Жуга кивнул и снова отхлебнул из кружки. Пиво было дрянное. Несмотря на это, парень был весьма навеселе. Худой, высокий, кадыкастый, в сером стёганом полукафтане, он сидел здесь, наверное, с обеда. В его зачёсанных назад рыжеватых сальных волосах застряла чешуя.
– Ты чем так Вальтера насмешил?
– Не знаю, – травник пожал плечами. – А что?
– Впервые в жизни слышу, как он смеётся. Выпьем, рыжий.
Выпили. Парень со стуком поставил на стол опустевшую кружку и вытер усы.
– Я Бликса. Лудильщик, – сказал он, демонстрируя зачем-то узкие, в застарелых ожогах ладони. – Вообще-то, меня звать Ганс, но это имя мне не нравится. Я тебя раньше не видел.
– Меня зовут Жуга. Я здесь недавно.
– Ого! Имечко что надо. Не слыхал. Чем промышляешь?
– Так… По травам.
– А, по травам. Ну. Ага. Надолго в город?
– Как повезёт.
– А где живёшь?
– У Синей Сойки.
– Где, где? – рассмеялся тот. – Ты, брат, заливай, да знай меру. Там же ни одного целого дома не осталось.
– А у Рудольфа.
Бликса вмиг посерьёзнел и даже, кажется, немного протрезвел.
– А что, – осторожно спросил он, – старый Руди уже того, башмаки в угол? Ты, значит, вроде как наследник?
Жуга пожал плечами. Кружка его почти опустела.
– Отчего же? Жив он. Просто я живу там. Ну, как бы на постое.
– Врёшь!
– Чтоб мне лопнуть.
Парень присвистнул. Поскрёб в затылке.
– Ну, тогда ты этого… того… поосторожней! – пробормотал он и вдруг засуетился. – Чёрт, совсем забыл! Мне ж надо…
Он нырнул под стол, вытащил тяжёлый, глухо звякнувший мешок, порылся в нём и лихо припечатал на столешницу монетку.
– Ну, мне пора, – он встал. – Бывай, рыжий. Понадоблюсь, спроси меня у Вальтера, он скажет.
Жуга кивнул, проводил его взглядом и залпом допил пиво. Задумался.
Что-то было не так в этой истории с Рудольфом.
Парнишка, собиравший пустую посуду, подошёл к Жуге и попытался взять монетку, что оставил Бликса.
Монета не двинулась с места.
– Колдовство! – мальчишка сплюнул и перекрестился.
– Дурак, – невозмутимо сказал Жуга, поддевая монетку ножом. – Столы протирать надо!
Парнишка тупо похлопал глазами, сгрёб менку под фартук в карман и повернулся к травнику:
– Это ты, который за соломой?
– Я, – Жуга кивнул.
– Пошли.
К ночи стало холодать, и Телли не рискнул, как в прошлый раз, заснуть внизу, прекрасно понимая, что как только догорит камин, спать станет невозможно. Вдобавок, Жуга под вечер приволок огромную охапку свежей соломы, застелил её рогожей и устроил себе ночлег в комнате наверху. Недолго думая, Телли направился туда же.
– Тебе чего? – Жуга, уже накрывшийся кожухом, поднял голову. Рыжие волосы топорщились всклокоченной метёлкой.
– Да это… Холодно внизу. – Телли картинно поёжился. – И жёстко.
– Хитрый, – усмехнулся травник. – Как спать, так сразу, а вот солому поискать…
Он выдержал паузу и молча оглядел мальчишку. Телли потупился. Щуплый, маленький, босой, в разодранной рубашке, он и впрямь был одет не по-осеннему. Ещё одна забота, так-перетак…
– Ну, ладно. Лезь.
Обрадованный, Телли перелез через травника и заворочался, шурша соломой.
– А я одеяло принёс… Ой-ёй, колется!
– Терпи, завтра мешок раздобуду. Яд и пламя, да не ворочайся ты так – ещё рухнет что-нибудь с полки! – Жуга вздохнул. – Придётся завтра разобрать этот хлам… Эй, – он вскинулся, – а змей твой спать до нас не приползёт?
– Нет, – соврал Телли.
Рику было всё равно, где спать, лишь бы потеплей. Как и любая ящерица, он остывал к утру так, что поначалу даже двигался с трудом. Тил не сомневался, что дракон притащится наверх, как только догорят последние дрова, но травнику об этом сказать не решился – ну как прогонит?
Некоторое время оба лежали без сна, согреваясь. Жуга, хоть сам и отругал мальчишку, тоже беспокойно ворочался, хмыкал задумчиво, с хрустом потирая ладонью небритые щёки.
– Стены, – бормотал он, – черепица… ножки от стола…
– Чего? – вскинулся Телли.
– Ничего, – рассеянно ответил тот. – Ты хорошо Рудольфа знаешь?
– Нет, конечно.
– Вот и я не знаю, – травник сел, поскрёб исколотую соломой спину. В окошко лился лунный свет. Лохматый профиль на фоне окна казался залитым чернилами. – Тревожно что-то мне. Дом ещё этот…
– А чего? Дом как дом.
