Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым — страница extra из 98

Комментарии

1

[Про] Саловья Будимеровича. Впервые у Якубовича, № 1. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 630—632; Пропп, стр. 167—179, 574—575.

Былина о Соловье Будимировиче входит в цикл эпических песен о сватовстве. В отличие от большинства сюжетов этого цикла, где сватовство связано обычно с героическими подвигами и приключениями богатырей («Михайло Потык», «Иван Годинович», «Дунай» и др.), былина о Соловье Будимировиче носит новеллистический характер, в ней есть и сказочные мотивы.

Текст Кирши Данилова — единственная запись сюжета, сделанная не на Севере; главное его отличие от большинства известных вариантов — осложнение сюжета развернутым эпизодом со «щапом» Давыдом Поповым; тот же эпизод встречается еще только в варианте, записанном от М. Д. Кривополеновой (Григорьев, № 124). История о неудачной женитьбе Давыда Попова напоминает некоторыми подробностями былину о Добрыне и Алеше.

Вторая часть былины, начинающаяся с эпизода отъезда Соловья, производит впечатление поздней вставки, сделанной не вполне органично; записана она, по-видимому, с пересказа, в ней преобладает прозаическая манера повествования. Первая, основная и исконная, часть былины принадлежит к числу лучших вариантов сюжета.

Строки 1—4. Высота ли, высота поднебесная. . . Глубоки омоты днепровския. Запев, являющийся своеобразным «гимном родной стране» (В. Я. Пропп), встречается только в настоящем сборнике: в более развернутом виде — в былине «Высота ли, высота поднебесная», в пародийной форме — в песне «Агафонушка». Запев использован Н. А. Римским-Корсаковым в опере «Садко».

Строки 6—7. Из глухоморья зеленова, От славного города Ле́денца. Глухоморье — Лукоморье. В «Хождении» игумена Даниила, памятнике литературы XII века, Лукоморьем названы берега и заливы Мраморного моря и Архипелага. Леденец (в других вариантах — Веденец, земля Веденецкая), по вполне вероятному предположению А. И. Лященко, это Венеция или ее владения Х—XII веков — Архипелаг, Сирия, Адриатическое море (А. И. Лященко. Былина о Соловье Будимировиче и сага о Гаральде. «Sertum bibliologicum в честь проф. А. И. Малеина». Пг., 1922). В различных вариантах место, откуда приезжает Соловей Будимирович, определяется по-разному: море Верейское, Днепр, море Турецкое и др. О возможности истолкования географических реалий былины в связи с древними моментами истории славян см.: В. Б. Вилинбахов. Былина о Соловье Будимировиче в свете географической терминологии. — «Из истории русской народной поэзии. Русский фольклор», XII. Л., 1971, стр. 226—229.

Строки 11—12. Славнова гостя богатова, Молода Соловья сына Будимеровича. Соловей Будимирович приезжает в Киев как заморский купец, но его торговые дела — это метафора дел свадебных. С символикой свадебного обряда и свадебной поэзии связано, быть может, имя героя (жених — соловей, он будит невесту). По другому объяснению отчество Соловья происходит от слова «будимир» со значением «строитель».

Строки 15—40. У того было сокола у ка́рабля ... Подернута беседа рытым бархотом. Образ сокола-корабля неоднократно встречается в былинах. В нем отражены реальные черты типичного древнерусского торгового судна; в средние века судам нередко придавали вид животного, иногда фантастического; в украшениях корабля Соловья Будимировича преобладают сибирские мотивы. «Беседа дорог рыбей зуб» — образ, постоянно встречающийся в различных текстах Сборника. Рыбий зуб — моржовая кость, служившая для украшений, обычно резных. В русских былинах часто говорится об украшении рыбьим зубом кроватей, скамей, подворотен и др. Подробнее см.: Д. В. Айналов. Очерки и заметки по истории древнерусского искусства. — «Известия ОРЯиС», т. XIII, 1908, кн. 2, стр. 322—323.

Строки 57—62. Есть, сударь, дорога камка ... На злате, на серебре — не по́гнется. Имеется в виду узорчатая камка — шелковая ткань восточного происхождения; в данном случае речь идет о какой-то особенно дорогой камке с необыкновенными узорами и разводами, царьградского и иерусалимского изготовления, сделанной, может быть, по «замыслам» Соловья Будимировича. Вот пример описания камки в одном древнерусском документе: «Камка Кизылбашская полосата, по ней полосы алы, сизы, в полосах люди и птицы золоты да серебряны, меж их каемки жолты» (П. Саваитов. Описание старинных русских утварей, одежды, оружия... СПб., 1896, стр. 46). Шелковые узорные ткани были «важнейшей и ценнейшей статьей русской транзитной торговли в IX—XI вв.» («История культуры древней Руси», т. I. М. — Л., 1948, стр. 327—328). В камке часто имелись золотые нити; то, что камка не гнется от золота, в былине характеризуется как признак ее высокого качества; ср. в записи от М. Кривополеновой:

Строка 74. Как бы на́ пету двери отворялися. Пята — шип в гнезде, на котором ходит дверь. На пяту — настежь. Выражение это в былинах передает обычно решительность, смелость, с которыми герой входит в дом.

Строки 101—122. Только ты дай мне вагон земли ... Ко полуноче и двор спел. «Вишенье-орешенье» в песнях — обычный свадебный символ. Просьба Соловья разрешить ему построить в саду Запавы «снаряден двор» представляет собой иносказательное сватовство: сооружая в одну ночь чудесные терема, он тем самым проходит брачные испытания и доказывает свое право на невесту.

Строки 126—131. Хорошо в теремах изукрашено ... И вся красота поднебесная. М. Халанский показывает, что здесь в эпической форме отражен действительный обычай московских бояр XVI—XVII веков украшать потолки комнат в своих домах изображением солнца, месяца, звезд и «бегов небесных» (М. Халанский. Великорусские былины Киевского цикла. Варшава, 1885, стр. 198).

Строки 185—186. А и я-де, девица, на выдонье, Пришла-де сама за тебя свататься. Мотив самопросватывания может быть объяснен тем, что Забава узнает в строителе теремов своего суженого. Утратой этого исконного смысла объясняется, что в вариантах иногда Соловей укоряет ее за такое поведение. В тексте Кирши Данилова действие с этого места развивается своеобразно: Соловей Будимирович уезжает с товарами за море, а по возвращении должен вести борьбу за невесту со щапом Поповым. Обычно в вариантах брак происходит без всяких препятствий и Соловей Будимирович увозит жену.

Строки 226—228. Выходил Соловей со дружиною ... Во белом платье сорок калик со каликою. О каликах см. комментарий к песне «Сорок калик со каликою» (стр. 442—443).

2

[Про] гостя Терентиша. Впервые у Якубовича, № 18. Песенные варианты: Киреевский, VII, стр. 48—51; Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, т. II. М., 1910, № 156; Григорьев, № 41. Сказочные параллели: Н. П. Андреев. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929, № *1361 I. О песне см.: Н. Ф. Сумцов. Песни о госте Терентии и родственные им сказки. — «Этнографическое обозрение», 1892, № 1 (здесь — иноязычные параллели).

Былина-баллада шутливого содержания на тему семейных взаимоотношений. Текст Кирши Данилова — лучший. В нем особенно ярко проявился скомороший характер песни: сочный юмор, с элементами сатиры, насмешливый тон, заостренные характеристики персонажей.

Строки 1—2, 50—51. В стольном Нове-городе, Было в улице во Юрьевской ... У честна креста Здвиженья, У жива моста калинова. Былина сохраняет воспоминания о действительной топографии средневекового Новгорода; в частности, церковь Воздвиженья находилась на Юрьевской улице.

Строка 52. Встречу Терентишшу веселыя скоморохи. О скоморохах — «веселых молодцах» — певцах, музыкантах в песнях Сборника упоминается неоднократно. В настоящей песне они играют активную роль в действии, и в этом отношении былина о Терентии может быть сопоставлена с былиной «Вавило и скоморохи» (Григорьев, № 85).

3

Дюк Степанович. Впервые у Якубовича, № 2. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 582—585; II, стр. 741—744; Пропп, стр. 477—507, 592—595.

Былина о Дюке Степановиче в наиболее полных редакциях содержит ряд эпизодов и подробностей, которые в тексте Кирши Данилова отсутствуют либо только намечены. Так, по дороге в Киев Дюк сталкивается с Ильей Муромцем. В Киеве Дюк осматривает улицы, постройки, домашнее убранство и все подвергает уничижению, противопоставляя Киеву родную Волынь (иногда это Индия). Более детально обычно описываются впечатления Владимира (или его посланца) от посещения дома Дюка: подробно описываются его богатства и роскошь, дается эффектный внешне образ матери Дюка. Большое место в былине занимает соперничество в богатстве и щегольстве Дюка с Чурилой. Обычно былина кончается полным торжеством Дюка. В сюжете сильны мотивы сатиры, обращенной против чванства и бессмысленного расточительства верхов.

В тексте Кирши Данилова нет многих существенных подробностей, нет детальных описаний (за исключением описания вооружения и снаряжения Дюка). Образ Дюка дан здесь в тонах определенной идеализации; основной идеей былины оказывается торжество Дюка над князем Владимиром. Противопоставление богатства Дюка богатству князя дано, как отметил В. Г. Белинский, в тоне «простодушной иронии» и «лукавой скромности» (Белинский, стр. 389).

Строки 1—3. Из-за моря, моря синева ... Из тое Корелы богатыя. Противоречия в указании родины Дюка характерны для большинства известных вариантов сюжета. Основываясь на этом, а также на толковании имени героя, некоторые исследователи считали Дюка иноземным богатырем, приезжающим на Русь из чужих земель. Однако Дюк — богатырь русский; может быть, наиболее вероятно объяснение его имени через сопоставление с украинским словом «дук» — «богач».

Строка 14. Немного с Дюком живота пошло ... Живот здесь в значении богатства, достояния; слова «немного... живота» звучат здесь, конечно, иронически.

