— Как у тебя дела, я уже спрашивала, — напомнила она.
— Что еще ты хочешь узнать?
— Как на самом деле? Как ты говоришь, легкое ностальгическое любопытство. Знаешь, чего мне не хватало, когда ты перестал захаживать, решив, что я совсем развалилась?
Сказать «таблеток» было бы не дипломатично, поэтому Брюер спросил:
— Моей едкой иронии?
— Твоих панегириков психотропной революции, — сказала она. — Тех, что без иронии, когда ты настолько забывался, что хотя бы наполовину говорил то, что думал, о мире, где биотехнологии спасут нас от нас самих. Все это, понятно, чушь, но приятно, что ты во что-то верил, пусть даже не в любовь, честность или порядочность. Я тогда, конечно, была молода. Слишком молода. Ты все еще веришь в это, хоть немного, или стал обычным наркодельцом и думаешь только о деньгах и крутых тачках с хитроумной сигнализацией?
— О, я верю, — твердо сказал Брюер. — Действительно искренне верю. Ирония просто помогает скрыть этот факт. Всегда говори правду с иронией, и никто тебя не вычислит.
— Никто?
— Кроме тебя, конечно. С тобой я забываю об осторожности, замечаешь? Забыл, как только увидел тебя в пабе. Мне бы сейчас ломать ноги Простаку Саймону или угрожать, что сломаю, если он не опомнится, но у меня на такое никогда не хватало духа, а когда я увидел тебя… ну вот. Кофе потрясающий. Как ты его пьешь? — Он отставил кофе и придвинулся к ней, под предлогом заглянуть в ее чашку.
— С возрастом вкусы меняются, — заметила она.
Она наверняка понимала, что он не для того придвинулся, чтобы заглянуть в чашку, но все же помедлила, прежде чем отстраниться. Он принял это за зеленый свет, но, когда потянулся к ней, она застыла. Он слишком поторопился.
— Нет, Брю, — сказала она. — Ничего такого. Правда ничего, кроме любопытства.
Он не поверил. Он все-таки обнял ее, в надежде, что она просто тянет время, и стоит проявить настойчивость… Хоть и знал, что счет пока не в его пользу. Он попробовал ее поцеловать, но она не ответила на поцелуй. Попробовал прижать ее крепче, но она не перестала отбиваться.
— Тебе придется меня изнасиловать, — сказала она. — Но не думаю, что тебе хотелось бы именно этого.
Он сразу отпустил ее. Ему этого, разумеется, не хотелось, и определенно было не в его стиле.
— Мне больше нечего тебе предложить, да? — Он не думал, что это прозвучит так ядовито. — Тебе от меня ничего не нужно?
Она как будто не рассердилась, но и виноватой не выглядела.
— Это была ошибка, — сказала она. — Глупо.
— Не так уж глупо, — заверил он. — Оглядываясь назад, ты наверняка видишь во мне больше, чем в тех затрепанных шлюшках, с которыми водилась. И водишься до сих пор. Чего ты искала? Не просто способа развеять скуку, так?
— Нет, — уверенно произнесла она. — Не просто. И ты прав, пожалуй, мне надо было давно найти тебя. Но секс тут ни при чем, Брю, и твое синтетическое счастье тоже. Тут другое. Теперь тебе лучше уйти.
— Зачем? — уперся он. — Твой дружок скоро встанет из гроба? Ох, извини, я хотел сказать, вернется с работы. Чем, кстати говоря, он занимается?
Его так и тянуло заговорить о плазме в холодильнике, но он сдержался. Золотое правило: никогда не говори людям, что знаешь об их тайнах, пока не вычислишь, что это за тайны.
— Я бы не хотела так надолго отрывать тебя от работы, — возразила она. — Нужно следить за качеством геморроидальных свечей и таблеток от изжоги. А чтобы оборудование не простаивало, всегда можно сварганить еще малость счастья. Ты всегда был очень занят, потому твоя сексуальная жизнь и сводилась к коротким свиданиям с дешевыми шлюхами.
Оскорбление слишком отстало по времени, чтобы задеть его. Новое поколение фармацевтов давно оставило позади вопросы геморроя и изжоги.
— Я уверен, что ты больше всего соскучилась по едкой иронии. — Он храбро отразил выпад. — Как видно, так скучала, что выкрала рецепт.
С этими словами он ушел — вежливо, насколько позволяли обстоятельства.
Вывести машину из подземного гаража оказалось непросто, но в конце концов он справился. И поехал домой, одержимый ледяным спокойствием.
Он не сомневался, что они еще встретятся, хоть он и испортил все, что мог. Он запомнил номер на телефоне в прихожей и знал, что ее, скорее всего, можно застать одну в рабочее время. В следующий раз он приготовит сценарий и отыграет потерянные очки.
Это было делом чести.
