Драмы — страница extra из 1

Авантюрист и певица, или Подарки жизни

В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ (С ПРЕВРАЩЕНИЕМ)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Авантюрист, под именем барона Вейденстама.

Виттория.

Чезарино.

Лоренцо Венир.

Сенатор Венир, его дядя.

Редегонда, певица.

Ахилл, ее брат.

Марфа Кортичелли.

Ее мать.

Салаино, молодой музыкант.

Аббат Гамба.

Сын банкира Сасси.

Ле-Дюк, камердинер барона.

Старый композитор.

Его служанка.

Ювелир.

Неизвестный пожилой человек.

Три музыканта.

Слуги.


Действие в Венеции, в середине XVIII века.

I

 В венецианском дворце, где живет барон. Сени, или, вернее, просторная высокая зала. В глубине сцены большая дверь, ведущая на лестницу, рядом с ней маленькая в комнату слуг, слева окно по двор. На правой стене окно с железной решеткою, выходящее на канал. В левой стене маленькая дверь в спальню и еще одна дверь. Зала отделана лепными украшениями в стиле baroque, обстановку ее составляют несколько больших кресел с полинявшею позолотой.

Входят барон и Лоренцо. Барон в лиловом, с бледно-желтым жилетом, Лоренцо весь в черном.

Барон входит первый, с приемами хозяина дома.


Барон. Нет, нет, вы должны оказать мне эту честь, иначе я не согласен. Вы из благородного дома, и я тоже. Вы – Венир, я – Вейденстам. Вы принадлежите к тем старинным родам, которые управляют этим городом, я люблю этот город более всего. Мы в опере, я хочу знать имя певицы, ищу человека своего круга, к кому я мог бы обратиться с вопросом. Ваш вид, ваша одежда, ваш сдержанный взор, ваши удивительно прекрасные, благородные руки привлекают мое внимание, и я не нахожу ничего более желанным, как продолжать разговор, начатый случаем.

Венир. Вы очень добры, и я тем более смущаюсь, что…

Барон. Будем на ты, как принято в большом свете в Вене и Неаполе. Я тебе объясню – прости!


Хлопает в ладоши.

Венир молчаливое движение. Ле-Дюк входит слева.


Барон. Ле-Дюк! Я приезжаю, никого нет, чтобы помочь мне выйти из гондолы. Лестница не освещена. В сенях можно сломать себе шею. Где лакей, которого ты должен был нанять? Где слуга, которого обещал прислать квартирный хозяин? (Вениру) Ты должен извинить меня, я здесь всего двадцать четыре часа и – как видишь – плохо обставлен слугами.

Ле-Дюк. Ваша светлость, приходило трое, но с такими воровскими лицами…

Барон. Довольно, завтра ты позаботишься. Теперь огня сюда, у меня игра. Токайского, кофе! (Вениру) Не могу ли предложить тебе еще чего-нибудь?


Пауза, во время которой Ле-Дюк подает.


Венир. Вы не первый раз в Венеции, барон?

Барон. Как можешь ты спрашивать об этом? Но ты меня огорчаешь. Я вижу, ты не чувствуешь себя как дома. (Подходя к нему). Венир, мы не задумываемся ни на мгновение, отдаем десятую часть нашего состояния, если среди хлама в антикварной лавке найдем голову умирающего Адониса или камею с крылатыми гениями. Мы едем далеко в горы, чтоб увидеть фрески, написанные на стенах полуразвалившейся часовни рукою, которая давно превратилась в прах. Мы совершаем величайшие глупости ради женщины, которую увидели мимоходом, и, чтобы развязать ее пояс, даже не зная, что мы найдем, мы ставим на карту нашу жизнь и не колеблемся ни на миг. Но заговорить с мужчиной, который нам понравился, искать человека, искать разговора, который может нам дать бесконечное, какую неповоротливость обнаруживаем мы тут, какое смешение робости и плебейской гордости. Сдержанность, которой мы стыдились бы перед статуей, картиной, женщиной, кажется нам уместной в отношении к мужчине.

Венир. Может быть, именно потому, что мы мужчины.


Барон (выпивает стакан вина).

Венецианец ты, а я люблю

Венецию, как будто десять раз

Родился в ней! Закидывает сети

Рыбак на Лидо, у колонны нищий

Сидит из года в год, патриций гордый

В совете заседает в красном платье,

И старый дож кидает перстень в море,

Танцовщица дворец свой раскрывает

Для шумного веселья, слышит узник

Соленый запах моря рано утром

В своей темнице, видит бледный отблеск

Пурпурового солнца – все мое,

Я все вкушаю с жадным наслажденьем!


Венир ( про себя).

Кто этот человек?


Барон.

Я забываю!

У прокуратора жена красотка?

Она как поживает?


Венир.

Нет ее

Уже давно.


Барон.

Зеленые глаза,

Как море! Умерла?


Венир.

Уже семь лет,

Как умерла она.


Барон.

Да? Неужели!


Венир.

Я вижу, уж давно вы не бывали

У нас.


Барон.

Давно. И оттого дышу

С таким восторгом.


Подходит к окну с правой стороны.


И старик сидел

Тогда еще на лестнице, где львы,

Сидел он в красной шапке и всегда

Рассказывал затейливые басни.


Венир.

Да, Чиголотти?


Барон.

Чудные сказанья…

Про Серендиба и про остров Пим-пим.

Отворяет окно.

Какой здесь воздух! Верно, в ночь такую

Основана Венеция… Ее

Он обнимал, глаза ее сверкали,

Они блаженство пили точно жемчуг,

В вине распущенный.


Венир.

Да? Кто они?


Барон.

Как, ты начала этого не знаешь?

Вы крови той – последние.


Венир.

Начала?..


Барон.

Венеции. Здесь, как в Равенне, лес

Вдоль моря был пустынный. Рыбаки

Царевен из воды себе поймали

За жемчуг ожерелий и за пряди

Волос густых и золотисто-красных.


Венир.

Царевен?


Барон.

Да, царевен Серендиба.

Не знаю, впрочем. Чудные тела

Блистали наготой, как белый жемчуг.

И с ними жили рыбаки. Потом

Явились и другие, на драконах

По воздуху и морю прилетели.

Тра-ла…


Припоминает мотив.


Она как пела?.. Тра-ла-ла…


Венир (вставая).

Кто пел?


Барон.

Мандана. В опере сегодня.

Или Зенобия?.. Прекрасно. Дивно.


Продолжает рассказ.


Да, и потом развеялся тот город

Чудесный – не совсем! Осталось что-то

В крови и в воздухе! Любило море

Свой город, и подножие его

Лизало изумрудным языком

И целовало алыми губами

Своих прелестных раковин. И он

Все разрастался – церкви вознеслись

Обителями воздуха немого…


Венир. Вы обладаете красноречием поэта, барон.

Барон. О, только любовника, самое большее – любовника.

Венир. Любовника, который именно здесь вдохновляется?

Барон. Вспоминая счастливейшие часы, незабвенные, неописуемые…


Венир совершает движение.


Барон. Она была ребенком, и стала женщиной в моих объятиях. Ее первые поцелуи были неопытны, как молодые голуби, упавшие из гнезда, ее последние поцелуи высасывали из меня душу. Когда она приходила вечером или рано утром, стройнее мальчика, она была закутана в большой старый плащ и сбрасывала его с себя назад и выступала, как олень из лесу.


Венир.

Сбрасывала назад?


Барон.

Да, плащ.


Венир.

Плащ… и выступала вперед?


Барон.

Она воспламенялась от моих

Безумных поцелуев, и тогда

Ее одеждой становился блеск

И золото воздушной наготы.

Вздымалась грудь ее, уста рыдали

В безмерном сладострастье… Отягчал я

Лобзаньями дрожащие ресницы,

И грудь, и плечи… Забываясь после

В других объятьях, помнил я всегда

Ее одну, как будто сквозь туман

Я видел блеск жемчужный ее тела,

Плывущий в тьме ночной, и видел вновь

Ту родинку знакомую на шее,

Как золотистая…


Венир.

На этом месте,

Здесь родинка была?


Показывает на шею.


Барон.

Нет, на груди,

Мне кажется.

Задумывается.

Да, здесь.

Показывает на грудь.

Но что с тобой?


Венир.

Нет, ничего. Я думал… ничего.


Отходит направо к авансцене.

Барон идет к Ле-Дюку налево в глубину сцены.


Венир. Я – безумец. Весь этот страх и волнение не имеют смысла, но я не в силах овладеть собою. Он спросил у меня в опере ее имя, значит, он ее не знает. Впрочем, он мог знать ее раньше и хотел только спросить, как ее зовут теперь. Родинка! Почти у всех женщин родинки. И он показывал не то место. Почему я замечаю все то, что подтверждает мои подозрения, но не то, что их опровергает? Было еще что-то, задумывается что-то очень важное… Да, с плащом, с плащом!


Барон (к Ле-Дюку).

Отправлено письмо к оперной певице?

Ле-Дюк.

Да, ваша светлость. Внизу уже ждет старуха с ответом.


Барон.

Где? Подай письмо.


Ле-Дюк.

Она хочет передать вашей светлости лично. Она ждет в боковой комнате, в сенях.


Барон.

Сейчас иду. (Громко)

Столы сюда! и по четыре свечи

На каждый стол.

( Вениру.) Прости меня. Сейчас.


Венир (к Ле-Дюку). Кто твой господин?


Хочет дать ему денег.


Ле-Дюк (отступая). Вашей светлости известно, что я имею честь служить господину барону Вейденстаму из Амстердама.

Венир. Вейденстам! Вейденстам! Не может быть, чтобы голландец говорил так хорошо по-венециански.

Ле-Дюк. Я слышал, родственники…

Венир. К черту родственников!

Ле-Дюк. По крайней мере, я несколько раз слышал из уст моего всемилостивейшего господина уверение, что прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он был в Венеции…

Венир. Так, любезный? Уверение несколько раз?

Ле-Дюк. Да, помню, что говорили несколько раз и с уверенностью.

Венир (дает ему денег). Ты – честный малый и достоин служить у такого знатного кавалера, как барон.

Ле-Дюк. Целую руки вашей светлости.

Венир. Пятнадцать лет тому назад она была двенадцатилетним ребенком. И потом он ни разу не упомянул о ее пении. Какой я глупец, как я раньше не заметил этого! Он так тщеславен, что не умолчал бы…


Барон возвращается. Венир подходит к нему, дружелюбно.


Венир.

Теперь прощай. Надеюсь, завтра видеть

Тебя. Венира-младшего дворец

За церковью Сан-Закариа!


Барон.

Как, прощаться?.. Разве спать уже пора?

Тебя не отпущу я ни за что.

Придет банкир, нет, сын его, с собою

Он приведет сюда гостей веселых.


Венир.

Догадываюсь я!


Барон.

Да?


Венир.

Редегонду

И Брицци.


Барон.

Нет, другую.


Венир.

Кортичелли?


Барон.

Да, кажется.


Венир.

И с ними двух поэтов —

Мошенников, один сонеты пишет,

И пасквили – другой, потом жида

И глупого аббата.


Барон.

Превосходно!

Как в Ноевом ковчеге, всех сортов!

Ты мог бы обойтись без них? Я – нет!

Мне нужен негр безумный, что ныряет

За мелкою монетой и дерется

С собаками за корку хлеба! Нужен

Плывущий мимо в облаке пурпурном

На золотой гондоле старый дож.

Уверен я, украден ключ от счастья

И неизвестный вор в различных масках

Кружится, дразнит, дергает за платье…

Воодушевляясь.

Волшебно скрыто в драгоценном камне

Зерно судьбы и сердце счастья. Где

Найдем его нежданно? На грудях

Прекрасной Редегонды?.. Или спит

Оно в кармане у жида?.. Как знать?


Венир.

Ты весел. 


Барон (подходя к нему ближе).

А ты горд и слишком сдержан.

Тебе нет тридцати, я понимаю.

Но знай – и после жить недурно…

Знать, что не забыто прошлое, что рот

И нежные объятья ждут тебя,

Как будто через день вернулся ты!

А помнишь Одиссея? – даже пес

Забыл его!


Оживляется еще больше.


Задам я здесь пиры…

(К Ле-Дюку.)

Из пасти львов пусть сыплются цветы!

Поставлю я дельфинов золотых

У входа, будут бить из них фонтаны

Вина пурпурного в канал зеленый!

Не трех лакеев ты наймешь – их мало, —

Нет, десять нужно, и достань ливреи!

У лестницы моей пусть ждут гондолы,

И музыканты пусть в мои цвета

Оденутся!


Венир ( улыбаясь).

Затмишь ты нас.


Барон.

Довольно?

Нет, мало этого! Я обовью

Гирляндами Сан-Марко колокольню,

Нарциссами и розами, зажечь

Я прикажу на самой высоте

Костер душистый, розового масла

Велю подлить в огонь, он обовьет

Руками исполина тело ночи.

Каналы потекут огнем, рассыплю

Цветов душистых, – голуби, слабея,

На землю упадут, – зажгу огни

Бессчетных факелов, чтоб рыбы в страхе

Зарылись в недра темные морские,

И, нимфами окружена нагими,

Встревоженная скроется Европа,

И бык ее завоет, ослепленный.

Я воплотить хочу поэтов грезы,

Из гроба разбужу я Веронеза,

Из девушек поющих я построю

Живую пирамиду… Пусть проснутся

И ржут железными ноздрями кони

Сан-Марко! Пусть затворники вверху

В свинцовых казематах встрепенутся

И думают, что день пришел последний,

Что розовыми пальцами и шумом

Свободных крыльев ангелы срывают

Свинцовый свод, и небо открывают…


Вдруг останавливается.