Строки 28—65. Пошел тугой лук разрывчетой ... Аравицким золотом. В этом эпически идеализированном описании лука и стрел Дюка Степановича видны вполне реальные детали древнерусского вооружения. Рогами назывались оконечности лука — они могли покрываться позолотой. Тростяные стрелы были наиболее прочными. Для наложения тетивы в задней части стрелы имелась вырезка, называвшаяся ушком; ушки делались из кости, в них вставлялись цветные камешки; тирон — камень-самоцвет — постоянно упоминается в былинах, возможно, что он является не только украшением, но и оберегом. Стрелы часто оперялись орлиными перьями, под перьем их перевивали золотом и серебром.

Строка 49. А тоя-ты Камы за синем морем. По-видимому, внесено сибирским певцами с целью усилить сказочный характер всей географии былины.

4

Щелкан Дудентьевич. Впервые у Калайдовича, № 4. Варианты: «Исторические песни XIII—XVI вв», №№ 39—46. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 631—632. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 116—131; А. А. Зимин. Песня о Щелкане и возникновение жанра исторической песни. — «История СССР», 1963, № 3.

Одна из старейших исторических песен. В основе ее содержания лежат события, связанные с восстанием в Твери против татарского баскака Чол-хана (по русским летописям — Шевкала или Щелкана) в 1327 году. Сохранились летописные рассказы о Шевкаловщине (см., например, ПСРЛ, т. IV, стр. 185; т. VII, стр. 200; т. X, стр. 194; т. XV, стр. 415).

Сюжет песни со многими вымышленными эпизодами шире простого песенного отклика на происшедшие события; в песне поэтически обобщены представления народа о татарских насильниках, о порядках в Орде и выражена его решимость бороться за освобождение родной земли.

Текст Кирши Данилова представляет наиболее полную и в историческом отношении наиболее содержательную версию песни. Характерно для этой версии наличие рассказа об унижениях, которым подвергает Щелкан тверичей, и — что особенно важно — о расправе горожан с насильником. Есть здесь и элементы сатиры, обращенной против порядков в Орде.

Строки 6—7. Сидит тут царь Азвяк, Азвяк Таврулович. Азвяк (по другим вариантам — Возвяг, Везвяк) — хан Узбек, правивший в Орде с 1313 по 1342 год. Отчество Таврулович, очевидно, эпического происхождения: оно идет от имени татарского богатыря Таврула (Хостоврула) — персонажа песни о Евпатии Коловрате и Повести о разорении Батыем Рязани.

Строки 14—19. Шурьев царь дарил ... Ахрамея к Костроме. В этих строках отражено характерное для политики Орды XIII—XIV веков баскачество — насаждение в русских городах ханских представителей — баскаков. Русские имена шурьев, видимо, результат поздней замены. Перечень городов носит, быть может, случайный характер, за исключением Костромы, которая в первой половине XIV века неоднократно бывала местом посещения татарских послов.

Строки 26—56. Уезжал-та млад Щелкан ... И друга дарить, Щелкана Дюдентевича. В этом эпизоде Щелкан представлен как типичный татарский «даруга» — сборщик дани. Земля Литовская здесь, конечно, эпическая замена Русской земли. Возможно, что непонятное «друга дарить» получилось из «даруга дарить» (т. е. даругу); в таком случае легко разъясняется весь эпизод с уздой: Щелкан отобрал у князя царский подарок, который нельзя было ни продать, ни променять, ни тем более подарить ханскому даруге.

Строки 61—63. Пожаловал ты молодцов ... Двух удалых Борисовичев. Эти строки здесь неуместны и внесены певцом, видимо, механически.

Строки 71—72. Двомя братцами родимыми, Дву удалыми Борисовичи. По вероятному предположению историков, Борисовичи — это тверской тысяцкий с братом, игравшие какую-то особую роль в восстании (Я. С. Лурье. Роль Твери в создании Русского национального государства. —«Ученые записки ЛГУ», № 36, Серия исторических наук, вып. 3, 1939, стр. 106—107). В песне они показаны как вожди тверичей, осуществляющие народное мщение.

Строки 107—128. Мужики-та старыя ... Ни на ком не сыскалося. В изображении расправы с Щелканом есть эпические мотивы (ср. эпизоды с пребыванием Ильи Муромца в татарском стане в былине «Калин-царь»). Идея народного возмездия татарам за их злодеяния получила в песне поэтическое, а не конкретно-достоверное изображение. Летопись следующим образом описывает то же событие: «Народи же гражанстии, повсегда оскорбляеми от поганых, жаловахуся многажды великому князю, дабы их оборонил. Он же, видя озлобление людии своих и не могы их оборонити, трьпети им веляше. И сего не трьпяше Тферичи искаху подобна времени. И бысть в день 15 аугуста месяца в полутра как торг сънимается, некто диакон Тферитин, прозвище ему Дудко, пове(д)е кобылицу младу и зело тучну, напоити ю на Волз е воды. Татарове же видевше отъяша ю, диакон же съжаливъси зело, начат въпити, глаголя: о мужи тферстии, не выдаваите. И бысть между ими бои, Татарове же надеющеся на самовластие, начаша сечи, и абие сътекошася человеци и смятошася людие и удариша во вся колоколы и сташа вечем и поворотися град весь и весь народ в том часе събрася и бысть в них замятня и кликнуша Тферичи и начаша избивати Татар, где котораго застропив, дондеже и самого Шевкала убиша и всех по ряду, не оставиша и вестоноши, разве иже на поле пастуси стада коневаа пасущеи, тии похватавше лучшии жребци и скоро бежаша на Москву и оттоле в Орду и тамо възвестиша кончину Шевкалову» (ПСРЛ, т. XV, изд. 2-е, вып. 1. Пг., 1922, стр. 42—43). В песне и в приведенном летописном рассказе отразилась народная концепция восстания 1327 года, в противовес другой концепции, которая придавала восстанию характер организованного выступления во главе с князем (см., например, ПСРЛ, т. VII, стр. 200; т. X, стр. 194).

Заключительная фраза песни — «Ни на ком не сыскалося» — находится в резком противоречии с действительными фактами. Хан Узбек направил в Тверь карательный отряд, который опустошил и разорил город. Но песня не говорит о трагических последствиях восстания, финал ее оптимистичен.

5

Мастрюк Темрюкович. Впервые у Якубовича, № 21. Варианты: Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 109—199. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 641— 644. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 144—170; Соколова, стр. 37—48; А. А. Зимин. Историческая песня о Кострюке-Мастрюке. — «Slavia», 1962, seš. 4; Б. Н. Путилов. По поводу нового хронологического приурочения исторической песни о Кострюке-Мастрюке (ответ на статью А. А. Зимина). — «Slavia», 1964, seš. 3.

Песня о Кострюке (Мастрюке) — одна из популярнейших исторических песен XVI века. В ней есть отголоски действительных событий времени царствования Ивана Грозного, но в целом сюжет вымышленный. Песня известна в нескольких редакциях, довольно существенно отличающихся одна от другой. Главное различие касается характеристики Кострюка. В ряде вариантов он выступает как вражеский нахвальщик, замышляющий захват Москвы. Текст Кирши Данилова принадлежит к той группе вариантов, в которых Мастрюк предстает как удалой боец; он ищет себе поединщика, чтобы «потешить» царя и царицу и вместе с тем своей победой унизить москвичей, «Москву загонять». В тексте последовательно развивается идея о том, что от исхода борьбы зависит честь Москвы; посрамление Мастрюка и победа русских бойцов осмыслены патриотически; особенно характерны в этом плане заключительные слова царя. Образы победителей подчеркивают демократическую направленность песни.

Строки 7—40. Поизволил он женитися ... И любимова шурина Мастрюка Темрюковича. Иван Грозный женился на дочери кабардинского (черкесского) князя Марии Темрюковне в 1561 году. Эпизод с поездкой царя за невестой вымышлен. О Мастрюке, брате Марии, известно, что он приезжал в Москву. Некоторые исследователи предполагают, что в образе Мастрюка выведен второй брат Марии — Михаил, который жил в Москве и подвергался постоянным насмешкам и издевательствам со стороны царя; он был казнен в 1571 году.

Строка 82. Никита Романович. См. о нем в комментарии к песне «Никите Романовичу дано село Преображенское».

Строка 108. Середь Урья Повол(ж)скова. Урье Поволжское — вероятно, Юрьевец Поволжский, на правом берегу Волги, ниже Костромы (Л. С. Шептаев. Исторические песни. «Библиотека поэта», Малая серия, второе издание, Л., 1951, стр. 372).

Строка 127. Сметь ли нага спустить. Борцы просят у царя разрешения не просто побороть Мастрюка, но и раздеть его донага (ср. ниже «Не слыхал, как платье сняли»).

Строки 237—238. Двух братцов родимыех, Двух удалых Борисовичев. Персонажи эти, быть может, связаны с Борисовичами из песни о Щелкане (см. комментарий на стр. 430).

6

Волх (В)сеславьевич. Впервые у Калайдовича, № 6. Обзор вариантов и исследований: Пропп, стр. 70—75, 565—566. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 70—78 (здесь — славянские параллели); Ф. М. Селиванов. Сюжет и композиция былины о Вольге (Волхе). — «Вестник МГУ. Филология», 1969, № 3.

Сюжет былины относится к числу древнейших в русском эпосе. В нем есть следы древних языческих представлений и тотемистических верований. В образе Волха соединяются архаические черты чудесного охотника, племенного вождя, обладающего магическими качествами, с более поздними чертами древнерусского князя.

Вариант Кирши Данилова — один из лучших; он представляет переработку древнего сюжета в духе героического эпоса Киевской Руси. Поход Волха в чужеземное царство объясняется здесь необходимостью самообороны.

Строки 5—24. Обвивается лютой змей ... Соболи, куницы по о́стровам. Мотив чудесного рождения богатыря — от змея или другого животного — очень древен. Идейный смысл начала былины так определен В. Г. Белинским: начало это «есть высочайший зенит, крайняя апогея, до какой только достигает наша народная поэзия; это апофеоза богатырского рождения, полная величия, силы и того размашистого чувства, которому море по колено и которое есть исключительное достояние русского народа» (Белинский, стр. 397—398).

Строка 25. А и будет Вольх в полтора часа. Когда Волху исполнилось полтора часа.

Строки 29—36. А не пеленай во пелену червчатую ... А весом та палица в триста пуд. Картина воспитания богатыря-воина, данная здесь, имеет близкую аналогию в характеристике дружины князя Всеволода в «Слове о полку Игореве»: «А мои ти куряни свѣдоми къмети; подъ трубами повити, подъ шеломы възлѣлѣяни, конець копия въскръмлени...».

