А н н а. Золотой ты парень, Ганс!
Г а н с. Что возить — доски или черепицу?
Д я д я В и л л е м. Постой, а Лемкуль знает?
Г а н с. Я ему и не говорю, а то он меня опять за дровами пошлет.
Д я д я В и л л е м. Ты ведь как будто к нему нанимался?
Г а н с (с воодушевлением). Разве в этом сейчас дело, куда нанимался? Мы не для кого-то строим, а для всей деревни. «Это нам маяк будет», как Анна говорит. Да что ты, старый хрыч, в этом понимаешь?
Д я д я В и л л е м. У иного старого хрыча в голове начинки побольше, чем у такого сопляка!
Входит бывший бургомистр кулак Л е м к у л ь, пятидесятилетний астматический толстяк. Манера прикидываться невозмутимым.
Л е м к у л ь. Ага, слетелись мухи на мед? (Гансу.) Тебе что, Анна трактор тут налаживает?
Г а н с. Трактор в исправности.
Л е м к у л ь. Только искры от него, как от паровоза!
Г а н с. При мне ни разу не искрил.
Л е м к у л ь. Заткнись! Заржавел он весь до самого выхлопа! Я-то думал, тракторист из тебя путный выйдет! В армии служил, а с машиной обращаться не умеешь!
Г а н с. Я всего год и был на действительной, да и то в пехоте.
Л е м к у л ь. Оно и видно! Да, братцы, в мое время не так нам доставалось! Три года в кавалерии, и чтобы конь и сбруя всегда блестели, а то (показывая) хлесть-хлесть ремнем, да еще с пряжкой!
А н н а (деловито). Да ведь трактор опять пошел.
Л е м к у л ь. А я говорю, в ремонт его надо! (Гансу.) А ты все еще тут околачиваешься? Марш в мастерскую! Пятьдесят центнеров ржи у меня в трубу вылетело — до того ты машину загадил. Не знаю, чем поставку сдавать буду, тебя по-настоящему выгнать к дьяволу надо…
Г а н с (красный от гнева). Может, и мне словечко сказать?
Л е м к у л ь. Сейчас по морде получишь!
А н н а (спокойно). Только не здесь, Лемкуль!
Л е м к у л ь. Прямо срам с этой сволочью наезжей! Переселенцы!
Г а н с (подступая к нему). Кто это тут сволочь?
А н н а (становится между ними). Ступай к машине, Ганс, тебе скажут, что делать.
Г а н с выходит обозленный.
Ты в правление пришел, Лемкуль, — таким тоном дома разговаривай.
Л е м к у л ь. Ого! Этот сопляк мне рожь спалил, а я его еще… целовать должен?
Д я д я В и л л е м. Ты себя при бургомистре прилично вести должен.
Л е м к у л ь. Скажи пожалуйста! Не ты ли меня учить будешь?
Д я д я В и л л е м (наступая на Лемкуля). Очень может быть!
А н н а (удерживая его). Дядя Виллем, иди на стройку, а то как бы бабы там чего не напутали.
Д я д я В и л л е м (уходя, Лемкулю). Ты, кстати, подумай, рожь у тебя сгорела или одна солома?
Л е м к у л ь (краснеет). Слыхал я однажды, что у одного старого осла в башке солома загорелась — до того он на бабу распалился!
Д я д я В и л л е м. А я видал однажды, как борова холощеного — так его по шляпке — самого опалили!
А н н а (выпроваживая его). Доски пилить, слышал?
Д я д я В и л л е м уходит. Недолгое молчание.
Я бы на твоем месте, Лемкуль, не стала так горячиться; это тебе не на пользу.
Л е м к у л ь. Ты о чем это?
А н н а. Понимаешь, шеф-то мой бывший, там, в городе, тоже был мужчина плотный, вроде тебя, и у него точь-в-точь такие жилки на висках были…
Л е м к у л ь (отходит налево к зеркалу). Жилки на висках?
А н н а. И вот в один прекрасный день он тоже чего-то расстроился и вдруг как брякнется — и все!
Л е м к у л ь (испуганно). Помер?!
Анна кивает.
Удар? (Снова подходит к зеркалу, тише.) Жилки… Знаю я, в лечебнике написано: не пить, не курить, с бабами не играть… Того нельзя, этого… Нельзя да нельзя, сразу в гроб ложись…
А н н а. Да ты уж не преувеличивай.
Л е м к у л ь. Чего уж, видно, так оно и есть… Ну, ничего, я и к этому приготовился, можешь не сомневаться. (Жалобно.) Все на бедную мою головушку! Надеялся я, что сынок помощником выйдет — пшик вышел! (Смотрит на Анну; неожиданно.) Мне бы в дом такую головку, как у тебя, ты любую стену проломишь…
А н н а. Не перехваливай.
Л е м к у л ь. Уж не скромничай! Я всегда говорю: у Анны у этой мозгов — на двоих мужиков хватит! Для моего хозяйства она бы клад была.
А н н а. Полегче, полегче, тебе, может, и клад не помог бы.
Л е м к у л ь. Как так?
А н н а. К примеру, с пожаром-то с этим.
Л е м к у л ь. А! Это верно! Полсотни центнеров ржи — псу под хвост! Тебе их с моей поставки списать придется… Вот напасть!
А н н а. Да, напасть! Кто еще при этом был?
Л е м к у л ь. Старик Уккер и мой сын, Маттиас.
А н н а. Пусть и они твое заявление подпишут.
Л е м к у л ь (с деланной веселостью). Ого! Уж учишь бывшего бургомистра?
А н н а. А солома тоже сгорела?
