Основу «Сборника Кирши Данилова» составляют записи былин (24 номера). Естественно, что в науке издавна установился взгляд на «Древние русские стихотворения» прежде всего как на собрание русского былевого эпоса. С точки зрения историко-фольклористической это, конечно, верно. Но очевидно, что сам собиратель мыслил себе состав Сборника гораздо шире и разнообразнее. Поэтому рядом с былинами здесь находится большое количество исторических песен (21 номер — начиная от редчайшего «Щелкана» и кончая песнями Петровского времени). В совокупности былины и исторические песни составляют основную массу текстов Сборника и придают ему вполне определенное лицо: «Древние русские стихотворения» — это прежде всего собрание русской народной исторической поэзии. Несомненно, что сам составитель это отлично понимал и к этому стремился. Для него огромную ценность представляла не только собственно художественная, но фактическая, историко-познавательная сторона песен. Поэтому он не только бережно сохранял все фактические подробности, имена, географические названия и т. д., но и сознательно усиливал эту сторону за счет дополнительного, непесенного материала. Кроме того, в былинах и исторических песнях составитель дорожил повествовательным началом. Песни эти были для него одновременно и своеобразными повестями, занимательными историями. Поэтому он так заботился при записи о сохранении цельности сюжета и различными приемами старался укрепить и усилить в песнях их повествовательную сторону. Приведенные выше примеры (особенно с песнями о Ермаке) в этом отношении достаточно показательны.
Исследователями уже высказывалось мнение, что большинство песен Сборника характеризуется таким значительным стилистическим единством, которое предполагает запись их либо от одного певца, либо от группы исполнителей, принадлежавших к одной песенной школе[633]. Задачу тщательного изучения Сборника с этой стороны выдвинул в свое время Шеффер[634]. Исследования, осуществленные в недавнее время, значительно расширили и углубили наши представления о стилистическом единстве основной части Сборника, которую составляют прежде всего былины и исторические песни. П. Д. Ухов изучил «типические места» и обнаружил, что многие из них в разных текстах одинаковы; легкое их варьирование указывает на то, что исполнители песен помнили и воспроизводили их не механически, а собиратель точно записывал эти варианты. К таким общим местам относятся, например, картины выезда богатыря, стрельбы из лука, формула княжеского поручения и др. Одинаково, например, описаны подарки, которые получает князь Владимир от Соловья Будимировича и от матери Дюка Степановича: «Сорок сороков черных соболей, второе — сорок бурнастых лисиц»; одинакова формула обучения Волха и Васьки Буслаева: «Отдавала его матушка грамоте учиться, а грамота Волху в наук пошла; посадила его уж пером писать, а письмо ему в наук пошло»; чрезвычайно сходно описаны дворы гостя Терентища и Чурилы; одинаково «шутят» Васька Буслаев и Саул Леванидович: «Он шутки шутит не по ребячью, а творки творил не по маленьким: которого возьмет за руку, из плеча тому руку выломит; которого заденет за ногу, по гузна ногу оторвет прочь; и которого хватит поперек хребта, тот кричит-ревет, окорачь ползет»; в одной форме выражены поручения, которые дает князь Владимир Михайле Потоку и Михайле Казаринову: «Сослужи ты мне службу заочную, съезди ко морю синему, настреляй гусей, белых лебедей, перелетных серых малых уточек к моему столу княженецкому, до люби я молодца пожалую».
Стилистически сближаются с былинами и некоторые исторические песни: одинаково, например, изображена дорога, по которой едут Иван Грозный и Илья Муромец; одним приемом («согнет корчагою») одолевают своих врагов Иван Годинович, Илья Муромец и Мастрюк, и т. д.
Прав, конечно, П. Д. Ухов, делая из наблюдений над типическими местами вывод, что почти все былины и ряд исторических песен скорее всего принадлежат одному сказителю или по крайней мере сказителям одной былинной школы[635].
Однако единство основной части Сборника не ограничивается стилистическими совпадениями. Оно захватывает более широкую область художественных особенностей песен. Оно проявляется также в согласованности характеристик персонажей, встречающихся в разных текстах; в том, как одни и те же предметы и образы переходят из песни в песню («подворотня — рыбий зуб», «Спасов образ», «дверь на пяту» и др.), в обилии одинаковых географических названий и т. д.
Несколько особняком стоят в Сборнике казачьи и солдатские исторические песни XVII — начала XVIII века. Отличаясь в стилистическом отношении, в манере повествования, в принципах композиции от былин и старших исторических песен, они образуют в Сборнике свою самостоятельную группу и также характеризуются известным внутренним единством. В то же время их связывают с основной массой песен Сборника отдельные стилистические параллели и совпадения.