Строки 37—49. А и будет Вольх семи годов ... Обвертоваться гнедым туром-золотыя рога. Волх — это богатырь-кудесник; он одерживает победы благодаря своей способности творить чудеса — обернуться зверем, превращать свою дружину в муравьев и т. д. Некоторыми чертами Волх напоминает князя-волшебника Всеслава Полоцкого из «Слова о полку Игореве».

Строка 65. Ко славному царству Индейскому. Название это, конечно, не связано ни с какими историческими фактами. Оно указывает, в частности, на то, что былина отражает эпоху до татарского нашествия. Имена же правителей царства (Салтык Ставрульевич, Батыевич, царица Азвяковна) связаны с татарской темой русского эпоса.

Строки 112—113. А и буйныя ветры по насту тянут, Царь со царицею в разговоры говорит. Характерный пример создания былинного сравнения на основе сибирских мотивов.

7

Сергей хорош. Впервые у Шеффера, стр. 22—23. Вариантов нет.

Скоморошья шуточная песня на тему семейных отношений, с элементами сатиры на нравы имущих горожан. Начало песни пародийно воспроизводит зачины некоторых былин и исторических песен («Благословите, братцы, про старину сказать»). Необычен в песне образ Сергея Боркова, который выступает в начале в роли удачливого любовника, а затем — обманутого ревнивого мужа. Для скоморошьих песен этого типа характерны сочные бытовые подробности, грубоватый юмор.

Строчки «А и тот с борку, Иной с борку, Уже полна изба Принабуркалася» дают пример словесной игры, типичной для песен-скоморошин; эти строки повторяются в песне «Усы, удалы молодцы».

8

Иван Гостиной сын. Впервые у Якубовича, № 10. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 588—589. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 239—244 (здесь — славянские параллели); Ю. И. Смирнов. Славянские эпические традиции. Проблемы эволюции. М., 1974, стр. 162—250.

Былина на тему столкновения богатыря с князем; конфликт между ними принимает здесь форму спора-состязания. Идейный смысл былины — в показе торжества народного героя, который одерживает победу несмотря на то, что на стороне князя — богатство и сила.

Текст Кирши Данилова — один из лучших; все эпизоды хорошо разработаны и мотивированы. В варианте заострены антикняжеские и антибоярские тенденции, характерные для сюжета в целом.

Строка 16. Кто б похвалился на три́ ста́ жеребцов. Все это место изложено в варианте не вполне ясно. Оно разъясняется через сравнение с другими текстами: князь вначале предлагает биться об заклад — кто быстрее доскачет от Киева до Чернигова, а уж затем объявляет, что у него есть триста жеребцов и еще три чудесных жеребца, которых он готов выставить на состязание.

Строка 19. И которой полонен Воронко во Большой орде. Перед этим пропущена строка — «Да третей жеребец — полонян Воронко» (ср. ниже — строка 38). Упоминание о коне, отнятом Ильей Муромцем у Тугарина, связано с былинным сюжетом о поездке русских богатырей в Царьград (известным по пересказам XVII— XVIII веков).

Строка 56. Владыка черниговской. Упоминается также в былине об Алеше Поповиче, где он, тоже один против всех, держит сторону богатыря. В других вариантах его нет. Имеется в виду какое-то высокопоставленное духовное лицо.

Строки 145—152. Про́сты поруки крепкия, записи все изодраныя ... А князи-де и бояра никуда от нас не уйдут. «Про́сты» — т. е. пусты, потеряли силу; фраза эта означает, что князь хочет упразднить заклад и отказаться от обязательств по нему. Но здесь в защиту прав Ивана вступает его поручитель — владыка черниговский. Корабли, которые он велит Ивану захватить, — это, вероятно, заклад, внесенный за князя корабельщиками (сравните соответствующее место в былине об Алеше Поповиче, стр. 104). Предлагая прежде всего забрать заклад, принадлежащий купцам, владыка черниговский успокаивает богатыря: князья и бояре, отказавшиеся расплачиваться, «никуда от нас не уйдут».

9

Три года Добрынюшка стольничел. Впервые у Якубовича, № 4. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 573—575; II, стр. 734—735; Пропп, стр. 267—277. Дополнительно: В. Г. Смолицкий. Былина о Добрыне и Маринке. — «Современные проблемы фольклора». Вологда, 1971; Б. Н. Путилов. Об эпическом подтексте (На материале былин и юнацких песен). — «Славянский фольклор». М., 1972, стр. 5—11; Смирнов-Смолицкий, стр. 390—393.

Былина «Добрыня и Маринка» принадлежит к числу эпических песен сказочно-бытового характера на тему столкновения богатыря с колдовскими, враждебными народу силами.

Текст Кирши Данилова — один из лучших. Все моменты сюжета хорошо мотивированы и разработаны. Интересен образ Змея Горыныча, сатирически окрашенный; в отличие от большинства вариантов, Змея здесь не убивают, а он с позором бежит из Киева. В тексте Кирши Данилова есть и другие эпизоды, нигде более не встречающиеся (вечеринка в доме Марины, хвастовство ее на пиру). Образ Марины разработан здесь особенно всесторонне: она — колдунья, злая волшебница, любовница Змея Горыныча; она хвастает своим чародейством, но в то же время она труслива и недальновидна.

Строки 3—5. Три годы Добрынюшка стольничал ... Он стольничал, чашничал девять лет. Сопоставление этой части текста с историко-бытовыми документами привело В. Г. Смолицкого к весьма доказательному выводу, что в данном случае имеется в виду не исполнение высоких придворных должностей, а простая служба, к тому же — в нисходящем по важности порядке. Этим подчеркивается принадлежность Добрыни к демократическим слоям Киева.

Строка 18. А у молоды Марины Игнатьевны. Некоторые исследователи полагают, что имя героини пришло в былину от Марины Мнишек, которую считали колдуньей и еретичкой.

Строки 48—59. Брала она следы горячия молодецкия... А и божья крепко, вражья-то лепко. Здесь былина передает типичный любовный заговор — присуху; заговор наговаривается на след Добрыни. Последняя фраза — несколько измененная формула, которой обычно закреплялся заговор. Дальнейшее поведение Добрыни показывает, что он поддался действию заговора.

Строка 79. Которыя девицы приговаривают — здесь в значении «приглашают», «привечают».

Строки 212—214. А и дам те, Марина, поученьица ... Тому она, Марина, не поверила. Очевидно, Марина понимает весь грозный для нее смысл слов Добрыни, но не верит, что он может осуществить свои угрозы.

10

[Про] Василья Буслаева. Впервые у Якубовича, № 17. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 557—560; II, стр. 704—706; Пропп, стр. 442—465, 590—592.

Первый из двух известных сюжетов о Василии Буслаеве. Новгородская былина на тему социальных столкновений. Образ Буслаева принадлежит к числу величайших художественных обобщений, созданных русским эпосом. Это — образ новгородского бунтаря, выступающего на борьбу с социальными верхами.

Текст Кирши Данилова — один из лучших. Все эпизоды в нем подробно разработаны и хорошо мотивированы, прекрасно сохранены здесь многие типично новгородские черты. Образ Василия дан в развитии, он психологически содержателен, намечена его социальная характеристика. Для художественной специфики текста характерны динамичность, экспрессивность в изображении центрального эпизода былины — сражения дружины Васьки с новгородцами.

Строки 15—26. Будет Васинька семи годов ... Супротив Василья Буслаева. Сравните описание ученья Волха в былине «Волх Всеславьевич».

Строки 49—90. Писал ерлыки скоропищеты ... Тридцать молодцов без единова. Характер и состав дружины Васьки Буслаева выясняется при анализе вариантов: как правило, к Ваське приходят представители низов — «голь кабацкая», ремесленники, убогие и т. д. (сравните у Проппа, стр. 449—452). Дружина эта противостоит новгородской верхушке — богатым купцам и боярам. В тексте Кирши Данилова в составе дружины — персонажи, которые упоминаются в других былинах (семь братьев Сбродовичей, мужики Залешана, т. е. залесские — из Владимиро-Суздальской земли), пришлый богатырь Костя Новоторженин (из Нового Торжка), боярские дети Лука и Моисей.

Строки 110—117. И пришли во братшину в Никольшину ... Началася драка великая. Братчина здесь — пир, который устраивался вскладчину в дни церковных праздников; в данном случае это Николин день. Братчиной распоряжался специальный староста. Участники ее вносили каждый свою долю (сыпь). В условиях острой классовой борьбы в средневековом Новгороде братчины нередко становились ареной кровавых столкновений.

Строки 175—186. А и та-та девушка-чернавушка ... Прибила уж много до́ смерте. Девушка-чернавушка — персонаж, действующий в ряде былин и песен; здесь — служанка, выполняющая черную работу. Она оказывается на стороне Васьки Буслаева и дерется в составе его дружины как девушка-богатырка.

Строка 179. Не подай нас у дела у ратнова. Не подай — не продай (?).

Строка 202. Стоит тут старец-пилигримишша. В других вариантах более определенно говорится о связи старца с монастырем. Старчище Пилигримище, с надетым на голову колоколом, «как бы воплощает в своем лице тот старый Новгород, против которого Василий Буслаевич ведет борьбу... Колокол — знак старого, торгового, независимого от Москвы Новгорода» (Пропп, стр. 461).

Строка 221. Начается старец, не шевелнится. Начаться — ожидать, думать. П. Бессонов толковал это место следующим образом: «Ударил Василий в колокол и думает, старец от того не шевельнется» (Киреевский, вып. V, стр. 21).

Строка 223. А и во лбе глаз уж веку нету. Фраза эта разъясняется по другому варианту: «Во лбу у него глаза как век не было».

Строки 224—226. Пошел Василей по Волх-реке ... По тои Волховой по улице. Именно здесь обычно, как свидетельствуют исторические источники, происходили в Новгороде потешные кулачные бои и столкновения социального характера.

Строка 238. Понесли оне записи крепкия. Записи — договор об условиях боя и о принятых ставках, заключенный между новгородцами и Василием Буслаевым. Принося эти записи, новгородцы тем самым признают свое поражение.

