л очень благоприятные условия для перетекания монет обратно к тебе в казну. Дружины несут рубли в дом, крестьянские семьи богатеют, при том, что у них есть дармовые дома со своими хозяйствами. Рядом рынки, склады полны мяса и зерно, рыбы в заводях тьма, всё безопасно, бедствий не сыщешь. Рубли девать просто некуда. Если не мы их будем принимать, то эту нишу займут другие. Когда какая–нибудь самая ушлая воровская гильдия явится сюда по тихой грусти, что лиса в курятник, станет уже поздно, Крот. Надо занимать все золотые ниши, это твой город. Твои куры.
Крыть мне было нечем.
— И это… убери Иллариона с глаз, — нахмурила нос воровка. — Пусть он со своим учётом идёт лесом, достал уже всё контролировать.
Обещал подумать. Но ему сказал ещё пристальнее всё учитывать и мне докладывать тайком.
Вскоре я узнал, что Белка спелась и с Гойником. Но тут я вовремя упредил, вызвал его отдельно и пригрозил:
— Будешь мутить что–то за моей спиной, убью.
Главарь отряда головорезов принял мою угрозу со всей серьёзностью, зная мои возможности, и обещал докладывать о всех мутках и с Белкой, и без неё. И обо всех шайках тоже. Ликвидировать их — вопрос крайних мер, лучше контролировать.
В целом, я был доволен, что Белка стала вливаться в экономическую систему города. Потому что так я стал спокоен, что она не свалит насовсем. Особенно легко принять такое решение, когда меня нет в городе.
Я улетел в Москву, и теперь осознаю, что к чёртовой бабушке заплутал. И отморозил задницу!
Только минут через сорок ко мне подступились несмело, когда я уже захрапел на стуле перед печкой, как у себя дома.
— Самогонки, путник? Аль трапезничать чего? — Раздалось неуверенное из–за спины от женщины. Похоже, она и была хозяйкой трактира.
— Я за штурвалом, пить не рекомендуется, — ответил, не оборачиваясь. — Мяса говяжьего мне и горячего чая.
— Плата вперёд, — пробурчала женщина опасливо.
Серебряную монету протянул через плечо. Взяла, стараясь моих пальцев не касаться.
— А к мясу картошечки или гречки? — Спросила уже более радостно.
— Гречки давай.
Когда повернулся к столу, выловил встревоженные взгляды старика и пацана, которые сидят за одним столом с деревянными кружками в дальнем конце трактира. Вроде мирные жители, при них нет ничего колюще–режущего. Опомнившись, утыкаются в свои кружки, перешёптываются.
Седая крупная женщина принесла еду минут через двадцать. Спокойно перекусил, оценив кухню, как средней паршивости, жилистое мясо челюсть устала жевать. Резерв пополнился на пятнадцать единиц, что мне очень не понравилось. Видимо, попутно восстанавливается за счёт резерва моя летательная система внутри.
Когда вернулась спросить, нужно ли мне что–то ещё, я придержал её:
— Как далеко до Орла или Тулы?
— Мы где–то посередине, бодрый человек, — усмехнулась наиграно, убирая тарелку. — Километров сто туда и туда, но дороги дрянные у нас. А теперь так вообще ни проехать, ни пройти.
Ответ мне совсем не понравился. Получается, я отклонился на юг к Орлу, если женщина не ввела меня в заблуждение.
— Ты, — зову старика, выловив его взгляд, и тот вжимает голову, делая вид, что не слышит. — Сюда иди, дед. Поговорить надо.
— Со мной поговори, — раздаётся с другой стороны угрожающее. — Батьку не тронь!
— Емеля! — Подорвался дед. — Не надо.
Обернулся я. Верзила стоит на пороге с заднего двора, молодой белобрысый и наивный на вид с мечом в руке и в рубашке нараспашку. Волосы припорошены, дышит тяжело, бежал что ли?
— Емеля? — Уточняю, продолжая вальяжно сидеть.
— Ага, — отвечает вздрючено.
— Ну подходи ты, присаживайся, поговорим, — приглашающе отодвигаю второй стул. — Давай, давай, добрый человек, в ногах правды нет.
— Ладно, — отвечает неуверенно.
— Не садись с ним, — шипит из–за прилавка женщина.
— Ай, мать, обожди, — отмахивается парень. Усаживается медленно и осторожно, глаз с меня не спуская.
А мне смешно, поэтому я улыбаюсь. Вот живёт в глухой деревеньке богатырь, защищает слабых, борется с нечистью местной, девушку завоевать пытается, деревенскую красавицу, мечты у него свои. Большое будущее, путешествия и подвиги, интересные приключения. А тут какой–то тёмный могущественный хрен чисто случайно на его деревню падает. В подобной ситуации, где долбаное непонимание возникло на пустом месте, тёмный его убивает взмахом своей брови. Как мошку.
— Емеля, значит, — говорю, оценивая молодца.
— Ага, он самый.
— Лучший боец на деревне? — Уточняю с иронией.
— Не доспорили мы с Ванькой ещё, но точно второй по силе, — отвечает наивно. — Так что ты давай отсюда, пока цел. Или пошли на улицу, там поговорим.
— Емеля, — прорычал дед и замотал головой отрицательно.
— Емелюшка, — взвыла и женщина.
Блин, ладно, хорош нервы трепать крестьянам.
— Так, всё, отбой. Я граф Морозов, — демонстрирую свой красивый родовой перстень. — Ярослав Дмитриевич, можно просто — Ярослав. Заблудился по дороге в Москву. И хочу выяснить у добрых людей, где я сейчас.
Парень сразу переменился в лице, переглянулся с батькой и женщиной. Те тоже выдохнули.