Что, пение?.. Ты слышишь? погоди:

Ты слышишь нежный голос? Уж идет.

Нет, прежде голос был сильнее. Тише.

Не слышишь ты? Так, значит, это кровь

Поет во мне.


Венир (внезапно встает и с такой силою опускает стакан на стол, что стекло разбивается со звоном).

Стакан разбит, простите.

Бывают дни, когда мы видим вдруг

Везде – за каждой дверью, под столом

Лицо судьбы с безумным, страшным взором

И с волосами, где кишат и вьются

Живые змеи. Есть на солнце пятна,

И месяц бледен, точно прокаженный…

Душа, как ткань запутанная, рвется.


Барон.

Кошмары это.


Венир.

Наяву без снов.


Барон.

Походим в зале. Воздух освежает.

О, если б у меня ты поучился,

Как надо жить.

Беру я этот свет, каков он есть,

И в жизнь бросаюсь весь и без оглядки,

Пускай колеблет на своих волнах

И днем, и ночью… Жизнь! какое счастье!

Лежать в темнице, слышать шум шагов

В рассветный час, ждать палача, лежать,

Свернувшись, точно еж, в смертельном страхе

И все же в полноте могучих сил!

Потом свобода! воздух! свет! Как губка

Весь мир в себя ты впитываешь жадно.

Чрез горы дальше! Города внизу

Блестящие, как взгляды! Паруса

Вздымаются, как груди! В темноте

Белеет грудь и руки! Обмануть

И бросить! В кружевах постели пышной

Пусть плачут герцогини – ты спешишь

В подвал к служанке бедной… ты не веришь?


Венир.

Ты ложно взгляд толкуешь мой.


Барон.

Поверь:

Так весело ходить и пить вино,

Есть, спать, подруг минутных целовать

И слышать смутный шум шагов за дверью —

Там кто-то нас подстерегает жадно

И держит в сжатой злобою руке

Ее смерть и твою… Как в древней сказке

Сгорал король, привязанный к костру,

Так жизнь твоя прикреплена к свече,

Сгорающей томленьем ожиданья

Пред зеркалом холодно-молчаливым.

И, может быть, в минуту эту пляшет

Над будущей могилою твоей

Веселый отблеск факелов… А, гости!


Входят Сасси, Марфиза Кортичелли с матерью, аббат, за ними Салаино.


Сасси.

Как поживаете, мингер?


Барон.

Прекрасно.

А вы, мой милый Сасси? Будьте здесь

Хозяином и дайте мне служить

Вам и друзьям, которых вы ввели.


Сасси (подводит к нему за руку Марфизу).

Марфиза Кортичелли, – Камарго,

Танцовщица Венеции.


Барон.

Марфиза!

Какое имя! Будто я вдыхаю

Плодов душистых странный аромат.

К устам прижму и плод прекрасный.

Целует ее.


Мать.

Губы

У дочери моей, как у других.

Но в ножках у нее, поверьте, больше

Мелодий, чем в груди любой певицы,

Дерущей горло.


Барон смотрит с изумлением.


Мать ( приседая).

Мать ее.


Барон ( кланяясь).

Ламия,

Мать младшей Грации!


Сасси (представляет).

Позвольте: Гамба,

Аббат ученый, – Плиний, Цицерон

И Аретин в одном лице!


Барон.

Талантов

Так много? Кто же это?


Указывает на Салаино.


Кортичелли.

Человек,

На тень похожий. На него вниманья

Не обращайте.


Барон.

Это тень твоя?


Кортичелли.

Безумец следует за мной упрямо,

Как грубый фаун следовал за нимфой.


Сасси.

Наш Салаино, юный музыкант!

Напрасно тратит перед своенравной

Он вздохи.


Мать.

Больше ничего не тратит.


Марфиза.

Оставь его, прошу! Не обращайте

Внимания на этого безумца.


Барон.

Мой новый друг дороже многих старых,

Мессер Венир, Венеции патриций.


Венир слегка, кланяется, осматривает всех в лорнет.

Ле-Дюк появляется слева с угощением. Гамба подходит к Вениру, Сасси, Марфиза и ее мать – к Ле-Дюку. Барон справа в глубине сцены, к Салаино.


Барон.

Как, юноша, ты беден и не хочешь

Богатым стать? Темница нищеты

Ужасна: из нее спастись нельзя,

Она бежит за нами. Низкой твари

Терпеть насмешки и презренье! Нет

Богатства у тебя? Не понимаешь,

Что каждый толстый мыловар твоей

Любовницей владеет, твоим домом,

Имеет право вырезать кусок

Из тела твоего и обтереть

Свой нож о волосы твои? Ты понял?


Хватает его за волосы.


Играть мы станем – погоди, – играть.

Вот деньги для начала…


Дает ему денег.


Умирать

От голода у грязного канала,

Вдыхать трески вонючий запах, лежа

На ворохе сырой соломы, грезить

О белой ножке с золотой подвязкой,

Пока на грязных крышах вой кошачий

Тебя разбудит… О, проклятье!


Салаино (сдавленным голосом, смотря в сторону).

Если б

Я был собакой у слепого, камнем

У врат церковных, на который каждый

Ногами наступает, полусгнившей

Травой в канале! Будто я привязан

К хвосту коня, и он меня влачит,

И вижу опрокинутым весь мир —

Мне ненавистна жизнь! На мертвом теле

Святых из камня ризы золотые

Навешаны – их видеть не могу!

Тем более живых людей довольство,

В котором они прячутся, как червь

В гранате спелом.


Барон.

Нет ли у тебя

Сестры? скорее к сводне! Или брата?

Продай его в церковный хор! И брата

Нет у тебя?.. Так было и со мной.

Тогда пошел я, продал человека —

Его не видел даже никогда!

И стал играть… Довольно.

Отходит к другим.

Начнем игру. Прошу вас, господа.


Берет за руку Марфизу и подводит ее к авансцене.


Что сделать мне, Марфиза, чтоб тебе

Не быть противным?


Марфиза.

Много можно сделать.


Барон целует ее руку.


Марфиза.

Не это. Если нравлюсь я тебе…


Барон.

Что?


Марфиза.

Так пойди найми людей – найдешь

Всегда за деньги, – если нравлюсь я,

Не правда ли, тебе все ненавистны,

Которые меня хотят унизить?


Барон.

Да, ненавистны.


Марфиза.

Ты накажешь их?


Барон.

Скажи кого – найти уж постараюсь.


Марфиза (хлопнет в ладоши).

Как рада я!


Барон.

Но кто враги твои?


Марфиза.

Мой враг Виченцо Коста.


Барон.

Кто?


Марфиза.

Директор

Театра, Коста, щеголь этот глупый,

Чудовище противное! Он отдал

Другой тот танец pas de deux, который

Обещан был не ей, а мне! Я знаю,

Уходит он домой один. У церкви

Сан-Моизэ легко его настигнуть,

И двое в темноте… Прошу тебя!

Ты – знатный иностранец, твои слуги…


Барон. Довольна будешь ты?

Марфиза. О, так довольна!

Барон. А после?

Марфиза. Что?

Барон хочет ее поцеловать.

Марфиза. Не знаю, может быть.

Вырывается, убегает в глубину сцены.


Барон (спешит за нею, перед ним становится ее мать).

Сударыня, ваша дочь – прелестнейшее существо, к которому я когда-либо прикасался – кончиком пальца! Она такое дикое, полное жизни и блеска создание, как маленький сокол.


Мать. Вы узнали ее только с самой незначительной стороны.

Барон. Совершенно верно, я горю желанием узнать ее получше. Я вижу, ты понятлива.

Мать. Надеюсь, ваша светлость будете теперь часто удостаивать своим посещением балет.

Барон. Ты не поняла. Я думаю пробыть здесь только несколько дней, и не желал бы упускать случая, чтобы познакомиться с твоей дочерью. Завтра я приеду.

Мать. О, господин барон, это невозможно. Наши апартаменты совершенно непригодны для визитов. Совершенно непригодны.

Барон. Что значит непригодны?

Дает ей денег.

Ты позаботишься о том, чтобы сделать апартаменты пригодными. Завтра я буду.

Мать. О, невозможно! У моей дочери нет подходящего неглиже, чтобы принимать таких знатных господ.

Барон. Я буду иметь честь послать ей с моей гондолой подходящее неглиже.

Мать. Но знает ли ваша светлость ее мерку?

Барон. Не беспокойтесь, милая, в моих глазах довольно мерок, чтобы из десяти тысяч мраморных глыб изваять десять тысяч различных женщин, но у меня нет охоты трудиться над мертвым материалом.


Редегонда является в сопровождении лакея (ее брата).


Редегонда.

Ступай и доложи.


Сасси (с восхищенным жестом).

А, Редегонда!


Барон (спешит к ней навстречу).

Моряк так восклицает: «Солнце! солнце!»

Светило с корабля завидев утром,

И вторят все ему. Сегодня слышал

Я ваше пение, и звукам легким

Я позавидовал – они скользили

Через уста прелестные! Готов

Завидовать я ленте, кружевам

Бездушным на атласной этой шейке!

Какой-то бог увидел нимфы грудь

И умер от томления. Забыл

Я имя бога, но его примеру

Придется мне последовать.


Редегонда ( обмахиваясь веером).

Вы льстите.


Барон (между тем как Ле-Дюк разносит угощения).

Позвольте?


Редегонда пьет.


К этим губкам прикоснулся

Стакан и стал дороже всех других.


Редегонда.

Таких стаканов дома у меня

Немало. Так, Ахилл? Когда хотите

Купить их можете.


Смеется.


Барон.

Прошу к столу.


Редегонда.

Играйте за меня!


Барон.

Красавица, я был бы счастлив, если б

Вы дали мне последнее весло

На корабле своей удачи.


Редегонда.

Я не понимаю.


Ахилл (тихо).

Отойди к столу.


Барон с помощью Ле-Дюка усаживает Марфизу, ее мать, Сасси и аббата за игорный стол слева в глубине сцены.


Редегонда (у авансцены, Вениру).

Мессер Венир!


Венир кланяется, прикасается пальцем к губам.


Ахилл (Редегонде).

Он сделал знак тебе,

Чтоб ты молчала.


Редегонда.

Я?


Ахилл.

Да, о жене

Должно быть.


Редегонда.

Почему?


Ахилл (вполголоса).

Молчи. Не знаю.


Ахилл и Редегонда стоят посреди сцены. Венир отходит налево к авансцене, барон приближается к Редегонде, которая рассматривает общество в лорнет.


Редегонда.

Как, здесь танцовщица? Кого я вижу?

Я общества такого не люблю.


Барон.

Богиня! ваше место на Олимпе,

Среди богов – не здесь.


Редегонда.

Какой Олимп?


Барон подводит ее к игорному столу, делает знак Салаино, который все время оставался в глубине сцены и не сводил глаз с Марфизы.

Неизвестный пожилой человек входит в дверь с треуголкой под мышкой и робко кланяется. Его никто не замечает.


Венир (слева на авансцене, один). Я смешон. И не в силах уйти. И все-таки это не может быть ошибкой. Когда этот человек сел рядом с моей ложей, и ее взгляд, искавший меня, упал на него, она побледнела под румянами, и звук, уже готовый вырваться из ее уст, внезапно погрузился в молчание, как погружается в воду испуганная птица, и с того мгновения в ней пело только ее искусство, но не душа. Могу ли я ошибиться, когда по безделице, по ее шагам на ковре, по биению ее ресниц я всегда угадываю, о чем она думает… Но ошибка все-таки возможна, и это терзание окажется напрасным! Здесь нет никого, к кому я мог бы обратиться с вопросом. Сасси слишком зол, Редегонда слишком глупа. А между тем я знаю, весь театр почувствовал, что в ней совершилось что-то необычайное. И в ее игре были движения сомнамбулы, она ходила как будто под гнетом тени. Кто этот человек? Мне сдается, что я не должен упускать его из глаз, как будто я предчувствую, что ему таинственно суждено сыграть роль в моей жизни…

Где слышал я: вертится тайный вор

Вокруг меня, – украл он ключ заветный

От счастья моего, украл и бродит

Вокруг, – поймать его я не умею:

Во сне я видел это? но когда?


Сасси (подходит к Вениру).

Играть вы не хотите?


Венир.

Нет. Скажите,

Кто этот человек?


Сасси.

Не стоит он

Догадок ваших. Верно, проходимец,

Но веселее многих знатных кукол

С почтенной родословной.


Венир.

Как с тобой

Он познакомился?


Сасси.

Привез он чек,

Четыре тысячи червонцев.


Венир.

Чек?

А выдан кем?


Сасси.

Из Вены, банк Арнштейна.


Барон (отходит от Марфизы к другой стороне стола, обращается с замечанием к тем, которые находятся у авансцены).

Вам скучно здесь?


Сасси.

О нет, мингер, напротив.


Барон стоит подле Салаино и смотрит на его игру.


Сасси (подходит к ним).

Я банк держу.


Барон.

Прошу!


Аббат (подходит к Вениру и представляется).

Позвольте: Гамба,

Аббат.


Венир.

Мы видимся не первый раз.


Аббат.

Вы помните, мессир? Как вы любезны…


Тихо разговаривают. Аббат показывает на свои часы, оба отходят на авансцену справа.

Старик, не замечаемый никем, подошел к столу, стоит за свечой и понтирует с другими.


Барон (смотрит через плечо Салаино).

На красное поставь и не меняй!

После паузы.