11

О женитьбе князя Владимера. Впервые у Якубовича, № 3. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 576—582; II, стр. 735—739; Пропп, стр. 134—154, 571—574. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 125—157 (здесь — славянские параллели); Б. Н. Путилов. Сюжетная замкнутость и второй сюжетный план в славянском эпосе. — «Славянский и балканский фольклор». М., 1971, стр. 79—83.

Былина о Дунае, очень популярная, принадлежит к циклу эпических песен о сватовстве. В этой былине Дунай едет добывать невесту для князя Владимира, но главным содержанием ее является история женитьбы самого богатыря и трагический конфликт его с женой-богатыркой, заканчивающийся гибелью обоих супругов.

Вариант Кирши Данилова отличается в разработке сюжета лишь некоторыми частными подробностями: невесту князю называет и указывает на Дуная как на подходящего исполнителя княжеского поручения Иван Гостиный сын; Дунай берет себе в помощь Екима (чаще здесь выступает Добрыня); действие происходит в Золотой орде (чаще — в Литве); любопытен эпизод с отсутствием платья у Настасьи; важна архаическая подробность — Настасья дает слово выйти замуж только за того, кто покажет свое превосходство в силе. Большим достоинством текста Сборника является глубокая и психологически тонкая разработка образа Дуная. В. Г. Белинский писал об этом богатыре, опираясь на настоящий текст: «В нем и ум, и сметливость, и богатырская рьяность, и прямота опирающейся на себя силы и храбрости» (Белинский, стр. 368).

Строки 38—123. Я ли, Иван, в Золотой орде бывал ... А и тут королю за беду стало. Предложение Ивана найти невесту для князя в чужой земле отражает реальные отношения в Киевской Руси: для киевских князей брачные союзы с дочерями глав различных европейских государств были обычным делом. Приурочение событий к Орде — обычная эпическая манера. С другой стороны, в сюжете отразились архаические формы заключения брака (см. комментарии к былинам о Потоке и Иване Годиновиче).

Былину о Дунае в ее первой части обычно сопоставляют с историей женитьбы князя Владимира Святославича на полоцкой княжне Рогнеде. Рогнеда отказала Владимиру, оскорбив его, и тогда Добрыня, дядя князя, победил отца Рогнеды и силой увез ее из Полоцка.

Строки 111—113. Гой еси, Дунай сын Иванович, Али ты ко мне приехал По-старому служить и по-прежнему? О том, что Дунай служил прежде чужеземному царю, говорится в былине о бое его с Добрыней и в некоторых вариантах настоящего сюжета (сравните: Пропп, стр. 139—143).

Строка 186. А и ряженой кус, да не суженому есть. Формула отказа в сватовстве. Из сопоставления вариантов очевидно, что «суженой» Дуная является другая дочь короля — Настасья. В некоторых вариантах былины более определенно указывается на близость Дуная к ней во время его былой службы.

Строка 244. И горазд он со девицею дратися. Весь этот эпизод избиения Дунаем Настасьи истолковывался В. Г. Белинским как отражение в былине «сознания целого народа о любви и об отношениях полов» (Белинский, стр. 368). Это, конечно, неверно. Эпизод легко объясняется самым развитием сюжета: Дунай должен был одолеть Настасью, показать свое преимущество в силе, чтобы жениться на ней.

Строка 321. Молода княгиня Апраксевна. Девичье имя Афросинья заменено певцом на Апраксевну: Евпраксия, Апраксея и т. п. — обычная форма имени киевской княгини в эпосе.

Строка 385. Потому быстра река Дунай словет. В других вариантах заключительные мотивы былины даны более ясно: из крови Дуная и его жены образуются две реки:

12

Гришка Расстрига. Впервые у Якубовича, № 26. Варианты: Исторические песни XVII в., №№ 4—23. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 334—335. Дополнительно: Н. А. Криничная. Народные исторические песни начала XVII века. Л., 1974, стр. 48—73.

Вариант Кирши Данилова очень четко и сжато разрабатывает основные мотивы сюжета, известные по другим записям: воцарение Гришки Отрепьева, его женитьбу на «еретице» Маринке, нарушение Гришкой и Маринкой русских обычаев. Особенностью сибирского текста является прямое упоминание о боярах Годуновых как убийцах царевича Дмитрия (Годуновы как изменники упоминаются также в песне «Никите Романовичу дано село Преображенское»). В настоящем тексте отсутствует характерное для большинства вариантов указание на участие «господ», «бояр», «думных дьяков» в изложении Отрепьева, главная роль в этом деле отводится стрельцам. Тем самым весь вариант приобретает еще более демократическую, антибоярскую направленность. Ясность и последовательность в развитии сюжета, сжатость описаний, идейная острота делают вариант Кирши Данилова лучшим среди известных записей.

Строка 12. У Юрья пана Седомирскова. Юрий Мнишек, воевода Сандомирский, отец Марины Мнишек.

Строка 15. На вешней праздник, Николин день. Брак Самозванца с Мариной состоялся 8 мая 1806 года, в канун Николина дня.

Строка 34. В Боголюбов монастырь металися. См. комментарий к былине «Сорок калик со каликою» (стр. 443).

Строка 35. К царице Марфе Матвеевне. Мать царевича Дмитрия — Мария Федоровна Нагая — была пострижена в монахини под именем Марфы. В 1605 году признала в Гришке Отрепьеве своего сына.

Строки 45—54. Потерен мой сын ... А Годуновых бояр проклинают завсегда. Все это место производит впечатление прозаической вставки.

13

На Бузане-острове. Впервые у Якубовича, № 24. Вариант: Исторические песни XIII—XVI вв., № 357. Текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 682—683. См. также: А. С. Орлов. Сказочные повести об Азове. Варшава, 1906, стр. 150; Д. С. Лихачев. Повести о покорении Сибири. — «История русской литературы», т. II, ч. 2. М. — Л., 1948, стр. 89—94; В. П. Адрианова-Перетц. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974, стр. 90—91; А. А. Горелов. Трилогия о Ермаке из Сборника Кирши Данилова. — «Русский фольклор. Материалы и исследования», VI. М. — Л., 1961, стр. 350—359.

Характерный для Сборника Кирши Данилова пример соединения песни и прозаического рассказа. Последний вполне отчетливо прослеживается начиная от слов: «А втапоры и в то время». Однако эта проза основана на фольклорных мотивах и насыщена элементами фольклорной стилистики; отсюда — идейная и художественная близость песенной и прозаической частей. Обе части сюжетно связаны со следующей песней о Ермаке, в которой дважды вспоминается о столкновении казаков с отрядом царского посла на Ахтубе. С другой стороны, вторая часть перекликается с известной песней XVII века — об убийстве Карамышева. Весь текст ярко передает основную идейную направленность казачьего фольклора XVI—XVII веков — выражение разбойных и свободолюбивых настроений казачьей вольницы. Центральный эпизод второй части — столкновение с царскими войсками — истолковывается песней-повестью наперекор официальной версии. Виновниками конфликта здесь являются солдаты, «безумные» и пьяные, которые «напущалися... ради корысти своея», и посол Карамышев, который, «не размыслив ничего», поднялся на казаков. Казаки же, согласно песне, вынуждены были прибегнуть к самозащите. Эта же версия повторяется в следующей песне, в рассказе Ермака Ивану Грозному.

Строки 10—11. Самбур Андреевич, Анофрей Степанович. Эти имена встречаются еще только в следующей песне о Ермаке; в известных исторических документах их нет.

14

Ермак взял Сибирь. Впервые у Якубовича, № 25. Варианты к первой части: Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 328—369. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 673—675, 679—680, 683—684. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 235—273; Соколова, стр. 67—78; А. А. Горелов. Трилогия о Ермаке из Сборника Кирши Данилова. — «Русский фольклор. Материалы и исследования», VI. М. — Л., 1961, стр. 359—374; А. А. Горелов. Исторические песни о Ермаке — поэтический пролог и спутник первой крестьянской войны в России. — «Русская литература», 1961, № 1; Т. И. Тумилевич. Антифеодальные мотивы в донских преданиях о Ермаке. — «Литература советского Дона». Р/Д, 1969.

Первая часть текста, включая слова «И по темным тюрьмам рассаженным», представляет вариант широко распространенной песни о Ермаке. Вариант этот некоторыми подробностями и именами связан с предшествующей песней. Весь остальной текст — не песня, а прозаический рассказ, довольно подробный, изобилующий местными географическими названиями. В основе его лежат устные народные предания о Сибирском походе. Эпизод с поездкой Ермака к Ивану Грозному встречается в песне об участии Ермака во взятии Казани. В этой песне царь «жалует» атамана вольным Доном (Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 364—369). Поход Ермака осмыслен в Сборнике вполне по-народному, в духе исторических песен — как героический подвиг небольшой группы вольных казаков. Участие Строгановых сведено здесь к роли поставщиков хлебных запасов, свинца и пороха. В народном же духе рассказано о встрече Ермака с Иваном Грозным, о гибели атамана.

Прозаическая природа второй части обнаруживается при анализе ее стиля. Здесь встречаются лишь отдельные элементы песенной стилистики, в основном же господствует манера прозаического повествования. Нет здесь и песенной ритмики, поэтому разбивка на стихотворные строки чисто условна. Установка на обилие и точность фактов — также специфическая особенность не песен, а преданий.

Текст Кирши Данилова — единственный среди фольклорных записей, в котором столь большое место занимает тема Сибирского похода. Во всех известных исторических песнях о Ермаке о взятии Сибири лишь упоминается. Перед нами, несомненно, тщательно выполненная сибирская разработка сюжета о Ермаке.

15

[Про] Ставра-боярина. Впервые у Якубовича, № 12. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 637—639; II, стр. 797—800. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 244—250 (здесь — славянские параллели).

Былина о Ставре очень популярна. В ней есть сказочные мотивы. Основу сюжета составляет история столкновения Ставра и его жены с князем Владимиром; в ходе этого столкновения происходят и забавные, и трогательные, и драматические события, в итоге выявляется полное превосходство умной, ловкой и хитрой женщины над князем и его приближенными. Эта победа и составляет идею былины.

Сюжет былины известен в нескольких основных версиях, которые различаются некоторыми существенными особенностями. В северных вариантах жена Ставра приезжает в Киев обычно под видом жениха, сватающегося к дочери князя; в связи с этим, кроме испытания в борьбе или в стрельбе, она подвергается испытаниям баней и постелью.

