляя об этом, я сходил в туалет, принял душ (все очень компактно было втиснуто в два квадратных метра – и эти люди попрекали Советский Союз за «хрущобы»?). Оделся и задумчиво спустился вниз, в полуподвал, где располагался маленький отельный ресторанчик. У официантки, которая суетилась в зале, наливая постояльцам кофе и убирая грязную посуду, было такое обыденное лицо, что я поздоровался с ней по-русски. И угадал.

– Ой, здравствуйте, – почему-то засмущалась она. – Вам чай или кофе?

– Кофе, – кивнул я, приглядываясь к выложенной на столе снеди.

– Кофе не очень, – тихо прошептала девушка, подавшись ко мне.

– Все равно, – так же тихо ответил я. – Проснуться надо.

– Лучше я вам растворимого принесу, – пообещала девушка и исчезла на кухне.

Я взял себе йогурт, кусок хлеба, пластик сыра в герметичной упаковке (чеддер – это чеддер!) и омлет-скрэмблинг, который представляет из себя высшую форму надругательства над яйцами, которую только смогли изобрести в Европе.

Но по крайней мере он был горячий.

Присев за угловой столик, я подцепил вилкой комок разваливающейся омлетной массы. Придирчиво осмотрел и отправил в рот. На вкус лучше, чем на вид…

И тут запахло кофе. Хорошим настоящим кофе, а никак не растворимыми химикалиями. И огромная чашка восхитительного кофе оказалась передо мной.

– Спасибо, – сказал я, поднимая глаза.

Арина, улыбаясь, забрала у меня тарелку с омлетом и отставила на пустой столик. Сказала:

– Не кушай эту гадость. Это я тебе как ведьма говорю.

И протянула другую тарелку – с яичницей-глазуньей, прожаренной в самую меру, так что желток загустел, но остался жидким, посыпанную мелко нарезанным зеленым лучком и с угадывающимися в толще кусочками обжаренного сала. Перед собой Арина поставила еще один кофе.

– Скушай заячий помет, он ядреный, он проймет? – уточнил я. Поскольку Арина на стихи Филатова отреагировала удивленным поднятием бровей, то вздохнул и сказал: – Ты же уже не ведьма, ты Светлая.

– Ведьма бывшей не бывает, – вздохнула Арина. – Как спал, Высший?

Вначале я отправил в рот поджаренное яйцо и запил его большим глотком кофе. Потом сказал:

– Твоя работа?

– Что именно? – удивилась Арина.

– Мой сон.

– Я не знаю, что тебе снилось. – Она покачала головой и нахмурилась. – Что-то неприятное? Пророческое? Я в твои сны не вмешиваюсь.

– Так, ерунда, – отмахнулся я и в два глотка допил кофе.

– Принести еще? – спросила Арина.

– Слушай, ты не официанткой в Лондоне подрабатываешь?

– Увы, у меня нет рабочей визы, – усмехнулась Арина. – Это исключительно благотворительность. Вид у тебя какой-то мятый.

– Мне снился кошмар, – неохотно признал я. – Ничего особо информативного. Просто выросшая Надька… такая… странная… как все подростки, наверное… Неприятная, скажу честно. И она меня обвиняла. В том, что я что-то сделал с Иными.

Лицо Арины стало серьезным. А произнесенные слова еще больше убедили меня в том, что она относится к этому сну серьезно.

– Ерунда, Антон. Бывают просто сны. Ты можешь рассказать подробнее?

– Нет, – покачал я головой. – Ладно, оставим это. Ты не знаешь, феи – есть?

– Э… – Арина запнулась. – Не знаю. Скорее, конечно, нет, но рядом с Кенсингтонским садом это говорить как-то неприлично.

– Я вчера шел в отель и увидел на поваленном дереве маленького мальчика. Он играл на свирели, а вокруг него роились какие-то светящиеся букашки. Увидел меня, оскалился и убежал.

– Убежал или улетел?

– Вот уж чего не знаю.

– И ты решил, что наткнулся на Питера Пэна?

– Да фиг его знает, что я подумал!

– Инверсия. И проекция.

– Что?

– Инверсионный след. Сколько людей читало сказку про Питера Пэна? Сколько детей смотрело мультик или кино? Какое количество из них представило себе Кенсингтонский сад и Питера? Сколько среди них было явных и потенциальных Иных?

– Мы не можем сотворить людей.

– Любая баба это может, – усмехнулась Арина. – Но в данном случае речь о другом. Образ – а он достаточно визуализирован, проецируется на точку, где и без того огромная концентрация Силы. Начинается возбуждение Силы по слоям Сумрака. Энергия стабилизируется на высоком уровне. Можно посчитать по распределению Больцмана, тут все почти равнозначно термодинамическим уравнениям, даже постоянную Планка можно использовать. Только для Сумрака она называется Кентерберийской Константой.

Я поймал себя на том, что сижу с открытым ртом, в котором держу вилку с нацепленным на нее куском яичницы. Торопливо захлопнул рот, больно укусил при этом вилку и шепотом выругался.

– Это обычный механизм появления привидений, – продолжала Арина. – Неужели Светлые нынче этого не учат?

– Нет, – признался я. – Да и Темные… наверное.

– Ну и зря, – сказала Арина. – Практической пользы никакой, но неужели тебе не интересно, откуда возникают призраки, как живет Сумрак, какие заклинания и в какой точке будут наиболее эффективны?

– Я даже не знал, что это можно… – я запнулся, – превратить в формулы.

– А ведьмы всегда это знали, – сообщила Арина. – Неужели ты думаешь, что ведьма – это грязная страшная бабища, которая варит в котле неаппетитные субстанции и бормочет «бамбара-чуфара, пикапу-трикапу, лорики-ерики»?

Я предпочел промолчать. Арина, явно наслаждающаяся ситуацией, пила кофе.

– Ну, что решил? – требовательно спросила Арина.

– Даже то, что я говорю с тобой и не пытаюсь тебя задержать, должностное преступление, – буркнул я.

Арина фыркнула.

– Клянись Светом и Тьмой, – сказал я.

Арина подняла на меня глаза.

– Клянись, что ты не имеешь никакого отношения к сну, приснившемуся мне этой ночью, – продолжил я.

– Значит, все совсем плохо, – понимающе кивнула Арина. – Хорошо…

Она несколько секунд молчала, будто вспоминая что-то. Потом протянула через стол руки, повернула так, чтобы ладони были обращены вверх.

Меня обдало холодным ветром.

Все немногочисленные постояльцы отвернулись в другую сторону и старательно перестали нас замечать.

– Я, Арина, клянусь Изначальными Силами. Я, Темная, ведьма вне рангов, клянусь Тьмой – и пусть вечная Тьма будет свидетелем моих слов. Я, Светлая, целительница вне рангов, клянусь Светом – и пусть вечный Свет будет свидетелем моих слов. Я, тринадцатая и последняя глава высшего Конклава Ведьм, клянусь землей, из которой пришла, водой, которая внутри меня, воздухом, который снаружи меня, огнем, в который я приду. Я не оказывала никакого влияния на тебя, твои сны, твои пророчества, твои мысли, твои видения, твои желания, твои страхи, твою любовь, твою ненависть, твою радость и твое горе. Все, что я сказала тебе, истинно либо сочтено мной истинным.

На ее левой руке заплясало белое пламя, на ее правой руке сгустилась тьма. Арина свела ладони – и между ними заплясал бешено крутящийся шарик. Он был одновременно белым и черным, светящимся и поглощающим свет. Не серым, как у Инквизиторов, а именно двойственным, одновременно Светлым и Темным.

– Я верю тебе и принимаю твою клятву, – сказал я.

Шарик свернулся в ослепительно черную точку и исчез.

– Значит, глава высшего Конклава? – уточнил я. – А в Дозорах так гадали, кто же им был и куда исчез…

Арина пожала плечами.

– Я просто выбираю меньшее зло, – добавил я.

– Выбирая меньшее зло, ты никогда не должен забывать, что все-таки выбрал зло, – серьезно сказала Арина.

– Но не выбирая ничего, мы выбираем сразу и большее, и меньшее зло, – ответил я.

– Значит, мы друг друга поняли, – кивнула последняя верховная ведьма распущенного почти сотню лет назад Конклава.

– Но остается одна небольшая проблема, – сказал я. – Тигр. Как я понимаю, сейчас пророчества неактивны.

– Спят, – кивнула Арина.

– Если они станут известны нам – за нами придет Тигр.

– Но если мы сообщим их людям – Тигр оставит нас в покое.

– А если пророчества плохие? Предлагаешь героически погибнуть? Или открыть ящик Пандоры и наплевать на людей?

Арина покачала головой:

– Нет и нет. Ведьмы всегда предпочитают выбрать третий путь.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Мы пытались понять природу Тигра, – сказала Арина. – Как ты уже, наверное, понял, в некоторых областях Конклав обладал знаниями, не уступающими Дозорам. Успеха мы не добились, но… – Она помолчала. – Мы нашли Иного, кто знает, как победить Тигра. Он жив. Я предлагаю встретиться с ним, получить эту информацию – и уже после этого открывать пророчества.

Я посидел, переваривая услышанное. Спросил:

– И где он? Почему-то чувствую, что не в Лондоне и не в Москве.

– На Формозе, – кивнула Арина.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что во времена Арины называли Формозой.

– Тайвань? – Перед глазами у меня невольно всплыл глобус, который я год назад подарил Наде для общего развития. – Это… это сколько же…

– Почти десять тысяч километров. Четырнадцать часов. К счастью, есть прямой рейс. – Арина посмотрела на часы. Изящные часики из розового золота и, кажется, с бриллиантами. – Сейчас половина восьмого. До рейса час сорок пять минут. Тебе долго собираться?

– Ты хочешь сказать, что у тебя уже есть билеты? – уточнил я.

– Я хочу сказать, что на рейс я нас зарегистрировала вчера вечером. Тебя не очень смутит отсутствие визы? Чистое белье купишь в аэропорту, если успеем, а нет – так в Тайбэе.

– Надо полагать, такси ждет? – спросил я.

– Ждет, – кивнула Арина. – Счетчик тикает. Ну как… что решаешь?

Я намазал маслом кусок хлеба и положил сверху ломтик сыра. Откусил, прожевал, а потом уже сказал:

– Мне не надо покупать белье. Даже носки не нужны. Света собрала меня на неделю.

* * *

Глядя, как исчезает под самолетом Лондон, я думал о том, что сейчас совершаю.

Вся наша жизнь – бесконечный выбор. Остаться дома или выйти прогуляться. Пойти в кино или посмотреть телевизор. Выпить чая или воды.

Даже эти никчемушные выборы могут переменить всю жизнь. Что уж говорить о выборе посерьезнее! Жениться или повременить. Сменить работу или остаться на прежней. Переехать в другой город или в другую страну.

Мне тоже приходилось выбирать – и я до сих пор не знаю, всегда ли делал правильный выбор. Но то, что я совершил только что, рисковало стать самым серьезным выбором в моей жизни.

Нет, дело, конечно, было не в том, что я не кинулся арестовывать Арину, как велели уставы Ночного Дозора и циркуляры Инквизиции. Как маг вне категорий, пусть даже мой ранг был несколько сомнителен и отражал скорее потенциал и чистую Силу, чем опыт и мудрость, которые должны к Силе прилагаться, я был достаточно свободен в своих поступках.

Я мог, к примеру, заявить, что не считал себя способным задержать Арину (что было правдой!) и решил потянуть время.

Или – и мне тоже не пришлось бы грешить против истины – я мог аргументировать свой поступок необходимостью получить дополнительную информацию и выяснить, кто и как способен противостоять Тигру. В конце концов, недавние события в офисе показали, что это вполне актуальная задача!

Ну и сам факт двух пророчеств и моего собственного странного сна прямо-таки требовал дальнейшего расследования.

Конечно, по-хорошему стоило бы сообщить о происходящем… ну хотя бы Гесеру. Но и тут у меня было убедительное оправдание – Высшая ведьма, да еще и бывшая глава Конклава, способна перехватить практически любые сообщения, даже связь ученика с наставником.

Так что с официальной стороны я был более-менее в безопасности. Оправданий для своего поступка у меня найдется вагон и маленькая тележка.

За собственную безопасность я в общем-то тоже не волновался. Клятву не вредить мне я с Арины не требовал, но и оснований подозревать ее в чем-то нехорошем не имел. Уж если я с Завулоном совместно работал, то с бывшей ведьмой, а нынче Светлой как-нибудь поладим.

Так что же меня тревожит?

Симпатичная стюардесса-китаянка разнесла по салону бокалы с шампанским. Арина не поскупилась на билеты в бизнес-классе – впрочем, с чего бы опытной ведьме испытывать нехватку в средствах? Арина, сидящая в соседнем кресле, свой бокал взяла, я отказался и, поколебавшись, попросил коньяк. Четырнадцать часов полета – времени хватит на все: и выпить, и протрезветь.

Утро начинало удаваться.

– Не покажешь кубок? – попросила Арина.