Растет! растет! Смотри, уже склонились

Они перед тобою – из гондолы

Ты вышел, – уж горит свеча в сенях,

Уж занавес откинут для тебя,

И кушаньями редкими уставлен

Твой стол, и два прибора ждут тебя,

И смотрит на руку твою служанка,

Готовая исчезнуть.


Аббат (на авансцене, Вениру).

Успокойтесь:

Я нападенье сделаю внезапно,

К стене его прижму.


Венир.

Увидим.


Барон (спиною к ним, у стула Салаино).

Чудно!

Смотри: уже лежит твоя добыча,

Прикрытая собольим мехом, шелком

И тканью золотою! Одеянье

Вельможи уж готово! Вот ползут

Они наперерыв к тебе, счастливцу!

Смотри, уж обернулась благосклонно

Прекрасная и гордая графиня,

Из темноты уж смотрит…


Аббат (Вениру).

Говорит

И хвастает, как бедный проходимец,

Который дьявола поймать бы рад.


Барон (подходит к ним).

Смеетесь вы? о дьяволе – я слышал —

Вы говорили? Да? О бесе том,

Который в сеть бросает рыбаку

Огромный слиток золота… Скажите:

Кто это?


Показывает на неизвестного старика у игорного стола.


Аббат.

Я не знаю. Верно Сасси…


Барон.

И он не знает, спрашивал меня.

Старик между тем отходит от стола, крадется к дверям и исчезает.

Уходит он. Клянусь, мне жаль его

До глубины души. Он медлил, думал

И ставил за червонцами червонец,

Дрожали деньги, как его рука, —

И карту его били каждый раз.

И каждый раз несчастная ладья

Его удачи погибала жалко

Пред кораблем счастливца Салаино,

Который бешено плывет сегодня

На парусах, гонимых ветром счастья.


Подходит к окну, смотрит вниз, идет к левой двери, делает знак Ле-Дюку.


Аббат (Вениру).

Как вороны слетаются на тело

Гниющее, так люди эти чуют,

Где есть игорный стол, – туда внезапно

Являются, как бабочки ночные,

Как мышь летучая.


Вениру.

Как жалок он!


Барон (Ле-Дюку).

Вот человек в коричневом кафтане.

Он на мосту – его догонишь ты

И деньги эти дашь – не говори,

Кем послан.


Ле-Дюк уходит.

Барон останавливается, смотрит перед собою в задумчивости.


Может быть, он – мой отец.

Я никогда не знал его, не видел.

Страданье причинить я не желал бы

Такому старику… Бывают в жизни

Случайности и встречи… Часто мне

Такие грезы снятся. Проезжал

Вчера деревнею, безумец там

На костылях стоял – не сын ли мой?

В деревне той провел я ночь – тому

Назад лет двадцать будет.


Хочет вернуться к игорному столу, аббат его задерживает.


Аббат.

Подождите,

Мингер, два слова я сказать хотел!


Подводит его к свету, очень внимательно смотрит на него.


Не первый раз мы видимся. Однако

Необычайно изменились вы!


Рукою слегка закрывает часть лица барона.


Барон (начинает рассматривать его с величайшим вниманием, как будто перед ним статуя, со всех сторон).

И в самом деле! Где же мы встречались?


Аббат (торжествуя).

Вот именно: где виделись мы раньше?


Барон.

Да?.. В Гаге, в тот кровавый, страшный

вечер,

Король мой умирал среди смятенья,

Я голову поддерживал ему, —

Во тьме, в мерцанье факелов я видел —

Мятежная толпа теснилась, был

Там старый жид, назойливей других.

Не понимаю… Как! то были вы?..


Аббат отступает оскорбленный.


Барон (все еще удерживает его).

Теперь я вспомнил. Нет, не там – в Дамаске,

Начальник евнухов Али-Юсуфа,

Как, неужели!


Аббат пятится.


Барон.

Нет? Но где же видел

Я вас? Да! в Риме, помню хорошо,

У кардинала…


Аббат.

Может быть!


Барон.

Альбани!

Так это с вами, мой отец, шутили

Те дамы?


Хохочет, шепчет ему на ухо.


И потом Альбани слугам

Велел вас…


Шепчет еще что-то, хохочет, потрясает ему руки.


Неужели?..


Хохочет.


Вы узнали

Меня! Так это вас я…


Опять шепчет.


Аббат (в ярости).

Ничего

Подобного! Ошиблись вы, мингер.

Мы не встречались никогда.


Барон.

Как жаль!

(Вениру). А ты с презреньем смотришь на игру?


Салаино (у стола, громко).

Я банк держу. Кто ставит, господа?


Венир (идет к столу).

Я ставлю.


Редегонда (отходит от столп налево, за нею Ахилл).

Пряжку мне поправь скорей

На башмаке. Зачем ты ущипнул

Меня сейчас? Я чуть не закричала.


Ахилл.

О чем он у стола шептался?


Редегонда.

Просит,

Чтоб у него осталась я сегодня.


Ахилл.

А ты?


Редегонда.

Он мил и с женщинами ласков,

Он – князь, поверь. Под именем чужим

Он ездит.


Ахилл.

Уже сделал он подарок?


Редегонда.

Нет, ничего пока, но вижу я,

Он щедр…


Ахилл.

Ему скажи, чтобы меня

В лакеи взял. Обделаю тогда,

Что нужно…


Редегонда.

Как сказать?


Ахилл.

Без церемоний.


Редегонда.

Сказать, что ты мне брат?


Ахилл.

Как ты глупа! Молчи об этом.


Редегонда.

Но узнает граф.


Ахилл.

Ему ни слова.



Редегонда (смеется).

Эта Кортичелли

Такая злючка! все она подметит

И выдаст, я боюсь…


Барон (подходит).

Смеетесь вы?

Завидую лакею твоему.

Убью его из зависти.


Редегонда.

Прошу вас,

Его к себе возьмите в услуженье.


Барон.

Как, уступаете?


Редегонда.

Ведь вы сказали,

Готовы те стаканы вы купить,

К которым прикасались мои губы,

А этот малый завивает мне

И убирает волосы. И, значит,

Дороже он стакана.


Барон.

Да, почти

Дороже этих золотых волос

И, значит, драгоценнее Брабанта

И Кипра!


Редегонда.

Он не глуп, служить умеет,

Его родные…


Ахилл (быстро).

Мы соседи!


Барон.

Станешь

Прислуживать ей здесь, а без нее

Ее слуги слугою будешь.


В дверях в глубине сцены появляется ювелир и стоит в ожидании. По знаку Ахилла он быстро выходит на авансцену, подает барону жемчужные серьги.


Барон.

Как!

Раскрыл Риальто челюсти свои

И выбросил сокровища искусства?


Ювелир. Я вижу, господин барон знает меня. Эти серьги не имеют равных себе в Венеции. Исключительный случай: умерла в стесненных обстоятельствах светлейшая княгиня… Так достались они мне… Предлагаю их господину барону за ничтожную цену.


Барон.

Жемчужины! не камни вы, о нет!

Вы жизнь в себе таите, как глаза,

Как звезды в небе, капли золотые,

И каждая из них – огромный мир!

Издалека они блестят, как будто

Тела божественных купальщиц.

Не дети ли, рожденные морскими

Наядами и месяцем, сокрыты

В блестящем жемчуге? Они дрожат

От воздуха прохладного, а здесь

Они согреются, проснутся скоро!


Прикладывает серьги к шее Редегонды.


Ювелир.

Я вижу, господин барон знаток в этих вещах.


Барон.

Постой! Цена?


Ювелир (в дверях).

Известна вам, конечно.

Ваш дом я знаю. Завтра, может быть…


Барон.

Ты прав! Я знаю цену их теперь.


Смотрит на Редегонду.


Редегонда.

Что значит это?


Барон.

Ты надела их,

Они бесценны.


Редегонда подает ему руку для поцелуя.


Барон.

Только руку? руку?

Когда ж уста румяные?..

Сегодня! Напрасное томленье – это червь

В гранате спелой! Ожиданье – ад.


Редегонда.

Узнает эта злючка Кортичелли —

И я погибла.

( Ахиллу) Поскорей, придумай!


Ахилл.

Всех раньше мы уйдем – и возвратимся,

Когда они исчезнут за углом.


Барон.

Ты молодец.


Редегонда.

Боюсь, она заметит!

Вот вы увидите, мы попадемся!


Барон.

Не хочешь ты?


Редегонда.

Хочу, но опасаюсь:

Завистливы все люди, низки все

И ненавидят красоту.


Гости встают из-за игорного стола, остается мать, которая выпивает еще стакан. Сасси, Венир, аббат отходят к авансцене, Марфиза за нею Салаино идут направо. Ахилл тотчас принимает осанку лакея.


Барон.

Так скоро Уходите?..


Салаино с горящими глазами близко подходит к Марфизе.


Марфиза (кокетничая).

Итак?


Салаино.

Влюблен в тебя

Сильнее, чем Нарцисс в свою красу:

Он в зеркале ручья себя нашел,

А я тебя, твой образ нахожу

В своей душе и в музыке текучей.


Марфиза.

Старо все это.


Салаино.

Погоди, как плющ,

Себя от этой грезы оторву я,

И если даже нервы все порву.


Марфиза (отходя).

Как жаль!


Салаино.

Что?


Марфиза.

Ты сказал сейчас «порвать»,

Я думала о платье.


Салаино.

О каком?


Марфиза.

Не купишь мне?


Салаино.

Тебе?


Марфиза.

С тобой пошла бы…


Салаино.

Ты?


Марфиза.

Да. Надела бы я это платье

И в зеркало смотрелась бы, тебя

Ежеминутно ожидая…


Салаино. Что?..


Марфиза.

Ты это сделаешь? Нет, нет!


Салаино.

Марфиза!


Марфиза.

Не сделаешь!


Салаино.

Что? что?


Марфиза.

Ты знаешь, кто

Меня обидел!


Салаино.

Как!.. я не могу,

Такую низость обещать нельзя.


Марфиза.

Глазами, взором обещай – ты должен.


Салаино.

Вот взор мой! ты согласна?


Марфиза.

Тише, тише!

Будь осторожен.

Я уйду, а ты

За мною незаметно. Чтобы мать

Не догадалась.


Она равнодушно отходит несколько в сторону, затем, устремив взор на мать, медленно, как в балете, пятится к выходу и исчезает за дверями. Салаино быстро следует за нею. Мать замечает его, бежит за ними. Сасси наблюдает за ними и хлопает в ладоши. Все смеются.


Редегонда.

Как не стыдно!


Аббат.

Их уже нет. И нам пора исчезнуть,

Спешить не станем мы, как эти дети.


Откланивается.


Барон ( с поклоном).

Аббат!


Венир.

Итак, до завтра, новый друг!


Редегонда (Ахиллу).

Вперед иди, свети мне.


Барон.

До свиданья!


Сасси.

Я слов не нахожу!


Барон.

Я рад.

Кланяется.

Аббат!


Все уходят. Барон остается один, подходит к окну. Пауза. Ле-Дюк с письмом.


Барон.

Кем прислано?


Ле-Дюк.

Старуха та опять.


Барон.

Возможно ль, от Виттории!


Ломает печать, читает.


Ле-Дюк.

Старуха

Ответа ждет.


Барон.

Не будет.

Ходит взад и вперед.

Как, сюда

Она придет?.. Итак, судьбы каприз

Прошедшее и новое сплетает

В подарок мне, – и случай, резвый бог,

Как пьяная звезда, во мраке пляшет

И сыплет путаницу! Что ж, готов я

Сразиться с ним и вызов принимаю!


Редегонда (входит поспешно, запыхавшись).

Меня преследуют. Скорее спрячьте.

Боюсь, что граф, когда меня найдет,

Убьет нас. Разве я не говорила?

Вперед я знала! говорила вам!


Барон ( уводит ее в маленькую дверь налево у авансцены).

Не бойся, здесь никто тебя не тронет.


Венир быстро входит. Он очень бледен и взволнован. За ним Ле-Дюк, который делает барону знаки, что есть еще особа в передней.

Барон делает ему знак, чтоб он ее отвел в заднюю комнату направо.

Ле-Дюк запирает дверь этой комнаты. Бьет полночь.


Барон ( про себя).

Как, и еще? Бьет полночь на часах

На ратуше, фигуры выступают.

Не так ли здесь, в запутанной игре,

Одна тотчас сменяется другой!


Венир (некоторое время оставался в нерешительности у дверей, быстро подходит к нему). Мингер! вы можете отнестись к моему поступку как вам будет угодно и можете требовать, какого пожелаете, удовлетворения. Меня побуждают обстоятельства, доводы, которые ложатся вокруг моей шеи, как веревка палача.


Умолкает.

Барон пожимает плечами.


Венир. Если верно то, чего я опасаюсь, то перед вами стоит человек, у которого судьба совершила непостижимую кражу, такую кражу, перед которой становятся ничтожными все другим, и даже та первая, знаменитая кража, когда двое вползли в спящий город, украли святыню из алтаря и перерезали чужестранцев, которые только что успели уснуть, усталые от долгого путешествия. Эта кража все отнимает у потерпевшего, отнимает все, что было, есть и будет, и орудие этой кражи – вы.


Барон. Мессер Лоренцо Венир, я на двадцать лет старше тебя, и ты – мой гость. Вот мой ответ.

Та женщина, которую скрываю

Я в этот час – поверь – тебе чужая.

Женат ли ты, не спрашивал я раньше,

Но это не любовница твоя

И не жена, и твоего вниманья,

Тревоги этой вовсе недостойна.


Венир.