Текст Кирши Данилова представляет сибирскую версию сюжета, которую исследователи считают в целом наиболее древней.

В тексте есть места, записанные, видимо, с пересказа или по памяти (приказание Владимира в начале былины и др.).

Строки 16—26. Таковы речи сказывает ... Крюки да пробои по булату злачены. Похвальба своим домом, его богатым убранством более характерна для былин о Дюке. Ставер же обычно похваляется своей женой:

Отсюда возникает конфликт: рассерженный Владимир сажает Ставра в погреб, бросая тем самым вызов его жене:

В тексте Кирши Данилова эти интересные подробности отсутствуют, завязка сюжета дана несколько упрощенно.

Строка 117. Дюжина́ из перстов не вышли все. Т. е. на пальцах остались следы колец.

Строка 128. Притченки да Хапилонки. Эти персонажи неизвестны русскому эпосу. Два брата Хапиловы упоминаются в былине «Первая поездка Ильи Муромца в Киев».

Строки 176—178. Хлестнет по сыру дубу — изломал ево в черенья ножевыя. В результате ошибки писца или переписчика строки здесь перепутаны.

Строки 194—199. Первую заступь заступовали ... Шах да и мат да и под доску. Заступь — ход в шахматной игре; «поиграл» — т. е. выиграл. Все три партии выигрывает посол, а проигравший князь после третьей партии лезет под стол.

Строки 227—230. Сыгриш сыграл Царя-града, Танцы навел Ерусалима ... Сверх того играл еврейской стих. Обычно в вариантах — тонцы, т. е. напевы. Характерная для русских былин формула описания мастерства исполнения.

Строки 256—260. И втапоры Ставер-боярин догадается ... И отъезжали во свою землю дальную. Во многих вариантах жена Ставра сама открывает Владимиру правду, и князь, полностью посрамленный, отпускает их домой. В данном случае можно предполагать, что Владимир так и остается в неведении относительно того, что произошло, а Ставер беспрепятственно уезжает, переодевшись послом.

16

Иван Гаденович. Впервые у Якубовича, № 7. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 585—587; Пропп, стр. 126—134, 571. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 181—190 (здесь — славянские параллели).

Былина об Иване Годиновиче входит в цикл эпических песен о сватовстве. Сходна с былиной о Михайле Потоке. Сюжетная тема ее довольно архаична по своим истокам: герой отправляется на поиски невесты-суженой в чужую землю и ведет борьбу за нее с другим претендентом; при этом невеста-волшебница предает героя и способствует его поражению. Тема получила разнообразную разработку в эпическом творчестве многих народов. Русская былина соединяет архаические черты с мотивами Киевского эпоса.

Текст Кирши Данилова, вместе с близким текстом из собрания Гуляева, дает сибирскую версию сюжета. Здесь ряд ситуаций разработан более реалистично: Иван Годинович едет свататься в Чернигов, к богатому купцу; инициатором его женитьбы оказывается Владимир, которого Иван Годинович впоследствии иронически благодарит за выбор невесты; в образе Настасьи нет черт волшебницы: она предает жениха из корыстных интересов, предпочитая заморского царя холопу; отсутствует в тексте и ряд сказочных подробностей.

Вариант Кирши Данилова отличается прекрасно разработанными диалогами. Заключительный эпизод (встреча богатыря с Владимиром и проводы Вахрамея-царя) изложен почти целиком прозой.

Строка 250. Он перво ученье-то руку ей отсек. Сравните в былине «Три года Добрынюшка стольничел» (стр. 47).

17

Гардей Блудович. Впервые у Калайдовича, № 16. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 639—641; Пропп, стр. 427—442, 590.

Былина о Хотене Блудовиче принадлежит к позднему эпосу. Сюжет ее, построенный на истории ссоры двух семей, в лучших вариантах носит явно выраженный социальный характер: конфликт происходит обычно между родовитыми и неродовитыми, богатыми и обедневшими. Хотен в таких случаях выступает представителем и защитником обиженных.

Вариант Кирши Данилова — не из лучших; он является, вероятно, результатом обработки былины в скоморошьей среде. Конфликт между двумя семьями приобретает здесь внутрисословный характер («Обе жены богатые, богатые жены, дворянские»), в былине есть тенденция к сатирическому осмеянию сословной дворянской спеси, но эта тенденция не получила развития, на первый план в варианте выступило описание ссор и драк как явлений бытового порядка.

Сюжет изложен в ряде эпизодов слишком кратно и местами — явно с пересказа; выделяется в художественном отношении лишь ссора женщин на пиру.

18

Чурила Пленкович. Впервые у Якубовича, № 9. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 641—644; II, стр. 801—805; Пропп, стр. 484—486.

Чурила Пленкович — один из популярных персонажей русского эпоса. Ему целиком посвящены два сюжета, и, кроме того, он действует в былине о Дюке и в некоторых других. Оба сюжета имеют балладный характер. В первом из них («Чурила и князь») нет героических эпизодов, все внимание уделено Чуриле — его богатству, роскоши его дома, истории вступления на службу к князю. Во втором сюжете — «Смерть Чурилы» — содержание сосредоточено вокруг взаимоотношений Чурилы и жены старого купца Бермяты. Часто эта песня заканчивается трагически: оскорбленный муж убивает Чурилу.

В образе Чурилы почти нет черт богатыря. Это прежде всего образ щеголя («щапа»), красавца, богача, соблазнителя женщин.

В тексте Кирши Данилова подробно разработан один сюжет — «Чурила и князь», и намечен второй — о Чуриле и жене Бермяты. Некоторые эпизоды, характерные для полных версий сюжета, здесь отсутствуют или почти не развиты. Так, не описывается служба Чурилы у князя в качестве стольника; нет интересного эпизода с княгиней: заглядевшись на красоту Чурилы, она нечаянно обрезает себе палец; она просит Владимира дать Чуриле должность постельничего, но Владимир обычно назначает его «зазывальщиком».

Строка 20. Сверх тое реки Че́реги. В других вариантах название реки — Сарога, Почай-река. Отсюда прозвище отца Чурилы — Пленка Сароженин. Черега — река близ Пскова.

Строка 92. Выступался тута старой Бермята Васильевич. Бермята — персонаж второй былины о Чуриле; обычно — старый купец, муж Катерины.

19

Василей Буслаев молиться ездил. Впервые у Якубовича, № 19. Обзор вариантов исследований сюжета: Астахова, I, стр. 557—560; II — стр. 704—706; Пропп, стр. 466—477.

Второй сюжет о Василии Буслаеве (см. выше: «Про Василья Буслаева»). Часто встречается в соединении с первым — о столкновении Василия с новгородцами. Основной смысл былины состоит в том, что здесь он бросает вызов вере, для его времени господствующей и полной предрассудков, преклонению перед судьбой и т. д. Василий Буслаев заявляет, что он не верует «ни в сон, ни в чох», а верует «в свои червленный вяз», т. е. в реальную свою силу; ему не страшны грозные предупреждения, написанные на камне, и он их нарушает; он плюет на слова «пустой головы», предрекающей ему гибель. Поездка Василия в Иерусалим лишь внешне носит характер покаяния; на самом деле эта поездка знаменует решительный отказ Буслаева от смирения; у него нет каких-либо благочестивых намерений, и он кощунствует в Иерусалиме.

Гибель Васьки Буслаева вовсе не означает его осуждения или признания бесплодности его борьбы. Он гибнет как герой, смело нарушающий современные ему принципы морали; «он погибает потому, что он начинает борьбу слишком рано... Былина о Василии Буслаеве отражает первые смутные проблески сознания того, что старый мир со всеми его порядками и со всеми его предрассудками должен быть разрушен» (Пропп, стр. 476—477).

Текст Кирши Данилова и в данном случае — один из лучших. Весь сюжет разработан здесь очень обстоятельно, эпизоды хорошо мотивированы. Образ Васьки Буслаева — бунтаря раскрыт в варианте Кирши Данилова с исключительной полнотой и силой. В отдельных местах запись сделана с пересказа, несколько строчек соединены в одну; попытка реконструкции этих мест была предпринята П. Бессоновым (Киреевский, IV, стр. 80).

Строка 71—72. Прямым путем в Ерусалим-град Бежать семь недель ...

Строки 178—179. Побежали по морю Каспицкому, Будут оне во Ердан-реке. Водный путь из Новгорода в Иерусалим, описанный в былине, фактически невозможен. Этот путь связан, конечно, с эпическими представлениями певцов. Но важно то, что Васька Буслаев, отправляясь в Каспийское море, повторяет путь, обычный для новгородских ушкуйников; в былине несомненно отразились реальные воспоминая об этой стороне истории средневекового Новгорода.

Строка 88. На ту ли гору Сорочинскую. Сорочинская — т. е. сарацинская. В вариантах эта гора именуется Спасской, Фаворской, Сионской; все эти названия указывают, что гора связана с местами священными; тем самым усиливается момент кощунствования Василия.

Строка 111. И в том-та подпись подписана. В тексте Кирши Данилова надпись на камне носит запретительный характер; Василий нарушает запрет и гибнет. Такой мотив надо признать очень архаичным. По вероятному предположению Проппа, камень этот представляет надгробную плиту, и запретительная надпись на нем связана с представлениями о загробном мире (стр. 474—475). В большинстве вариантов запрещения нет, а есть либо вопрос («Кто этот камень скочит да перескочит?»), либо прямое предложение совершить скачок. Этим, конечно, несколько снижается острота конфликта.

Строка 204. Почто вы купаетесь во Ердан-реке? Эпизод купанья изложен здесь не вполне ясно. Согласно обычаю, в Иордане — реке священной — купаться можно было только в одежде. В других вариантах Василия Буслаева иногда предупреждают об этом, но он дает на это циничный ответ и купается нагим, совершая тем самым кощунство.

20

Алеша Попович. Впервые у Якубовича, № 6. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, II, стр. 697—700; Пропп, стр. 206—224, 577—578; Смирнов-Смолицкий, стр. 397—400. Дополнительно: Б. Мериджи. Наблюдения над Сборником Кирши Данилова. —«Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры». М. —Л., 1966, стр. 25—27; Путилов 1971, стр. 34—38, 46—54 (здесь — славянские параллели). Былина об Алеше Поповиче и Тугарине входит в центральное ядро русского героического эпоса; древний сюжет о борьбе героя с чудовищем получил здесь типичную для русских былин разработку: Тугарин предстает как враг Русского государства и насильник, а Алеша выступает в роли спасителя Киева, защитника русской земли.