Я не стал ломаться, достал сумку и извлек из нее артефакт работы Эразма. Арина некоторое время держала его в руках, потом покачала головой:

– Не чувствую магии.

– Я тоже, но не все можно ощутить.

– Это верно…

Арина вылила в кубок свое шампанское, выпила. Пожала плечами. Поднесла кубок к уху, вслушалась, будто в морскую раковину.

– Пробовал, – сказал я. – И пил из нее, и слушал. Мне кажется, Эразм знал, как пробудить пророчество… но не счел нужным пояснять.

– Как ты вообще его убедил отдать эту чашу? – с любопытством спросила Арина.

– Подарок от Гесера помог. – Я рассказал ей про наш офисный бонсай, переехавший жить к Дарвину.

– Загадка на загадке. – Выслушав меня, Арина пожала плечами. – Гесер – известный хитрец, но что он придумал в этот раз – ума не приложу…

– Информация за информацию, – сказал я. – Расскажи про Иного, к которому мы летим.

– Зовут его Фан Веньян, – ответила Арина. – Собственно говоря, имен у него немало, но под этим он сейчас живет среди людей. Ему около трехсот лет. Он Светлый, но в Дозорах не состоял и не состоит.

– Ранг? – спросил я.

– Четвертый.

– Всего лишь? – поразился я.

Конечно, четвертый ранг – не пустяк. Не способность к мелким магическим фокусам, как у седьмого. Но даже слабый Иной за триста лет подтягивается от своего первоначального ранга на две-три ступени. Выходит, при инициации Фан был совсем слабаком?

– Что за снобизм? – фыркнула Арина. – Сам-то давно на четвертом ранге числился?

– Лет пятнадцать назад, – признался я. – Но меня и инициировали сразу как Иного четвертого уровня.

– А он с самого низа шел, – подтвердила мой вывод Арина. – С седьмого уровня. Терпеливо шел… В тысяча девятьсот двадцать пятом году получил он должность хранителя Императорского музея «Гугун» в Пекине. Великие Иные там не требовались, китайцы власть уважают, на сокровища никто не посягал. Даже когда случилась синьхайская революция… – Арина посмотрела на меня и сжалилась: – а было это в тысяча девятьсот одиннадцатом году, сокровища императорские особо не грабили… Жил бы себе Фан Веньян тихонько, да произошла в тысяча девятьсот тридцатом году странная история. Был у Фана друг, пророк. Слабенький – но все-таки пророк. Деталей я не знаю… может, и не просто друг он ему был… – Арина усмехнулась. – В общем, что-то такое парень напророчил, и свидетелем пророчества был только Фан. Почему-то ему пророчество не понравилось, озвучивать его людям он не захотел. И за Фаном с его приятелем явился Тигр. Они его, правда, называли не так, но по всем описаниям – это был Тигр.

Я ждал.

– Приятель погиб. А вот Фан ухитрился что-то сделать… то ли уничтожил он Тигра…

– Ну как же он его уничтожил? – удивился я. – Он в Москву приходил только что…

– А ты уверен, что Тигр – он один? – улыбнулась Арина. – В общем, что-то Фан сумел сделать. Убил, отогнал, напугал, подкупил… не знаю. Но пророчество не прозвучало, причем Фан потом сказал на допросе в Ночном Дозоре, что «скорее разрезал бы сам себя на части и скормил тигру в бэйцзинском зверинце, чем произнес бы то, что ему открылось». Когда мы все сопоставили и поняли, что слабенький китайский маг сумел отогнать Тигра, решено было выяснить детали. Не то чтобы для конкретной надобности… но знание лишним не бывает.

– Что же помешало?

– Распри, Антон. Для нас, ведьм, и мировая война, и революция были бедами почище, чем для других Иных…

– Почему?

– Мы, ведьмы, ближе к земле. К той стране, где выросли, где вошли в силу. Уже в четырнадцатом году трудно нам было собираться на Конклаве… сидеть рядом русской ведьме и немецкой, английской и австрийской… А уж после революции, когда с одной стороны СССР, с другой – все остальные… договариваться о чем-либо вообще невозможно стало. Потом я уснула, от подруг скрылась, из Конклава ушла… он и развалился сам собой, видать, вышло его время. Так и не сделали мы ничего. А жаль… Я-то стойкостью Фана не обладала, когда в пятнадцатом году моя подруга пророчила – довела все до людей.

– Но сделала все по-своему, – кивнул я.

– Да. Сумела переспорить пророчество, спасти страну. Пророчество ее стало неверным, так и затерялось среди фальшивых предсказаний. Вроде как все у меня получилось… но когда я узнала про Фана – крепко его историю запомнила. И когда снова в мир вернулась, начала искать его. Нашла.

– Что он делает на Тайване? Неужели бежал от коммунистов?

– Нет, конечно. Ему человеческая идеология безразлична, как и нам. Но он хранитель императорского музея, понимаешь? А когда китайцы, те, что не коммунисты, в тысяча девятьсот сорок восьмом году стали на Тайвань отступать – они и сокровища вывезли. И Фан с ними… а что ж ему делать? Так теперь и работает в Национальном Императорском музее «Гугун».

– Он же в Пекине.

– Нет, там просто Императорский музей «Гугун». А это Национальный.

– А он расскажет? – спросил я.

Арина пожала плечами.

– Силовое давление исключено, – на всякий случай сказал я. – Ссориться с китайскими Иными я не стану.

– Я тоже не сошла с ума, – кивнула Арина. – Только лучше говори «тайваньскими», а не «китайскими». Это вежливее и правильнее.

– Какие-то еще советы?

– Самые элементарные. Никогда не поднимай в разговоре тему двух Китаев. Хвали Тайвань, но не ругай Китай! Даже если разговор коснется этого, увильни от любых оценок. Это их внутренняя проблема, и иностранцам в нее лезть не стоит. Кстати, в материковом Китае, если занесет, следует вести себя так же.

– Понял, – сказал я.

– Воздерживайся от телесных контактов. Я не имею в виду секс, просто старайся не вторгаться во внутреннее пространство, не касаться человека при разговоре, не похлопывать по плечу, не обнимать. Это невежливо.

– Да ты хорошо подготовилась, – сказал я.

– Чем еще заняться пенсионерке? – улыбнулась Арина. – Зато можешь быть совершенно спокоен на улицах, преступность там очень низкая. И есть можешь что угодно и где угодно, из чего бы еда ни была сделана. Тайваньцы очень строго относятся к гигиене. Повар, у которого просрочена санитарная книжка или нарушены какие-то правила, садится в тюрьму на несколько лет. Вне зависимости от того, отравился кто-то его стряпней или нет.

– Мне это нравится, – сказал я, вспоминая московские ларьки с шаурмой, где одетые в грязные халаты «повара» стругают с гриля мясо непонятного происхождения. – Как они этого добились?

– Жестокой диктатурой, – усмехнулась Арина. – Ты же большой мальчик, должен понимать, что четко работающий транспорт, порядок и безопасность на улицах, вежливые люди и хорошая медицина – это все достижения диктатуры.

– О да, Лондон тому примером, – саркастически сказал я.

– Конечно. Просто у англичан период диктатуры уже кончился. Больше не огораживают земли, выгоняя крестьян из дома, и не вешают детей за кражу носовых платков. Больше не продают в Китай опиум под дулами пушек, подсаживая на него четверть населения страны. Больше не выкачивают сокровища из колоний. Британцы хорошо потрудились для диктатуры и заслужили право на демократию, толерантность и плюрализм.

– Интересный взгляд на мир, – сказал я.

– Честный, – отпарировала Арина. – Сам знаешь, «джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца…». Да что нам британцы? А ну-ка, вспомни, чем из истории нашей страны ты можешь гордиться? Военными победами? Присоединением территорий? Полетами в космос? Заводами и электростанциями? Могучей армией и всемирно известной культурой? Так все оно, Антошка, сотворено при тиранах и диктаторах! Санкт-Петербург и Байконур, Чайковский и Толстой, ядерное оружие и Большой театр, Днепрогэс и БАМ.

– Ты, никак, старая, в коммунисты подалась, – буркнул я.

– С какой стати? – фыркнула Арина. – Я про твердость власти, жесткость ее, если угодно. Политические гримасы меня не интересуют.

– Ну а к чему все эти достижения, если Санкт-Петербург был построен на костях, а в Советском Союзе нельзя было купить туалетной бумаги?

Арина улыбнулась.

– Да к тому же, что европейские колонии в Африке и Азии, английские огораживания с разорением крестьян, американские рабы на хлопковых полях… и вечные кровавые войны по всему миру. Вначале страна жиреет и процветает – не путай с народом, речь именно о стране! Потом правители мягчеют, народ расслабляется – и начинается спокойная вольная жизнь. Римские легионы уже не маршируют по приказу Рима, а спокойно загнивают в какой-нибудь Иудее. Аристократия предается своим порокам, народ своим… разница только в цене шлюх и гастрономических изысках. А под боком уже подрастают злые, голодные и связанные единой жесткой волей, которые смотрят на бывшую могучую державу как на вкусный обед. И тут уж два варианта – либо страна встряхнется и снова начнет жить, хоть народу от этого придется ох как не сладко… Либо страна умрет. Вместе с народом, конечно. Станет частью той самой диктатуры, от которой ушла и к которой не хотела возвращаться. Вечный круговорот силы и слабости, жесткости и мягкотелости, фанатизма и терпимости. Повезло тем, кому выпало жить в начале эпохи покоя, когда и аристократ уже не может затравить простолюдина собаками, и простолюдин не отстаивает свое право бездельничать. Это и называют золотым веком… только длится он куда меньше.

– А может быть счастливо то общество, где этот баланс достигнут? – поинтересовался я.

– Конечно, – кивнула Арина. – Только он не может быть достигнут надолго. Я как-то спорила об этом с одним питерским студентом, смышленый был парень. Объясняла ему, что общество – оно балансирует на лезвии бритвы. С одной стороны вялость и смерть, с другой – жесткость и жизнь, и хорошо бы пройти посередине – да только долго на лезвии не устоять. Но он так и не согласился, упрямый был и в коммунизм сильно верил.

– Да, насколько я понимаю, он так и не согласился, – задумчиво сказал я. – Ладно, Арина. Я не готов спорить.

– Ты тоже не согласен, – кивнула она. – Понимаю. Это молодость, Антон. Не беспокойся, она пройдет.

Глава 6

Я полусидел-полулежал в просторном кресле, смотрел в иллюминатор на белую пелену облаков и слушал музыку. Когда-то у меня был мини-дисковый плеер, на который я загонял любимые песни. Увы, мини-диски умерли… точнее, заканчивают вымирать, став уделом ретроградов, романтиков, скупердяев и консервативных журналистов. На смену им пришли MP3, просто файлы без всякого внешнего носителя. Закачал с пиратских просторов Интернета – и слушай сколько влезет…

Вот я и слушал, как обычно, включив случайный режим воспроизведения. Электроника выбрала группу «Оргия Праведников». Иногда мне кажется, что я все-таки непроизвольно влияю на ее выбор, уж слишком созвучны оказываются песни моим мыслям…

Удары сердца твердят мне, что я не убит,

Сквозь обожженные веки я вижу рассвет.

Я открываю глаза – предо мною стоит

Великий Ужас, которому имени нет.

Они пришли, как лавина, как черный поток,

Они нас просто смели и втоптали нас в грязь.

Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок,

Они разрушили все, они убили всех нас…

Я посмотрел на Арину. Ведьма спала, то ли срубившись с приветственного бокала шампанского, то ли утомившись после неведомых мне ночных дел… то ли просто по привычке. Она по-прежнему выглядела красивой и молодой, вот только рот у нее по-стариковски приоткрылся и из уголка губ стекала на подбородок тонкая ниточка слюны.

И можно тихо сползти по горелой стерне,

И у реки срезав лодку, пытаться бежать.

И быть единственным выжившим в этой войне,

Но я плюю им в лицо, я говорю себе: «Встать!»

Удары сердца твердят мне, что я не убит,

Сквозь обожженные веки я вижу рассвет.

Я открываю глаза – предо мною стоит

Великий Ужас, которому имени нет.

Я вижу Тень, вижу пепел и мертвый гранит,

Я вижу то, что здесь нечего больше беречь.

Но я опять поднимаю изрубленный щит

И вырываю из ножен бессмысленный меч.

Последний воин мертвой земли…

Я знаю то, что со мной в этот день не умрет,

Нет ни единой возможности их победить.

Но им нет права на то, чтобы видеть восход,

У них вообще нет права на то, чтобы жить.

И я трублю в мой расколотый рог боевой,

Я поднимаю в атаку погибшую рать,

И я кричу им – «Вперед!», я кричу им – «За мной!»,

Раз не осталось живых, значит, мертвые – встать![19]

Голос Сергея Калугина стих, я поставил плеер на паузу и разложил кресло поудобнее. Покосился на Арину. Рот она, к счастью, закрыла, но теперь у нее будто оплыли подбородок и щеки. Во сне иллюзия таяла… впрочем, нет, это не банальная «паранджа», которую практикуют ведьмы, это что-то куда более близкое к реальности… Но зато и удержать ее ведьме было труднее.

