— Славное имя. А меня… Влад. — Я пользуюсь его именем, хотя никогда не был им самим. Это один из многих ненавистных мне мифов.
— Влад? Русский, да?
— Румын. Я давно живу в этой стране.
— В общем, я буду заглядывать. Когда дела не идут… Ну, ты понял… — Она по-детски кивнула в сторону улицы.
— В любое время!
Я был откровенно равнодушен, и это ее заинтриговало.
Эшли выскочила в осеннюю ночь, и я не видел ее до смешного долгие три часа. Вернулась она с синяками на лбу и на скуле и с мерзким рубцом на шее. Я спросил, не нужен ли врач, но она только попросила, чтобы я побыл рядом, пока она поспит на единственном свободном мате. Я обещал присматривать, но объяснил, что должен находиться за столом, при телефоне и все такое. Она пожала плечами, но я видел, что ей обидно.
Я ушел в шесть, когда она храпела так же громко, как и ее сосед.
Потихоньку Эшли стала обживаться, но появлялась только после ночной смены. Иногда она пыталась втянуть меня в разговор, но чаще я просто выслушивал ее рассказы о бурном и трагическом распаде семьи: к пятнадцати годам за ее спиной уже были семь лет психотерапии.
Поначалу она интересовала меня не больше любого другого ублюдка, попавшего в приют. Я просто выполнял свои обязанности, зарабатывая на оплату темной комнаты, где проводил дневные часы. У меня хватало времени до работы вынюхать себе хорошую вену. Может, отчасти поэтому я был сонным и равнодушным к ребятам. И еще потому, что никогда не проводил с ними столько времени, чтобы появилась привязанность или эмоциональная связь.
Потом Эшли забеременела. Я не видел ее почти четыре месяца. За это время она изменилась: немного выпятился живот, вся светилась и набрала вес.
Мадонна! Вот кто она была.
Эшли села, положила на стол набитую косметичку и вздохнула:
— Влад, ты — мой единственный друг. Мне нужно место пожить, пока родится ребенок, а затем я буду работать через раз. Денег у меня хватит, чтобы заплатить часть арендной платы. Наркотой я не занимаюсь. Возьмешь меня к себе?
Вероятно, дело было в том, как она выглядела. Или в том, что я сутки голодал. Или со временем я стал по ней скучать и почувствовал некую привязанность. В общем, я согласился.
Только в шесть часов, когда я собрался уходить домой, мне пришло в голову, что, прежде чем разрешить ей у себя ночевать, придется рассказать, кто я такой, и заручиться ее молчанием. Тем более если она будет проводить у меня день. Мы оба работали ночами и отсыпались днем — хороший знак.
Я усадил ее в кухонном уголке, а сам расхаживал по комнате, объясняя:
— Слушай, мне нужно кое-что тебе рассказать. Только не перебивай! Меня зовут Дракула, я — граф из Трансильвании и не помню, сколько мне лет. Я — вампир, живу на человеческой крови и не могу разрешить тебе поселиться здесь, пока ты не поймешь, что, проговорившись об этом, поставишь под угрозу мое существование. И останешься без жилья, потому что мне придется исчезнуть, а тебя выставят на улицу.
Она усмехнулась:
— Ух ты! Хэллоуин был в октябре, а сейчас вроде март?
Я похолодел:
— Ты мне не веришь?
— Если не считать, что у тебя очень длинные чернильно-черные волосы, которые ты перевязываешь ленточкой, кожа, явно не видевшая солнца, и глаза цвета киви, я бы сказала, что ты — просто большой чудак, которому необходимо верить, будто он может оборачиваться летучей мышью. Ладно! Ты только мою кровь не пей, договорились? Мне она нужна, чтобы кормить этого юнца. — Она взглянула на свой живот.
— Ты мне не веришь.
В прошлом не многие узнавали правду обо мне, и все приходили в трепет. Я не понимал, как быть с ее недоверием.
— Какая разница? Ты мне нужен. По мне, будь ты хоть Наполеоном!
Она была права. Какая разница! Я перечислил правила сосуществования со мной. На каждое она только пожимала плечами:
— Все лучше, чем жить в моей семейке. Я тоже сплю весь день. Только сейчас еще много ем. Ничего не могу с собой поделать. Но я не стану тебе надоедать, обещаю! Я очень тебе благодарна.
В ее взгляде было нечто такое… Позже я узнал, что это любовь. Благодарность — не любовь, хотя и она в ее взгляде тоже была. Это я узнал от доктора Блоуварда.
Мы прожили вместе три месяца. Она мне все больше нравилась, и эта симпатия делала меня рассеянным. Стало трудно сосредоточиваться на технике соблазнения, которую я использовал, чтобы кормиться. Я распустился и, признаюсь, стал слишком озабоченным и агрессивным: чуть не убил одну женщину из Лос-Фелица. Когда Эшли родила и отказалась от младенца, ее печаль и чувство вины передались мне. Мы становились чем-то вроде семьи, хотя и довольно странной.
Через несколько недель стало ясно, что ей пора уходить, как она обещала. Вернуться на улицу и торговать собой. Но мы оба промолчали: я — потому что заботился о ней, насколько это вообще было возможно, а она, как я потом узнал, — потому что целиком погрузилась в блаженство любви. В итоге она осталась.
Однажды вечером, когда я собирался выйти за пропитанием, она сидела на кровати, глядя, как я одеваюсь.