– Ну, да, как же… Если он в залог пошёл – и то за тысячу талеров! Представляешь, сколько он стоил новый? Стена в четыре кирпича, чердачные балки из лиственницы. Черепица… эта… в два пальца толщиной. Тьфу, чёрт, я уже и сам говорю как Рудольф. А чучела эти? А мебель? Ни единой трещинки до сей поры. Вся гладкая как зеркало. И ножки… эти… круглые.
– Их на станке точат, на токарном.
– Да? Ну всё равно – дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И почему он дело своё прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, будто он и вправду сумасшедший… Яд и пламя! – травник подскочил на месте, как ужаленный, и вытаращился в темноту: – Рик, ты что ли?!
Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной прорезью зрачков. Не дожидаясь приглашения, Рик нахально втиснулся меж Телли и Жугой, улёгся поудобнее, зевнул и тут же задремал.
– Ох, господи… – только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое драконово крыло. – Только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?
Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегчённо вздохнул – гнать его не собирались.
– Ладно, – проворчал Жуга. – Давай спать, а то завтра вставать рано.
– Зачем рано-то?
– Травы собирать пойдём, – был ответ.
На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря, и оба отправились за город. Рика заперли, чтоб не увязался следом. Путь был неблизкий – сначала до ближайших ворот в западной Башне Трёх Ключей, затем далеко на юг, вверх по течению реки.
– Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, – рассуждал по дороге Жуга. – Но на деле всё проще: чем дальше от города, тем лучше.
– Это чтобы люди не мешали?
– Травы там чище, – ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо поросшем кустарником лугу. Огляделся. – Так, начнём, пожалуй. Вот эти стебли видишь? Запоминай – это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа, когда он цветёт.
– Мы его звали – овечье рунишко, – кивнул Телли.
Брови травника удивлённо полезли вверх.
– Ого, – сказал он, – а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить, у тебя башка с непривычки треснет.
– А для чего она?
– Башка?
– Да нет, это… трава, волкобой этот.
– Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше сохранялись. А ещё говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут на порог.
– Это правда?
– Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней. Да, много всяких врак об этом ходит, – он уложил в сумку сорванные стебли. – Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать их тайну. Только не каждому это дано. О, гляди – лопух… Дай-ка лопатку.
– Репей-то нам на черта?
– Осенний корень лопуха в настойке, – наставительно сказал Жуга, окапывая куст вокруг, – от осиного или пчелиного укуса – первейшее средство.
– А почему осенний?
Травник пожал плечами:
– Я не знаю.
– А это… Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает, ежели сумеешь её цветок сорвать.
– Это папоротник-то? Ерунду болтают, – сказал Жуга, утирая лоб рукавом. Потянул из земли оголившийся корень. – Я дважды просидел у орляка всю ночь на Ивана, ни хрена он не цветёт. Городские байки. Другое дело, что червяков из брюха гонит, если приготовить как надо. А ещё от поясницы помогает, если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.
– Так давай набьём!
– Завянет быстро – не сезон.
– Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь как раз по осени и крючит.
– На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника настойка или, там, акация… А вот ещё про папоротник: если растереть свежий листок и к ране приложить или, там, к свищу – в три дня всё заживёт и следов не останется. Ну-ка, помоги…
Домой к Рудольфу Телли возвратился нагруженный травами и окончательно обалдевший от обилия сведений.
– Мне всё это в жисть не запомнить, – сказал он, поразмыслив.
– А ты не запоминай. Пока просто слушай.
Оказалось, Рудольф отлучился по своим делам. Воспользовавшись его отсутствием, Жуга и Телли решили разобрать завалы в верхней комнате, пока какой-нибудь котёл и впрямь не рухнул ночью им на головы.
Толстые, неструганого дерева полки прогибались под непосильной тяжестью. Обилие вещей поражало. Здесь были стеклянные бутылки всех форм, цветов и размеров, какие-то разрозненные чашки и тарелки серого фаянса, покрытые тоненькой сеточкой трещин, большей частью с отбитыми краями или без ручек, статуэтки людей и зверей в разломанной шкатулке, две-три монеты странной формы – там же, изогнутый бронзовый нож с затейливой ручкой, радужные перья не ведомых травнику птиц, большая связка старых ключей на кольце, кресало, череп (Телли перепугался до одури, когда наткнулся на него за старым жестяным подносом), горы старого трута, свёрнутый в трубку небольшой квадратный коврик, истёртая перчатка из кожи на левую руку, извитая, с отростками раковина с кулак величиной, толстая пачка слипшихся свечей, песочные часы, кубок – измятый, старого олова, с чеканкой внутри и снаружи, большая медная чернильница с остатками чернил и многое другое – всё старое, забытое, покрывшееся плесенью и пылью.
– Дела-а, – травник с натугой стащил с верхней полки маленький бочонок, снял крышку и ошарашенно уставился на россыпь блестящих, перемазанных прогорклым маслом наконечников для стрел. – Куча всякой всячины! И вещи всё ненужные, вроде…