Как странно порой складывается жизнь. Сидишь себе в Москве, радуешься короткой командировке в Лондон – и вдруг тебя подхватывает вихрь событий и тащит на другой конец света, в экзотическую страну, про которую толком ничего и не знаешь… даром что половина компьютерных железок на моей памяти была произведена на Тайване.

И с кем! С бывшей ведьмой, ныне Светлой Иной. С той, с которой доводилось сходиться в смертельной схватке…

У меня вдруг заныло в груди. Это была не физическая боль, а четкое, пронзительное понимание того, что наш поединок с Ариной был не только в прошлом, но еще и предстоял в будущем.

Не предвидение, нет. Что-то другое. Будто в подсознании я уже понял все, что пока не сложилось, что торчит в памяти отдельными, случайными занозами. Будто все эти пророки, сны, видения, Тигры, ведьмы, Гесер и Завулон – все это слилось воедино… и дало результат, который мне совсем не нравится.

И во многом не нравится потому, что мне придется убивать. Или – быть убитым.

Да что же это такое! Дернуло же меня обратить внимание на ревущего мальчишку в аэропорту, прошел бы мимо…

Я болезненно сморщился. Прошел бы? И позволил бы ему умереть? И еще полутора сотням человек?

Нет, конечно.

Так уж в жизни устроено, что чья-то жизнь – это всегда чья-то смерть…

Тихонько прошла улыбающаяся хорошенькая стюардесса. Поймала мой взгляд, чуть склонила голову, взглядом вопросительно указала на пустой бокал на широком подлокотнике кресла. Я кивнул. Дождался, пока она принесла коньяк, глотнул – так и оставаясь полулежа в кресле. Поспать бы… но сон сейчас не придет. Совсем с ума сойдут биологические часы, вначале из Москвы в Лондон, потом из Лондона в Тайбэй…

Почему я уверен, что мне предстоит сразиться с Ариной?

И не просто сразиться, а насмерть?

Да, она хоть и стала Светлой, но темнит… не хуже Гесера.

Да, какую-то информацию она мне открыла, но еще больше скрывает.

Да, она откуда-то знает то, что ей знать не следовало бы. Такое ощущение, что у нее есть источники информации в одном из Дозоров… я мысленно поставил в уме галочку – надо будет проработать этот вопрос. Конечно, на словах она Завулона ненавидит, да и цвет сменила… но как оно все на самом деле?

Но мы все, даже в отношениях с друзьями, что-то недоговариваем, а что-то скрываем. Не обязательно из дурных побуждений. Иногда проще и быстрее недоговорить, чем объяснять и убеждать.

Что меня смутило?

Арина клялась, что не влияла на меня. Я ей верю, и дело не только в клятве… с ее умением убеждать вовсе не нужно опускаться до прямого магического влияния на психику.

Но вся ее клятва относилась к прошлому. Она не сказала, что не будет причинять мне зло, что не попытается обмануть или сразиться. Мелочь, конечно… но если бы она не держала в уме такой возможности – обязательно постаралась бы усилить клятву, сделать ее убедительнее.

Что-то еще?

Я глотнул жгучего коньяка. Попытался вызвать в памяти лицо Арины. Странно, перед мысленным взглядом она хоть и оставалась молодой, но глаза были старые, выцветшие… мудрые… и печальные.

Этот взгляд уже заглядывал в будущее.

Она знала, что наш союз недолог.

Или по меньшей мере всерьез это допускала.

Арина смотрела на меня как на того, кто ей симпатичен – но неизбежно станет врагом… и скоро, очень скоро.

Что ж… в эти игры можно играть и вдвоем.

Пока наши интересы сходятся.

Дальше – посмотрим.

Спать, конечно, не хотелось. Я включил встроенный в кресло развлекательный центр, полистал кинопрограмму, минут десять посмотрел какой-то фильм про борцов с вампирами, похихикал. С одной стороны – было очень смешно. Так у нас смотрят голливудские фильмы про Россию, так реальный врач смеется, глядя «Доктора Хауса», «Доктора Тырсу» или «Доктора Мартина». С другой стороны – ну ведь все не так! В последнее время классические байки про вампиров, боящихся святой воды, чеснока и креста, канули в Лету. Но вовсе не потому, что сценаристы поумнели. Просто на смену старым, немодным байкам пришли новые – с вампирами гламурными, загадочными, элегантными… Появились какие-то псевдонаучные объяснения – то в вампиризме виноват вирус, то в крови вампиров низкое содержание гемоглобина, то это мутация (на мутацию режиссеры вообще готовы списать все, что угодно)…

На самом же деле все гораздо проще. Первые вампиры, очевидно, были существами, получившими такую форму в Сумраке. Какой-то садомазохистский комплекс, скорее всего банальное расстройство влечения, но проявившееся не у человека, а у Иного. Думаю, ничего, кроме сексуального возбуждения, которое Иной получал, кусая симпатичных девушек и делая это благодаря вампирским способностям безнаказанно, изначально не было. Что поделать, Средневековье, нравы простые, это нынче для людей – любителей покусать друг друга существуют даже специальные клубы, а тогда дорога была одна – на костер. А вот дальше случилось странное. Кто-то из первых вампиров – возможно, они в своих преданиях хранят эту тайну – экспериментировал с составом токсина, который вампиры впрыскивают жертве. Стандартный вампирский укус ведь не убивает, а погружает жертву в блаженное и беспомощное состояние. Впрыснув чуть больше яда, вампир вызывает у жертвы ретроградную амнезию. А вот еще чуть-чуть – и человек умрет. Даже не от потери крови, большинству вампиров необходимо всего двести-триста миллилитров раз в месяц, а просто от интоксикации…

Но однажды вампир втащил жертву в Сумрак. Какой-то вариант токсина, выработанный одним из первых вампиров, действительно убил жертву – но убил уже в Сумраке, где свои законы. И переставший жить человек не умер до конца. Трансформировался в нечто, способное существовать бесконечно долго, сохранив при этом разум, приобретя немыслимые способности к регенерации и частично обретя способности Иного – пусть даже изначально был их лишен.

Все дело в том, что эта версия токсина не убивала человеческие клетки – а лишала их способности к естественному обновлению, делению клеток, зато придавала совершенно немыслимые способности к внутриклеточной регенерации. Большая доза токсина «консервировала» человека практически мгновенно – юные вампиры оставались юными навсегда, любые повреждения в считаные минуты регенерировали. Доза поменьше превращала человека в вампира постепенно – дети взрослели, молодежь старилась… пока токсин не побеждал окончательно и вампир застывал в одной форме, будто муха в янтаре. Без способностей Иного, без Сумрака вампиры не сильно бы выиграли от этого – теоретически вампир был бы не способен восстановить отрубленную конечность, любая полностью уничтоженная клетка умирала бы навсегда, заменить ее было бы нечем… Но вот тут-то вампирам и помогли их магические способности. При вхождении в Сумрак они создавали что-то вроде карты своего организма, сумеречной матрицы – и вот в Сумраке, сверившись с этой матрицей, они уже могли управлять своим телом в совершенстве: молодеть или стариться по желанию, менять внешность, отращивать утраченные конечности… ну а самые опытные и сильные – даже менять форму на нечеловеческую.

Даже в этом пока не было ничего ужасного, скорее это отвечало вечной человеческой мечте о бессмертии. Разве что репродуктивная функция у законченных вампиров исчезала, но те, кто обратился не до конца, даже были способны размножаться…

Была лишь одна проблема. Вампиры уже не были живыми. Рост, размножение клеток – это суть жизни. «Законсервированные» клетки стали не живыми и не мертвыми. Они не излучали в Сумрак энергию, не вносили свой вклад в ту Силу, из которой черпают все Иные. И как следствие, не могли энергию воспринимать. Для того чтобы быть полноценным вампиром, потреблять Силу и не разваливаться на куски от мелкой, неизбежной гибели отдельных клеток, вампирам нужны живые клетки. Пусть даже чужие.

Ими и стала кровь. Ее легче всего сохранять живой в вампирском организме… кстати, начинающие вампиры предпочитают пить кровь своей группы, с ней им легче работать. А жажда этой крови, стремление организма не умереть окончательно и трансформировалось в тот самый вампирский Голод, с которым так много проблем. Опытные вампиры могут с ним совладать. Новообращенные – не всегда… оттого и жертвы вампиров часто гибнут, выпитые насухо, хотя реально это вампиру не требуется и лишнюю кровь он все равно отрыгнет через несколько минут… Донорская кровь спасает, но не до конца – подсознание вампира все равно требует свежей, горячей, льющейся в рот прямо из артерий…

Было еще много всяких занятных вещей, связанных с вампирами. Некоторые из них, как ни странно, просочились в человеческую среду и нашли отражение в фольклоре. Например – Мастер вампиров. Если человек обращается в вампира постепенно, а большинство все-таки идут этим путем, то запас токсина в его организме тает, и ему нужна постоянная подпитка – новые укусы. Причем укусы именного того вампира, кто его инициировал. Иначе – смерть. Сформировавшийся до конца вампир в этом уже не нуждается, но по понятной любому политику причине опытные старые вампиры стараются не плодить количество законченных вампиров. Куда лучше держать свою стаю на коротком поводке, иметь реальную, абсолютную власть пусть даже над небольшой горсткой нежити…

У оборотней, кстати, биология очень схожа. Только они не пьют кровь, а жрут сырое мясо. Светлые, которые предпочитают называть себя перевертышами, едят звериное мясо. Темные – человеческое. На мой взгляд, тут тоже проблема в голове, а не в физиологии – Медведь рассказывал, что никакой разницы в притоке Силы он не ощутил…

Я, кстати, не стал тогда спрашивать, при каких обстоятельствах он пробовал человечину. Ходили слухи, что он когда-то был Темным. Ходили слухи, что он воевал в человеческой армии, что партизанил в Отечественную… и даже не факт, что в Великую. Ходили слухи, что наш научный отдел долго его изучал, а с них станется провести любой эксперимент…

Не уверен, что знание делает счастливым. Как правило, гораздо блаженнее те, кто не ведает правды.

Выходит, прав был Завулон, повторяя мне библейскую истину – «многие знания, многие печали»?

Нет, так думать тоже нельзя. Абсолютно все истины не являются абсолютными.

Я улыбнулся своему мысленному софизму, потом решил, что это все-таки не софизм, а апория, точнее – почти классический «парадокс лжеца» Евбулида.

Некоторое время я размышлял о двоичной, троичной и многозначной логике, чему изрядно способствовал коньяк. Потом снова включил фильм. На экране герой убивал вампира. Вампир орал дурным голосом, изрекал туманные проклятия и упорно отказывался смириться с неизбежным.

Да о чем я вообще думаю? Кому это нужно? Парадокс лжеца и древний философ Евбулид, чья игра ума в свое время доводила несчастных греческих мудрецов до самоубийства? Кому вообще нужна логика – кроме горстки кабинетных ученых, которые превратят ее в разжеванную кашицу логических схем, из которых более практичные ученые соорудят языки программирования и математические модели, которые в итоге позволят еще более практичным программистам написать программы, которые дадут возможность совсем уж деловым режиссерам правдоподобно снять вот это вот тупое дерьмо, которое крутят в кинотеатрах и транслируют по телевидению по всему миру?

– Веселишься?

Я повернул голову, посмотрел на Арину. Кивнул:

– Да, немного. Какая все-таки потрясающая глупость – все это фэнтези.

Ведьма снова выглядела обворожительно.

– Я долго смеялась над «Ведьмой из Блэр», – согласилась Арина. – Но ты знаешь… после этого два дня спала с включенным светом.

– Ты? – поразился я.

– А чему ты удивляешься? Когда живешь одна, в лесу, в маленькой избушке, и посмотришь на ночь такие страсти…

Я только покачал головой. Хотя этот фильм я не видел, может, там и впрямь есть что-то страшное.

– Еще мне «Властелин колец» понравился, – продолжала делиться впечатлениями Арина. – Глупость, конечно, но какая чудесная сказка!

Тут я спорить не стал, у нас в дежурке «Властелин колец» крутили постоянно, это стало каким-то ритуалом, вроде как у космонавтов – посмотреть «Белое солнце пустыни», а у всего населения страны – под Новый год включить «Иронию судьбы». Фильм не то чтобы смотрели, скорее он шел каким-то фоном… но периодически начинались горячие споры – а каким заклинанием можно было бы вот так вот раскрутить противника и закинуть на вершину башни… реально ли создать амулет, хотя бы имитирующий Кольцо Всевластия – чтобы и на носителя влиял, и уничтожить его было почти невозможно, и в Сумрак позволял входить без усилий… Как ни странно, но выход этого фильма внес кое-что новое в практическую магию – ведь всегда найдется упрямец, который не поверит, что «так сделать нельзя», и придумает, как это сделать можно.

– Тебе, наверное, все было в диковинку, когда проснулась? – спросил я.

– Конечно, – фыркнула Арина. – Ну… телевидение да компьютеры – это человеческие игрушки. Вот медицина меня удивила, да… Совсем было ведьм работы лишили.