Не знаешь ты! быть может, моя скрытность

Меня запутала в такие сети,

Что должен я молчать и биться в них

В сомненье и стыде. Но разрубить

Я должен этот узел, чтоб меня

Не задушил он!


Барон.

Та, что здесь укрылась,

Так далека от этих мрачных слов,

Как маска от смертельного кинжала.


Венир.

Не знаешь ты, кто близок мне.

Она, быть может, обманула и тебя,

Причин имея более скрываться.


Барон.

Когда бы мог тебе я показать

Красноречивый край ее одежды!

Когда бы этот волос золотой,

Запутавшийся в складках занавески,

Мог рассказать о правде моих слов

И подозрения твои рассеять!


Венир.

Как, золотистый волос?


Барон.

Убегая,

Она за занавеску зацепилась.


Лоренцо (смотрит на волос).

Как золото от времени тускнеет,

Как потемнела внутренность собора

Сан-Марко от курений благовонных,

Так он блистает сдержанным огнем!..

Что мне сказать? ее увидишь завтра.

Поверь, я не всегда таков.

Так иногда в смертельном содроганье

Свеча вдруг вспыхнет и мгновенно меркнет

Бессильная…


Барон.

Душою благородный,

Себя ты справедливо со свечей

Сравнил. Она, теснима чадом жизни,

Порою замирает. Но огонь

Не может скрыться даже в тьме ущелья

В пастушьей хижине Кавказа: он

Сквозь мрак мерцает. Кто его увидит,

Колена преклоняет.


Лоренцо.

О, довольно!

Теперьуйду. Пылают мои щеки

И подлинно огнем от этих слов.


Барон.

Постой. Загладить должен ты ошибку.


Лоренцо.

О, с радостью.


Барон.

Возьми себе на память

Безделицу, и с ней не расставайся.

Подает ему маленькую табакерку.


Лоренцо.

Сапфиры в золотой оправе!


Барон.

Что же?

Пусть будет олово, не в этом дело,

На ней увидишь старый мой портрет,

Вернее – юный, был в то время я

Таких же лет, как ты теперь.


Лоренцо.

Возьми же

И у меня на память перстень этот.

Итак, ты – Главк, я – Диомед, и снова

Друзья неравным даром обменялись.


Барон (указывает на портрет).

Когда бы этот юноша владел,

Как ты владеешь, жаркой своей кровью,

Тогда бы я стоял перед тобою

Не королем случайностей игорных.


Лоренцо.

Взглянуть мне дай.


Барон.

Прошедшее мое

Увидишь ты, отца того, что есть.

Вот свет.


Лоренцо (неподвижным взором смотрит на портрет).

Как! это…


Барон.

Я. В былые годы.


Лоренцо.

Портрет твой?


Барон.

Ты бледнеешь? Что с тобой?


Лоренцо (вскрикивает).

Я сплю! Я вижу дьяволов и ведьм!


Падает без чувств.

Барон и Ле-Дюк стараются привести его в чувство.


Редегонда (показывается в дверях).

Мне страшно там! Что здесь такое? Все

Меня забыли, погубить хотите,

Я вижу! Где мой брат?


Барон.

Твой брат?


Редегонда.

Ахилл,

К чему секреты, я не понимаю.

А это муж Виттории, певицы.

Он знаки делал мне, чтоб я молчала,

А я скажу всю правду. Обмануть

Меня все рады, знаю я давно,

Я ухожу.


Барон.

Он – муж певицы?


Редегонда.

Да.

Он муж ее, патриций, потому

Она поет под именем чужим.

Другой же раз, когда так занят ты,

Не приглашай певиц, не заставляй

Их мерзнуть в темной комнате напрасно.


Лоренцо (открывает глаза).

Уж день…


Встает. Редегонда убегает.


Как, Редегонда? Где же я?


Тяжело дыша, держится за кран стола.


Да, вспоминаю.


Замечает табакерку на полу, поднимает ее.


Вот свидетель мой,

И я не помешался, нет. Прощай.

Я должен узел этот развязать

И знаю, что сумею и страдать.


Быстро уходит.

Барон после паузы, делает знак Ле-Дюку, чтобы ввел другую.

Пауза.

Виттория появляется в дверях направо в глубине сцены.


Барон (впереди у стола, она дрожит в волнении, не может говорить).

Милая, это ты?


Виттория не может произнести ни слова, садится.

Пауза.


Виттория.

У тебя был кто-то.


Она говорит машинально, не сводит с него глаз.


Барон.

Да. Твой муж.


Виттория (не понимает, не слышит ничего, в своем смятении хочет встать, колени ее дрожат, ее голос обрывается, она опять садится).

Так много, много в прошлом, столько лет!

Дай плакать мне…


Плачет беззвучно, он подходит, целует ее руку, она тихо ее отнимает.


Не спрашиваешь ты?

Ты прав, излишне это.


Барон.

Дорогая! Узнала сразу ты меня!


Виттория.

Как странно,

Теперь я заменяю перемену,

Но там, в театре, молния блеснула:

Твой прежний облик бурно кровь моя

Извергла.


Барон.

Так он жив еще в тебе?


Виттория.

Ты спрашиваешь?

Пауза.

Ты переменил,

Как платье, имя прежнее свое.


Барон.

Что в имени? Я тот же.


Виттория (тревожно).

Правда?.. Я

Осталась прежняя, как будто здесь

Среди воды и каменных дворцов

Состариться не может человек.

Но только изменились мои взоры

Под властью осени, и вижу я,

Как будто мир не так уж тесно связан

С тяжелою землей, он стал прозрачней.

Ты подарил мне все: весну и лето,

И ласку месяца, и солнца жар.

Ты видишь ли, ты чувствуешь ли, милый,

Что снова я с тобой?


Барон.

А ты, скажи?


Хочет ее поцеловать.


Виттория.

Оставь, оставь.

Пауза.

Нежным, чистым голосом, с любящим взором.

С тобою я теперь,

И все ж одна, наедине с собой.


Барон.

О, расскажи, как ты жила!


Виттория.

Твой голос,

Знакомый голос! Часто я гляжу

В вечерний час на воду, и сдается

Мне, что с небес она спустилась к нам.

Беззвучно раскрывает и скрывает

Она свои картины, создает

И разрушает тысячи видений

Не нашего, иного мира… Так

И жизнь моя – текучие виденья.


Барон.

Еще, еще!


Виттория (оживляясь все более и более).

Ты слышал мои песни?

Ты знаешь, говорят, что голос мой

В высоком храме воздух наполняет

И сумраком, и светом. Говорят,

Мой голос – точно птица,

Сидящая на райской чудной ветке.

Им кажется, когда я запою,

Что радостно смешались два ручья:

Серебряный – блаженного забвенья

И золотой ручей воспоминанья.

Ликует песнь моя восторгом счастья

На озаренных золотом вершинах

И скорби глубины таит в себе.

И больше ничего в душе моей

Уж не осталось, только этот мир

Певучих грез, – как в лютне дремлют звуки,

В пустой груди ее.

И это все – твое, тобой возникло,

Все – отблеск твоего огня. Так жизнь

Дарит стихии всем своим твореньям —

Так воздух бабочку рождает, море

Живые раковины создает.

И голос мой рожден твоей любовью,

В твоей любви живет, питаем ею,

Сияет красками твоей души.

Так выросло чудесное дитя

Воздушной сферы – песнь моя живая,

Царица и рабыня мира звуков,

Сродни богам из мрамора, та вещь,

Которую зову я: голос мой,

Как в грезах говорят: мой добрый гений!


Барон.

Такое чудо мог ли я создать?


Виттория.

Когда меня покинул ты, осталась

Я в темноте. Искал тебя мой голос,

Как птица мечется между ветвей,

Застигнутая мраком. Знала я,

Что жив ты, жив, и я была довольна.

Я пела, и казалось мне порой —

Не понимаю почему, – что ты

Так близко, близко, будто песнь моя

Тебя влечет орлиными когтями

Ко мне издалека. Когда я пела,

Ты в воздухе, невидимый, носился

На легких островах. Одно звучало

В моей душе: источник всех мучений,

Всего блаженства – он! Не я пою —

Меня не слушайте, – он песнь рождает!

И жалобы мои спустились тихо

Ступенями глубокими, внизу

Замкнулись двери с громом отдаленным,

И песнь моя покрыла целый мир

И нас с тобой!


Барон.

Виттория, будь снова

Моею!


Виттория.

Нет. Я не могу. Нет, нет —

И не хочу.


Барон.

Кто может запретить

Тебе?


Виттория.

Кто?

Небольшая пауза.

Я сама. И также люди.


Барон.

Твой муж?


Виттория.

Судьба мне запрещает это.

Ты видишь – я окутана тенями

Моей судьбы.


Барон.

Ты лжешь! боишься ты.


Виттория.

Перед судьбой своей я преклоняюсь.


Барон.

Приди ко мне, мы будем жить…


Виттория.

На гробе

Прошедшей юности?

Качает толовой.

Нет. У меня

Свой дом, свой…

Про себя.

Нет, нельзя еще сказать!

Но близок час, и он узнает все.


Барон (привлекает ее к себе).

О, милая, отдайся мне! Подумай

О том, что было.


Виттория (отступая).

Помню все. Во мне

Все переполнено воспоминаньем.

А ты забыл те дни, когда преступно

Старались мы раздуть погасший жар?

Я умереть готова от стыда,

Позор тот вспоминая. На постели

Сидели мы, как бледные убийцы,

Над нами воздух ночи застывал,

А за окном зловеще вдалеке

Гора дышала пламенем кровавым

И освещала муки наши.


Барон.

Где?


Виттория.

В Неаполе. Ты помнишь эти дни,

Когда, подобно жалким привидениями,

Лежали мы в объятиях друг друга?

Постыдно лгали наши поцелуи

И бледные слова, и наносили

Без счета раны мы друг другу в сердце,

И ужас охватил нас, и тогда

Расстались мы, бежали!


Барон.

Да. Я помню,

Случилось это в Генуе. Горели

Мы первым пламенем любви, оно

Глаза и руки наши опалило.

Тебя так мучил я из-за подарков!


Виттория (растерянно).

Подарков?


Барон.

Тот маркиз…


Виттория (повторяет).

Маркиз? Подарки?


Барон.

Гримальди.


Виттория ( беззвучно).

Как?


Барон.

Который тебе виллу

В то время подарил.


Виттория.

Мне – виллу?


Барон.

Да.

За нею роща пиний…


Виттория.

Подожди.

Не в Генуе то было! Я не знаю,

Какая вилла! не было подарков,

И ты меня терзал не из-за них!

Не знаю я Гримальди. Были мы

В Неаполе! И я была одна.

Нет, не совсем, но рассказать тебе

Я не могла. Единственная тайна,

Я удержать ее старалась, будто

Клочок покрова для души.


Барон.

Так, значит,

Я перепутал место и людей?


Виттория.

Ошибся он, все перепутал! Все

Забыл, как содержанье водевиля,

Как вывеску гостиницы забыл!

Плачет.

И если это мог он позабыть,

Что ж помнит он еще?

Пауза.

Забыл! А я…

Безумствую и плачу! Это жизнь.

Я успокоилась. Ты видишь, раньше

Была я как дитя и не умела

Рассказывать спокойно.

Пауза.

Говорили,

Что был ты в заключенье здесь, в темницах,

И через год бежал, и на веревках

На кровлю церкви ночью ты спустился?


Барон.

И спрыгнул вниз. Но было столько платья

На мне, что я остался невредим.

Внизу кафтан зеленый.


Виттория.

Как зеленый?!


Барон.

Ты плачешь?


Виттория.

Это было вскоре, после…


Барон.

Через полгода. Сверх своей одежды

Одет я был аббатом, а поверх

Того аббата в платье дворянина

Из Дании – с огромным париком

И с орденами на груди широкой.


Виттория (гладит его руку, лежащую на столе, с кротким укором).

И снова ты вернулся!


Барон.

Кто узнает

Меня?


Виттория.

Узнала сразу я тебя.


Барон целует у нее руку.


Виттория (смотрит на него, улыбаясь).

И женщин, женщин – множество такое,

Как волны моря, как песок прибрежный,

Как звуки струн!

Легко проводит рукою по его лбу.

И к этим берегам

На легкой барке ветреного бога

Как много раз, как резво приставали —

Нет, пристают – веселые царицы,

Все победительницы молодые!

И здесь следы оставил этот челн.

Теперь я ухожу.


Барон.

Когда вернешься?


Виттория.

Я? Никогда. Один лишь раз могла я

Прийти к тебе.


Барон.

Велишь явиться мне?


Виттория.

Нет.


Барон.

Ты не слышала? Здесь был твой муж.


Виттория.

Мне показалось…


Барон.

Да. Мы с ним друзья.


Виттория изумленно кивает.


Барон.

И завтра обещал я посетить

Его, он подведет меня к тебе

И назовет.


Виттория.

Как прежде?


Барон.

Нет. Теперь

Другое имя у меня. Обдумать

Необходимо эту встречу.


Виттория.

Да,

Обдумать надо, лгать и притворяться.

Так, если жизнь захочет обещанье

Исполнить, в дикий миг она смешает

Заботы, опасенья и бросает

Подарок свой, двусмысленно смеясь,

К ногам того, кто оглушен внезапной

Наградою. С доверчивой улыбкой

Мой муж тебя представит завтра мне.

Хотела бы раскрыть я свою тайну

На тихом берегу, не при свиданье

Средь шума гавани, где дикий гул,

Где соловьи молчат. Но в мире тьмы

Вооруженным должен быть и свет,

Итак, вооружимся завтра мы,

И музыкой оденемся, как броней,

И мужественно выполним все то,

В чем красота и правда. Тот силен,

Кто радостью бесстрашной укреплен.