Текст Кирши Данилова очень своеобразен; в нем необоснованно соединены две различные версии сюжета: согласно одной, Алеша встречает Тугарина в поле и убивает его; во второй — встреча происходит в Киеве (эта вторая версия очень напоминает былину «Илья Муромец и Идолище»); в варианте Кирши Данилова получается, что Алеша убивает Тугарина дважды. Как показывают новейшие исследования, две версии принадлежат к различным местным эпическим традициям. Текст сохраняет следы искусной работы редактора (Смирнов-Смолицкий, стр. 404—405).

Важной особенностью настоящего текста, как и вообще сибирской эпической традиции, является то, что образ Алеши Поповича здесь — целиком героический. В других былинах, записанных в разных местах, образ этого богатыря заключает отрицательные черты, отношение к нему обычно двойственное.

Героический образ Алеши противостоит в былине не только Тугарину, но и княжескому окружению: княгине, заступающейся за Змея-любовника, боярам, берущим в предстоящей борьбе сторону Тугарина.

Былина в Сборнике изложена неровно. Рядом с очень хорошими образцами эпической манеры (вся первая часть, до встречи Алеши с Екимом, начало второй части) попадаются прозаические места — результат записи по пересказу, а может быть, даже по памяти (единоборство Екима с Алешей, описание заклада и др.).

Строка 36. Не доехавши оне до Сафат-реки. Название реки, по-видимому, вымышлено. Возможно, что оно произведено от Иосафатовой долины. Долина эта, находившаяся вблизи Иерусалима, упоминается в Библии. С Иосафатовой долиной связаны представления о месте, где якобы должен происходить страшный суд при кончине мира.

Строка 58. Пришел тут к ним калика перехожей. См. комментарий к песне «Сорок калик со каликою» (стр. 442—443).

Строка 68. Видел я Тугарина Змеевича. Образ Тугарина в первой и во второй частях былины внешне не совпадает. По мнению некоторых исследователей, имя иноземного чудовища восходит к имени половецкого хана Тугоркана (конец XI века), который был убит под Переяславлем в 1096 году.

Строки 269—270. А зо Алешу подписавал Владыка черниговской. В той же роли (подписывает заклад за Ивана Гостиного сына) владыка черниговский встречается в былине «Иван Гостиной сын».

21

Добрыня чудь покорил. Впервые у Якубовича, № 16. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 565—568; II, стр. 721—728; Пропп, стр. 277—286. Дополнительно: Путилов 1971, стр. 190—206 (здесь — славянские параллели); Смирнов-Смолицкий, стр. 413—417.

Былина «Добрыня и Алеша», или «Неудавшаяся женитьба Алеши», — одна из популярнейших былин, известная повсеместно в районах бытования русского эпоса. В большинстве имеющихся вариантов особенно подробно разрабатываются эпизоды сватанья Алеши к Настасье; при этом и Алеша, и поддерживающий его князь Владимир изображаются отрицательно. В этих вариантах Добрыня узнает о предстоящей свадьбе обычно от своего коня, быстро возвращается домой и восстанавливает справедливость. Нередко былина оканчивается расправой Добрыни с Алешей. В лучших вариантах обычно много бытовых подробностей, характерно также стремление певцов к тонкой психологической разработке сюжета.

Вариант Кирши Данилова очень своеобразен. Мотив сватанья в нем вовсе не разработан; зато более подробно описаны подвиги Добрыни. В результате героическая тема приобретает в былине большую роль, становясь рядом с темой семейной; характерно в этом же плане заглавие, под которым песня помещена в Сборнике. Содержание былины осложняется конфликтом Добрыни с князем Владимиром; основной пафос обличения направлен против князя, а не против Алеши. Тем самым борьба богатыря за восстановление семьи получает в варианте социальный смысл.

Строки 21—25. Чудь, сорочина, черкасы пятигорские, калмыки, татары, чукши, алюторы. В этом перечислении отложились, с одной стороны, обычные эпические представления, с другой — уральско-сибирские впечатления. Чукши — чукчи, алюторы — алюторцы, одна из наиболее значительных групп коряков, населявшая обширную территорию Камчатского перешейка. Возможно, былина отразила воспоминания сибирских певцов о вооруженных столкновениях с коряками во второй половине XVII в., вызванных произвольным взиманием дани.

Строки 89—101. А и ездит Добрыня неделю в них... А втапоры Настасьи шесть лет прошло. Пример характерного для эпоса нарушения реального представления о времени.

22

Михайла Казаринов. Впервые у Якубовича, № 5. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, II, стр. 770—772; Пропп, стр. 154—167, 574. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 105—109; Путилов 1971, стр. 220—235 (здесь — славянские параллели); Б. Н. Путилов. История одной сюжетной загадки (былина о Михаиле Козарине). — «Вопросы фольклора». Томск, 1965.

Былина о Михайле Казарине стоит на грани между героическим эпосом и балладой. В большинстве вариантов повествование о героическом подвиге Михайлы осложняется эпизодами тяжелой и загадочной семейной драмы: богатырь с детства отлучен от семьи, вырастает вдали от родителей и т. д. Мотивы эти восходят к архаическим сюжетным истокам (тема угрозы инцеста).

Текст Кирши Данилова дает своеобразную версию сюжета. Благодаря эпизодам приезда Михаила в Киев, поступления его на службу к князю Владимиру, возвращения в Киев после освобождения сестры вся былина оказывается втянутой в киевский героический цикл, — чего обычно не знают другие варианты. В тексте Кирши Данилова нет характерной для ряда вариантов истории семейных отношений Казарина, нет картины татарского набега и др. Соединение сюжета об освобождении сестры из татарского плена с мотивами службы князю в тексте не очень органично. Вариант Сборника не принадлежит к числу лучших.

Строки 1—38. Как из далеча было, из Галичья... Котора река шириною пятнадцать верст. Все это место очень сходно с началом былины о Дюке.

Строки 55—96. Говорил ему ласковой Владимер-князь... И поехал от моря от синева. Все это место очень сходно с описанием поездки Потока (см. следующий текст).

Строки 145—166. На беседе сидят три татарина... За мирнова сына в Золотой орде. Это место в былине имеет прямые параллели в песнях о девушке-полонянке и татарах (см. Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 5—17).

23

Потук Михайла Иванович. Впервые у Якубовича, № 14. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 619—621; II, стр. 779—781; Пропп, стр. 109—126, 569—571; Путилов 1971, стр. 174—182 (здесь — славянские параллели).

Былина о Потоке (Потыке) входит в цикл эпических песен о сватовстве. Сюжет ее и образы очень архаичны, она отличается в наиболее полных вариантах огромными размерами и многосоставностью. Основу сюжета составляет женитьба героя (на волшебнице, представительнице враждебного человеку мира), связанная с обязательством — в случае смерти одного из супругов другому идти живым в могилу; предлагая этот договор, невеста имеет целью увлечь Потока в подземное царство и там погубить его. Несомненна древность этого мотива, в котором живут не только сказочные черты, но и эпическое отражение явлений доисторического быта (обычай хоронить с умершим мужем его жену, рабов и т. д.). Конфликт в былине возникает на почве того, что Поток в начале не видит колдовской сущности своей жены и доверяет ей, а уже позже вступает в борьбу с ней и с теми силами, которые ее окружают.

Былина о Потоке была втянута в ряд героических песен киевского цикла. В полных вариантах она включает эпизоды похищения жены Потока чужеземным царем, историю странствий богатыря, встречи с женой, околдовывания ею мужа, спасения Потока богатырями.

Текст Кирши Данилова — не из лучших, хотя и сохраняет отдельные архаические черты. История трагической женитьбы Потока изложена здесь не так широко и подробно, как в ряде других вариантов, образы Потока и особенно его жены-колдуньи не получили достаточной разработки, конец былины скомкан. Обычно Поток, убедившись в колдовской сущности жены, убивает ее. В тексте Сборника развязка иная — соответствующая условию, заключенному при браке. Она осмыслена вне связи с первоначальной, исконной идеей былины.

В тексте имеются места, записанные с пересказа (в эпизодах венчания и заключения договора и особенно пребывания Потока в могиле).

Строка 162. Мудрости искала над мужем своим. Т. е. хотела перехитрить его. Только эти строки в былине намекают на то, что Авдотья Леховидьевна хочет увлечь Потока за собой в могилу и погубить его.

Строки 167—168. Приказали ему попы соборныя Тотчас на санях привезти. Обычай хоронить в санях подтверждается рядом литературных свидетельств древней Руси.

24

Сорок калик со каликою. Впервые у Якубовича, № 15. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 634—637; Пропп, стр. 212.

«Сорок калик» — произведение, относящееся скорее к жанру эпических духовных стихов (песен религиозного содержания), чем к былинам. События здесь не носят героического характера, сюжет не содержит ни сказочных мотивов, ни типичных для ряда былин бытовых подробностей. С героическим эпосом это произведение сближается только тем, что события происходят в Киеве, а действующими лицами оказываются князь Владимир, княгиня Апраксевна и богатыри — Алеша и Добрыня. Вся песня посвящена каликам. Калики перехожие в древней Руси — это паломники, странствовавшие по «святым местам»; главными целями паломничества были Царьград и Иерусалим. Калики нередко составляли сплоченные, хорошо организованные дружины с каличьим «кругом», атаманом, со своим судом и т. д. Духовный стих во многих подробностях изображает внутренний быт и понятия такой каличьей дружины.

Основная идея песни — утверждение высоких моральных качеств калик, их нравственного превосходства над княжеской средой. Главный герой песни Касьян предстает как святой, совершающий подвиг аскетического характера и творящий чудо. В песне есть не только идеализация калик, но и известная критика морали высших классов.

Калики нередко выступают в былинах в роли эпизодических персонажей, чаще всего как вестники (былина об Алеше) либо как спутники богатыря (былина о Соловье Будимировиче).