– Совсем было? – уточнил я.

– Ну да. Хотя в тридцатые годы похуже было – пусть и врачи меньше умели, зато в знахарок почти не верили. Молодежь – так та в лицо смеялась. Сейчас ничего, сейчас нормально. Человек первым делом к экстрасенсу или целителю побежит, – насмешливо произнесла Арина. – А уж потом рентген или анализ крови сделает. Все молодым ведьмам на пользу, и потренироваться есть на ком, и заработок хороший. Шарлатанок только развелось… хрустальный шар на стол поставят, портьеры задернут да и давай вещать замогильным голосом: «Я Элеонора, потомственная белая ведьма, целительница и предсказательница, владею картами Таро, древней тибетской магией и святыми заговорами, снимаю венец безбрачия, колдую на удачу…» И музыка зазывная играет, и лампочки разным цветом горят… А приглядишься – это всего лишь старая шалава Таня Петрова, сорок два года, выглядит на пятьдесят пять, у самой грудная жаба, молочница и вросший ноготь, раньше была комсомольской активисткой на вагоноремонтном заводе, теперь в ведьмы подалась…

Арина изобразила шарлатанку очень похоже, я улыбнулся. Сказал:

– Мы таких не трогаем. Они от Иных внимание отвлекают.

– Да знаю я, знаю, – вздохнула Арина. – Я тоже не трогаю… почти. Так… экзему какую-нибудь на нежные места напущу… иногда, в сердцах… в воспитательных целях. Порой уж невтерпеж хочется всерьез проучить… а потом подумаешь – что ж я делаю? В аду, может, в соседних котлах вариться будем, так я-то хоть за дело, а она за глупость и жадность!

Я почесал кончик носа. Разговор становился интересным.

– Ты серьезно веришь в ад?

– А как можно верить в Бога и не верить в дьявола? – спросила Арина. Причем произнесла это так, что сразу стало понятно – Бог для нее с большой буквы, а его оппонент с маленькой.

– В котлы и сковородки? – продолжал я интересоваться. – Извини, если личный вопрос…

– Да нет, чего тут личного? – удивилась Арина. – В котлы, конечно, не верю, это фигура речи…

– А в сковородки? – не удержался я.

Арина улыбнулась.

– Тоже. Но система должна иметь обратную связь, должно быть вознаграждение за праведную жизнь и наказание за неправедную.

– Какая система?

– Взаимоотношений Творца с тварями. В смысле – с людьми и Иными. И если у людей выбор есть, так у нас, увы, нет – мы все виновны и обречены на адские муки.

Становилось все интереснее и интереснее.

– Ладно, ты веришь в Бога, это твое личное дело, – сказал я. – На самом деле это для Иных не то чтобы редкость… Но обычно придерживаются более… э… гуманной точки зрения на Бога.

– Как соотносятся Бог и гуманизм? – удивилась Арина. – Гуманизм – это человеческое. Ясно даже из названия.

– Допустим, но… Понимаешь, обычно считают, что Богу важны добрые дела людей, их поведение! Можно быть магом, Иным, но делать добрые дела…

– Противоречит правилам, – строго сказала Арина. – В Библии сказано ясно, никаких двусмысленных толкований быть не может: колдовство – это зло. «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам, не ходите, и не доводите себя до осквернения от них…» Или вот, поконкретнее: «Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою через огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник, вопрошающий мертвых, ибо мерзок перед Господом всякий, делающий это, и за эти-то мерзости Господь изгоняет их от лица твоего…»

– Ты всегда была такая умная? – спросил я. – А чего тогда подалась в ведьмы?

– Какой выбор у крестьянской девчонки? – пожала плечами Арина. – Господин Якоб меня не спрашивал – ни когда юбку задирал, ни когда в Сумрак запихнул. А раз уж стала ведьмой, то пришлось ведьмой жить… этого не отмолишь.

– Никак? – не удержался я. – Что-то ты недооцениваешь милосердие Божье.

Арина пожала плечами.

– Может, ты и прав, – неожиданно легко согласилась она. – Только я ж не только колдовала. Бывало, что и людей изводила… начиная с Якоба, учителя моего, а это уж совсем нехорошо – учителей убивать…

– Он же тебя изнасиловал! – возмутился я. – Несовершеннолетнюю!

– Тю… – махнула рукой Арина. – Вот невидаль. Вовсе не насиловал, а совратил. Леденец сахарный дал, между прочим. Не бил почти. А что совсем девчонкой была – так время ж другое было, тогда не на паспорт смотрели, а на сиськи – есть или нет. Не колдун Якоб, так пастух Ванька или барин Евграф Матвеич попортили бы…

Она секунду подумала и добавила:

– Скорее, Ванька, не так уж я и пригожа была, чтобы барин к себе вызвал.

– А я был уверен, что ты убила своего наставника именно за насилие, – сказал я. – Помнишь… ты же писала в объяснительной? «Стервец похотливый»… как-то так…

– Стервец похотливый! – поддержала меня Арина. – А кто ж еще? Я ему и стирала, и готовила, и в постели старалась изо всех своих девчоночьих сил! А он каждый месяц – то в бордель, то какую-нибудь светскую даму соблазнит… Я реву, кулачками его колочу, а он только руками разводит и говорит: «Майн либер Арина… пойми, что мужчина по природе своей животное развратное, склонное к победам на любовном поприще… Сплю я с тобой, ибо это полезно для обучения и воспитания, но нет в тебе ни тела, ни опыта, чтобы претендовать на все мое внимание…» Я, конечно, понимала, прав он. Но тут уж вроде отъелась на ученических харчах, грудь – во! Задница – во! И мужчину уже умела ублажить любым способом. А он все ходит и ходит налево! У меня день рождения был, тринадцать исполнилось, а он этот самый день в борделе провел! Ну… я и не выдержала. Вызвала его на дуэль, все по чести. Надеялась, что он сдастся… пощады запросит… я бы простила. А он, видать, поверить не мог, что я сильнее его стала, дрался насмерть… ну и вот…

Арина вздохнула.

– Ты надо мной не издеваешься? – спросил я.

– Нет, с чего бы? – удивилась Арина. – Светлый, ты пойми, жизнь она сложная, не черно-белая, а цветная и в крапинку. Есть, конечно, и такие, что злодеи до глубины души, а есть и праведники во всем. Но такие долго не живут. А большинство – оно разное. В людях все намешано, а мы из людей вышли, и никуда нам от этого не деться… – Арина повернулась к проходящей мимо стюардессе и с улыбкой попросила: – Милочка, а подай-ка нам какой-нибудь еды, мне – шампанского, а кавалеру моему – коньяка.

– Я не буду, – буркнул я.

– Тогда и ему шампанского, – не смутилась Арина.

Глава 7

Я был уверен, что нас начнут шерстить еще в аэропорту. Разумеется, паспортный контроль мы прошли без проблем – бдительные тайваньские пограничники увидели в наших паспортах несуществующие тайваньские визы, а умные компьютеры послушно проглотили их несуществующие номера. Этим занималась Арина – я, если честно, предпочел бы просто пройти сквозь контроль невидимым или через Сумрак. Но ведьма предпочла создать фальшивые въездные документы, проворчав: «Дабы форму не терять…» В самолете нам так и не удалось поспать, зато шампанского и коньяка мы выпили с избытком, глаза устали от просмотра кинофильмов… в общем – вид был еще тот. Мне лично ничего не хотелось, кроме как ввалиться в отель и уснуть.

Вслед за паспортным мы миновали и контроль для Иных. Опять же выглядел он на удивление дружеским – дорогу нам никто не перегораживал, просто еще в коридоре на подходе к паспортному контролю мы увидели различимый лишь Иными плакат, вежливо приглашающий Иных «посетить комнату контроля». Для людей плакат выглядел куда более устрашающе – он сообщал, что на Тайване за ввоз наркотиков положена смертная казнь, и если у вас в карманах завалялось что-либо сомнительное, лучше все выбросить в заботливо поставленную под плакатом мусорку…

– Какое удивительное доверие, – сказал я, пока мы двигались к «комнате контроля». – А если бы взяли и не пошли? Выход свободен.

Арина фыркнула. Недосып и похмелье сказались на ее характере не лучшим образом.

– Не будь остолопом, чароплет. Я уверена, за нами следили с момента выхода из самолета… точнее – с самолета.

– Да с чего бы? – поразился я.

– Наша стюардесса – светлая Иная. Слабая, седьмого уровня. Но мы же и не скрывались… И правильно делали, полагаю.

Комната контроля притаилась ближе к выходу, между туалетными комнатами и ларьком с сувенирами (не представляю, кто покупает сувениры, только что сойдя с самолета, но парочка таких странных людей у ларька стояла). Мы вошли в дверь и обнаружили небольшой и вполне уютный зал, с мягкой мебелью, крошечной барной стойкой, собственным сортиром и столом администратора (который по-русски обычно именуют ресепшеном, приделывая к английскому слову русское окончание). Честно говоря, в данном случае получившийся двуязычный уродец был бы предпочтительнее – двух милых девочек за столом никак не хотелось называть «администраторами». Слишком уж казенное это слово в русском языке. Девочкам было от силы по двадцать лет, выглядели они еще моложе, обе были миленькие и улыбчивые – только одна Светлая, а другая – Темная.

Причем и в буквальном смысле – у одной были изрядно обесцвечены волосы.

В общем-то никто и не скрывал, что за нами наблюдали. Когда мы вошли, светленькая девочка как раз заканчивала наливать второй бокал шампанского. Арина усмехнулась, взглядом указывая на бутылку – я всмотрелся и понял, что это тот же самый сорт, что нам наливали в самолете.

– Приветствуем вас на земле Тайваня, – тем временем сказала темненькая, склоняясь в полупоклоне. – Выбрали ли вы гостиницу, в которой остановитесь, уважаемые Великие?

– «Шангри-Ла», – ответила Арина, принимая бокал.

– Вот карточка с адресом, которую нужно показать водителю. – Темненькая протянула ведунье бумажный прямоугольник. – К сожалению, не все водители знают английский язык…

– Мы Иные и можем… – начал было я, поражаясь нелепости ситуации – ведь мы разговаривали на китайском.

– Если вы заговорите на гойю или тайваньском, водитель очень смутится. На карточке указана приблизительная стоимость поездки до гостиницы в новых тайваньских долларах. Если водитель потребует с вас большую сумму, заплатите, а потом сообщите об этом по указанному телефону.

– И что будет? – полюбопытствовал я.

– Его уволят, – прощебетала девушка. – А деньги вам вернут. Чувствуйте себя спокойно и радостно на гостеприимной земле Тайваня!

– Нам надо заполнить какие-нибудь бумаги? – спросил я.

– В этом нет необходимости, господин Городецкий, – ответила девушка на русском языке. Причем не просто на русском, освоенном магическим образом. В ее голосе было чуть-чуть, в самую меру для пикантности, акцента – и совершенно явный московский выговор.

Интересно, если бы я был из Питера, меня встретила бы девушка, стажировавшаяся там?

С некоторым смущением я отпил шампанского, принял карточку, слегка поклонился девушке (и откуда взялись такие манеры?), после чего мы с Ариной вышли.

– Хорошо работают, – одобрительно сказала Арина.

– Мне нравится их подход к таксистам-хапугам, – кивнул я.

– Разумеется. Хотя надо заметить, что зачастую один такой таксист, работающий в Тайбэе, кормит половину своей горной деревушки. Искушение ободрать туриста велико… но я согласна. Обижать туристов нехорошо. Особенно если туристы – это мы.

– А ты заметила, что у них не просматривается уровень Силы? – спросил я. – Конечно, я активно не сканировал…

– У Светлой – третий, – высматривая машину, ответила Арина. – А Темная молодец, хорошо закрывалась, у нее какой-то интересный амулет из водорослей и рыбьей кожи… я ее тоже не пробила… Пошли, вон стоянка такси.

* * *

Насчет аэропорта я ошибся. Серьезный разговор нас ждал в гостинице.

Мы заселились в соседние номера (Арине хватило деликатности не предлагать поселиться вместе), я с любопытством оглядел номер, постоял минуту у огромного, во всю стену, французского окна, за которым наливался огнями вечерний Тайбэй. Зрелище было потрясающее. И вовсе не из-за небоскребов, хотя прямо перед гостиницей вонзался в небо почти пятисотметровый небоскреб, некогда самый высокий в мире, похожий одновременно и на китайские пагоды, и на какой-то экзотический фрукт. В Нью-Йорке, Шанхае или Гонконге небоскребов побольше.

Здесь потрясал контраст. Тайбэй был городом не слишком высотным, повсюду тянулись целые кварталы зданий не выше трех-четырех этажей. Казалось бы, отдельные высотные здания должны выглядеть здесь чужеродно.