Уходит.

Пауза. Барон, за ним Ле-Дюк, который гасит несколько свечей.


Ле-Дюк.

Прикажете готовить к ночи.


Барон.

Да,

Конечно. Где мой желтый чемодан,

Он привезен? Подай его сюда.


Ле-Дюк приносит желтый чемодан, раскрывает его.


Барон.

Вся вышла мазь для рук.


Ле-Дюк.

Уже в Марсель

Написано о мази, ваша светлость.


Барон.

Отлично. Да, понравился тебе

Слуга.


Ле-Дюк.

Я вижу ясно: ваша светлость

Шутить изволите – комедианта

Слугой своим назвать не захотите.


Барон.

Как, ты серьезно? Можешь быть покоен.


Ле-Дюк.

Я был покоен. Если б сомневался,

Бросил бы милостиво разрешить

Тотчас мою отставку.


Барон (с мягким укором).

О Ле-Дюк!

Пауза.

Движенья мало у меня.



Ле-Дюк.

Простите,

Всегда я сравниваю вашу светлость

С другими господами тех же лет —

Нет, с молодыми – и скажу открыто,

Что каждый раз доволен остаюсь

Вполне сравненьем этим.


Барон.

Вижу я,

Что дни последние на корабле…

Я утомлен. Мы будем фехтовать.


Ле-Дюк.

Простите, ваша светлость, но рапиры

Уложены с вещами остальными.


Барон.

Так мы поборемся.


Снимает часы, кольца, браслет, Ле-Дюк снимает камзол, кланяется, становится на позицию. Внизу слышен сильный стук в дверь. Оба прислушиваются. Стук повторяется.


Барон.

Взгляни, кто там.


Стук усиливается.


Ле-Дюк (у окна).

В гондоле маскированные люди.


Барон.

И с ними женщины?


Ле-Дюк.

Одни мужчины.


Барон.

Так это мессер Гранде! Я погиб.

Дико озирается, хватает Ле-Дюка за горло.

Ты, негодяй, ты предал?.. Только ты!

Меня никто не знает здесь.



Ле-Дюк.

Простите:

Вот нож. Зачем же вашими руками?


Обнажает шею.


Барон (роняет нож).

Прости. Что сделалось со мною? Разве

Я трусом стал? Дай кольца мне сюда.

Оденься. Выход в доме лишь один.

Вчера я был спокоен, как дитя

Во чреве матери. Как мышеловка!

Проклятая беспечность… западня!


Роется поспешно в чемодане.


Ле-Дюк.

Что?


Барон (выбрасывает платье из чемодана).

Орден Шпоры золотой. Возьми.


Ле-Дюк.

Зачем?


Барон (продолжает рыться).

Надень!


Ле-Дюк.

Я?


Барон.

Слушаться меня!

И если там внизу стоит палач,

Пусть камергер ему отворит двери.

Не этот – нет, большой подсвечник! Так!

Ступай! твой господин гостей встречает.


Сильный стук повторяется. Барон умолкает, делает знак Ле-Дюку, Ле-Дюк уходит.

Один. Дрожит всем телом, в руке его маленькая склянка, которую он вынул из чемодана. Прячет ее.


Что ж, если так, поможет это мне.

Зачем? я мог бы вновь бежать оттуда,

Буравить стену крепкими ногтями,

Прислушиваться к шороху шагов,

К дыханью спящей стражи, пережить

Все муки ада вновь!.. Я замечаю,

Своей игры не повторяет жизнь.

Что раз испытано душой, того

Не в силах вынести она опять:

Вонзаются, как жгучее клеймо,

Стыд, отвращенье, страх… Но есть исход

Ивкаторге. И он меня спасет.


Ле-Дюк возвращается с письмом.


Барон.

Что это?


Ле-Дюк.

Уж уехали они.

Письмо мне бросили.


Барон (читает письмо внимательно, начинает громко хохотать).

Сыграли мы

Комедию безумную! Ты знаешь,

Оказывает честь мне герцогиня

Сансеверина: хочет меня видеть,

Она ревнует.


Ле-Дюк.

Ревности припадок,

Похожий на припадок лихорадки.


Барон.

Однажды в год случается, но сильный.

Известно ей, что увлекло меня

И держит здесь в Венеции опять.

А сам я разве знаю?.. Чувство то,

Которое мышей влечет невольно

К знакомой западне. Итак, когда

Венеции я завтра не покину,

Грозит она донос послать сюда

И выдать инквизитору меня.

Мы едем. Герцогиню знаю я:

Она сдержать способна свое слово.

Довольно! Дал мне этот пестрый день

Свиданье и разлуку, страх и гнев

И наслаждение – и в голове

Все кружится, как будто ночь провел

На маскараде я. Мы едем завтра,

Но вечером. Виттория хотела

Мне что-то показать… но что? Она

Все хороша еще, почти как прежде…

Но замечаю я, нельзя желать

Вновь пережить прошедшее свое.

Как будто нас удерживают руки

Неумолимые. Так странно это…

Как жаль, что убежала Редегонда!

Ее в своих руках не держит призрак

Минувшего… Но прежде разве мысли

Подобные тревожили меня?

Я вижу, таковы гонцы твои

Незримые, – ты, кому служит время,

Неслышно выступая, и кого

Назвать я не хочу.

Он меняет тон.

Прекрасный город!

Ты не обманешь никогда. Ты дал мне

Счастливый этот день. Его запомним.

Удачный день, как будто создан он

Фантазией поэта! Спать пора,

И новое оставим до утра.

У дверей спальни еще раз оборачивается.

О мази напиши. Да, я забыл.


Занавес.

II

Большая уютная зала в доме Венира. В глубине большая дверь и два больших окна с прекрасными решетками на канал. Слева и справа двери. В правой стене над дверями маленькая открытая галерея. Потолок и стены над окнами расписаны фресками в стиле Тьеполо. На авансцене слева маленькие клавикорды, посредине залы очень большой стол с вызолоченными ножками, на нем в большой вазе цветы.

Ясный день.

Входят Лоренцо и его дядя, сенатор Венир. У сенатора накинуто сверх платья легкое черное домино, он держит черную маску в левой руке, правою опирается на палку.


Лоренцо (бледный и взволнованный, говорит входя, затем они останавливаются посреди залы).

Не спрашивайте, дядя, я прошу!

Все это, как дыханье, для меня

Естественно. Не знаете вы разве,

Что ею я живу? Прошу, идите…

Так оставайтесь… Детство мое было

Не весело. Вы помните, легко

Уныние овладевало мною,

Так скоро я печали подчинялся

И застывал душой, когда глядела

Из чащи жизни пошлость на меня

Глазами страшными Медузы. Я

Тогда нашел ее – то существо,

Из рук которого источник счастья

И жизни бил, – к нему припал я жадно

И жадно пил блаженство бытия!

Когда б она могла мне передать

Хоть половину своего веселья,

Которое в глазах ее блистает, —

За мной ходили бы вы неотступно,

Как ходят все за нею, дышат ею.

Возможно ли отречься от нее

Хотя единой капле моей крови,

Когда во мне течет Вениров кровь!

И, как родник в сказании старинном,

Так бешено вздымается она,

Когда коснется зеркала ее

Нечистое дыхание, способна

Она в безумной ярости восстать,

Как в клетке раздраженный лев. Вы правы,

Вениров благородна кровь, и ею

Мы платим как цари, а не торговцы —

За миг один ценою многих лет,

Последним золотом могилы предков,

За грезу жизнь свою мы отдаем

И за улыбку жертвуем собою.


Произнося последние слова, он отворачивается от старика и делает несколько шагов вперед. Старик, качая толовою, надевает маску и уходит в большую дверь в глубину сцены.


Лоренцо (оборачивается, замечает, что он один).

Уже ушел?.. Ее хочу я видеть…

Прислушивается у двери слева. 

Но спит она еще… Я подожду.

Садится в кресло посредине комнаты.

Я сон ее щажу теперь, а скоро

Я, может быть, ее покой убью

Навеки. Я вздрогнул, когда чужой

На тень ее хотел лишь наступить,

А сам готовлю ей удар смертельный

Рукой железной. Так впотьмах мы бродим…


Чезарино подходит к нему сзади, кладет ему руки на плечи.


Лоренцо (вскакивает, хватает руку Чезарино).

Виттория!

Чезарино подходит к нему.

Когда бы ваши руки

Не так похожи были!


Чезарино.

Что ж тогда?


Пауза.


Лоренцо.

Скажи: ты матери своей не знал?


Чезарино.

О нашей матери ты говоришь?


Лоренцо.

Да, о твоей.


Чезарино.

Виттории она

Ведь тоже матерью была.


Лоренцо.

Да, знаю.


Он украдкой сравнивает Чезарино с портретом на табакерке, которую держит в рунах.

Чезарино отходит налево.


Лоренцо.

Уходишь?


Чезарино.

Да, к гостям.


Уходит в правую дверь в глубине сцены.


Лоренцо (вслед ему, с табакеркою в руке).

Одно лицо,

Одно лицо, черты одни и те же!


Останавливается, опустив голову.

Виттория слева тихо подходит к нему. Он отступает, смотрит на нее печально. Она берет его голову обеими руками. Он освобождается и отступает снова. Пауза.


Виттория.

Печален ты.


Лоренцо.

Не весел я, как видишь.


Пауза.


Лоренцо.

Как ты спала, Виттория?

Не ожидая ответа.

Ты знаешь,

Проснулся я однажды рано утром

А ты спала. Склонившись над тобой,

Глядел я на тебя и ненавидел

Глаза твои и милые ресницы.

Я понял вдруг, что под покровом их

Живет какой-то сон, богатый жизнью,

Где нет мне доли, нет ни тени доли.


Виттория.

Но я спала тогда, теперь же сон

Забыт.


Лоренцо.

И наяву ты грезишь тайно,

И должен ненавидеть я всегда

Глаза твои открытые, и губы,

И этот милый, светлый лоб.


Виттория.

Не знаю,

О чем ты говоришь.


Пауза.


Лоренцо.

Скажи мне: кто я Тебе?


Виттория.

Мой муж.


Лоренцо.

А ты – моя жена.

И говорят, супруги нераздельны.

У нас же нет слияния такого.


Виттория.

В себе мы замкнуты, и я могу

Отдаться только в цельности своей.

Я не могу венок тот разорвать,

Который составляет мою личность.

Зачем себя терзаешь ты, мой друг?


Лоренцо.

Тебе еще не ясно? Посмотри!

Показывает ей табакерку.

Тот, кто мне дал портрет, клянусь, отец

Того, кого зовешь ты братом. Громко

Кричат о том уста самой природы.

Но он не может быть отцом твоим,

Он молод, слишком молод, и потом,

Ты на него нисколько не похожа!

Задыхается.

Но руки мальчика с твоими схожи, —

О, так похожи, что в моем уме

Как пламя запылало подозренье,

Питаемое темною догадкой.

А человека этого вчера

Ты видела со сцены, побледнела,

Как будто молния тебя сразила.

Останавливается.


Виттория (спокойно смотрит на него).

Ты прав: я испугалась. Так давно

Его я не встречала – мне казалось,

Что вслед за ним и мать моя должна

Восстать из праха и за ним явиться

И слушать мое пение. В те дни

Когда была ребенком я, так часто

У нас бывал он, а потом исчез,

Тогда родился брат и мать скончалась…

Немного помолчав.

Да, руки Чезарино и мои

На руки нашей матери похожи.

Тогда мне было десять лет, давно

Лежал в могиле мой отец…


Лоренцо.

Так, значит,

В замужестве два раза мать твоя

Была?


Виттория.

Нет. Многое я понимала,

Хотя была ребенком. И теперь —

Через семнадцать лет его увидеть!

Виновник смерти матери, он был

Причиною, что брат родился мой.

Молчи. Сюда идут.

Чезарино и Марфиза приближаются, Лоренцо идет к ним, они снова удаляются. Посреди залы, одна.

Я лгу ему,

Как намогильный камень. В самом деле

Я камень над могилою, где скрыто

Забытое другими приключенье.


Лоренцо снова подходит к ней.


Виттория (не оборачиваясь). Ты снова отослал их от себя?

Лоренцо (близко подходит к ней). Виттория! заставь меня поверить твоим словам!


Виттория (смотрит ему прямо в глаза). Лоренцо, если ты все еще сомневаешься, скажи мне, кто я для тебя?

Лоренцо. Ты – все для меня, все, к счастью моему или к несчастью. Ты – единственный подарок, который включает в себе все остальные… Виттория, мне страшно сомневаться в тебе и страшно тебе верить. Что бы ты ни говорила, мне становится страшно при мысли, что жизнь меня перехитрила.

Виттория. Мой друг, жизнь и так перехитрит нас всех.

Лоренцо (еще настоятельнее). Виттория, заставь меня поверить тебе! Вспомни, как ты вошла в мою жизнь, отягченная тайнами.

Виттория. Было время, когда ты из-за них любил меня еще сильнее. Ты сам сравнивал мое существо с плотно свитым венком. Да, я – не твое создание, я – создание жизни и отягчена отблеском преодоленных скорбей, увешана золотом застывших слез, вошла я в твою жизнь. Вспомни, как все началось, Лоренцо. Разве я лгала? Разве я обещала слишком много?