— Ты видишь во мне сестру, да? — Это не было вопросом.
— Не знаю… У меня никогда не было сестры. А ты видишь во мне брата?
Она захихикала:
— Наверно, сознание того, что тебе сотни лет, этому мешает, хоть ты и выглядишь не старше тридцати.
— О! Так ты мне поверила… А мешает ли это сознание видеть во мне потенциального любовника? — Мое неестественно спокойное сердце дрогнуло.
Она покосилась на меня:
— Я… боюсь думать о тебе так. Не знаю отчего. — Она немного повеселела. — А ты об этом подумывал?
Мне тоже полегчало.
— Ну да, конечно. А ты, значит, нет?
— Ох, черт! Да, думала. Я просто боялась… что-нибудь предпринять.
— Нам Хорошо вместе, да. — Это не было вопросом.
Она с готовностью закивала:
— Ага, очень хорошо. Но можно ли нам… знаешь… быть вместе? Вампиру и обычной девушке?
Я вдруг стал молодым, юность возродилась с желанием, какого я не знал никогда. Или однажды познал?
— Я не знаю, Эшли. Хочешь попробовать? — Пожалуйста, думал я, пожалуйста.
— А можно? Влад… Я не хочу уходить. Я хочу остаться с тобой.
— Эшли… — Я раскрыл объятия, и она тепло приникла ко мне.
Столкновение двух противоборствующих чувств, охвативших меня, оказалось почти непереносимым. Все месяцы, проведенные в одной квартире, мы держались достаточно отстранение, чтобы я мог сдерживать голод. Совладать с похотью было труднее. А теперь голод и глубокая страсть сражались за власть надо мной. У меня под носом пульсировала ее сонная артерия; розовая, нежная девичья кожа ярко, искушающе светилась. От ее запаха кругом пошла голова. Как долго я ничего не чувствовал, а теперь меня захватил вихрь эмоций.
— Поцелуй меня. — Она подняла ко мне лицо.
Из десны высунулись пищевые, резцы, и у меня потекла слюна, готовая смешаться с кровью. Я чувствовал, как впиваюсь взглядом в ее глаза, превращая из добровольной любовницы в беспомощную жертву. Неужели я никогда не смогу просто любить женщину?
Моя Эшли замерла, взяла меня за плечи и оттолкнула:
— Ты, поганец! Не позволю превратить себя в закуску! Я хочу, чтобы ты меня любил.
Какая сила духа! У меня и теперь кружится голова от воспоминаний. Прихоти князя тьмы не имели власти над этой смертной девушкой.
— Я знаю, Эшли. Но тело берет свое. Не представляю, что делать.
Она улыбнулась:
— Люблю, когда ты становишься растерянным мальчиком вместо великого всеведущего Дракулы.
— Вот и хорошо, можешь радоваться. Нет ли у тебя предложений, как нам справиться с этим… голодом.
Она задумалась, склонив набок красивую головку. Умная девочка.
— Ну, после еды тебе дня два больше не хочется. Почему бы тебе сперва не подкормиться… а там посмотрим.
— Блеск. Я пошел.
И я оставил мою Эшли на кровати дожидаться возвращения дружка.
Если бы я тогда знал то, что знаю теперь!
В кабинет доктора Блоуварда мы вошли два месяца спустя: оба несчастные и с желанием сохранить наш союз. На первой сессии говорила Эшли, у которой за спиной были годы опыта в руках мозгоправов.
Я сидел, разглядывая лысеющего солидного мужчину с настороженностью жертвы, а Эшли объясняла, в чем наша проблема.
— Ну, мы вместе около двух месяцев. Сперва было здорово. Фантастический секс, изумительная страсть и любовь… В жизни не знала ничего подобного! Мне еще нет восемнадцати, но я давно самостоятельная и три года как проститутка. Так что я вполне сознательно решила жить с Владом. Нам обоим приходится разбираться с багажом прошлого, но иногда кажется, будто мы увязли в цементе.
Алекс, как он просил его называть, обратил глаза-бусинки на меня и спросил, согласен ли я пока с оценками Эшли. Я кивнул.
— Вы больны, Влад?
Эшли подсказала:
— Да, по-моему, об этом тоже надо сказать.
— СПИД? — Алекс чуть нахмурился.
— Нет, он — вампир.
Она увидела в его глазах недоверие. Я чувствовал страх.
Он решил реагировать с иронией:
— И давно вы вообразили себя вампиром, Влад?
— Я был вампиром больше трехсот лет. Не помню свое детство и большую часть прошлого. Я понимаю, что испытываю вашу доверчивость, тем более что при вашей профессии вам приходится иметь дело с психопатами и шизофрениками, считающими себя теми, кем они не являются. Но уверяю вас, к своему огромному сожалению, я действительно вампир. — Я отвел взгляд. Не от стыда, а чтобы не видеть его усмешку.
— Вы забыли детство? — Я обернулся на вопрос, а он задумчиво поглаживал подбородок. — Что вы думаете о своих родителях? — Все мозгоправы похожи на землекопов, роются в грязных кишках психов за повременную оплату.
Так прошли несколько первых сессий. Эшли или я рассказывали о воспоминаниях детства, составляли хронику своего пути под уклон. Я быстро освоился, и Эшли увидела в этом благоприятный признак. Ее опыт терапии подсказывал, что если чувствуешь себя с психиатром неловко, толку не будет. Я безоговорочно доверял ее опыту.