Но контраст был на удивление гармоничным. Старый, жмущийся к земле город казался подлеском, из которого вырастали небоскребы. Невысокие и не слишком-то современные здания совершенно не стеснялись своего вида – напротив, будто гордились тем, что из них поднимаются сверкающие современные строения…

Мне невольно вспомнились шумные кампании протеста, которые бурлили в Санкт-Петербурге, когда там задумали построить небоскреб. Все эти истеричные вопли о порушенной культурной среде, об искажении чудесной линии горизонта, о том, что под небоскребом могут быть похоронены уникальные руины семнадцатого века, а может быть, даже стоянки первобытных людей…

Нет, конечно, питерский менталитет – он особенный, взращенный болотами и сырым, пронизывающим ветром. Но я бы с удовольствием отправлял всех митингующих пожить месяц-другой в старой питерской коммуналке с заплесневелыми стенами и узенькими оконцами. А уже потом предлагал им проголосовать – надо ли и можно ли строить в старинном городе современные здания.

Ведь любовь к своей стране – она не только в том, чтобы сохранить побольше старинных развалюх. Иначе Северная Америка жила бы в индейских вигвамах и бревенчатых домах первых поселенцев; Лондон сплошь состоял бы из викторианских и эдвардианских зданий, таких милых взгляду туриста, но не очень-то удобных внутри; ну а про Африку и Азию можно вообще не говорить…

Я смотрел на растущие небоскребы и думал, что начинаю чуть больше понимать китайцев. Что живущих на материке, что на острове.

И даже немного завидую.

Открыв чемодан, я достал чистое белье, прошел в ванную комнату. Все было очень стильно. Даже маленький телевизор стоял на полочке рядом с раковиной. Дорогая штука, все эти телевизоры для ванных комнат нуждаются в изоляции от влаги и стоят бешеных денег. Я когда-то хотел такой в ванной повесить, чтобы смотреть новости, пока умываюсь, бреюсь и чищу зубы, но цена меня изрядно смутила…

Я приподнял телевизор – он был совсем миниатюрный, дюймов двенадцать, легко можно взять одной рукой. Повернул.

Сзади, за обычным дырчатым пластиковым кожухом, поблескивали микросхемы. Это как же так? Постояльцы моются, расплескивают воду, принимают горячий душ, заполняя ванную клубами пара, – а тут стоит неизолированный телевизор? Да он же сгорит! Может, год выдержит – и сгорит! Почему же не поставили дорогой, но специальный?

Да по той же причине, почему не сносят старые дома, пока они не разваливаются сами, шепнул мне внутренний голос. Специальный телевизор будет стоить две тысячи долларов. Такой вот – от силы сто. Не проще ли менять его раз в двадцать лет, чем вкладываться в стремительно устаревающую технику?

Я поставил телевизор на место, включил Би-би-си и полез под душ, понимая, что опять понял что-то занимательное и при всей своей простоте безумно далекое от нашего российского менталитета. У нас бы телевизора не было, или был бы, но безумно дорогой, и цена номера взлетела бы раза в полтора. У нас не любят одноразовых вещей. У нас еще помнят, как чинить нейлоновые колготки, стирать пластиковые пакеты и ходить за молоком с бидоном. У нас пустой коробочке из-под йогурта найдут массу применений – начиная от выращивания рассады и кончая емкостью для хранения мелочи.

В чем-то тут Россия невольно оказалась идущей в ногу с западными странами, внезапно помешавшимися на экологии, экономии и вторичном использовании ресурсов. Но только не из-за популярности «зеленых» движений, а из-за многовековой привычки экономить. Но вот только у нас, как это часто бывает, все доводят до крайностей, притом в обе стороны – одни и те же люди штопают чулки и покупают дорогущие машины и бытовую технику…

Интересно, это все-таки наш плюс или минус, поливая себя из душевой лейки, думал я. Вот возьмем этот душ. Лейка не дешевая, скорее – дорогая, с тонюсенькими дырочками для воды и клапаном подсоса воздуха. Баловство? Не совсем. В этом душе воды утекает раза в два меньше, чем в моем, в Москве. А то, что вода стоит денег, и немалых, мы поняли только сейчас – никто не ценит то, что имеет в избытке, так и мы, русские, никогда особо не ценили и не берегли свои леса, реки, природу… да и самих себя в общем-то. Анекдот «Этих детей отмоем или новых нарожаем?» – это ведь тоже про нас, только детей-то мы все-таки бережем… а вот себя – нет. Что же должно с нами случиться, чтобы мы поняли – надо беречь то, что мы имеем, каждое дерево в бескрайнем лесу, каждую речушку, что и на карту-то не наносят, каждое село в пять дворов, каждого солдата, призванного в армию, каждого обывателя, уныло тянущего свою лямку… Что нас должно и может изменить? Нас не изменил коммунизм – он ценил людей больше на словах, да и то не всех, да и то лишь как винтики единого механизма. Нас не изменила демократия, она, напротив, дала всем свободу ненавидеть друг друга. Что же нам нужно? Может быть, как евреям тысячи лет назад – только боль и смерть, потеря государства и расселение по миру, презрение других народов и гонения – может быть, только это позволит русскому этносу опомниться и вновь собраться воедино? И собраться уже не так, как собирался раньше – не считая потерь и не признавая цены за победу? А на каком-то другом уровне? Всем великим народам рано или поздно приходится проходить через катастрофы, через свои национальные холокосты… это помнит Китай, умирающий от опиума и раздираемый на части, это помнит Германия, прошедшая через поражение в двух войнах и позор нацизма, это должна бы помнить и Россия, прошедшая сквозь братоубийственные революции и жестокие войны…

Но почему-то не помнит.

Я выключил воду, посмотрел на бормочущий телевизор.

Вот зато чего мы, русские, никогда не упустим – так это из-за любой ерунды вроде дешевого телевизора или душевой лейки предаться размышлениям о судьбах Отчизны и мироздания. Это у нас всегда хорошо получается.

Обтеревшись и набросив халат, я вышел из ванной комнаты. И тут же тихонько звякнул звоночек у двери.

Почему-то я был уверен, что это не Арина.

И, в общем, даже не собирался ломать комедию и интересоваться, кто ко мне пожаловал.

– Прошу вас, господа, – сказал я, открывая дверь.

Господ оказалось двое – молодой мужчина, пожилой мужчина. А еще была дама средних лет.

Все трое были Иными, причем все Светлыми. Ауру они вежливо не маскировали. Пожилой мужчина – волшебник, четвертый уровень. Молодой мужчина – волшебник, второй уровень. Женщина – предсказательница, первый уровень. Ого. Не думаю, что в тайваньском Дозоре полным-полно первых и вторых уровней Силы. Значит, к моему неофициальному визиту отнеслись со всей серьезностью и подобающим уважением.

– Вы позволите войти, Антон Сергеевич? – вежливо поинтересовался молодой мужчина. И, не дожидаясь разрешения, продолжил: – Вы можете звать моего спутника Уважаемый господин Паша, мою спутницу – Уважаемая госпожа Лена, а меня – Петя.

– Проходите, Паша, проходите Лена, ну и вы, Петя, тоже проходите, – ответил я и посторонился. Разумеется, русские имена были традиционной китайской данью вежливости – американцу они бы представились как Джон, Джим и Джил, к примеру. – Ничего, что я в халате? Помылся с дороги.

– Это очень хорошо, – одобрил Петя, пока его спутники входили и рассаживались в кресла. Я вдруг только теперь понял, что в номере явно многовато кресел – целых четыре. Даже было заметно, что два из них чуть-чуть отличаются цветом обивки и стоят на не слишком удобных местах, в проходе. – В здоровом теле – здоровый дух.

– Как говорят у нас, в России, «на самом деле – одно из двух», – кисло пошутил я.

– Ошибаются, – сказал Петя, дожидаясь, пока я сяду. Я сел и мысленно выругался – хотелось принять нарочито небрежную позу, заложить ногу за ногу, но в халате это было невозможно.

На что, конечно, и был расчет.

Ладно, потерпим. Не будем мудрить, превращая халат в костюм или телепортируя на себя собственную одежду. Это будет слишком нарочито.

Убедившись, что все расселись, Петя и сам присел на край кресла. Посмотрел на Пашу. Поинтересовался:

– Удачным ли был ваш перелет? Не возникло ли проблем в дороге? Понравился ли вам аэропорт? Успели ли вы насладиться архитектурой и колоритом Тайбэя?

– Да, нет, да, нет, – ответил я. – Как здоровье моих уважаемых гостей? Ликвидированы ли последствия недавнего тайфуна? – Честно говоря, я не знал, когда тут был тайфун и насколько сильный, но они на Тайване непрерывно случаются. – Не шалят ли Темные?

Пожилой мужчина неожиданно улыбнулся.

– И виды на урожай риса и чая у нас тоже хорошие, – кивнув, произнес он. – Хорошо, Антон, оставим пикировку. Визит сотрудника русского Дозора такой силы – заметное событие на нашем маленьком тихом острове. Мы хотели бы поинтересоваться, что привело к нам вас… и вашу столь неожиданную спутницу.

Я помолчал.

Почему-то мы с Ариной совершенно не обсуждали такую ситуацию – хоть и понимали, что без внимания наш приезд не останется.

– Это не командировка, – сказал я. – Это частный визит.

Пожилой кивнул и выжидающе посмотрел на меня.

– В Москве произошли некоторые события… некоторое время назад… – осторожно продолжил я.

– Мы знаем, – сказала женщина. Но уточнять ничего не стала.

– Поскольку я оказался лично к ним причастен, я глубоко переживал случившееся, – ловя себя на каком-то азиатском построении фразы, продолжил я. – Встретившись в Лондоне с уважаемой ведуньей Ариной, я услышал от нее, что эта история, как часто бывает, уже когда-то случалась… и многоуважаемый господин Фан Веньян, служащий в Императорском музее «Гугун»… Национальном Императорском музее «Гугун»… – поправился я, – может пролить свет на ту давнюю историю…

Тайваньцы переглянулись.

– Ваша спутница разыскивается Инквизицией и вашим собственным Дозором, – сказал Паша. – Вас это не смущает?

– Как Высший Ночного Дозора я имею право на выбор тактики своих действий, – осторожно сказал я. – К тому же в данный момент наши с ней интересы совпадают. Ну а что касается Инквизиции… я, увы, не могу гарантировать задержание ведуньи Арины. Она владеет Минойской Сферой и в любое мгновение может исчезнуть в неизвестном направлении. Телепортацию с помощью этого артефакта нельзя прервать или отследить, – на всякий случай добавил я.

– Мы в курсе, – кивнул Паша. – Мы признаем… ваше право на визит.

– И ваше право на выбор тактики, – добавила Лена.

– И на разговор с господином Фан Веньяном, – вставил и свои три копейки Петя.

– Но любое несанкционированное использование магии против Иных или людей Тайваня будет караться со всей строгостью закона, – продолжил Паша.

– Даже если вы будете спровоцированы, в опасности или лишь косвенно виновны, – уточнила Лена.

– Господин Фан Веньян сам примет решение, общаться с вами или нет, – вы не должны ему докучать, – присовокупил Петя.

Что ж, все справедливо. Честность оказалась лучшей политикой.

Помедлив, я кивнул:

– Благодарю вас, коллеги. Я не надеялся и не рассчитывал на столь радушный прием и великодушные условия. Разумеется, мы не собираемся нарушать ваши порядки и обычаи, равно как докучать или иным образом беспокоить Иных и обычных граждан Тайваня.

Паша улыбнулся.

– Мы все граждане Тайваня, господин Городецкий. В том числе и Иные, Светлые и Темные. Позвольте еще раз приветствовать вас на нашем острове и… в вашей сумке я чувствую несколько артефактов, один из которых вызывает у меня особый интерес. Могу ли я его осмотреть?

Особый интерес?

В чемодане у меня ничего магического нет, разве что сам чемодан заколдован. В сумке… так, там расческа, подаренная Светланой на день рождения, ничего особенного, просто чтобы волосы хорошо росли и прическа держалась… несколько пузырьков лечебных зелий, от нее же… магический эквивалент обезболивающих и антацидов… самый обычный серебряный перстень с кусочком янтаря, где накоплено немного Силы, – тоже подарок, только это дарила Ольга после одной операции… ничего необычного, такие кольца носит каждый второй Иной…

– О каком артефакте речь? – уточнил я.

– Он имеет вид кубка, – любезно пояснил Петя.

Вот оно что…

Я прошел к сумке, достал кубок Эразма и протянул Пете. Тот убрал руки за спину.

Кубок взял Паша, деликатно сделав вид, что не заметил мою оплошность. Или это не было оплошностью? Кому я должен был подать артефакт – самому сильному из них, в знак уважения, или самому слабому, чтобы тот проверил его на опасность и передал начальнику?

Как же трудно с этими китайскими правилами вежливости!

Паша взял кубок, покрутил в руках. Потом посмотрел на меня.

– Вы знаете, как им пользоваться, Городецкий?

– Нет.

– А вы уверены, что хотите это узнать?

– Да, – ответил я не колеблясь.

Но Паша ничего не стал мне объяснять. Смотрел на кубок, поглаживал его сухим цепким пальцем, будто вел беседу… Может быть, он досказатель? Редкая специализация – извлекать информацию из прошлого, используя предметы…

Потом Паша посмотрел на Лену. Та пожала плечами. Потом на Петю. Тот кивнул.