Брюер не стал заниматься анализом содержимого капсул и пакетов, пока не ушли его ассистенты. Даже Джоанна не знала, что и зачем он делает, и была не так глупа, чтобы спрашивать, но скрытность давно стала его второй натурой, а для ускорения работы нужно было оборудование основной лаборатории. Джоанна и Лерой ничуть не удивились, застав его на месте, когда, выполнив последнее задание всего через два часа после окончания полуторного рабочего дня, зашли положить результаты ему на стол. Они со смесью восхищения и жалости считали его трудоголиком и ночной птицей. Он весело попрощался с помощниками и, как только они вышли из здания, включил все защитные системы.
Едва Брюер приступил к первым анализам, любопытство вспыхнуло с новой силой. Но волнение начало пробиваться сквозь методичную сосредоточенность, только когда он убедился, что столкнулся с весьма экзотическим протеином. Все протеины, с которыми он имел дело по службе, были изначально скучны. В наше время надо очень далеко выйти за пределы официальных исследований, чтобы наткуться на что-то по-настоящему странное. Этот происходил из дебрей неизведанного.
Когда первый образец прошел первую стадию анализа, он заложил второй, но плазму пока придержал, чтобы не запутаться. Первое правило хорошей лаборатории — делай все по порядку. Как только у него в руках оказалась схема аминокислот первого образца, Брюер, не дожидаясь трехмерной конфигурации, полез в последнее издание энциклопедии. Он понимал, что не найдет там неизвестного вещества — в наше время никто не отдаст в печать новые открытия, пока не убедится, что они ни на что не годятся. Но он надеялся определить тип молекулы по основным кластерам. Практически все новые протеины изобретались компьютерными программами, переставлявшими исследованные активные блоки в надежде наткнуться на более активную или экономичную конфигурацию, так что был шанс понять, на чем основана инновация и какого типа эффекта добивался изобретатель.
Скоро он убедился, что имеет дело с чем-то совершенно необычным. Каково бы ни было предполагаемое действие капсулы номер один, оно не обладало способностью имитировать или взаимодействовать с нейротрансмистерами или амигдалярными энцефалинами. Это могло означать, что новая внешность Дженни не связана с капсулами, а если и связана, то наверняка очень странным и неожиданным образом.
Вскоре он убедился, что и второй образец — такой же. К тому времени Брюер интуитивно начал угадывать подозрительно естественную среду.
Ему совсем не внушала энтузиазма мысль, что образцы могут оказаться всего-навсего кусками сырого материала, клонированного от какой-то неприметной бактерии или растения в смутной надежде, что это может оказаться интересным. Компьютерное конструирование, пожалуй, еще не исчерпало возможностей старого метода «смешай кусочки», и не было на земле нации, которая не лелеяла бы собственных ура-патриотических проектов нового ковчега — не составляла бы генных банков всевозможных местных видов в смутной надежде сохранить данные, которые иначе будут утрачены с их вымиранием.
Беда с естественными белками, понятно, в том, что в них могут быть заложены функции, вовсе не имеющие отношения к человеческому организму, с биохимией, давно отброшенной высшими животными — и вообще животными. Большая часть экзотических натуральных протеинов достаточно стабильны, что позволяет закладывать их в таблетки на основе материалов, инертных в физиологическом смысле. Брюер попытался утешиться мыслью, что такие таблетки никто не стал бы держать в шкафчике в ванной, но, только получив трехмерную модель, вполне убедился, что имеет дело не просто с блоками строительных материалов для волокон или стенок клетки.
Увы, механизм физиологического воздействия оставался загадкой. Эти белки явно не были психотропами, а если имели отношение к косметике, то, очевидно, не из заурядных новшеств.
Минут двадцать он пялился на экран, ничего не замечая вокруг себя, и наконец решил, что пора закладывать в аппарат похожую на плазму жидкость. Не сводя глаз с экрана, потянулся за пробиркой с желтоватым веществом и, только когда под рукой у него оказалась пустота, поднял взгляд.
Неизвестно, давно ли пришелец стоял в каких-нибудь шести футах, наблюдая за его работой. Брюер впервые в жизни был так ошарашен — столкнулся со столь невероятным явлением. Он не преувеличивал, уверяя Дженни, что его система охраны отличается утонченностью. Насколько же утонченным должно быть мастерство стоявшего сейчас перед ним человека, проникшего через лабиринты паролей и ловушек!
В его внешности не было ничего особенного, если не считать светящейся бледной кожи, на удивление темных глаз и редкостного умения соблюдать тишину. И особой угрозы в нем не ощущалось, хотя странный блеск в глазах подсказывал, что угроза может проявиться, встретив вызов.
Брюер отчаянно пытался подобрать слова, которые позволили бы сохранить лицо, но в голову ничего не приходило. В конце концов он просто спросил:
— Кто вы такой, черт возьми? — и остро ощутил, что это очень избитый штамп.
— Вы меня уже видели, мистер Брюер, — ответил незваный гость. — И даже несколько раз.
В его речи проскальзывал легкий неопределенный акцент.
Брюер всматривался в лицо незнакомца, не сомневаясь, что запомнил бы эти угольно-черные глаза и необычный цвет кожи. Он был достаточно рассудителен, чтобы сообразить: значит, об этих чертах стоит забыть и сконцентрироваться на остальном. Сделав это, он начал соображать, где мог видеть этого человека, но, увы, имя не всплывало в памяти.