Л е м к у л ь. При чем тут солома? Это что, Виллем тут сплетни разносит? Ты мне веришь или этому старому ослу? Вишь ты! Писанины-то у тебя с этими поставками! И помочь некому! А ты еще с постройкой связалась.
А н н а. По-моему, не я одна, мы все с ней связались.
Л е м к у л ь. Знаю, знаю. (Пытаясь иронизировать.) Так наш верховный бабий парламент решил, а что решено, то решено! Но ты сама посуди: что же, мы и отцы наши дураками, что ли, вышли оттого, что зимой, бывало, иной раз в школу не сходишь?
А н н а. Что бывало, то прошло! Теперь нужно, чтобы в нашей деревне своя школа была.
Л е м к у л ь. В деревне, по-моему, одно нужно — чтобы у мужика своя рига была.
А н н а. И рига нужна и школа нужна — и то и другое!
Л е м к у л ь (снисходительно улыбаясь). Ишь ты какая скорая, а сама говорила — не горячись.
А н н а. А ты говоришь — «мужику своя рига нужна»… Сам же с Уккера восемь центнеров зерна требуешь за то, что он в твою ригу сено свалил? У тебя небось две большие риги стоят, а у него ни одной.
Л е м к у л ь. Ну и что?
А н н а. Дело законное?
Л е м к у л ь. Уж и это незаконно? Ну и ну! Не моя это рига, что ли? Не на свои собственные деньги я ее строил, может? Все на новый лад переделывать хотите? Молоды вы еще меня учить!
А н н а (глядя ему в глаза). Это я так спросила.
Л е м к у л ь (задетый за живое). Ты и моим трактором распоряжаться не прочь, словно он ваш, а не мой собственный! Думаете, зарегистрировать заставили — он уже и казенный? Я зарегистрировал — порядок должен быть! Замечательно! Теперь трактору капут! А все из-за горячки! И молоти и строй! Пляши сразу на двух свадьбах! А потом выпутывайся как знаешь!
А н н а. А может, ты меня надоумишь?
Л е м к у л ь. Я?
А н н а. У тебя ведь опыт богатый.
Л е м к у л ь (польщенный). А в чем дело?
А н н а. Нет ли где второго трактора?
Л е м к у л ь. Господи боже, еще чего захотела! Второго трактора!.. Послушай-ка, Анна! Заварила ты кашу с этой школой и сама не расхлебаешь, а главное — все зря!
А н н а (показывая на виски). Спокойней, спокойней, Лемкуль! Жилки!
Л е м к у л ь. Пусть они хоть лопнут! (Вдруг снова жалобно и тихо.) Вон чего лесничий прислал! (Достает бумажку.) Тоже на меня навалили: дрова еще из лесу возить. А ты, Анна, школу пока что в засол пусти, а то пропадешь ты с ней… Жаль хорошую девку…
А н н а. Спасибо тебе за такую заботу.
Л е м к у л ь (подвигается к ней). Такая девушка… у тебя от этих забот морщины пойдут, руки в мозолях будут, как у мужика…
А н н а. Что поделаешь, раз от мужиков ничего не добьешься.
Л е м к у л ь. За мной дело не станет! (Грубо обнимает ее.)
А н н а (высвобождаясь). Ты что это вздумал?
Л е м к у л ь (совсем разошелся). Может, во мне лоску того нет, что у городских, в конторе твоей строительной, но погоди, устроит старик Лемкуль в воскресенье праздничек — стены закачаются! И красавицу нашу — бургомистершу — милости просим, со всем бабьим эскадроном! Уж ничего не пожалею!
Снаружи слышатся голоса. Дверь распахивается, входят У р с у л а, т е т к а У к к е р и ее сын Ю п п, двадцати пяти лет, бывший военнопленный. Он одет в старый, выцветший мундир. На мгновение все ошеломлены.
Т е т к а У к к е р (еще не отдышавшись). Это… работаем мы, значит, на стройке… господи, думаю, видение мне какое явилось…
Ю п п (быстро идет к Анне, но вдруг останавливается). Анка!
А н н а (оторопев). Юпп… (Протягивает ему руки.)
Ю п п. Он самый! (Обнимает ее.)
Л е м к у л ь. А она говорит — настоящих мужчин тут нет!
Т е т к а У к к е р. А он сразу: где Анна?
У р с у л а. И прямо сюда — и домой не зашел!
Т е т к а У к к е р. Все мужчины такие!
Ю п п (смеясь). Ладно уж, мать!
Л е м к у л ь. А ты как по заказу явился, Юпп! Хлеб убрали — вот мы заодно и отпразднуем. Сегодня же начнем, хоть всему свету конец! Вечером ты у Лемкуля!
Т е т к а У к к е р (загораживает Юппа). «У Лемкуля!» — это не пойдет! Навоевался, накуролесил — будет! К своим пора — к отцу с матерью, под родную крышу!
Ю п п (не сводя глаз с Анны). Точно, мать.
А н н а. Да ты хоть сядь, Юпп.
Все садятся.
Т е т к а У к к е р (лаская сына). Отощал ты на казенных харчах, отхаживать тебя придется.
Ю п п. Погоди, мать. Кончено с солдатчиной проклятой… Теперь только жить начну! (Потягивается.) Эх, до чего хорошо дома! (Все еще не сводя глаз с Анны.) А главное, что вы все на месте, а?
У р с у л а (прильнув к нему). И ты с нами!
Ю п п (усаживает ее к себе на колени). Ну и выросла ты, сестренка, здоровая да крепкая какая, барышня уже… Сколько же лет я дома не был? Три года, четыре или шесть? (Смеется.) А, чего там, на войне все вдвое считается, день за два считай, коли жив остался. Товарищ рядом упал — тебе за двоих достается! Да, «на войне — все вдвойне» — вот как у нас говорили!