– В этом сосуде горечь и печаль, Городецкий, – сказал Паша. – Ты должен это знать, если захочешь из него испить.

– Мы знаем, как пробудить пророчество, – подтвердила Лена. – Это просто.

– Но мы не скажем этого тебе, – заключил Петя. – Мы не хотим быть ответственны за возможные последствия.

Они поднялись одновременно и направились к дверям. Первым вышел Петя и встал в коридоре, придерживая дверь, потом Лена. Паша задержался на миг и посмотрел на меня. То ли с симпатией, то ли с сочувствием.

– В Европе принято думать, что всегда и везде есть как минимум два пути, причем один из них – хороший. Мы, в Азии, знаем, что путей может не быть вообще, а может быть бесчисленное множество. Но это не значит, что хотя бы один путь окажется хорошим.

– Я в России живу, – ответил я. – Это и не Европа, и не Азия. Путей у нас вообще нет, только направления, но нас это никогда не смущало.

Паша приподнял бровь, обдумывая мои слова. Потом улыбнулся, кивнул и вышел.

Дверь за ним закрыл Петя.

Сбросив халат и торопливо одевшись, я уже через минуту стучался в соседний номер. Дверь со щелчком открылась, хотя Арина стояла у окна, глядя на Тайбэй.

– К тебе заходили? – спросил я.

– Только что вышли, – ответила Арина не оборачиваясь. – Паша, Лена и Петя. Четвертый, первый, второй уровень, Светлые.

– Забавно, у меня тоже были они, – сказал я. – И тоже только что вышли.

– Детские фокусы, – обронила Арина пренебрежительно. – Полагаю, разговор у нас состоялся также идентичный.

– Наверное, – согласился я. – Тебя не пытались арестовать?

– Я объяснила, что это бесполезно, – ответила Арина. – Впрочем, они и сами это видели… Ну что… пойдем к Фану?

– Я отведу тебя в музей, сказала мне сестра, – пробормотал я. – Стоит так спешить? Я бы предпочел нормально поесть, отоспаться, а встречаться уже завтра.

– Давай, – легко согласилась Арина. – Тут несколько хороших ресторанов, прямо в гостинице. Или можно поехать в город… Я тебе уже говорила, что тут не отравишься?

– Говорила, – ответил я. – Тебя что-то печалит?

Арина посмотрела на меня и снова повернулась к окну.

– Время, Антон, время… Я смотрю, как изменился город. И понимаю, как изменилась сама. Старая карга, которая выглядит молодой… крепкая, здоровая, вечная, но – старая карга.

– Мне жаль, – сказал я. – Почему у вас, ведьм, все именно так? Иной, если у него хотя бы пятый уровень, может поддерживать свое тело молодым…

– Мы ведьмы, – ответила Арина, будто это было объяснением. Помолчала и все-таки добавила: – Мы берем Силу чуть иначе. Берем ее от земли, ветра, рек… Природа не умеет быть вечно юной, Антон. Природа была древней, когда люди еще не отличались от животных. Горы стареют и осыпаются, реки меняют берега, землю уносит ветер… Так и мы. Наверное, теоретически бессмертны – как все Иные. Но стареем, хоть и медленно. Очень обидно, чароплет… я вспоминаю, как в этом самом городе пила сладкое сливовое вино и целовалась с любовником… одним из тысяч, которые у меня были. Но я тогда была еще молодой. И город был другим. И жизнь казалась ярче.

– Но разве он стал хуже?

– Даже Москва хуже не стала, а уж как старались последние годы, – фыркнула Арина. – Нет, не хуже, просто чужим. И от этого щемит мое старое сердце.

Мне стало неловко, будто я невольно заглянул в щелочку и увидел что-то, вовсе мне не предназначенное.

– Пойдем отведаем китайских деликатесов, – встряхнувшись, сказала Арина и отвернулась от окна. – Потом я намерена посетить спа-салон, но ты вряд ли составишь мне компанию?

– Да уж вряд ли, – кивнул я.

– А то смотри, тут предлагают скидку на двоих, – усмехнулась Арина. – Джакузи с видом на ночной город, массаж, ароматные масла…

– Уйди, развратница, твои противны ласки… – продекламировал я, переиначивая Козьму Пруткова. И тут же сообразил, что в данном случае это было более чем неуместно.

– Не так, Антон. «Отстань, беззубая! Твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски, как известь, сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!»

– Извини, – пробормотал я.

– Ничего, – усмехнулась Арина. – Я не греческая старуха, а самая что ни на есть русская. Да, старуха. Но со своими зубами, хочу заметить! А с выводом не спорю: «Сожженной в порошок, тебе бы уж давно во урне глиняной покоиться должно».

– Арина, я приношу свои извинения.

Арина снова ухмыльнулась.

– Да ладно. Спасибо, напомнил мне Володю…

– Какого Володю?

– Ну не Путина, конечно. Жемчужникова Володю, поэта…

– Одного из авторов Пруткова? – Я всмотрелся в мечтательную улыбку Арины. – У тебя что, и с ним роман был?

– Про персоны известные и исторические я анекдотов не рассказываю, – отрезала Арина. – Не так воспитана. Могу рассказать про одного графа, не называя его имени, вот был затейник! Приехал раз ко мне в экипаже, абсолютно голым и с букетом белых роз преогромнейшего размера. Ну, кучера-то он, понятно, не стеснялся, а я жила уединенно. И входит без доклада – а у меня как раз его жена сидит, мне же и жаловаться пришла на распутство мужа…

– Убежден, что это не могло быть случайным совпадением, – негромко заметил я.

– Ну так что придумал, затейник, когда оценил конфуз, – продолжала Арина. – Букет к ногам жены бросает и, не глядя на меня, кидается на супругу, аки дикий зверь. И кричит: «Что ты со мной сделала? Приворожила! Только о тебе думаю, в карете одежды сорвал!» Та, дуреха, поверила. С пальца сняла перстень с чудесным рубином, мне в ладонь вкладывает, шепчет: «Спасибо, волшебница!» Мужа в скатерть завернула и потащила домой. Ну а он мне, понятное дело, на следующий день браслет в пару к перстню прислал… сам уж не являлся, кобелина.

Довольная своим рассказом, Арина умолкла.

– Еще раз убеждаюсь, что ведьмы смотрят на мир под своеобразным углом, – сказал я.

– Не ведьмы, а женщины, не на мир, а на мужчин, – усмехнулась Арина. – Ладно, идем. Не буду тебя соблазнять, тем более на тебе заклятие, женой наложенное…

– Ты уже признавалась, что это вранье, – заметил я.

– Да? Совсем стара стала, – вздохнула Арина.

Глава 8

В чемодане среди чистого белья я нашел плавки и некоторое время их задумчиво разглядывал.

В общем-то Тайвань никогда не был в моих представлениях морским курортом. Но ведь это же остров. И на юге.

Неужели Света предчувствовала, что я доберусь до моря? Интересно, как оно здесь называется – Желтое, Китайское, Японское… До сих пор мне удавалось поплавать только в Черном и Средиземном.

Но как-то сомневаюсь, что судьба подкинет мне такой приятный сюрприз… Гостиница, музей, вот все мои развлечения…

Гостиница! Ну конечно же. Это ведь пятизвездочный отель, а значит…

Через пару минут я стоял в лифте, одетый в халат поверх плавок и отельные тапочки. А еще через две минуты лежал в прохладной воде и смотрел в небо.

Бассейн в отеле был на крыше. Огромный, глубокий и совершенно пустынный – то ли ранний час, то ли занятость всех без исключения постояльцев были тому виной. Только в круглой чаше джакузи, врезанной в угол бассейна, возлежал толстяк европейской внешности и благодушно взирал на меня. Наверное, правильно было бы начать носиться по водной глади, вспарывая ее бодрым кролем, упорным брассом или энергичным баттерфляем. Может быть, мой пример заставил бы упитанного постояльца заняться спортом, обрести прекрасную фигуру и в итоге полностью изменил бы его жизнь.

Но я и сам умел плавать только одним стилем, который в мое детство называли «лягушачьим», а по сути был самым примитивным брассом, известным человечеству со времен неолита.

К тому же мне было лениво.

Я поплескался в бассейне, глядя в чистое голубое небо. Начало сентября на Тайване достаточно жаркое время, да и дожди случаются часто. Но сегодня утром было на удивление прохладно и одновременно солнечно.

Хорошо бы задержаться здесь на несколько дней… Или нет, лучше приехать сюда с женой и дочкой. Посмотреть на чужую природу, культуру, попробовать местные блюда, действительно искупаться в море… Как жалко, что Светлана не хочет возвращаться в Дозор. С ее способностями…

Я вздохнул и выбрался из воды. Пора завтракать и искать Арину; вряд ли ведьма настроена спать до полудня.

В музей мы поехали на такси, хотя я и предлагал ознакомиться с тайваньским метрополитеном. Он располагался за городом, и мы ехали по какой-то скоростной трассе, минуя и новые, и старые кварталы. Я с любопытством смотрел в окно.

– Тебе надо больше путешествовать, Городецкий, – сказала Арина, поглядывая на меня. – Иначе в командировках внешнее будет отвлекать тебя от сути.

– Все как-то не складывается, – признался я.

– Бери пример с начальства, – продолжала Арина. – Вот Гесер, к примеру. Родом с Тибета. Работал на территории современного Китая и Индии. Потом – в Европе, в Голландии.

– Да? – удивился я.

– Конечно. Давно, правда. Потом перебрался в Россию. Питер, Москва… Осел в Средней Азии. Теперь снова в Москве. Интересно, куда его занесет дальше.

– Мне кажется, Гесер уже охладел к перемене мест.

Арина рассмеялась.

– Ну что ты, Антон. Пока работать интересно, Гесер сидит на месте. А потом – уходит.

– У нас ему скучать некогда, – буркнул я. Сама мысль о том, что Гесер может уехать из Москвы куда-нибудь во Францию или Китай, назваться Антуаном Гесером или Ге Се Ро, казалась полной дичью.

– Пусть так, – легко согласилась Арина. – Пусть так…

Наша машина с водителем-тайваньцем, молчаливым, но постоянно оборачивающимся и дружески улыбающимся нам, миновала какой-то туннель, свернула направо. Мы подъехали к музею, точнее, к парковочной площадке, за которой начинался парк, а уже дальше на фоне холмов виднелись здания – современные, но в традиционном китайском стиле, с крышами-пагодами, желто-бирюзовых цветов.

Арина расплатилась с водителем, что-то коротко сказала ему, вызвав одобрительный смех, мы купили входные билеты и двинулись через парк по широкой аллее. Посетителей было изрядно – и туристы-европейцы, и туристы-азиаты, и сами тайваньцы – в первую очередь представленные школьными экскурсиями.

– Надеюсь, господин Фан сегодня на службе, – сказал я. – И что нам не придется обойти весь музей в его поисках… хотя… в общем-то я не против посмотреть на сокровища. Не знаешь, магических артефактов среди них много?

– Не очень, – покачала головой Арина. – Китайцы традиционно разделяли прикладное искусство и магию. Самые интересные их магические артефакты выглядят абсолютно банально… палочки для еды, к примеру, невзрачный веер, или свиток из бамбуковых планочек…

Я вдруг заметил, что навстречу нам целеустремленно движется молодой китаец. Не то чтобы поток шел исключительно внутрь музея, но этот парень явно нацеливался на нас.

– А это не Фан? – спросил я.

Ответить Арина не успела. Парень остановился перед нами, едва заметно склонил голову:

– Господин Антон, госпожа Арина. Господин Фан Веньян просит вас ожидать его в парке «Чжишаньюань», в Беседке Орхидей. Господин Фан Веньян считает, что красота этого места благотворна и воодушевляюща для столь лестной для него встречи. Господин Фан Веньян просит вас следовать за мной.

Говорил юноша по-китайски, а ко всему еще и не был Иным. Еще раз поклонившись, он двинулся по аллее, даже не глядя, следуем ли мы за ним.

Мы с Ариной переглянулись.

– А еще господин Фан Веньян считает, что в случае каких-либо непредвиденных ситуаций им лучше случиться в парке, а не в здании, среди драгоценных экспонатов, – усмехнулась Арина. – Что ж, невежливо отвергать приглашение…

Свернув с аллеи, мы двинулись направо, в парк. Честно говоря, это было не менее занимательно – парк был разбит вокруг прудов, по всем правилам искусства (не знаю, приложимо ли здесь затасканное слово «фэн-шуй», но какая-то четкая структура в планировке явно была). Пруды покрывали цветы, в которых я с некоторым сомнением признал лотосы. Пастораль была настолько идиллическая, что казалась ненатуральной: то ли ожившей картиной, то ли какой-то виртуальной реальностью из фантастических книжек.

Метров за двадцать от красивой беседки – действительно утопающей в орхидеях и выполненной, разумеется, все в том же китайском стиле – юноша остановился. Посмотрел на нас и серьезно сказал:

– Дальше я идти не могу, простите.

