Муди за завитые волосы поволокли по полу. Служащие из колледжа по соседству спасли несчастную пятерку от все прибывающей толпы. «Прежде чем нас отвезли обратно в кампус, – вспоминает Муди, – мне захотелось вымыть волосы… Я зашла в салон красоты, который находился через улицу от офиса NAACP (Национальной ассоциации по улучшению положения цветных людей)»[323].
Когда я услышал этот рассказ, моей первой реакцией были восхищение и восторг: Муди – это крепкий орешек! Как у Джеймса Бонда, поправляющего галстук после промаха убийцы, так и у Муди оказалось достаточно стиля и самообладания, чтобы, едва спасшись от толпы расистов, не утратить решимости выглядеть хорошо. Я был прав наполовину. Муди действительно была крепким орешком. Вот только у ее заботы о внешности были совсем другие корни, чем у агента 007.
Респектабельный внешний вид был обязательной частью борьбы за гражданские права. Профессор Энтони Пинн, эксперт по истории черной церкви и борьбы за расовую справедливость в США, описывает важность одежды для движения за гражданские права: «Хотя формального дресс-кода не существовало, [борцы за гражданские права] надевали лучшее, как бы подчеркивая свою серьезность и важность.
Это заставляло людей видеть дальше стандартных стереотипов о чернокожих… То, что они надевали… [имело] важное значение в политическом смысле…»[324] Белые расисты швыряли в Муди и ее друзей еду, чтобы лишить их философской и символической силы респектабельного внешнего вида. Муди нужно было очиститься от этого унижения и восстановить свое достоинство. Понятие «хорошо одетый» определялось привилегированными белыми людьми и существовало для них. По мере того как нарастала борьба за расовую справедливость, активизм, основанный на такой «респектабельности», стал одновременно практически и идеологически неприемлемым.
Энн Муди и ее спутники после того, как толпа забросала их едой во время ланча
Противоречия между запросом на расовую справедливость и рассчитанными на белых стандартами респектабельности особенно бросались в глаза, когда дело касалось чернокожих женщин. Вспомните Энн Муди, потерявшую одну из нарядных лодочек, чью тщательно уложенную прическу испортила толпа расистов. Может быть, обувь со шнурками и на плоской подошве была бы более разумным выбором?
А как насчет ее выпрямленных и подвитых волос длиной до плеч, за которые ее с легкостью схватили нападавшие? Собрать волосы сзади или подстричь их было бы намного более практичным.
Кто-то скажет, что другая прическа могла бы психологически обеспечить ей бо́льшую защиту. Когда Муди искала утешения в местном салоне красоты, она хотела восстановить модную прическу, популярную у белых женщин. Традиционные женские прически начала 1960-х годов были достаточно сложными даже для тех, у кого от природы были длинные прямые волосы: их нужно было щипцами завивать так, чтобы они загибались кверху. Только с такой укладкой буржуазная женщина 1960-х годов могла считаться хорошо причесанной.
Большинству чернокожих женщин сначала приходилось выпрямлять волосы и только потом завивать их щипцами. Известно, что выпрямить волосы чернокожих очень трудно. Горячей расчески тут недостаточно, эффект от нее держится недолго, а химические составы для выпрямления волос требуют много времени и потенциально опасны: в 1960-х годах главным ингредиентом таких составов был щелок, который выпрямляет стержень волоса, но при этом обжигает незащищенную кожу.
От чернокожих женщин «респектабельная» прическа требовала времени и денег. Хуже того, сама концепция создания подобной прически предполагала, что волосы чернокожих людей требуют серьезной трансформации, чтобы выглядеть презентабельно. Этот стандарт респектабельности был и остается связанным с гендерной политикой: хотя некоторые чернокожие мужчины выпрямляли волосы, но в 1960-х годах большинство этого не делало. Коротко стриженные волосы были нормой среди хорошо одетых чернокожих и белых мужчин, никаких особых процедур не требовалось. Длинные волосы были эксклюзивной прерогативой и обязанностью женщин как символ женственности.
Чернокожим женщинам приходилось прикладывать для этого больше усилий. Более того, существовавшие нормы женственности, требовавшие подобной прически, были для них оскорбительными, намекая на то, что чернокожие женщины от природы менее женственны, чем белые.
Одежда борцов за гражданские права и их внешний вид в целом стали менее «респектабельными», когда они начали работать в сельских районах, чтобы организовать бедных испольщиков и батраков. В начале 1960-х годов, примерно в то же время, когда многие молодые борцы за расовую справедливость начали называть себя «революционерами», активисты Студенческого координационного комитета «Нет насилию» (SNCC) отказались от костюмов и платьев в пользу джинсовых юбок, джинсов и комбинезонов, одежды работников фабрик и ферм, которых они надеялись организовать.