Лоренцо. Я помню все, Виттория. Твои речи никогда ничего не обещали, твое молчание – тоже, как мне кажется. Только существо твое обещало неизъяснимое и сдержало свое обещание, да, Виттория, даже более того, что обещало! Я не был несчастнейшим человеком в мире, но, может быть, человеком наименее счастливым, когда я нашел тебя. Какой подарок! Тот, кто раньше не умел найти радости в земном мире и его солнце, научился любить лампаду, потому что она освещала тебя! Ты стала единственной действительностью моей жизни, твердыней, на которой я построил свой мир, – ты, отягченная тайнами, ты, создание жизни, о которой я ничего не знал! Я полюбил тебя любовью, которая потрясла меня, и порою раскрывала во мне пропасти изнеможения, как раскрывает их безмерный гнев.

Но если ложь живет, сплетаясь с ложью

В твоих речах, в молчанье твоем строгом,

Как жабы в пропасти, когда лгала ты

С начала самого и до сих пор,

Возможно, это – страшно, но возможно!

Виттория, что ж остается нам?

Как жить нам дальше, как нам жить, скажи?


Виттория (В ее лице видна душевная борьба. Она подходил к столу и звонит в маленький колокольчик).


Лоренцо. Что ты хочешь сделать?

Виттория. Единственное, что тебя успокоит. Я хотела избежать этого, избежать во что бы то ни стало! Но теперь пусть это совершится. Мы пойдем к нему. Ты будешь со мною, когда я его встречу, когда он меня встретит. Может быть, тогда ты поверишь мне. Или пускай он придет сюда.


Еще раз звонит.


Лоренцо (возбужденно).

Виттория, то, о чем ты говоришь, исполнится.

Он придет сюда.


Виттория (беззвучно).

Он придет сюда!


Лоренцо.

Я поступил так, как ты желала поступить.


Виттория.

Ты уже поступил! уже!

Слуге, который появляется у дверей справа.

Ступай, не надо.

Слуга уходит.

Ты его вызвал сюда, чтоб испытать меня?


Лоренцо ( дрожащим голосом). Не знаю, так случилось, так все сложилось. Но ведь ты сама хочешь, Виттория… ты сама хочешь этого, и так все к лучшему, Виттория!


Молчание.

Отчего же ты теперь печальна?



Виттория (мрачно).

Ты не подумал только об одном.

Когда придет – увидит он меня

И мальчика, узнает и отнимет,

Лоренцо, что тогда? Отнимет брата!


Лоренцо.

Как, знает он о мальчике?


Виттория отрицательно качает головой.



Лоренцо.

Тебя Узнает он? 


Виттория.

Возможно. А потом?

Отец он мальчика, а я – сестра,

Не более. Что стану делать я,

Когда он сына своего возьмет?

Устремляет взор на него.


Лоренцо (совершенно растерянный).

О, горе мне! всегда я приношу

Несчастие себе и моим близким!


Виттория (тихо касается его руками).

Нет, лучше так! Потом поверишь мне,

Поверишь, милый друг, что я – твоя?


Лоренцо (страдальчески).

Моя, насколько?


Виттория.

Вся твоя, поверь! Идут они.


Лоренцо.

Взгляни же на меня.


Виттория.

Вот.


Дарит его взглядом, подобным поцелую.


Лоренцо.

Милая!


Марфиза и Чезарино подходят, разговаривая, к ним, Лоренцо идет к ним навстречу.


Виттория (одна среди залы, взволнованная).

Я видеть не могу,

Как бледен он, как затаенной скорбью

Он отягчен.

Лицо ее мало-помалу принимает совершенно другое выражение, в нем видно напряжение и строгость.

Итак, я буду лгать

Уж до конца! Блуждаю я, подобно

Лунатику, идущему по крышам,

И кто меня разбудит, тот убьет.

Что, если б тот похож был на него?

Обрушилось бы здание мое.

Должна я ждать, спокойная, конца:

Но если был неверен мой расчет,

То счастье мое – могила ждет.


Подходит к клавикордам и берет стоя несколько аккордов.


Чезарино (подходя к ней).

Позвольте быть мне здесь, когда придет

Старик ужасный.


Лоренцо.

Кто? 


Виттория.

Он говорит

О старом Пасьонэи, жду его

Сегодня я с другими.


Чезарино.

Страшно видеть

Живого мертвеца! нет, я готов

Скорее заглянуть в свою могилу!

Когда он ест и хлеб роняет свой,

Я думаю, отвалится и палец

Его сейчас! Прости меня, Создатель,

Но рад я, что не видел никогда

Я матери своей, когда б старухой

Была она теперь такой же дряхлой!

Ты – мать мне заменяешь, и притом

Так молода! Пусти, хочу пойти я

В ту комнату: Марфиза сядет там,

Покинутая, будто Ариадна,

И буду Вакхом я, бегущим к ней.

Нет, лучше брошу яблоко к ногам

Ее, и Аталантой она станет,

А я – возлюбленным ее, готовым

Коварством легким ею завладеть!


Марфиза.

В головке этой хитрость сочеталась

Мужчин и женщин. Говорит шутливо

Он о своих заветных помышленьях,

Их прикрывая лучше, чем лукавством.


Чезарино.

Вот голова Цирцеи, в ней сквозит

Кокетство, точно фосфор через кость.

Боюсь, мы превратимся в светляков,

И нас она посадит на булавки

И в волосы себе воткнет.


Виттория.

Останься

Со мною.


Чезарино.

Нет, я с нею быть хочу.

И если ты, сестра, мне помешаешь,

Я закричу, и выронит из рук

Гирлянду нарисованную бог

На потолке.


Виттория.

Марфиза! будь добра:

У зеркала там ноты у меня.


Марфиза уходит налево. Лоренцо в глубине сцены.

Виттория страстно целует Чезарино в лоб.


Чезарино.

Что, милая сестра?.. Не притворяйся,

Я вижу хорошо, что ты в тревоге.

Скажи мне, милая?


Виттория.

Ступай к Марфизе.

Не обращай вниманья на меня.


Чезарино.

О, ни за что. Ты скажешь мне сейчас.

Ты скажешь? скажешь?


Виттория.

Нет, дитя мое,

Ступай. Чего бояться мне? Со мною

Здесь муж, и ты, мой друг,


Чезарино.

Не знаю я,

Но чувствую – случилось верно что-то.

Под легким покрывалом принужденья

Ты вся трепещешь, полная смятенья.


Виттория.

И таковы мы все, поверь, мой друг.

Теперь к гостям пойду я, а потом

Спою, что им написано когда-то.


Чезарино.

Кем?


Виттория.

Старым Пасьонэи, этим самым,

Кто так не нравится тебе, дитя.


Чезарино.

Забыл он музыку свою, поверь.

Ты запоешь, а он уснет под звуки.


Виттория кивает ему, отходит в глубину сцены.


Чезарино (смотрит ей вслед).

С ней что-то сделалось. Не успокоюсь,

Пока она не запоет. Боюсь,

Не станет петь она сегодня.

Что мне уста Марфизы!.. Милая сестра,

Тускнеет мир в тревоге за тебя!


Марфиза приходит слева, кладет ноты на клавикорды, идет направо к Чезарино.


Лоренцо (идет к авансцене, делает знак Виттории, ведет ее за руку налево).

Виттория! еще сказать хочу…


Виттория подходит к нему.


Лоренцо (поспешно).

Послушай, если он свое

дитя

При встрече не узнает и тебя

Не вспомнит, я прошу: не говори

Ему ни слова!


Виттория ( с удивлением).

Как?


Лоренцо.

Найду я силу

В душе моей и так тебе поверить.


Виттория (мягко).

Как хочешь, если в самом деле хочешь…


Лоренцо (поспешно).

За Чезарино ты дрожать не будешь

Из-за постыдной слабости моей.


Виттория (быстро).

Не унижай себя!


Лоренцо.

Уж едут гости.


Они оборачиваются. В дверях появляются следующие лица, как бы выходя из гондол и поднимаясь по ступеням, аббат, старый композитор, которого ведет его старая служанка, и Редегонда. За ними Салаино, немецкий граф и три музыканта со своими инструментами. Лоренцо и Виттория приветствуют гостей.


Аббат (преклоняя колено пред Витторией).

Прекраснейшая Евридика! вы

С Орфеем поменялись, вижу я,

Его зовете вы из царства теней.


Служанка снимает с плеч старика большой плащ и разматывает большой платок, которым была окутана его шея.


Виттория.

О ком вы говорите, Гамба?


Аббат.

Вот

Орфей.


Виттория (смотрит на Пасьонэи).

Какою силой обладает

Наш враг незримый – время! Яда в ухо

Он не вливает, а тихонько губит!


Старик шепчется со своей служанкой.


Виттория.

Скажите: хочется ему чего?


Редегонда.

Боится он сквозного ветра.


Виттория.

Здесь Ему удобней будет у стола.

Все отходят к авансцене.

Так время развлекает нас игрою,

Чтоб гости не соскучились его!

Как яблоко Содома, жалким прахом

Становится пред нами человек,

Когда еще расцвет его мы помним,

Пропавших возвращает, оживляет

Черты забытые в лице ребенка

Невинного, запутывает все,

Нам двойника навстречу высылает

И семена по прихоти растит.


Старика усаживают в кресло перед большим столом. Служанка стоит подле него. Он шепчет ей что-то.


Лоренцо.

Чего желает он?


Граф.

Мешает солнце Ему.


Виттория.

И солнца он боится, бедный!


На окне в глубине сцены спускают зеленую занавеску. Салаино садится за клавикорды, музыканты приготовляют свои инструменты: скрипку, виолончель и флейту. Виттория, подав старику подушку, отходит налево, берет ноты. Музыканты настраивают инструменты.


Виттория.

Вот человек, который всем дарил

Когда-то радость. В голове его —

Где темное уныние гнездится

Теперь с ребячеством вторым, ужасным

Подобием живого детства, – там

Жила когда-то музыка, и звуки

Рождались, как у жаворонка в поле,

Который улетает, торжествуя,

И замертво на землю упадает

Порой в избытке счастья своего.

Сидит он здесь, пустая оболочка,

А часть его живая – здесь и там.

Показывает на инструменты.

Так жизнь из лучшей доли наших душ

Прядет тихонько нить, и этой пряжей

Невидимой опутывает нежно

Невинные создания: деревья,

Цветы и струны, – в них душа живет

И не стареет больше. Где мы любим,

Поистине, мы создаем такой

Волшебный и незримый остров жизни

С блаженными и легкими садами,

С плывущими обрывами забвенья,

И, может быть, однажды остров этот

В вечерней грезе проплывет над нами

В сиянье золотом, и мы к нему

Поднимем руки в радости напрасной,

Взирая потускневшими глазами

На легкое виденье!.. Вознесется

Сейчас над головою старика

Его утраченное царство, он

Еще заплачет, может быть, над ним,

Разгорячен былым огнем своим.


Они начинают играть. Салаино играет на клавикордах. Виттория считает такты, чтобы начать вокальную партию. Справа в глубине сцены слуги вносят на серебряных блюдах, покрытых крышками, угощение. Старик оборачивается, служанка старается его удержать. Старик отмахивается от нее и совсем поворачивается к одному из слуг. Виттория откладывает свои ноты и идет к старику. Музыка обрывается.


Виттория.

Смотрите, хочет он чего-то.

Пусть

Возьметон. Это – сладкое. Подайте.


Старику накладывают сладкого на тарелку, он ест с жадностью.


Виттория (отворачивается от него).

Как горько эту благодарность видеть

За лакомство!

Отходит к музыкантам.

Оставим же его,

Играть мы будем только для себя.

Что было некогда огнем души

Его, теперь должны зажечься в нас

И в этих струнах. В юности своей

Подслушал он журчанье тихой крови,

Те звуки легкие, когда она

Струится в обнаженных жилах жизни,

Их уловил он чутким своим ухом

И в тело инструментов их вдохнул.

Пусть угасает жалкое дыханье,

Живет для нас души его созданье.


Они начинают играть ту же пьесу. Слуга вводит в дверь справа у авансцены барона. Барон делает ему знак не мешать исполнению и останавливается в стороне. Виттория замечает его и опускает с спокойной улыбкой ноты. Музыка обрывается.


Виттория (совершенно спокойно обращается к Лоренцо, который стоит спиной к вошедшему).

Лоренцо, разве ты не видишь гостя?


Лоренцо (оборачивается, приветствует барона).

А, Вейденстам! как рад я видеть вас!

Тихо.

Ни слова здесь о том, что было ночью!

Прошло все это, как обманы снов.

Подводит Витторию за руку к барону.

Виттория, барон Вейденстам из Голландии!


Виттория (барону с холодной улыбкой).

Я вижу, мы не вовсе незнакомы.


Лоренцо (отходит направо).

Когда бы тайные виденья снов

Предстали перед нею так внезапно,

Не так бы встретила она его!

Она его приветствовала, будто

Вчера с ним виделась и говорила.

Теперь могу вздохнуть свободно.


Виттория движением руки указывает барону на своих гостей. Барон подходит к Марфизе, которая стоит справа с аббатом и Чезарино. Они отходят в сторону. Виттория не сводит глаз с барона, который только мельком взглянул на Чезарино. Справа у авансцены стоит Лоренцо и тоже внимательно наблюдает за ними. Внезапно он вынимает из кармана табакерку, но сейчас же овладевает собою и подходит к Виттории.


Лоренцо ( поспешно).

Слушай,

Ты все должна сказать ему! Стоит

Живой портрет барона – Чезарино,

И думаю, уж догадался он.


Виттория (тихо).

Как хочешь.


Лоренцо (так же).

Милый друг, необходимо.


Виттория.

Сейчас скажу, когда ты хочешь так.