Я понимал, почему он не может провожать нас дальше. Над беседкой висела «сфера невнимания» – одно из простейших, но абсолютно эффективных в отношении людей заклинаний. Беседку в принципе гуляющие продолжали видеть, но взглядов на ней никто не задерживал и подойти ближе не пытался. Незатейливый, но действенный способ избавиться от лишних глаз и ушей.

– Спасибо, – сказал я, и мы с Ариной прошли в беседку.

К беседе все было подготовлено. Стоял изящный столик, на котором дожидался нас чайник, чашки, засахаренные фрукты и еще какие-то местные сладости. На скамейки были заботливо подложены мягкие красные подушечки. Помимо «сферы невнимания» я обнаружил еще пять заклинаний, все – для предотвращения подслушивания и подглядывания со стороны Иных, еще одно от людей – только не отвлекающее внимание, а мешающее произвести фото или видеосъемку, и одно непонятной структуры. Вначале я заподозрил, что оно влияет на психику сидящих и их зрение, но немного разобравшись, понял, что оно достаточно безобидно. Весь его эффект заключался в том, чтобы и без того замечательный вид вокруг был еще замечательнее, а также пробуждал в душе легкую грусть и умиротворение при виде природы. Я подумал и позволил заклинанию подействовать на меня. Очень изящная и приятная магия.

– Вот затейники, – беззлобно сказала Арина, оглядывая беседку. Она явно занималась тем же, чем и я, – распутывала сеть заклинаний. – Сколько углядел?

– Два от людей, пять от Иных, одно для нашего удовольствия. Очень забавное заклинание, все такое китайское… на воздух, воду и землю…

– Верно, – с заметным огорчением признала Арина, искоса поглядывая на меня. – Так и есть. Хороший ты чароплет, Антон…

– Спасибо.

– Не говори спасибо, когда ведьма хвалит… – неожиданно сказала Арина. – Примета плохая.

Я посмотрел на нее.

– Нервничаешь?

Арина кивнула.

И в этот момент откуда-то из-за деревьев появился и направился к нам пожилой тайванец. Невысокий, плотный, улыбчивый – он походил на какую-то из инкарнаций Будды. Светлый, четвертый уровень Силы, похоже, ни на какой стороне магии не специализируется, практикует все понемножку…

– Господин Фан… – Я встал, поклонился. Арина, к моему удивлению, тоже поднялась и вполне искренне склонила голову.

– Оставьте-оставьте! – замахал руками Фан. – Не надо этих восточных церемоний! Поверьте, это все излишне, мы цивилизованные Иные, живем в двадцать первом веке…

Он поднялся в беседку, крепко пожал мне руку, приложился губами к ладони Арины, потом с искренним удовольствием огляделся.

– Ах, как я люблю это место! И так редко выпадает возможность просто посидеть в тишине и покое в приятной компании… Вы будете пить чай? Мы, тайваньцы, помешаны на зеленом чае. А у вас больше пьют черный, верно? С молоком? Или это англичане с молоком?

– У нас пьют и зеленый, и черный, и с молоком, и с лимоном… – сказал я.

– С молоком и лимоном? – Лицо Фана передернулось. – Одновременно?

– Нет, ну что вы. – Я невольно начал расслабляться. – Либо так, либо эдак. У нас все очень по-разному.

– Прекрасно! – расцвел Фан. – Это взаимообогащение культур, влияние и слияние обычаев, это чудесно. Мне вообще очень нравится Россия, я люблю читать Достоевского и смотреть русские фильмы.

Последнюю реплику я все-таки счел восточной вежливостью и не стал интересоваться, какие русские фильмы он видел. Мы сели, и господин Фан самолично налил нам чай.

– Что привело вас на Формозу в эти прекрасные дни начала осени? – продолжал Фан. – Помимо простого интереса к нашим краям? Нет-нет, не отвечайте, позвольте мне догадаться самому!

Мы позволили. Фан несколько мгновений размышлял, крошечными глотками отпивая чай, потом воскликнул:

– Я понял! Тигр! Я слышал о той схватке, которую выдержал московский Дозор!

– Тигр, – признал я. Честно говоря, та жизнерадостная комедия, которую разыгрывал Фан, была немногим лучше, чем столь же комедийно обставленный визит в гостиницу. Но она все-таки смотрелась как-то веселее и жизнерадостнее.

– Ужасное… э… существо, – сказал Фан. – Не уверен, что слово «существо» подходит, вряд ли Тигр имеет сущность в нашем понимании. Но ведь надо как-то его называть?

– Вы уже сталкивались с ним, – сказала Арина. Это не было вопросом, но Фан закивал головой.

– Да, да, да… Старая и тяжелая история. Восемьдесят с лишним лет назад… – Он на миг замолчал, и сквозь напускную веселость проступило что-то искреннее. – У меня был друг. Очень хороший друг, мы были неразлучны. В наше время сочли бы, что мы любовники, а тогда это никому и в голову не приходило… включая нас самих. Но в духовном плане мы были очень близки, ближе чем супруги или братья.

Фан отставил чашечку и посмотрел на Арину.

– Он был пророк, и его первое предсказание слышал только я. Часто пророки забывают то, что пророчат, и вспоминают только через какое-то время. Но Ли помнил свое пророчество. Так что мы могли его обсудить вдвоем… и решить, что делать. Ли очень переживал, что я тоже услышал пророчество и потому был обречен стать жертвой Тигра.

– Вы не думали рассказать пророчество людям?

– Нет, – сказал Фан. – Не думали. Его не слышал ни один человек… да и ни один Иной. Когда придет мой срок, я унесу его с собой в Сумрак и похороню там.

– Понятно, – кивнула Арина. И, помедлив, добавила: – Время было тяжелое.

– Не бывает легких времен, – уточнил Фан.

– Само существование Поднебесной как единого государства вызывало сомнения.

– Поднебесная ныне разделена, – сказал Фан.

– Но, наверное, мог быть и худший вариант? – вкрадчиво спросила Арина.

Фан налил себе еще чая. Потом сказал:

– Мы знали, что если пророчество останется с нами, то придет Тигр. Летописи хранят предания… и мы догадывались, почему некоторые пророки предпочитали умереть, никому не сказав, что они увидели в грядущем. Мы не хотели умирать. И мы стали искать выход…

– Самый простой выход – изменить пророчество, – сказала Арина. – У меня тоже был такой случай. Он грозил… очень нехорошим будущим для России. Мы поведали пророчество людям, а потом я сделала так, что оно не сбылось.

– Значит, это было не пророчество, а предсказание. – Фан пожал плечами. – Озвученное людям пророчество нельзя отменить. Оно сбудется.

– Это было пророчество, и я его изменила! – твердо сказала Арина.

Фан на мгновение задумался. Потом посмотрел на Арину каким-то другим взглядом.

– Мне очень жаль, уважаемая госпожа Арина. Но пророчество, пришедшее к людям, сбывается всегда. Единственное, что можно сделать, – это отсрочить его, уничтожив самый ближний и явный путь его реализации. Но пророчество, не случившееся вовремя, только накопит свою силу – и ударит снова, даже с большими последствиями. Мне очень жаль.

У Арины дернулось веко. Потом на щеках проступили красные пятна.

– Это чушь!

– Увы, госпожа Арина. Как вы понимаете, в свое время я очень хорошо изучил этот вопрос. Более того, я продолжил его изучение позже. Вот уже восемьдесят лет я собираю всю доступную мне информацию о пророчествах, Тигре, возможностях изменить пророчество…

– Вы не можете знать все! – Чуть ли не в первый раз я увидел, что Арине изменяет выдержка. – Вы не знаете моего случая! Пророчество не случилось и не случится!

– Я не знаю, что вы в свое время услышали и что сделали. – Фан склонил голову. – И не смею спрашивать, хотя… если вы поделитесь со мной, я буду признателен. Но спросите саму себя – возможно ли ныне то, что вы пытались предотвратить?

Повисла тишина, только пели в парке птицы и стрекотали какие-то насекомые. Я вспоминал рассказ Арины.

Сомнения, если честно, вызывал только «царь».

Впрочем, пророчества всегда иносказательны, они пропущены через сознание пророка. Не могла же подруга Арины, тем более привыкшая рифмовать свои предсказания, изречь «президент»? Или… или «генеральный секретарь»…

– А могло пророчество уже случиться? – спросил я. – Арина, ведь кое-что вполне можно считать…

– Молчи! – рявкнула Арина. – Фан, как убить Тигра?

– Его нельзя убить. – Фан развел руками. – Тигр – это воплощение Сумрака в реальном мире. Можешь ли ты убить Сумрак, ведьма?

– Я ведунья!

– Ты сменила цвет, но ты была, есть и будешь ведьмой, – спокойно ответил Фан. – В моих словах нет оскорбления. Еще раз спрошу – можешь ли ты убить Сумрак?

– Зачем он приходит, Фан? – быстро спросил я, опережая Арину.

Я не думал, что он ответит. Но Фан начал отвечать, причем с явным удовольствием – наверное, ему нечасто попадались столь заинтересованные слушатели.

– Сумраку нужна Сила. Силу дают люди, обычные люди, и чем сильнее их радость или горе – тем больше Силы. Сумрак не жесток, но он требует свое. Человеческая радость его тоже вполне устраивает, но редко бывает так, чтобы радости было больше, чем горя. Гораздо чаще люди становятся равнодушны и пресыщенны… а значит – Сумрак начинает голодать. Синий мох – это самый простой и слабый инструмент Сумрака, он впитывает Силу и может раскачивать человеческие эмоции. Но если в мире все больше и больше равнодушных, если добро и зло уступает место спокойствию и апатии… тогда Сумрак порождает Тигра. Пророки рождаются постоянно, но если Сумраку достаточно пищи, они могут поступать как им угодно – изрекать пророчества хорошие или плохие, таить их, забывать… А вот если род людской успокаивается, говорит себе, что достиг равновесия и покоя, – Тигр приходит к пророкам. Он не разбирает между хорошими и плохими пророчествами. Ему лишь надо, чтобы они прозвучали. Рано или поздно пророк открывает дорогу великим потрясениям, горю и радости. И Сумрак снова насыщается. Он не злой. Он просто живет… и как все живое – хочет кушать.

Фан взял кусочек какого-то засахаренного плода и бросил себе в рот.

– Но ведь Сумрак это просто… просто… – Я запнулся.

– Что – просто? – усмехнулся Фан. – Просто иной мир? Просто другое измерение реальности? И мы, Иные, способные войти в него, просто так произносим «гори» – и извергаем пламя, или превращаем свои тела в демонические, или видим будущее? Уважаемый Антон, ты пользуешься магией и считаешь это само собой разумеющимся. Но как именно ты пользуешься магией?

– Вхожу в Сумрак… или просто… – я осекся и дал себе зарок не употреблять больше это слово, – или тянусь к нему…

– И что дальше? У тебя вместо руки вырастают пушки, а вместо пальцев клизмы? Как ты сражаешься и исцеляешь? Как ты можешь говорить на китайском языке, который никогда не учил? Откуда все это берется, по-твоему? Из Сумрака? В ответ на твои желания? Что же тогда для тебя Сумрак – компьютер, где ты тычешь пальцем в экран и получаешь желаемое? Но компьютер кто-то придумал, кто-то сделал, а кто-то написал для него программы. Компьютер не имеет разума, и ты не заставишь его сварить тебе кофе или выполоть грядку. А Сумрак послушно делится с тобой Силой, которая нужна ему самому, и позволяет совершать один фокус за другим…

– Зачем же, если он разумный? – воскликнул я.

– Синий мох тоже не только собирает Силу, но и ест ее, – усмехнулся Фан. – Синий мох нужен Сумраку… для одной цели. Тигр – для другой. Иные – для третьей. Но все вместе мы занимаемся одним и тем же – тормошим человечество, дергаем людей, заставляем их что-то делать, придумывать, к чему-то стремиться… иногда достигая успеха, иногда набивая шишки. Мы все – часть Сумрака, его симбионты, если угодно. Его руки и ноги, глаза и уши. Грабли и лопаты, которыми он управляется со своим огородом – человечеством. Ты хочешь восстать против Тигра? Ты восстанешь против Сумрака. И значит, против самого себя, против своей природы, своих способностей, своей жизни. Тигра нельзя убить.

– Что же тогда вы сделали? – спросила Арина. Я посмотрел на нее и вздрогнул – она постарела. Нет, ее маскировка не исчезла, но теперь это была лишь маска красивой и уверенной в себе женщины на лице несчастной опустошенной старухи.

– Мы принесли ему жертву. Тигру нет нужды убивать пророка, если тот озвучил предсказание людям и тем самым запустил механизм. И если пророк готов умереть, но все равно не раскрыть пророчество… если Тигр понимает, что это действительно так… он уходит. Он не жесток. Он не наказывает за сопротивление. Он всего лишь пытается добиться результата. Если результат невозможен – Тигр теряет интерес к пророку.

– И ты убил своего лучшего друга, чтобы показать Тигру – пророчество не придет к людям… – прошептала Арина.