Новый, более радикальный имидж активистов SNCC предполагал также «отказ от причесок из выпрямленных волос в пользу… натуральных волос»[325]. Как пишет Тэниша Форд, историк движения за гражданские права, эта одежда была практичной и подходила с точки зрения символизма: «Различные карманы [комбинезонов] служили местом для хранения листовок, ручек и брошюр… Активисты SNCC работали, как и испольщики, долгие часы на своем “поле”, занимаясь предвыборной агитацией в сельскохозяйственных общинах среди афроамериканцев, у которых хватало смелости, чтобы попробовать зарегистрироваться для голосования… Активисты SNCC также использовали [одежду], чтобы демонстрировать политический союз с испольщиками и критиковать… политику чернокожего среднего класса»[326].
Активисты борьбы за гражданские права одеты в костюмы и галстуки по время знаменитого марша на Вашингтон в 1963 году
Классовое разделение среди афроамериканцев было проблемой для активистов движения за гражданские права. Многие из них были горожанами и имели некоторые привилегии, это были студенты университетов и профессионалы, например юристы. У них было мировосприятие и манеры городского среднего класса и его верхушки, в буквальном смысле буржуазии.
Для них политика респектабельности не была только стратегией, она отражала ценности, в которые они искренне верили. Активисты борьбы за гражданские права, вовлеченные в «политику респектабельности», не просто реагировали на мировосприятие белого большинства. В более широком смысле они разделяли это мировосприятие.
Более молодое поколение активистов борьбы за гражданские права носило комбинезоны и рабочую одежду в знак солидарности с бедняками, которых они надеялись организовать для марша в 1965 году
Как и другие представители буржуазии, они считали плохие манеры, неухоженную внешность и неопрятную одежду свидетельством слабохарактерности. Но активистам нужно было организовать сельскохозяйственных рабочих, у которых отсутствовала буржуазная респектабельность. Более того, моральные принципы, лежавшие в основе движения за гражданские права – равное достоинство и уважение для всех, – противоречили подобному отношению к бедным. Хуже всего было то, что традиционная респектабельность не была по-настоящему в равной степени доступна для чернокожих, как показал опыт чернокожих женщин с их волосами.
Белой женщине было проще сделать нужную прическу, потому что такие прически создавались именно для них. Белому человеку было легче выглядеть респектабельным, поскольку идеалы респектабельности были созданы для белых людей. Новый пролетарский стиль SNCC отражал это растущее опасение.
«Мы хотим власти черных!» В 1966 году активист SNCC Стокли Кармайкл присоединился к толпе в Гринвуде, штат Миссисипи, выкрикивая эту фразу, которой суждено было определить новое социальное движение. Движение «Власть черных» было младшим, необузданным братом основного движения за гражданские права. В нем сочетались радикальная идеология, конфронтационная тактика, громогласная риторика и новый стиль в одежде, одновременно яркий и приземленный.
Когда Кармайкла попросили определить «Власть черных», он ответил, что это значит «ставить эту страну на колени каждый раз, когда она связывается с чернокожим… Каждый белый в этой стране знает, что такое власть. Он знает, что такое власть белых, и он должен узнать, что такое власть черных»[327].
После митинга в Гринвуде и SNCC, и Конгресс за расовое равенство отвергли ненасильственную этику Южнохристианской конференции с Мартином Лютером Кингом в роли лидера и приняли воинственный сепаратизм и «Власть черных»[328]. Движение «Власть черных» настаивало на том, что настоящее равенство и освобождение для афроамериканцев может стать реальностью только через фундаментальные изменения в американской культуре, экономике и политике.
Права поступить в школу с преобладанием белых, заниматься бизнесом и работать на формально равных условиях было недостаточно. «Власть черных» бросила вызов негласным нормам и практикам, которые отдавали приоритет белым за счет чернокожих. Это движение требовало создания самодостаточных, контролируемых чернокожими институтов, организованных вокруг идеалов и ценностей, созданных чернокожими и подходящими для них.
Мода и эстетика были важной частью повестки дня движения «Власть черных», приоритетом, воплощенным в лозунге «Черное – это красиво». В 1962 году Элдридж Кливер, который позже стал лидером «Партии черных пантер», написал, что «стандарты красоты белых были – и остаются – одним из краеугольных камней “белого превосходства”»