Барон, улыбаясь, кланяется Марфизе, подходит к Виттории. Она подзывает Чезарино. Марфиза и аббат подходят к музыкантам, которые отложили свои инструменты.


Виттория (представляя Чезарино барону).

Вот брат мой. Право, им горжусь безмерно!

В Неаполе впервые он увидел

Сиянье солнца, и когда оно

Склонялось вечером в морские волны,

Он говорил: «Кукушка!» А потом

Протягивал к нему свои ручонки

И мяч из золота хотел поймать.

И с той поры он в золото влюблен

И жадно ищет всюду красоты.

Учился он в Сиене у монахов

Святой горы. Когда смеялся он,

Казалось им, как будто умножались

В обители богатства. Вырезали

Из дерева почтенных ки Парисов

Они в часы досуга лук и стрелы,

И птичку, потому что Божьи птицы

От детских стрел проворно улетали.

Пять городов и я, его сестра,

Его так плохо воспитали. В нем

Все недостатки юности и все

Ее очарованья сочетались.

Я говорю о нем – и замечаю,

Что о своих ошибках говорю…

Ступай к другим, ступай скорей к Марфизе!


Чезарино отходит к группе у клавикорда.



Виттория.

Воображает он себя владыкой!

Когда он приезжает в новый город,

Он все окидывает властным взглядом,

Как будто скрыт в его глазах магнит,

Он привлекает женщин отовсюду

И клады тайные со всех сторон.


В продолжение этого рассказа глаза Виттории ищут встречи со взглядом барона, и кажется, что она хочет сказать взором более того, что заключают ее слова. Но аббат стоит поблизости. И Лоренцо тоже стоит неподалеку от нее с правой стороны.


Виттория (продолжая).

Когда что нравится ему – в словах

Его взлетает пламя, языком

Язвит он, как копье Амура, взор

Его пронижет всякое притворство,

Стыд не удержит, но одно: любовь…


Чезарино (подходит к ней).

Все обо мне, сестра, ты говоришь?


Виттория.

Мой брат, поговори же с гостем: был

Он близок матери твоей.


Чезарино.

Да, правда?

Не знал я матери, но говорят,

Прекраснее нет слов у человека,

Оно звучит так глубоко и нежно.

Другое слово для меня прекрасно:

«Сестра»! при слове «мать» я вспоминаю

Могилу, мертвецов – и содрогаюсь…


Барон.

Напрасно.


Разговаривая, уводит его в глубину сцены.


Виттория (одна, так как Лоренцо вслед за ними отходит в глубину сцены, аббат присоединяется к группе у клавикорда).

Мать свою он отвергает

Не для того ли, чтобы мне польстить?

Так отреклась я от себя самой,

Живу как в сновиденье.


Лоренцо (возвращается к ней).

Ты забыла

Про старика.


Виттория.

Прости меня, мой друг:

Сегодня я рассеянна, невольно.


Лоренцо.

Прости. Твое волненье вижу я.


Виттория.

Ты прав. Подумай: может он отнять

Так много у меня в одно мгновенье!

Моя судьба – на лезвие ножа. Ты понимаешь?


Лоренцо.

Да.


Виттория (между тем как Лоренцо оборачивается к слуге с каким-то приказанием, про себя).

Надеюсь, нет.

(Снова к Лоренцо.) Не беспокойся: я не позабуду,

Где композитор. Я не позабуду.


Лоренцо.

Меня ты не забудешь?


Виттория.

Как могу

Тебя забыть сегодня? Жизнь свою

Насквозь я вижу: в глубине ее —

Твоя любовь.


Лоренцо.

Как в янтаре – букашка?


Виттория.

Нет, как в кристалле камень драгоценный:

Над ним кристалл разросся как живой.


Лоренцо отходит в глубину сцены, где Редегонда, старая служанка и немецкий граф вводят старика. К Виттории подходит барон, Чезарино присоединяется к Марфизе, музыкантам и аббату, который говорит ему комплименты.


Виттория (делает несколько шагов в сторону, чтобы никто ее не слышал, барону).

Теперь ты знаешь?


Барон целует ее руку.


Виттория.

Он – твое дитя,

Мой сын и твой. Стань около меня,

Чтобы не видели они, как плачу…


Плачет.


Марфиза.

Гранату выбери мне, Чезарино.


Салаино (умоляюще).

Марфиза!


Марфиза (вполголоса).

Что? Вчерашнее прошло,

Теперь же новый день.


Берет гранат из рук Чезарино.


Виттория.

Так плачу я

Хоть этот раз из глубины души!

Вот целой жизни тайна, остальное

Одна кора!


Барон.

Волшебница моя!

Гляжу я, будто в зеркало былого,

Целую грустно молодость свою,

Когда его целую в лоб.


Виттория.

Кажусь

Я призраком себе и забываю

Свои года…


Барон.

Что хочешь ты сказать?


У клавикорда стараются заставить Чезарино играть. Марфиза более других уговаривает его, кокетничая. Один из музыкантов предлагает ему свою скрипку. Салаино стоит в стороне.


Виттория (немного обернувшись в их сторону, барону).

Взгляни, как необузданным огнем

Своих речей он озаряет их!

Антонио, он – сын твой. Ты доволен?

Оборачиваясь влево.

Нет, Маласпина, прав аббат.

Играет мой брат уже неизмеримо лучше,

Чем я, хотя моложе он меня

На десять лет.

( Барону.)

Ты видишь, здесь никто

Не знает лет моих.


Барон.

Но разве ты

Стареешь?


Виттория (улыбаясь).

На огромной лжи плыву я,

Как на быке своем плыла Европа:

Сестра я сыну своему, виденье,

Сплетенное с действительностью скрытой…


Справа идет старик, которого ведут Редегонда и старая служанка, за ними Лоренцо и немецкий граф. Барон отходит несколько в сторону, направо к авансцене, Лоренцо присоединяется к нему. Виттория подходит к композитору, Редегонда разговаривает с нею. Граф принимает участие в их беседе.


Лоренцо (барону).

Теперь ты знаешь, что меня сразило,

Когда ты табакерку подарил.

Я знаю, кровь не стынет у других

От изумленья и тревоги тайной.

Стыдился бы я слабости своей,

Когда б не знал, что пред лицом судьбы

Свободен я от трусости позорной.


Барон молчит в замешательстве.


Лоренцо (поясняя).

Узнал я только утром: Чезарино

По матери лишь брат моей жены,

Не по отцу…


Барон (отклоняя разговор).

Во Франции есть маршал,

Я с ним знаком, не может видеть он

Без обморока белой мыши.


Виттория (делает знак слуге подать большое блюдо с плодами и откладывает апельсины и винные ягоды в корзину, которую держит служанка, старик с блестящими глазами следит за нею).

Да,

Домой она снесет тебе плоды!

Как в детстве, в апельсине золотом

Весь мир теперь для старика!.. Зерно,

Быть может, сам он бросил мимоходом,

И дерево уж вырасти успело

И этот плод на ветках принесло.

Быть может, знойной ночью у подруги

Своей тогда он был, – летела ночь, —

И, с апельсина кожицу снимая,

Они делили свежий, сочный плод

И зерна бросили шутя в окно,

Вдогонку мыши, пролетавшей мимо.

Их пальцы погружались в мясо плода,

Прохладное и влажное, как будто

Они руками погружались в мир

Восторга, наслажденья и жизни.

И их уста делили этот мир…

Теперь все изменилось: как часы

Песочные, круговоротом время

Прошло, оставив только этот плод.


Граф.

Я отвезу его в своей гондоле.

Живет он на Джудекке, где гниют

И смотрят в море окнами пустыми

Тела усталых, дряблых кораблей.


Редегонда.

А я? а я? меня вы позабыли?

Туда я не поеду ни за что!

Там дети грязные, кишит толпа…


Граф.

Когда вы с нами ехать не хотите,

Мы встретимся на Пьяцце через час.


Редегонда отходит, старая служанка уводит старика.


Виттория (графу).

Душа германца, вижу я,

способна

Любовь соединять с особым чувством

Заботы снисходительной и братской.


Редегонда (шепчет барону, который подошел к ней).

Будь осторожен. Он меня зарежет!


Граф (улыбаясь).

К нему сыновнее скорее чувство…


Редегонда (графу).

Что ж не идете вы?


Виттория (графу).

Я говорю О ней…

Граф. Как добры вы…


Целует ее руку, они медленно уходят в глубину сцены, разговаривая. Группа у клавикорда распалась, и за исключением Марфизы, которая осталась сидящей за клавикордами, все отошли в глубину сцены.


Барон (смотрит вслед старику, обращается к Лоренцо).

И нас ждет то же!


Лоренцо.

Он был красив и многими любим.


Барон.

Как! Невозможно! эти губы…


Лоренцо.

Прежде

Поэты воспевали их в стихах.

Он оперу сложил и пел в ней сам:

С плодом гранаты сравнивал поэт

Его полураскрытые уста…


Барон (про себя).

Да?.. Если бы он вдвое старше был

Меня, и то где утешенье!.. Надо

Жить каждым днем, он снова не вернется.


Он замечает, что Марфиза сидит одна, с легким поклоном он оставляет Лоренцо и спешит к ней, оживленно говорит с нею, она смеется.

Лоренцо отходит в глубину сцены к группе гостей, Виттория и Чезарино вскоре отделяются от них и каждый в отдельности приближаются к авансцене. Чезарино смотрит на барона, затем замечает Витторию и быстро подходит к ней. Оба останавливаются посредине, слегка оборачиваясь к барону и Марфизе.


Барон (Марфизе).

Я еду вечером: дает вдвойне,

Кто скоро соглашается…


Марфиза (смеется, обещает ему что-то).

Как долго

До вечера!


Барон.

Коротких три часа!


Вынимает свои часы, оба склоняются над ними.

Марфиза поднимает три пальчика, он целует их.

Она делает ему знак, чтобы он шел к другим.


Чезарино (оживленно).

Сестра, как нравится он мне!


Виттория.

С тобою Он говорил?


Чезарино.

Немного. Но его

Слова, движения и разговоры…

Смотри, она смеется! Право, все

Мне нравится в бароне!


Виттория (целуя его в лоб).

Ты желал бы

Похожим быть? Представь себе, дружок!


Чезарино.

Во всем и только? быть таким, как он…


Виттория.

Чего же хочешь ты? И знаменитым?


Чезарино.

Да, знаменитым! Всех я осмею,

Которые гордятся своей славой.


Виттория.

А ты – играл бы славою своею?


Чезарино.

Как пряжкою узорной башмака.


Виттория.

Сюда идет он. С ним поговори

И все запомни, что тебе он скажет.


Марфиза встает и, не спуская глаз с Виттории, медленно и тихо отходит в глубину сцены и исчезает в дверях справа.


Барон (с легким замешательством подходит к  Виттории и Чезарино).

Брат и сестра!


Чезарино.

Вы странно говорите,

Как будто это – маски, будто вы

«Диана и Эндимион» сказали

Или еще: «Европа и Зевес».


Виттория.

Он слишком смел. Простите.


Барон.

Молод он.

Мой милый мальчик, говори мне «ты».

Ты станешь старше – я помолодею.


Чезарино.

Но сыновья отца так называют.


Барон.

На «ты» бывают и друзья. Я знаю

Немало городов, где люди света

Семью между собою образуют.


Виттория (Чезарино).

Пусть он тебе расскажет. Много видел

Он чуждых городов. Весь мир пред ним

Раскрыт, как книга.


Она отходит в глубину сцены, где между тем все гости успели откланяться и уйти и где стоит один Лоренцо.


Чезарино (оживленно барону).

Главное – не так ли? —

Кто путешествует, тому, конечно,

Вся эта смена, быстрота – сказать

Хотел бы я – чудеснее всего.


Барон.

Да, мысль твоя верна. Европа станет

Тебе как дом родной, а мир – как сад,

В поспешности узнаешь опьяненье

И родину найдешь себе повсюду.


Чезарино (задумчиво).

Да, это – и другое, – но потом

Жизнь как-нибудь должна…


Умолкает.


Барон.

Все в свой черед.

Пересади ты дерево: оно

Погибнет, мы же из чужой земли

Божественные силы извлекаем.

Перед тобою сказка станет правдой,

На голове волшебной птицы ты

По прихоти своей перелетаешь,

С собою ты увозишь Ариадну

Покинутую, тонут города

И новые всплывают впереди.

Ты – чужестранец, потому желанней

И обольстительней, чем все другие.

Красавицы томятся у скалы,

Прикованы цепями, – и, куда

Ни ступишь ты ногою окрыленной,

Повсюду Андромеда и Персей

Соединяются в любви своей!


Чезарино (жадно слушает каждое его слово, поспешно).

А жизнь придворная?


Барон.

Узнаешь ты,

Как пользоваться каждым днем, его

Высасывать, как нищее дитя

Украденные гроздья винограда.

И прав ты, прав! Мгновенье невозвратно.

Живи у королей, пока ты молод,

И скоро станешь ты, как саламандра —

Научишься дышать в огне. Хватать

Научишься ты резвую богиню

Случайности, узнаешь те слова,

Которые смертельнее кинжала,

И будешь яд метать искусным взором.

Узнаешь, как мгновенья подчинять

Своей бесстрашной воле – будешь пить

Во взглядах несказанное блаженство

Дороже царств земных, сумеешь вдруг

Вскочить на колесо своей судьбы

И им на миг отважно завладеешь!


Чезарино.

Все закружилось предо мной…


Барон.

Игра

Могучей воли в граций превращает

Медуз, их злобу нужно покорить.