— Барин! — Воскликнула хозяйка. — Что ж ты сразу не сказал! Какие у нас гости! Целый граф! Я бы мяса хорошего принесла!
— Граф, граф, — вздыхаю и достаю тубус из–за пазухи с картой, какую только смог добыть за ночь у купцов.
Расстилаю бумагу на столе. И прошу:
— Милые люди, вот тыкните пальцем, где ваша деревенька. Очень вас прошу.
Емеля уверенно тыкнул в одно место, батька его в другое. Женщина в третье. Собрался целый консилиум вокруг моего стола. Сижу и думаю, вот же меня угораздило.
— Может, всё–таки самогоночки, барин? — Спросила женщина виновато, заметив моё настроение.
— Да мне лететь, в смысле ехать надо, — вздыхаю.
— Так мы проводника дадим! За тридцать медяков Олежка довезёт на телеге до главной дороги на Орёл, — предложил дедуля.
— Ладно, сам разберусь, — вздыхаю, сматывая карту. Уже в процессе я прикинул, что километров сто пятьдесят махнул, пролетев между Орлом и Тулой через менее населённую землю. Конечно, местные с деревни не в курсе, что это за город такой Сосково, он им вообще не сдался, они с другой стороны.
Только народ отошёл от стола, с улицы раздалось протяжное:
— Беда!! Беда люди!!
А затем ворвался тот самый мужик, которого я ещё на поле напугал. И заявил отчаянно:
— Беда, Емеля. Белун проснулся. Видать, птица поганая его взбаламутила. У рощи идёт, скоро сюда явится.
— Так мы ж ему телёнка… — начала женщина.
— Убить грозился, еле ноги унёс, — продолжает мужик, толком не отдышавшись.
— Всё! — Обрубает Емеля. — Хватит из нас кровь, что кикимора болотная, сосать. Больше не будет ему ни телят, ни кур наших. Берендей поганый получит, аль я помру.
— Ваньку зовите! — Воскликнул его отец. — Ваньку скорее!!
Женщина ко мне подскакивает.
— Уходи, барин, на двор и прямо до дороги. Пока худо не стало. Разгневали мы жрица Белуна, раз он в берендея обратился.
Поднялся я. Экипировку нацепил, шубу набросил, решив не оставлять, а то сопрут, и выдвинулся посмотреть, что там за нечисть, которая деревню терроризирует. За Емелей спешу, он как был в одной рубахе, так и двинулся по улице навстречу зверю. Поравнялся с ним.
— Что барин, не боишься берендея? — Спрашивает с оскалом. — Он мой, даже не лезь.
— Нет, любопытно глянуть, что за зверь этот ваш Белун. Ты мне вот что скажи, давно он тут у вас?
— Сколько себя помню, — вздыхает. — Много он витязей погубил. Я всё ждал часа, тренировался с Ванькой и денно, и нощно. Видать, время пришло.
— Так, а что десять лучников не можете набрать, да нашпиговать его? — Продолжаю разговор.
— Никто не осмелится, однажды он пятерых охотников разорвал. Теперь любой, кто его видит, дрожит так, что ни стрелу не вложить, ни тетиву натянуть. Страху нагонять он умеет.
В конце дрожь у парня уловил. И сам ощутил, как в груди проморозило. Хм, похоже, берендей не простой, излучатель у него стоит какой–то.
Кажется, я угадал, судя по тому, что народ весь попрятался. Даже из трактира больше никто не вышел. Покричали Ваньку несмело, и всё затихло. На дороге у начала домов крупный белый медведь показался и двинулся на своих четверых размеренным шагом нам навстречу. Тут–то Емеля и затрясся, как осенний лист на ветру. Понятно.
Я–то уже попривык к воздействию и двинулся уверенней, обгоняя парня.
— Б…б…барин, не иди, — слышу позади. — Убьёт.
— Возвращайся в хату, пока не замёрз, — говорю ему и ускоряю шаг. На середине деревни мы встречаемся с берендеем, который с некоторым недоумением замедляется в конце и даже останавливается раньше меня.
Навскидку, такой здоровяк классифицируется, как берендей уровня третьего. Хотя, я могу ошибаться. Потому что в наших краях это явление стало редким, когда я завалил Бронислава.
Встав метрах в пяти от него, я неторопливо снял шубу и уложил её аккуратно на чистый сугроб. Жёлтые глаза берендея впились в меня и не отпускали.
— Я тёмный лорд Ярослав, — представляюсь зверю. — Понимаешь мой язык?
Берендей продолжает смотреть неотрывно. Весь шерстяной воротник у него окрашен кровью, видимо, уже полакомился кем–то. На крупных чёрных когтях клочки одежды.
— У меня один вопрос, сколько ты убил людей? — Спрашиваю, готовясь к бою.
Я бы мог уже взять «Змеевик» и пустить ему в грудь стрелу без шансов на выживание. Или морозящим пулемётом раздолбить этого урода. Мне просто жаль тратить много резерва на эту вошь. Потому что уже пора дальше лететь. Но не могу же я деревню оставить с нечистью? Вот такой вот я сердобольный.
Чуть подумав, берендей всё же отвечает рычащим, но человеческим голосом:
— Счёту нет давно. Уйди с дороги, путник.
— Ладно, к чему болтовня, — вздыхаю. — Я и так хотел тебя грохнуть.
От неожиданно мощного рёва можно и обосраться. Но я держусь, и даже улыбаюсь, когда треплет мои волосы от зловонного воздушного потока. А вот народ в домах явно попадал, судя по шуму через ставни. В процессе рёва берендей поднялся на задние лапы явно для пущего эффекта, став в высоту метра под два с половиной.