– Нет. Умереть должен был я. Мы все продумали… – Фан запнулся. – Но Ли продумал чуть больше. Он обманул меня. И сделал так, что я убил его, убил на глазах Тигра, уверенный, что погибну сам. Это убедило Тигра. Он понял, что Ли приносит себя в жертву, и понял, что я никогда не оскорблю его подвиг и не повторю его слов. Тигр повернулся и ушел. В мире все время рождаются новые пророки, и каждый из них однажды произносит то, что может перевернуть все человечество. Тигр ушел… – Фан замолчал, но потом все-таки добавил: – Сказав напоследок, что сочувствует мне. Это было трогательно. Я тоже хотел умереть, но Ли просил, чтобы я жил. Мне пришлось жить.

– Постой, – прошептал я. Слова старого мага вдруг пробудили мою память. – Постой, Фан. Что-то не так. Что-то не сходится. Я… я верю тебе. Точнее – я верю, что ты говоришь то, что считаешь правдой, и это выглядит как правда, но…

– Но? – Фан явно заинтересовался.

– Но если Тигр охотится на пророков, всего лишь побуждая их говорить, а вовсе не заставляя замолчать… почему же он хотел убить мальчика-пророка в Москве?

– Он не хотел его убить, – твердо сказал Фан. – Он подстегивал его. Торопил.

– Когда мы пытались защитить пацана, Тигр потребовал от нас уйти. И он сказал… что пророчество не должно быть услышано.

Фан не мигая смотрел на меня. Взгляд его вдруг утратил всю благодушность.

– Он соврал? – спросил я.

– Нет, Тигр не может врать. Ты ошибся. Ты не расслышал его слова.

Я потянулся в Сумрак… вздрогнул, вспоминая слова Фана… так как же я это делаю? Как управляю неведомыми мне энергиями, как совершаю то, что называется чудесами? Не важно… сейчас не важно, прав Фан или нет, говоря о Сумраке…

– Лови, – сказал я, бросая в Фана слепок своей памяти.

Фан уставился в пустоту, глядя как мы стоим в подвальном коридоре Дозора на пути Тигра…

– Немыслимо, – медленно сказал он. – Тигр не хочет пророчества…

– Такого не было? – спросил я. – Никогда?

– Бывали случаи… но я считал… что это непонимание и упорство… – Фан снова посмотрел на меня. – Хорошо, что это пророчество никто не услышит.

– Почему?

– Меня пугает то, что могло быть сказано.

– Это может быть услышано, – пробормотала Арина. – Антон – хитрый жук… Антон сохранил пророчество, не знаю как, но сохранил запись… я почувствовала это.

– Уничтожь эту запись, – быстро сказал Фан. – Не играй с изначальной Силой.

– Изначальные Силы – это Свет и Тьма.

– Изначальная Сила – это Сумрак! Все остальное лишь его проявления! Уничтожь запись! – Фан вскочил.

– Не смей! – воскликнула Арина, тоже вставая. – Не смей, Антон! Если… если там что-то способное отменить пророчество? Уничтожить Тигра?

– Да отстаньте вы от меня! – закричал я. И Фан, и Арина подступали ко мне с такими горящими глазами, что я испугался. – Я сам решу, что мне делать! Прекратите!

Фан остановился. Тряхнул головой, приложил руку ко лбу.

– Прошу меня простить… но это была слишком странная новость. Прошу меня простить.

А вот Арина не остановилась. Шла ко мне мелкими семенящими шажками, пока не уперлась в меня и не застыла лицом к лицу. Веки ее подрагивали, глаза были безумные.

– Антон… Антон, мы должны пройти этот путь до конца… Где эта запись, Антон? Где пророчество? Если оно нам не понравится, мы сделаем… как Фан и Ли… Ты меня убьешь, и Тигр успокоится…

– Он не успокоится, – сказал я, отпихивая Арину. – Потому что ты мне не лучшая подруга, и твоя смерть ничего Тигру не докажет! Успокойся. Не надо спешить, не надо совершать необду…

– Ты понимаешь, что я наделала? – взвизгнула Арина. – Ты понимаешь? Я убила нашу родину, Антон! Нам надо было умереть и не пустить пророчество в мир, или позволить ему свершиться… а я оттянула! Я, оказывается, оттянула пружину! Ослепла от самоуверенности, от веры в себя… решила бороться. И сейчас все будет еще хуже, понимаешь, еще хуже!

– Арина, мы ничего пока не знаем, – сказал я. – Возможно, твое пророчество сработало в сороковые годы. Помнишь? «Германец Малороссию возьмет…» Ведь так и было?

На секунду безумие в глазах Арины погасло.

– Да… но… Но ведь остального не случилось… Антон… – Ее голос стал вкрадчивым. – Ты же знаешь, я сумела кое-что восстановить из «Фуарана»… я могу повышать силу Иных… это очень важно… и там есть многое другое, что неведомо никому…

У бедного Фана Веньяна глаза натуральным образом полезли на лоб.

Он только что поделился с нами своей выстраданной историей и мнением о Сумраке, которое противоречило всем основным теориям Иных.

А в ответ услышал фрагмент старого «отсроченного» пророчества, узнал, что легендарный «Фуаран» был в руках ведьмы и даже восстановлен ею, может повышать Силу (представляю, каково это было слышать ему, за триста лет достигшему всего четвертого уровня!) и делать «еще многое другое»…

– Антон… миленький… ты даже не представляешь, что я могу… я для тебя такое могу сделать… никто не сможет… – Ее руки легли на мою грудь, Арина склонила голову, заглядывая мне в глаза. – Антон… хороший мой… ты ведь сохранил пророчество?

– Да. – Я кивнул, глядя в глаза Арины.

– Антон, – очень спокойно и вежливо сказал Фан. – Я хотел бы обратить ваше внимание… – Он снова перешел на вы…

– Антон, а как ты его сохранил? – продолжала Арина.

– Там была детская игрушка, – объяснил я. – Игрушечный телефон, на который можно записать фразу. Кеша сжимал его в руке, после того как произнес пророчество. Он ничего не помнит… но на телефоне была запись. Я ее не слушал, но переписал на флешку.

– А где эта флешка? – уточнила Арина.

– У меня в бумажнике, – сказал я.

– Мне очень не хочется быть назойливым, Антон, – Фан сделал к нам шаг, – но хочу заметить, что к вам применено заклинание «длинный язык».

Он еще не успел договорить, когда я толкнул Арину, уже запустившую руку в карман моего пиджака. Ведьма была совсем легкая, она отлетела на несколько шагов и плюхнулась на подушки.

А я отчаянно проверял всю ту защиту, что была на меня наложена.

«Барьер воли»… Радужная Сфера…

Все в порядке. Защита стоит.

Ирония ситуации была в том, что это была сложная и хорошо структурированная защита, которая легко отразила бы мощную «доминанту» или любое другое атакующее заклинание. «Длинный язык», которым баловались ученики на первом году обучения, защита бы тоже отразила… вот только я сам снял эту защиту! «Длинный язык» был вплетен в то самое заклинание любования пейзажем, которое я счел местным, тайваньским, наложенным на беседку любезными хозяевами. Оно действительно выглядело как обычное развлекательное заклинание… ровно до той поры, пока ему не открывали дорогу. А вот дальше начинало работать, потихоньку наращивая мощность.

Нет, это была не работа Фана! Чем пристальнее я вглядывался в заклинание, тем яснее видел, что чары, завязанные на воздух, воду и землю, сделанные вроде как в китайской манере, были чуточку иными.

Более изящными, более женственными.

Более ведьмиными.

Это заклинание наложила Арина. Наложила практически мгновенно, в ту секунду, когда мы подошли к беседке, аккуратно вплела в сторожевые и защитные заклинания хозяев, ничуть их не потревожив, да еще и замаскировала под старую местную работу!

Вряд ли это была заранее рассчитанная ловушка на меня. Скорее на нас обоих. Но и на меня тоже. Не специально ли Арина намекала на гомосексуальность Фана, чтобы в случае чего я списал ее магию, несущую на себе явную женскую природу, на магию женственного мужчины… каким Фан, конечно, не был – поставленный им только что щит был грубым, резким и действенным.

Арина думала не на шаг вперед, и не на два или три, а на все десять!

Вместо того чтобы выправлять старые заклинания, я предпочел наложить новое, «ледяную кору», отрубая окутывающие мой разум нити.

– Антон… – жалобно сказала Арина, не делая попыток встать. – За что?

– Не лезь в мой разум, ведьма, – сказал я. – Я сам решу, как мне поступать.

– Антон, но ведь я только хотела… – начала она. К счастью, на этот раз я ожидал, что она попробует заболтать меня, и удар Доминанты бесследно растворился в Радужной Сфере.

– Прекрати! – воскликнул я. – Хватит! Ты проиграла!

Фан стоял рядом, все наращивая и наращивая Щит Мага. И похоже, кого-то призывая.

– Отдай мне ее! – закричала Арина. Она не вставала, но каким-то образом оказалась на ногах, будто сама земля подкинула ее в воздух. Глаза Арины горели, руки были вытянуты ко мне – и я почувствовал, как бумажник дергается в кармане, пытаясь вырваться и улететь к ведьме.

Я ударил Прессом. В любой другой ситуации мне бы хватило чистой Силы, чтобы сбить, удержать и остановить Арину.

Но она тоже была Высшей. И если меня «Фуаран» сделал магом вне категорий случайно, то над собой Арина явно работала долго и упорно. Она отвела мой Пресс взмахом ладони, за ее спиной будто взорвались цветущие орхидеи, а из беседки вылетела балясина. Ох, не зря Фан решил не встречаться в музее!

Я стоял, чуть пригнувшись, и ждал, что последует дальше.

Как ни странно, это была не совсем атака. Арина воспользовалась «тройным ключом» – но такой силы, что вся моя ментальная защита треснула и подалась.

– Пойми меня! – крикнула Арина.

Я ее действительно понимал. Я чувствовал ее боль от содеянного когда-то. Ненависть к собственной самоуверенности и собственной трусости. Нежелание сражаться со мной – и готовность биться до конца.

Но все дело было в том, что я не собирался отдавать ей пророчество, не обдумав этот вопрос как следует.

– Пойми и ты! – отпарировал я, бросая «тройной ключ» в ответ.

Это было самое нелепое сражение в моей жизни. Мы стояли друг напротив друга, переполненные Силой, с дрожащими на кончиках пальцев смертоносными заклинаниями – и не испытывали друг к другу никакой ненависти, понимая друг друга до самых глубин души…

А потом воздух вокруг наполнился хлопками, и из открывшихся порталов стали вываливаться Иные.

Фан призвал Инквизицию.

Арина оценила ситуацию моментально. Порыв огненного ветра ударил во все стороны, скорее отвлекая внимание, чем в реальной попытке задержать Инквизиторов. Потом я увидел улыбающуюся Арину, стоящую посреди огненного кольца в не по размеру больших мужских брюках и пиджаке. Томительно медленно, как мне показалось, хотя вряд ли это заняло больше секунды, Арина правой рукой выхватила из кармана пиджака бумажник – мой бумажник! – раскрыла, ей на ладонь выпрыгнула флешка… и Арина исчезла. Бумажник мгновение висел в воздухе, будто в мультике, а потом упал.

Минойскую Сферу, вероятно, Арина все это время сжимала в левой руке.

Я опустил глаза, осматривая себя.

Да… на Арине эта длинная юбка и лазурная блузка смотрелись лучше, чем на мне. К тому же мне ее одежда была явно мала и трещала по швам.

– Стоять! – рявкнул один из Инквизиторов, когда я наклонился за своим бумажником.

– Господин Антон Городецкий противоборствовал преступнице и ни в чем не виновен, – быстро сказал Фан. – К нему не должно быть претензий!

То ли Фан пользовался непререкаемым авторитетом, то ли Инквизиторы слишком мечтали поймать Арину – они исчезли в открывшихся порталах один за другим, все пятеро или шестеро.

– Бесполезно, – сжимая бумажник в руке, сказал я. – Минойскую Сферу не проследить. Там будет целое дерево фальшивых следов, ветвящееся до бесконечности.

– Они обязаны попытаться, – вежливо сказал Фан. – Это их работа. Вам помочь с одеждой?

– Справлюсь, – поморщился я. – Наложу видимость, а в гостинице у меня есть запасная.

– Очень элегантное заклинание, – продолжил Фан. – Не представляю только, с какой целью оно было создано.

– Арина – такая затейница… – Я сел и плеснул себе чая. – Вот старая карга… все-таки обманула…

– Но оставила вам документы и деньги.

– Что есть, то есть, – признал я. – У нее всегда был стиль. Но флешка…

– Полагаю, у вас есть копия.

Я покосился на Фана. Спросил:

– А это что-то изменит? Вы же настаивали, что пророчество надо уничтожить…

Фан развел руками. Накачанный им щит, из-за которого тайванец казался слегка тусклым, выцветшим, медленно растворялся в Сумраке.

– И что вы теперь будете делать? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, допью чай, вернусь в гостиницу и переоденусь. А потом отправляюсь домой.

Часть третья. Смутные деяния