емонстрировать приверженность закостенелым догмам. А ведь все это – одна показуха!
«Да, да, – твердил себе Глэйвс, – все эти законы, суды, порядки – не более чем показуха. Фасад, укрывшись за которым, правящая элита Марнери выделывает все, что ей заблагорассудится. Именно так, и никак иначе. Но эти проклятые марнерийцы не только лицемеры, но и глупцы. Как они посмели препятствовать стремлению Аубинаса обрести свободу?! Черт, сколько в это денег вбухано!»
За окном послышалось приглушенное звяканье. Сигнал! Портеус лихорадочно метнулся к узенькому оконцу и просунул наружу руку с носовым платком.
Позвякивание донеслось снова, и он отдернул руку.
Теперь его бросило в пот.
Через несколько минут в тюремном коридоре появился вооруженный отряд. Незадолго до этого одного из часовых у камеры Глэйвса под каким-то предлогом отозвали. Оставшийся попытался исполнить свой долг – и был убит на месте. Дверь в камеру распахнулась.
Покинув темницу, беглец и его спасители повернули к городской стене, к задним воротам тюремной башни. Их пропустили – караульный офицер участвовал в заговоре. За стеной дожидались резвые кони, так что всего через несколько минут мятежники уже мчались во весь опор по дороге на Лукул и Аубинас. Портеус Глэйвс, разумеется, радовался, что вырвался наконец из проклятого белого города, но перспектива скакать всю ночь верхом, да еще и под дождем, повергала его в уныние. Он никак не мог взять в толк, почему эти люди не позаботились об экипаже.
Впрочем, это не имело никакого значения. Главное, они мчались туда, где жители цветущего Аубинаса уже брали в руки оружие. Знамя свободы было поднято в цитаделях крупнейших городов, гонцы с зажженными факелами разносили повсюду призыв к восстанию.
Поутру это станет свершившимся фактом. Аубинас объявит об отделении от Марнери. Виднейшие граждане Аубинаса возьмут власть в свои руки. Что же до марнерийских чиновников, то их под конвоем сопроводят в Лукул, откуда они вольны будут своим ходом добираться до разлюбезного им белого города на Длинном Заливе.
Аубинас обретет свободу!
Глава двадцать девятая
аконец и на марнерийский Драконий дом опустилась мирная ночь. Вдоволь напевшись песен, виверны разошлись по своим стойлам и мирно уснули. Привычная многозвучная симфония храпа разносилась по всему дому. Тон, как всегда, задавал Пурпурно-Зеленый, медношкурые вторили ему слегка дрожащим басом. Альсебра порой издавала низкие альтовые пассажи с фиоритурами. Драконопасы привыкли к этому с детства, да и командир Кузо тоже начал привыкать. Во всяком случае, затыкать на ночь уши он перестал еще в Кросс Трейз.
Но вскоре могучий храп занимавшего двойное стойло дикого дракона зазвучал странно и сбивчиво. Пурпурно-Зеленый стонал, ворочался, перекатывался и хрипел.
Мануэль проснулся почти сразу. Он зажег лампу и с безопасного расстояния – стоя у входа – пригляделся к дракону. Ворочаясь, Пурпурно-Зеленый заполнял собою чуть ли не все стойло. Что-то определенно было не так. Осторожно приблизившись, юноша подсунул руку под одно из сложенных крыльев и тут же понял: у дракона жар. Пурпурно-Зеленый шевельнулся, и Мануэль решил, что думать лучше снаружи, а не в стойле. Через несколько минут в темном коридоре появилась еще одна зажженная лампа. Подошел Ракама.
– Мануэль! – воскликнул коренастый крепыш. – Пурпурно-Зеленый тоже захворал?
– Да. А Гриф?
Следом за Ракамой пришли Ховт, Джак а там и все остальные, включая Релкина. Базил проснулся, оттого что почувствовал жжение в желудке.
– Совершенно ясно, что все дело в рыбном пироге, – сказал Релкин. – Драконы отравились. Значит, надо вызвать у них рвоту.
– Верно, – согласился Свейн, – это единственный способ.
– Вопрос в том, как это сделать. Старый Макумбер говаривал, что у вивернов частенько бывает несварение желудка, например, когда они объедаются лапшой. Он учил, что, если дракон мается животом, самое милое дело – промыть его тонной чистой воды. «Прокачать полностью», – так он говорил.
– Давайте так и сделаем, – сказал Свейн.
– Нам нужен насос и какой-нибудь шланг.
– Шланги есть на складе, – подсказал Курф, – пожарные брандспойты. А воды полно в резервуарах на крыше.
– Конечно! – воскликнул Релкин. – Противопожарная система – это то, что нам надо. Тащите брандспойты к резервуарам!
Драконопасы размотали свернутые кольцами шланги, подключили их к гидрантам и открыли задвижки. Потом, подхватив брандспойты, парни всей компанией помчались к стойлу Пурпурно-Зеленого.
Дикий дракон проснулся. Чувствовал он себя отвратительно и, когда увидел у входа целую ораву драконопасов, раздраженно взревел:
– Что вам нужно?
Ребята малость струхнули, но Мануэль был твердо настроен довести дело до конца:
– Нам нужно влить в тебя побольше воды. Промыть живот, вымыть наружу всю еду, какую ты съел. От нее тебе плохо.
– Откуда ты это знаешь?
