Училась Яна отлично, все давалось ей легко, играючи. Особенно легко шли точные науки: физика, химия, математика. При этом она знала: большая часть того, чему учат в школе, ей никогда не пригодится. У нее был абсолютный музыкальный слух и красивый голос, но ей никогда не хотелось ни петь, ни играть на музыкальных инструментах. Да и рисовать тоже, хотя получалось прекрасно. Впрочем, когда пришло время ответить на сакраментальный вопрос «кем быть?», Яна, поколебавшись, решила, что этот талант вполне можно монетизировать. Хотя и без особого удовольствия — работу свою она откровенно не любила. И в профильный Институт печати пошла только потому, что там была бюджетная заочка.
Иногда Яне снились загадочные сны. Это всегда была страна с густыми лесами, высокими горами, таинственными замками. Море густо-зеленого цвета билось о скалы, а над ним в вышине парили едва различимые лиловые силуэты. Иногда в небе рядом с солнцем стояла огромная полная луна, напоминающая апельсин.
— Нэрвени, — прошептала Яна, вспомнив ощущение могучих крыльев за спиной и пламени в груди. — Люди-драконы…
3.
Всю ночь Яна вертелась без сна, и оставшийся от прежних хозяев комнаты старый диван жалобно скрипел, словно просил ее наконец угомониться. Она вставала, выходила на кухню, пила воду из чайника, смотрела в окно. Касалась пальцами треймира — гладкого, прохладного, как кусочек золотистого шелка.
Да, Яна всегда знала, что не похожа на других. Вот уж точно, не от мира сего. И все же вот так сразу принять то, что произошло, не получалось. Слишком уж это было невероятно. Но еще более невероятным казался выбор, который предстояло сделать.
Она могла пройти через зеркало, возглавить повстанческую армию и вернуть принадлежащий ей по праву королевский трон. Или же могла остаться здесь. Продолжать рисовать на компьютере макеты никому не нужной макулатуры. Возвращаться каждый день на унылую окраину, в убогую комнатушку, которая ей даже не принадлежала: с большим трудом директрисе детдома удалось выбить для Яны социальное жилье. Распивать чаи с соседкой баб Шурой, слушая ее жалобы на бесконечные болезни.
Ей даже отказываться не надо было. Просто не возвращаться завтра домой. Переночевать на работе или поехать к Юре — школьному приятелю, который вряд ли стал бы возражать, если б Яна попросилась на ночлег. Гномы подождут, подождут — пока не закончатся лунные сутки. Или пока не закроется канал контрабандистов. На двадцать один год. И можно будет обо всем забыть и жить дальше, как будто ничего не случилось. Просто приснился еще один странный сон.
А кстати, эти самые контрабандисты тоже попадали в этот мир через ее квартиру? Да нет, вряд ли. Скорее, канал открывается в любое нужное место, где есть зеркало. Гномы сказали, что долго не могли найти ее, поскольку треймир был потерян или спрятан. Значит, с той стороны можно следить через зеркала за этим миром, даже когда луна не выходит на небо днем, огромная и круглая, как апельсин. А когда треймир нашелся, он разыскал ее в этом мире, и гномы уже знали, куда идти. Может, даже наблюдали за ней.
Яна покраснела, вспомнив, как ходила по комнате в одних трусах или вообще голышом. А еще к ней иногда забегал Юра. Впрочем, с Юрой, несмотря на многолетнее знакомство, у них ничего такого не было. Максимум дружеские поцелуи в щечку. Мужского интереса он к Яне не проявлял, да и вообще смахивало на то, что приятель имел склонность к лицам своего пола, но даже себе боялся в этом признаться. Сама Яна в двадцать один год все еще оставалась девственницей, и это ее нисколько не тревожило.
Сказать по секрету, с этой стороной жизни у нее вообще все было сложно. В детстве она мало чем отличалась от остальных девчонок, хотя все-таки предпочитала мальчишечьи компании и игры. Просила стричь ее коротко, чаще носила брюки, чем платья. Девчачьи ленточки, куколки, сплетни не переносила. У нее и подруги-то ни одной никогда не было. Когда сверстницы начали округляться и коситься в сторону мальчишек, Яна оставалась все такой же плоской и угловатой. В конце концов все, что необходимо, у нее все-таки выросло, но изменения эти были только внешними. Настоящей девушкой она так и не стала.
Сначала это ее мало беспокоило. Да и детдомовская медсестра уверяла, что ничего страшного нет, у кого-то «эти дела» начинаются раньше, у кого-то позже. Хотя девчонки смотрели на Яну с презрительным высокомерием: вот, Иванова, водилась всегда с мальчишками, а теперь сама как мальчишка. Кое-кто даже пытался распустить слушок: Янка — гермафродит. Похожа на девушку, а на самом деле…
Когда на медосмотре в конце девятого класса девчонок осматривал гинеколог, Яну отправили в консультацию делать узи. Выяснилось, что внутри у нее все в абсолютном порядке, вполне соответствует возрасту, но почему-то не работает. Потом ей пришлось сдать миллион анализов на всевозможные гормоны, и вот тут все оказалось совершенно неправильно. Одних вообще было по нулям, других наоборот — в разы больше нормы. Врачи развели руками: случай уникальный и непонятный, как лечить — неизвестно. Впрочем, ей пытались выписывать какие-то лекарства, но к жизненно необходимым они не относились, и покупать их для воспитанницы детдома было некому.