Текст Кирши Данилова — один из лучших. В нем очень последовательно, через все эпизоды, проведено противопоставление развратной, назойливой княгине Апраксеевне морально стойкого Касьяна Михайловича. От известных вариантов текст Кирши Данилова отличается заключительными эпизодами (чудесное спасение Касьяна, наказание Апраксеевны болезнью, чудесное ее излечение).

Встречаются места, записанные по пересказу (возвращение калик к Касьяну и др.).

Строка 1. А из пустыни было Ефимьевы. Предполагают, что речь идет о Спасо-Евфимиевом монастыре близ Вологды, известном в XV—XVII веках.

Строка 2. Из монастыря из Боголюбова. В ряде текстов Сборника упоминается этот монастырь. Вероятнее всего, это Суздальский Боголюбов монастырь, основанный в начале XII века близ города Владимира князем Андреем Боголюбским.

Строка 38. Сверх тое реки Че́реги. См. комментарий к былине «Чурила Пленкович».

Строки 57—58. А Спиря стал постыривать, Сема стал пересёмовать. Ср. также в былине «О станишниках или разбойниках». Означает выражение сильного испуга.

25

Калин-царь. Впервые у Якубовича, № 13. Обзор вариантов и исследование сюжета: Астахова, I, стр. 595—601; II, стр. 753—757; «Илья Муромец. Подготовка текстов, статья и комментарии А. М. Астаховой». М. —Л., 1958, стр. 462—465; Пропп, стр. 301—354, 581—583.

Сюжет былины — один из центральных в русском героическом эпосе. Патриотизм и идея непобедимости русского народа выражены здесь с особенной художественной силой. Сюжет известен в ряде версий, число записей велико.

Текст Кирши Данилова в некоторых отношениях своеобразен. Он дает наиболее краткую версию, в которой отсутствуют такие эпизоды, как пребывание Ильи Муромца в заточении у князя, получение отсрочки у Калина, сборы богатырей, временное пленение Ильи Муромца и др. Только в варианте Кирши Данилова встречается эпизод с участием Василия Игнатьевича (обычно он развернут в самостоятельную песню). Былина оканчивается необычно — братанием Ильи и Васьки (эпизод этот встречается в былине «Илья Муромец и голи кабацкие»). Необычен также мотив проникновения в стан Калина вместе с Ильей переодетого Владимира.

Текст Сборника отличается высокими художественными достоинствами; особенно замечательны картина татарского нашествия, одна из лучших в русском эпосе, образ татарского посла, сцена ссоры Ильи с Калином, изображение бегства татар.

Строка 2. Из тое Могозеи богатыя. Вероятно, Мангазея, первый русский город в Сибири, основанный в 1601 году, известный когда-то крупной торговлей и богатством.

Строка 3. Когда подымался злой Калин-царь. Другие наименования татарского царя в этой былине — Скурла, Кудреванка, Батыга. Некоторые исследователи без достаточного основания возводят имя Калина к названию реки Калки и всю былину связывают с Калкской битвой.

26

Царь Саул Леванидович. Впервые у Якубовича, № 20. Вариант: Киреевский, III, стр. 113 (иная версия). Исследования: В. Ф. Миллер. Очерки русской народной словесности, т. I. М., 1897, стр. 328—348; Пропп, стр. 263—264; Путилов 1971, стр. 210—212. (здесь — славянские параллели).

Очень редкая в эпосе тема о подвигах богатыря, отправившегося на поиски своего отца. Характерно, что действие былины приурочено не к Киеву, а к эпическому царству Алыберскому, город Углич оказывается «в Орде, в Литве»; встречаются и другие исторические несообразности. В варианте есть следы сибирской обработки сюжета. Былина содержит ряд художественно разработанных эпизодов, но в целом она не очень удачна: образы героев недостаточно определенны, мотивировки не всегда оправданы, основная идея песни расплывчата, сюжет перегружен; все это обусловило, видимо, слабую распространенность песни. Некоторые исследователи предполагают, что в эпизоде расправы Саула с угличанами нашли отклик факты конца XVI — начала XVII века, — карательные меры, примененные к Угличу по приказу Бориса Годунова в связи с убийством царевича Дмитрия.

27

Агафонушка. Впервые у Шеффера, стр. 110—111. Обзор вариантов: Астахова, II, стр. 787. Дополнительно: «Народно-поэтическая сатира. Статьи, подготовка текста и примечания Д. М. Молдавского». Л., 1960, стр. 29—31, 434; А. М. Ивлева. Скоморошины (Общие проблемы изучения). —«Славянский фольклор», М., 1972; В. П. Федорова. Небылицы. —«Проблемы изучения русского устного народного творчества», вып. 1. М., 1975, стр. 90—95; Cz. Hernas. Wiek prefolklorystyki polskiej. 1700—1800. — «Pamiętnik literacky», 1963, z. 2, str. 306.

Былина об Агафонушке соединяет в себе два произведения разной жанровой принадлежности. Первая ее часть (до слов «Кишкою брюхо пропороно») — песня-пародия. Шутливый песенный рассказ о драке свекра со снохой изложен в пародийной эпической форме; за каждым эпизодом здесь легко вскрывается былинная первооснова, но эпические мотивы получают шутливую, насмешливую разработку. В песне происходит нарочитое снижение как всего эпического стиля в целом, так и образов богатырей.

Вторая часть, начинающаяся со слов «В то же время и в тот же час», — это типичная песня-небылица; произведения этого рода говорят обычно о совершенно нелепых и невозможных событиях как о реально происходящих; в них есть часто традиционный припев, отсутствующий в тексте Кирши Данилова — «А и небылица, небывальщина». Заключительная строка текста («А и то старина, то и деянье») вновь возвращает всей песне пародийный смысл.

Строки 3—7. Высока ли высота потолочная... А и синее море — в лохани вода. Пародия на эпический зачин «Высота ли, высота поднебесная» (см. былины «Про Соловья Будимеровича» и «Высота ли, высота поднебесная»).

Строки 8—19. А у белова города, у жорнова... Убили оне курицу пропашшую. Здесь пародийно переосмыслены типичные описания сражений, имеющиеся в былинах и исторических песнях.

Строки 21—26. Выбежал сильной-могуч богатырь... Сливныя коросты — то петельки. Все это место представляет острую пародию на идеализированные описания роскошного снаряжения и одежды богатыря в былинах. Обычно у богатыря — шуба соболиная, одна пола ее стоит пятьсот рублей, а всей шубе цены нет; такие же дорогие пуговицы и петли:

28

Садко-богатой гость. Впервые у Калайдовича, № 26. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 625—627; II, стр. 793—794; Пропп, стр. 87—98, 567—569. Дополнительно: Т. М. Акимова. Структура былинного цикла о Садко. — «Вопросы литературы и фольклора». Воронеж, 1973.

Былина о Садко относится к былинам новгородского цикла. В большинстве вариантов (их не так много) Садко, бедный гусляр, оказывается в разладе с новгородскими купцами и боярами; водяной царь, восхищенный мастерством игры Садко, предлагает ему побиться об заклад с купцами, что он поймает в Ильмень-озере золотую рыбку; с помощью водяного царя Садко выигрывает спор и сам становится богатым купцом.

Текст Кирши Данилова дает совершенно своеобразную разработку этой первой части. Здесь Садко изображается не как гусляр, а как «волжский сур» — вольный удалец, приезжающий в Новгород с Волги. По-иному мотивировано и обогащение Садко: Ильмень-озеро по-сказочному награждает его за привезенный им поклон от «сестры Волги». Картина артельной ловли рыбы воспроизводит черты новгородской действительности. Во второй части описывается конфликт Садко с купцами. Садко предстает здесь как обладатель несметных богатств, и в богатстве он состязается со всем Новгородом. В большинстве вариантов у Садко недостает денег, чтобы скупить все товары, он терпит поражение в споре и вынужден признать неколебимую торговую мощь Новгорода.

В тексте Кирши Данилова окончание более редкое — Садко полностью торжествует. Его заключительные слова о том, что «богат Новгород», звучат в данном контексте явно иронически: свидетельством былого богатства Новгорода остались лишь гнилые горшки.

Строки 7—9. Отрезал хлеба великой сукрой, А и солью насолил, Ево в Волгу опустил. Здесь отражен древний обычай мореплавателей и рыбаков — приносить в дар морю или реке хлеб с солью.

Строка 109. У тово ли Николы Можайскова. См. комментарий к песне «Садков корабль стал на море».

Строки 110—111. Те мужики новогородские Соходилися на братшину Никольшину. См. комментарий к песне «Про Василья Буслаева».

Строка 146. А и шод Садко, божей храм сорудил. Садко (Съдко, Сотко) упоминается в новгородской летописи как строитель каменной церкви Бориса и Глеба (середина XII века). На этом основании некоторые исследователи пытаются искать в былине отражение конкретных исторических фактов.

29

Михайла Скопин. Впервые у Калайдовича, № 27. Варианты: Исторические песни XVII в., №№ 30—63. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 338—339. Дополнительно: В. П. Адрианова-Перетц. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974, стр. 65—71.

В основе этой песни лежат исторические факты. Михаил Скопин-Шуйский сыграл значительную роль в борьбе Русского государства против польских интервентов, в частности, в защите Москвы. Он умер внезапно, весной 1610 года; молва приписывала смерть Скопина отравлению на пиру у князя Воротынского.

Текст Кирши Данилова наиболее полон. Он включает повествование о подвигах Скопина по очищению Руси от врагов и рассказ о трагической гибели героя; вариант носит четко выраженный антибоярский характер. Текст Кирши Данилова выделяется среди известных записей ярким историзмом, хотя и на этом тексте лежит отчетливый отпечаток эпической обработки исторической темы, что характерно для большинства вариантов. Окончание песни выполнено в скоморошьем духе.

Строки 1—2. Как бы во сто двадцать седьмом году, В седьмом году восьмой тысячи. Т. е. по старому летосчислению — в 7127 (1619) году. Дата неточная: события, описываемые в песне, начались в 1609 году.

Строка 5. Литва облегла со все четыре стороны. «Литва» в данном случае — наименование польских интервентов. Другие наименования врагов — сорочина, черкесы, калмыки с татарами, башкиры, чюкши с алюторами, чудь — явились в результате эпической переработки исторической песни; в них есть отголоски сибирских впечатлений. Ср. тот же перечень в песне «Добрыня чудь покорил».