Огромный дракон опустил голову, оскалив страшную пасть перед самым носом Мануэля. Любой мало-мальски разумный человек задал бы стрекача, но юноша стоял на своем:
– Я много лет изучал драконов, так что – знаю.
– Знаешь, как же… Ой! – Пурпурно-Зеленый умолк, прерванный нахлынувшей волной острой боли. Огромное тело спазматически дергалось, сено разлетелось по всему стойлу.
– Еще как знаю! – отрезал Мануэль.
Релкин и Свейн тем временем протиснулись вперед с брандспойтом, из которого уже капала вода, поскольку они приоткрыли заслонку.
– Вот, – сказал Релкин. – Возьми это.
Пурпурно-Зеленого слегка отпустило. Он сел, недоверчиво поглядывая на шланг.
– Пей, – велел Релкин, – пей, сколько сможешь, а когда не сможешь – все равно пей. Мы должны вымыть из тебя всю отраву.
Глядя на ребят сверху вниз, Пурпурно-Зеленый припомнил слова своего друга Хвостолома. Эти мальчишки действительно изучали драконов, да так старательно, что порой знали о них больше, чем о себе.
Он уступил. Без единого слова крылатый дракон вставил шланг в рот, и вода хлынула ему в глотку. Проглотив около десяти галлонов, он отдышался, потом выпил еще столько же.
Драконопасы, вытаращив глаза, следили за тем, как округлялся его живот. Наконец дракон стал кашлять и задыхаться, а потом выплюнул брандспойт и обхватил брюхо передними лапами.
Драконий дом потряс громовой рев, за ним последовало какое-то бульканье и хрип. Вода хлынула из открытой пасти вместе с остатками ужина. Драконопасы мигом вылетели из стойла в коридор – все, кроме Мануэля, озабоченного тем, как уберечь от потопа содержимое вещмешка. Пурпурно-Зеленого рвало снова и снова, пока он не изверг все, что проглотил перед сном.
Драконопасам Стодевятого выдалась веселенькая ночь. Процесс, опробованный на Пурпурно-Зеленом, пришлось повторять и повторять – отравлены были все виверны эскадрона без исключения. Желудки медношкурых по какой-то причине не желали расставаться с остатками рыбного пирога, так что их пришлось промывать по несколько раз.
В то же время парни искали недоеденные куски дареного угощения. В том, что отравлен был именно пирог, сомневаться не приходилось. Животами маялись только драконы Стодевятого: пиво пили все, а пирог ели только они. Остальные виверны в Драконьем доме обошлись обычным легионным пайком. К сожалению, гигантское блюдо из-под пирога было вымыто и высушено еще до того, как все улеглись спать. Правда, под столом удалось найти оброненный кем-то крохотный кусочек. Две ведьмы, невесть откуда появившиеся в Драконьем доме во время поисков, тут же упрятали находку в стеклянный сосуд и унесли.
Вскоре подоспели штатные лекари Драконьего дома и пришли к выводу, что драконопасы уже сделали все как надо. Прием каких бы то ни было лекарств непременно следовало предварить промыванием желудка.
В то самое время, когда в Драконьем доме царила полнейшая сумятица, кто-то принес известие о бегстве Портеуса Глэйвса. Городские ворота закрыли, стража обшаривала город.
У Релкина аж сердце упало от огорчения. После всех этих бесконечных слушаний да заседаний они так и не сумели наказать виновного. В том, что Портеуса Глэйвса в городе нет, юноша не сомневался. Он раздраженно сплюнул, но тут же выбросил беглеца из головы, в Драконьем доме дел было невпроворот.
Тяжелее всех перенесла отравление Альсебра. Ее буквально выворачивало наизнанку, она задыхалась, словно мучимая астмой. Драконопасы ничего не могли поделать: им оставалось лишь смотреть, как дракониха борется за жизнь, и надеяться, что она спасется. Впрочем, и смотреть времени не было. Медношкурым – большому Чектору и молодому Чурну – тоже приходилось несладко.
Базил в очереди на промывание желудка оказался седьмым, потому как по какой-то причине пострадал меньше других. Он только потел, кряхтел да жаловался на тошноту. Проглотив галлонов пятнадцать воды, кожистоспинный отвернулся в сторону, и его тут же вырвало.
На исходе четвертого часа дыхание Альсебры стало ровнее и глубже; она определенно шла на поправку. Медношкурые по-прежнему были плохи.
Драконий дом выглядел ужасающе. Вода и блевотина перемешались с устилавшим стойло сеном. Стены были заляпаны полупереваренными остатками пищи, вонь поднималась до самых небес.
Командир эскадрона смотрел на все это с плохо скрываемой яростью, тогда как драконопасы усердно работали с тачками, лопатами, скребками и метлами. Кажется, поначалу Кузо был озабочен не столько состоянием здоровья драконов, сколько тем, какой ущерб нанесен репутации Стодевятого марнерийского. Но очень скоро он понял, какой опасности подверглись виверны, и тут же, не чинясь, взялся за совок и метлу, как и все остальные.
Медношкурые, самые большие драконы после Пурпурно-Зеленого, страдали от судорог и колик больше других. Их желудки приходилось промывать снова и снова, но в конце концов остатки отравы были удалены, и медные присоединились к остальным дрожащим и стонущим бедолагам, вставшим на путь выздоровления. К тому времени Пурпурно-Зеленый уже уснул и тихонько храпел.