Некоторые дополнительные наблюдения над стилистическим единством текстов Сборника сделал А. Позднеев[636]. В исследованиях А. А. Горелова эта тема получила наиболее обоснованное и широкое освещение. Им учтен и выявлен значительный круг «текстуальных совпадений» разных уровней, захватывающий подавляющее большинство произведений Сборника. А. Горелов обратил внимание на то, что совпадения эти носят нередко вариационный характер и что отдельные фразеологические единицы, стилистические элементы и даже более сложные структурно-композиционные фрагменты переносятся из одних произведений в другие, получая здесь свое творческое применение[637]. Эти наблюдения укрепили уверенность А. А. Горелова в справедливости взгляда на Киршу как певца-импровизатора. Конечно, здесь далеко еще не все можно считать выясненным. К сожалению, теория фольклора не выработала надежных критериев, на основании которых можно было бы с уверенностью стиль одного певца выделять из стиля школы и тем более с определенностью указывать на наличие системы импровизационной техники.
Довольно значительная группа песен, вполне четко выделяющаяся в составе Сборника, — это песни сатирические и шуточные. Они придают определенный оттенок всему Сборнику, и наличие их дало основание ряду исследователей утверждать тезис о скоморошьем происхождении Сборника в целом[638]. В последнее время эту точку зрения подробно обосновал А. А. Горелов[639]. С одной стороны, он значительно расширил число песен, которые могут называться «скоморошинами», то есть песнями, в которых преобладают острая насмешка, сатира, дерзкая и нередко непристойная шутка, балагурство. Наряду с песнями «Гость Терентище», «Сергей хорош», «Чурилья-игуменья», «Из монастыря Боголюбова старец Игренищо», «Свиньи хрю, поросята хрю», «Стать почитать, стать сказывать», связь которых с репертуаром «веселых людей» скоморохов трудно оспаривать, в состав «скоморошин» попадают былины о Ставре, Чуриле, Садко, исторические песни о Щелкане и Кострюке, песни о теще и зяте и ряд других[640]. С другой стороны, А. А. Горелов находит скоморошье начало в ряде «серьезных» текстов, впрочем — не без преувеличений и натяжек. На наш взгляд, нет оснований весь насмешливо-озорной, сатирический и нарушающий приличия песенный слой в Сборнике, как и вообще в русском фольклоре XVII—XVIII вв., относить на долю скоморохов. Он достаточно ярко обнаруживает себя в разных жанрах крестьянского фольклора, поэзии городских демократических низов. В «Сборнике Кирши Данилова» народная смеховая культура, как она отразилась в песенных жанрах, предстает во всем своем великолепии и стиховом и идейном разнообразии.
Что касается вопроса об участии скоморохов в создании «Сборника Кирши Данилова», то здесь по-прежнему многое остается неясным.
Обычно считают, что именно скоморохов имел в виду Демидов, когда писал Ф. Миллеру, что он достал песню об Иване Грозном от «сибирских людей», «понеже туды (т. е. в Сибирь, — Б. П.) всех разумных дураков посылают, которые прошедшую историю поют на голосу».
««Разумные дураки», — пишет М. К. Азадовский, — могло означать тех потешников-профессионалов, в чей репертуар входило, помимо балагурства и шутовства, и знание серьезных былевых и исторических песен... Такими «разумными дураками» несомненно с полным правом могли называться лихие молодцы, веселые скоморохи... Скоморошья, невольная, как свидетельствует письмо Демидова, колонизация Сибири была одним из путей перехода в Сибирь эпических песен и преданий и самого песенного искусства»[641].
Однако нет оснований преувеличивать роль скоморохов в распространении и сохранении эпической традиции. Эпос пришел в Сибирь, так же как и на русский Север, как и на Дон, на Терек, вместе с народными массами, которые всегда были самыми прямыми и непосредственными его носителями. Выражение Демидова «разумные дураки» пока что не поддается убедительному разъяснению.
Давняя точка зрения на Киршу как певца скоморошьего склада, записавшего собственный репертуар, в последнее время получила новую поддержку[642]. По поводу этой концепции могут быть высказаны некоторые сомнения общего и фактического порядка.
Зачем певцам или певцу записывать свой репертуар? Чтобы сохранить его в памяти? Но народные певцы не забывают усвоенных ими былин и песен, особенно если они их систематически исполняют (а для профессиональных певцов это — правило). Чтобы обучать новых певцов? Но известно, что передача и усвоение фольклорной (песенной, былинной, сказочной) традиции в народной среде имеет хорошо выработанные формы, не требующие участия книги.