Он кладет руку на плечо Чезарино и отходит в глубину сцены, разговаривая с ним.

Виттория, вслед за нею Лоренцо молча выходят на авансцену и останавливаются слева.

Виттория указывает на обоих. Небольшая пауза.


Лоренцо.

Не думает он брать его с собою.


Виттория ( опустив глаза).

Не думает.


Лоренцо.

Довольна ты теперь?


Виттория

склоняет голову, но лицо ее остается печальным.


Лоренцо (отходит от нее налево, она стоит, опираясь на клавикорды, про себя).

Опять она печальна! Снова грезы,

Где тени доли не имею я.

Все носится над нами темный призрак,

Я снова мучусь, но теперь не ночь,

И завтра лучшего могу ли ждать?


Барон и Чезарино снова идут к авансцене.


Барон.

Нарядами пренебрегать не надо:

В них мы влагаем часть своей души.

Цветы прекрасны внешней красотой.

Так римские патриции ходили

Со свитою рабов, чья память верно

Хранила знаменитые стихи.

Такие же рабы – наряды наши.

В них дышат наши сны.


Виттория (подходя).

Вы подружились?


Барон.

Так подружились, что ваш брат позволил,

Как родственнику, подарить ему

Затейливо плетенный кошелек

С кольцом, арабской надписью покрытым.

Рука патриции кольцо раскроет

И заключенных всех освободит.


Подает ему прекрасный кошелек, наполненный червонцами.


Чезарино.

Возьму, но должен вынуть ты червонцы.


Барон.

Как, если бы я дал тебе гранату,

Ты взял бы кожицу одну, а зерна

К ногам, как это золото, мне бросил?


Чезарино.

Нет.


Барон.

Пусть заговорят твои желанья,

И это золото истратишь вмиг.


Чезарино.

Я не могу.


Барон.

Дарить ты не умеешь,

Когда не научился принимать.


Чезарино (берет нерешительно).

Я должен взять.


Барон ищет кого-то взором.


Виттория.

Они ушли. Кого Вы ищете?


Барон (быстро).

О, никого.


Виттория (Чезарино, который стоит в нерешительности с кошельком в руке).

О чем

Задумался?


Чезарино.

Я в царстве фей. Хранятся

Здесь у меня наряды для рабынь

Бесчисленных, и между ними платье

Одно, прозрачное, расшито шелком

И золотыми бабочками, дивно

Блестят они на палевом шелку.


Виттория.

Я знаю, для Марфизы Кортичелли! 


Чезарино.

Да, милая сестра. Я не хочу,

Чтоб хмурился твой милый, ясный лоб!

Не думайте все, глядя на меня:

«Влюблен, бедняжка, слишком молод он,

Беречь его должны мы». Нет, оставьте!

Цветущей жизни радость не губите!

Я молод? Сколько лет Елене было,

Когда из-за нее цари боролись?

И Данту бог любви когда явился,

Во сне слагая звучные сонеты?

Душа не знает возраста: с тобой

Одних мы лет, твоя душа нежнее

Моей, и только. Музыке внимая,

Я отзвуки ее храню послушно,

Как будто сфер гармонию я слышу,

Когда весло скользит в воде тихонько.

Мой слух чарует музыка – она же

Мои глаза собой очаровала.


Виттория.

Ступай.


Чезарино.

Два корабля сюда приплыли —

С Востока и из Фландрии. Найду я

Все,что ищу. Я помню ее стан,

Как мессу Палестины, – записал я

Ее недавно ночью наизусть!


Виттория (тихо).

Чего он ни коснется, превращает

Все в музыку!


Лоренцо (так же).

Так странно видит ясность

В потоке необузданном души!


Барон (целуя его в лоб).

Иди, мой сын… О, как я узнаю

Тебя?..


Чезарино.

Что узнаешь?


Виттория ( быстро).

Твои проделки,

Шалун беспечный, – погоди, тебя

Купцы поймают, увезут с собою

И вместо обезьяны продадут.


Барон и Лоренцо между тем разговаривают.


Чезарино.

Я брошусь в море, явится дельфин

И на спине его я уплыву.


Виттория.

Иди, иди!


Лоренцо.

И я с тобой.


Чезарино.

Отлично!


Он звонит, является слуга, приносит два черных домино. Барон подходит к Чезарино, шепчет ему что-то на ухо, Чезарино резво вешается ему на руку.

Лоренцо берет Витторию за талию, отводит ее в сторону.


Лоренцо.

Ты знаешь, милая, барон покинет

Венецию еще сегодня.


Виттория.

Как, Еще сегодня 


Лоренцо.

Вечером. Оставит

Свое дитя с улыбкою веселой

Там, где его он встретил мимоходом.

Как странны люди… Мать твоя, наверно,

Не на тебя была похожа! Если б

Не предавался я тревоге глупой!..

Уверен я: его ты не любила —

И в грезах пестрых не могла любить!

Обращается снова к другим.

Прощай. Идешь со мною, Чезарино?

( Барону.) Прошу тебя, останься у жены.

Я знаю, есть о чем поговорить

Обоим вам. Прощай. Где домино?


Лоренцо и Чезарино накидывают домино и уходят.

Виттория отходит налево к авансцене, движением руки приглашает барона сесть, он стоит, кажется смущенным.


Виттория.

Итак, твой сын уходит с моим мужем

Купить наряд танцовщице. И в сказках

Конца я не запомню веселее!

Былые слезы обратились в блестки

Для пестрого костюма маскарада,

С тобою мы танцуем в резвой пляске,

Потом уйдешь ты – и конец всему.


Барон.

Прекрасный, добрый друг!


Целует ее руки.

Оборачивается, берет с кресла свою шляпу, как бы собираясь уйти.


Виттория (смотрит на него в задумчивости).

Да, как легко

Сложилось все! и как терзали грезы!

Они оставили нас здесь вдвоем,

Чтоб мы могли сказать в словах немногих,

Что пережито долгими годами…

Ты уезжаешь?


Барон (быстро, с шляпой в руках).

Да, еще сегодня.


Виттория.

В тот день, который сына дал тебе!

Да, мы все – матери, а вы – мужчины,

И только.


Барон.

Недовольна мною ты?


Виттория ( пожимая плечами).

Ты должен!


Барон.

Да, за мною уж следят,

Ревнивой женщины…


Виттория ( улыбаясь).

О, если так,

Скорее уезжай! Ведь говорят —

Опасны женщины. Я не была

Опасна никому: ни старику,

Ни мужу, ни тебе. Я не похожа

На женщин настоящих.

Подходит к нему ближе.

Ты забыл,

С какой небрежностью меня ты бросил?


Барон.

Ты говоришь о трех последних днях?


Виттория.

О нет, я вспоминаю то, что было

В те дни счастливые – и как легко

Ты оборвал их, кинул навсегда!


Барон (смущенно).

Не знаешь ты, что я переживал.


Виттория.

Не знаю и не знала никогда.

Теперь же поздно говорить о том.

Отступает.

Поговорим о нем, о нашем сыне.

Старик, с которым долго я жила…



Барон.

Князь Паллагония?


Виттория.

Известно имя

Его тебе, а то, что сын родился,

Живой ребенок наш, дитя твое,

Не знал ты!

После небольшого молчания.

Старый князь был добр. Немного

Искусства нужно было – стал он мне

Как бы отцом родным.


Барон (с притворным участием).

Да, в самом деле?


Виттория.

Он полюбил ребенка моего

И умер на моих руках. Богатства

Племянникам его потом достались.

Она подходит к стене налево, откидывает гобелен и открывает потайной ящик.

Вот драгоценности. Меня просил

Пред смертью он принять их. Точно риф

Коралловый, так разрастался дар

С годами сам собой для Чезарино —

Для сына твоего.


Барон.

Да, разрастался?


Виттория.

Я не трудилась, только пела. Сами

Стекались деньги. Щедро мне платили

За тень, которую душа моя

Кидала, распуская свои крылья

В отчаянье полета за тобой.

Я сеть бросала, чтоб любовь свою

Найти в пространстве, но давала сеть

Мне только слитки золота. Потом

Жить стало легче. Люди проходили

Передо мною длинной вереницей,

Как в маскараде. Как цари востока

Несли ребенку спящему дары,

Так шли они, подарки оставляя.


Барон.

Итак, богат он?


Виттория (с улыбкой).

Да, богаче мужа.


Барон.

Твой муж был третий?


Виттория (закрывая ящик).

Да. Ты первый был,

Единственный возлюбленный! Но жизнь

Забыла дать мне брата и отца.

Беспомощна, слаба, я их искала —

И одного нашла, потом другого.

Опускает гобелен, отходит от стены.

Теперь ты знаешь все.



Барон (снимает с пальца перстень).

Когда твой сын

Богат, уверен я, что перстень этот

Ни ценностью своей, ни тем, что мной

Он дан ему, его не позабавит,

Все, что имеет он, дано тобою,

Так дай его от бедного отца

Сама, и возрастет цена кольца!


Виттория.

Себя зовешь ты бедным. Погоди.

Берет его за руку.

Антонио! Он, я, и это все

Тебе принадлежит.


Барон (быстро).

О, замолчи,

Виттория! Пройдем теперь без слов

Друг мимо друга! Так одно ведро

Полно воды, взлетает над колодцем,

Пустое же спускается во тьму.


Виттория.

Антонио!


Барон.

Не беден я сегодня,

А завтра…


Виттория (в страхе).

Милый!


Барон.

Перстень дай ему,

Скажи: подарок это человека,

Который к наслаждению стремился,

Как будто тысячу имел он рук,

И, как дитя, все подносил к устам,

Он радовался мыльным пузырям

И тешился их красками, он бросил

Без сожаленья огненное сердце,

Чтобы за гнусной маской поспешить,

Он жизни был рабом, и постареть

Он не умел – и был твоим отцом!

Отдай и ничего не говори.


Хочет уйти.


Виттория.

Как, ты уходишь и не подождешь

Его?..


Барон (смотрит на часы, смущенно).

Прости, дела. На миг остаться…


Виттория.

Тогда иди.

Она звонит. У дверей справа у авансцены появляется слуга.

Гондолу для барона.

Слуга уходит.

Как хорошо умеешь ты кончать!

Искусства этого не знала я.

Возможно, все тому, кто так кончает.

В шестнадцать лет я начинала жизнь,

И тянется она…


Барон.

Жалеешь ты?


Виттория.

Не знаю, уходи.


Барон.

Прощай.


Виттория.

Прощай.

Она еще раз близко подходит к нему, говорит изменившимся голосом.

Антонио, ты помнишь, этой ночью

Явилась я к тебе? Так знай всю правду.

Твоей рабыней снова я была

И мать в себе забыла, и искусство

Свое забыла я, очарованью

Покорна твоему, как вещь твоя,

Безумное создание твое,

Дитя давно умершее. Я рада —

Ты не заметил этого, меня

Самой себе вернул. Я благодарна:

Ты снова дал мне испытать былое…


Барон (подходя к ней).

Виттория!


Виттория (отстраняет его легким движением руки, вполголоса).

Прошло.

В глубине сцены является слуга.

Виттория делает ему знак головой, говорит громко, улыбаясь.

Гондола ваша,

Барон, уже готова.

Она кланяется, барон отвешивает низкий поклон. Оба отходят. Барон уходит в сопровождении слуги. Виттория останавливается у двери слева, смотрит ему вслед.

Как! ушел он,

Он мог уйти! О чем же плакать мне?

Так ласково судьба нас привела

К концу счастливому. Осталось все,

Как было прежде, лишь один ушел,

Который мог разрушить жизнь мою.

Танцовщицей веселой увлеченный,

Ушел он, – и магнитная гора.

Где гибель ждет его, найдется всюду,

Где из окна смеются без стыда

Подкрашенные губы всем прохожим.

Садится, закрывает лицо руками, плачет. Через несколько времени встает, начинает ходить взад и вперед.

Ушел он, и не кинул даже взгляда

На дом, где остается сын его.

Не этого ль желала я? лгала я

Себе?.. Как весело сложилось все!

Когда б я ночью с ним не говорила,

Не удалась бы эта мне игра.

И если б в мягкой глине его сердца

Суровость твердая отца таилась,

Звучащая железным звоном, он

Сейчас не мог бы так уйти отсюда.

На чем висит судьба веленьем свыше:

На паутине или на цепи?..

Под ее ноги попадается апельсин, упавший из корзины старого композитора. Она поднимает апельсин и машинально кладет его на клавикорды.

Так, вижу я: текут одним руслом

Потоки жизни. Тот, кто создал звуки,

Не узнает их после сам, от них

Он отворачивается небрежно.

Я – музыка, им созданная прежде,

И музыка – дитя мое. Огонь

Его души горит в сердцах других.

Костер угас, но пламя спасено:

В союзе с божеством живет оно!


Она уходит легкими шагами через дверь справа у авансцены, появляется на галерее, отворяет маленькую дверь и исчезает за нею.

Сцена остается некоторое время пустою. Потом появляется в дверях в глубине сцены Чезарино в маске. Он зовет ее.

Стоит неподвижно, прислушиваясь, посреди сцены, срывает маску, слушает с напряжением. Убегает через дверь справа, появляется тотчас на галерее, склоняется через перила галереи и восклицает дрожащим голосом.


Чезарино.

Скорей, Лоренцо! Как она поет

Чудесно! кровь моя застыла в жилах!

Она поет ту песню Ариадны

На колеснице бога Диониса,

Которую так много лет не пела,

Большую арию!.. Скорей, Лоренцо!


– ЗАНАВЕС –

Оглавление

К карточке книги