Какое-то время Яна чувствовала себя немного… ущербной, что ли. Тем более ехидные соседки по комнате нет-нет да и норовили подкусить. А потом свыклась с мыслью, что детей у нее никогда не будет. Ну и не надо. Она даже смутно не могла представить себя чьей-то женой, матерью. Хотя Яна и предпочитала общаться с мальчишками, ни один из них не вызывал у нее даже самого простенького романтического интереса. Юноши, мужчины — аналогично. Нет, какие-то смутные волнения и желания она все-таки испытывала, но были они абсолютно безадресными. Хотелось кого-то любить. Во всех смыслах. Но любить было некого.
С Юрой Яна несколько лет просидела за одной партой, и он был для нее такой друг-подруг. Или Яна для него — так, наверно, ближе к истине. С ней можно было поболтать о том, о сем, при необходимости поплакаться в жилетку, а заодно списать домашку. Кем приходился Яне Юра, определить было намного сложнее. Наверно, даже самому асоциальному существу нужен какой-то стабильный объект для минимального общения. Пропади он вдруг, она, вероятно, огорчилась бы. Но вряд ли надолго.
Невыспавшаяся, в растрепанных чувствах, Яна поехала на работу. Глядя за окно автобуса, она вдруг поняла, что в этом мире ее ничто не держит. Юра? Баб Шура? И она без них обойдется, и они без нее тоже. Работа? Совсем смешно. Город? Яна любила центр Питера, Неву, дворцы, широкие проспекты, но эта любовь была холодная — как будто к чему-то прекрасному, но совершенно неродному.
Да, здесь ее ничто не держало. Но что могло ждать в другом мире? В том, где она родилась и частью которого являлась? Война, опасности, возможно, смерть…
Что-то такое шевельнулось в груди, странный будоражащий холодок, как будто она собиралась прокатиться на американских горках в парке аттракционов. Как будто ей предстояло прыгнуть с вышки в бассейн с ледяной водой. Жутко — и здорово!
Яна добралась до работы, села за свой стол, включила компьютер. Машинально погладила Пиксель, которая с мурчанием терлась об ноги. Глядя на начатый макет рекламного буклета, она все меньше понимала, что вообще здесь делает.
— Яна, на тебя заказчик жалуется, — выглянула из своего кабинетика начальница Светка. — Пишет, что ты ему нахамила и вообще профнепригодна.
— Этот дебил пять раз присылал для календаря разные фотографии, а последнюю попросил развернуть на сто восемьдесят градусов, — равнодушно отозвалась Яна. — Фото анфас. Видимо, решил, что я из плоской картинки буду ему 3-D лепить и поворачивать спиной. Развернула вниз головой.
Светка фыркнула, но тут же приняла строгий вид:
— Будь добра с ним все уладить. Он заказчик.
Яна посмотрела на Светку, на экран с макетом, обвела взглядом офис…
— Свет, знаешь, я, наверно, ухожу.
— Куда? — опешила начальница.
— Совсем. Хватит с меня. Ничего личного, как говорится. Просто остопиз… достало, в общем. Извини.
Она быстро оделась, покидала в сумку какие-то мелочи из стола, бросила всем «пока» и пошла к выходу.
— Подожди, а трудовая? — опомнилась Светка.
— На фиг!
Выйдя на улицу, Яна даже рассмеялась от облегчения. Наверно, где-то в самой-самой темной глубине она давно была готова к подобному повороту. Бросить все и развернуть жизнь на сто восемьдесят градусов. Может, даже вниз головой.
Впереди был еще целый день, и предстояло закончить кое-какие дела. Для начала Яна прошла по Невскому, от Суворовского до Адмиралтейства, вышла на Дворцовую площадь, полюбовалась Зимним. Перешла Неву, постояла на Стрелке. Перебралась на Петроградскую сторону и с трудом нашла в переулках крохотный магазинчик, торговавший товарами для вейперов.
Юра сидел за прилавком и читал журнал.
— Янка?! — он вытаращил глаза так, как будто его вдруг навестила английская королева. — Ты как здесь?
— Зашла попрощаться. Уезжаю.
— Куда?
— В… Москву, — Яна на секунду запнулась и сказала первое, что пришло на ум.
— Надолго? — Юра даже журнал отложил.
— Не знаю. Может, насовсем.
— Неожиданно… Жаль. Ну ладно. Ты это… звони, пиши. Не пропадай, в общем.
Он приподнялся, потянулся над прилавком и звонко чмокнул ее в щеку.
Выйдя из магазина, Яна взглянула на часы. Прощание не заняло и пяти минут. После шести лет знакомства. Ну что ж…
Она забежала в кондитерскую «Север», купила маленький торт и поехала домой. Длинным маршрутом: на метро с пересадками, на автобусе. Зашла в квартиру — баб Шура выглянула из своей комнаты.
— Яничка, а ты что так рано?
— Давайте чайку попьем, баб Шур? — предложила Яна.
За чаем с тортом она изложила соседке ту же версию, хотя и с поправкой: уезжает в Москву, но, наверно, приедет зимой на сессию. И тут с долей досады пришлось убедиться, что баб Шуру мало волнует, с чего вдруг Яну сорвало в Москву. Ее гораздо больше интересовало, что будет с комнатой и кто будет платить за коммуналку.