Строка 27. Он поход чинил ко Нову-городу. В 1609 году царь Василий Шуйский послал Скопина в Новгород для заключения союза со Швецией.

Строки 36—38. Во Свицкую землю, Саксонскую... Ко свицкому королю Карлосу. По прибытии в Новгород Скопин действительно начал переговоры о военной помощи с правительством шведского короля Карла IX. Шведский отряд под командованием Якова Понтуса Делагарди прибыл в Новгород весной 1609 года.

Строка 52. Я зокладоваю три города русския. Московское правительство вынуждено было уступить Швеции, за оказанную ею помощь, Корельский уезд и отказаться от прав на Ливонию.

Строки 54—55. Своево любимова шурина, А таво Митрофана Фунтосова. Такого имени исторические источники не знают. Скопина сопровождал в Новгород его шурин Семен Васильевич Головин. В имени Фунтосова преломились, может быть, воспоминания о Понтусе Делагарди.

Строка 56. Как и будет почтарь в Полувецкой орде. Образ чужой земли получает обычное для былин эпическое название.

Строки 125—129. У тово ли было князя Воротынскова... А кума была дочи... Малюты Скурлатова. Скопин, действительно, был крестным отцом сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Крестной матерью была дочь Малюты Скуратова, жена Дмитрия Ивановича Шуйского — дяди Скопина.

30

Взятье Казанское царство. Впервые у Калайдовича, № 28. Варианты: Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 47—83. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 633—634. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 170—181; Соколова, стр. 21—31; А. А. Зимин. Из истории посадской идеологии XVII в. (Песни и легенды о взятии Казани). — «Города феодальной России. Сборник статей памяти Н. В. Устюгова». М., 1966.

Одна из старейших и популярнейших исторических песен. В основе ее содержания — разгром Казанского царства русскими войсками в 1552 году. Вариант Кирши Данилова — один из самых замечательных в идейно-художественном отношении. В большинстве известных вариантов центральное место занимает эпизод с пушкарями. В варианте Кирши Данилова этот эпизод и картина осады Казани вставлены в широкую историческую раму: основная тема песни — утверждение величия и славы молодого Русского государства во главе с царем Иваном IV. Эта тема реализуется в рассказе царицы Елены, в картине похода русского войска, в изображении взятия Казани, особенно — в заключительных строках песни. На фоне этих широких исторических обобщений эпизод с пушкарями несколько теряется.

Строки 5—6, 51, 58. Царь Семион, царица Елена. Казанский царь Едигер после падения Казани в 1552 году был взят в плен и привезен в Москву; при крещении получил имя Симеона. Имя царицы Елены вымышлено.

Строка 41. Еще как бы это дело оттянути. Есть варианты, где царь, услышав слова пушкаря, отменяет тотчас же приказ о казни и награждает пушкарей. В данном тексте это место разработано психологически тоньше: царь не признает открыто, что он неправ, а думает о том, как ему выйти из создавшегося положения — как «это дело оттянути». О жестокости и несправедливости Ивана Грозного песня говорит и ниже, показывая его расправу с Симеоном.

31

Под Канатопом под городом. Впервые у Калайдовича, № 29. Варианты: Исторические песни XVII века, №№ 116—118. Библиография литературы о песне и исторический комментарий: там же, стр. 350—351.

Содержание песни связано с событиями середины XVII века. Сражение русских войск с татарами под Конотопом произошло летом 1659 года. Князь Семен Романович Пожарский был взят в плен; при допросе он плюнул в глаза крымскому хану, и тот велел отрубить ему голову (С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. VI. М., 1961, стр. 50—51).

В военно-исторической песне эти события получили разработку в мотивах единоборства русского героя с вражеским поединщиком и мученической смерти героя, ответившего смелым отказом на предложение вражеского царя перейти к нему на службу. Заключительная часть песни — о том, как казаки выручают тело Пожарского, — изложена прозаично и производит впечатление повествовательного дополнения с характерным житийным мотивом срастания разрубленных частей тела князя.

32

Светел-радошен царь Алексей Михайлович. Впервые у Калайдовича, № 30. Варианты: Исторические песни XVII в., №№ 136—137.

Возникновение песни о рождении Петра I в данной редакции относится, по-видимому, к последним годам его царствования. Текст Сборника наиболее полон.

Строки 29—33. Во веселье, в радосте... Первова императора. Производят впечатление позднейшего дополнения. Неясно, относятся ли слова «дни прошли» к молодости или ко всей жизни Петра.

33

Когда было молодцу пора-время великая. Впервые у Калайдовича, № 31. Обзор вариантов и исследование: Б. Н. Путилов. Песня «Добрый молодец и река Смородина» и «Повесть о Горе-Злочастии». «ТОДРЛ», т. XII. М. —Л., 1956; Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, изд. 7-е. М. —Л., 1966, стр. 409—410. Дополнительно: W. E. Harkins. The Symbol of the River in the Tale of Gore-Zločastie. —«Studies in Slavic Linguistics and Poetics in Honor of Boris O. Unbegaun». New York, 1968.

Песня известна в нескольких редакциях. В северных вариантах герой уезжает от нелюбимой жены, которую выдают за него против его желания. В волжских вариантах причина ухода не объясняется и смысл конфликта неясен.

Текст Кирши Данилова — наиболее значительный среди опубликованных. Главная его особенность — глубокая трактовка конфликта доброго молодца с окружающей средой, показ трагической судьбы героя, порвавшего с привычным для него миром. В этом отношении песня может быть соотнесена с Повестью о Горе-Злочастии; несомненно, что и песня, и Повесть, каждая по-своему, отразили жизненные конфликты, характерные для русской действительности XVII века.

Волжские варианты начинаются эпизодом рождения царевича; эпизод этот никак не связан с данным сюжетом. Однако в сознании певцов какая-то связь существовала. Характерно, что в Сборнике Кирши Данилова есть самостоятельная песня о рождении царевича, которая в рукописи стоит непосредственно перед настоящей песней; возможно, что и певец исполнял их одну за другой (см. предыдущий текст).

Начало песни в более краткой форме повторяется ниже, в песне «Из Крыму и из Нагаю».

В художественном отношении текст Кирши Данилова — лучший. «Поэтически унылый тон» песни отмечал В. Г. Белинский (Белинский, стр. 400).

34

Под Ригою стоял царь-государь. Впервые у Калайдовича, № 32. Вариантов нет. Имеются скрытые перепечатки и обработки данного текста: см.: Исторические песни XVII в., стр. 351. Библиография литературы о песне и исторический комментарий: там же.

Ср. песню «Из-за лесу, лесу темного» (Соболевский, VI, № 215), в которой солдаты также жалуются на свое положение царю, а он обещает им после трех лет службы «по пяти рублев с полтиною, по три аршина сукна зеленого».

Солдатская песня с элементами исторического содержания. Указание на осаду Риги и на царя Алексея Михайловича позволяет датировать события, описываемые здесь, 1656 годом. Однако можно думать, что песня сложена позднее, может быть, при Петре (царь Алексей назван здесь «бывшим», в песне действуют «солдаты новобранные»). Вместе с песнями «Во хорошем высоком тереме» и «На литовском рубеже» она составляет в Сборнике небольшой песенный цикл о тяжкой доле солдата: «Много холоду, голоду приняли, наготы, босоты вздвое того».

35

Поход селенгинским казакам. Впервые у Калайдовича, № 33. Вариантов нет. О песне см.: В. С. Левашов. Военно-исторические песни предков Забайкальских казаков. — Ученые записки Читинского государственного педагогического института, вып. 23. 1971, стр. 26—33; М. Н. Тулохонов. Бурятские исторические песни. Улан-Удэ, 1973, стр. 81—83.

Казачья военно-историческая песня лиро-эпического характера. События, о которых говорится в песне, относятся скорее всего к концу XVII века, когда между царскими войсками в районе Селенгинского острога и монгольскими (мунгальскими) князьками участились военные столкновения, стычки, случаи отгона скота и т. д. О ряде таких столкновений говорят документы (см., например, «Дополнения к Актам историческим», т. X, стр. 286—292). В. Левашов датирует события, описанные в песне, 1691 г.

Основные мотивы песни — сборы в поход, переправа через реку, нападение на противника, возвращение и заключительное неудачное сражение — типичны для ряда казачьих песен, особенно XVIII—XIX веков. Особенностью настоящей песни является то, что поход казаков изображается без всякого сочувствия, и отношение к казакам, потерпевшим поражение, здесь явно ироническое.

Строка 3. Из верхнева острогу Селендинскова. Селенгинский острог был сооружен в 1665—1666 годах.

Строка 9. Тобуноцки мужики, люди ясашныя. В документах XVII века «табунуцкие»; табунуты — одно из бурятских племен в Прибайкалье, платившее царскому правительству дань — ясак.

Строки 7, 10, 12. Посольские стрельцы, Федор Дементьянович. По вероятному предположению А. А. Горелова имеются в виду стрельцы посольства Ф. Головина (1687—1689) и нерчинский воевода Федор Дементьев Воейков. Прокопей Козеев — в известных документах имя не значится.

36

По далам девица копала коренья лютая. Впервые у Калайдовича, № 34. Варианты: Соболевский, I, №№ 139, 141—146; «Великорусс в своих песнях, обрядах обычаях...», вып. I. М., 1898, №№ 822, 825, 826, 828; «Русская баллада. Предисловие, редакция и примечания В. И. Чернышева». Л., 1936, стр. 379.

Песня-баллада бытового характера.

Вариант Кирши Данилова уникален; с ним немного сходны только тексты Соболевского, № 139 и Шейна, в которых девушка нечаянно губит брата. В остальных вариантах она сознательно опаивает доброго молодца, мстя ему за какие-то обиды; молодец догадывается о происшедшем, обращается к девушке с последней просьбой — похоронить его. Текст Кирши Данилова, очень цельный в художественном отношении, знает еще одну подробность, усиливающую драматизм песни: «друг милый» — в то же время «по роду братец родимый».

37

Перед нашими воротами утоптана трава. Впервые у Калайдовича, № 35. Варианты: Соболевский, I, №№ 302—307.

Лирическая песня бытового характера.

Текст Кирши Данилова уникален. Варианты сходны с ним лишь отдаленно. В них муж бранит немилую жену, велит ей постричься в монастырь, обещает дать на постриженье деньги. Позднее муж раскаивается, просит жену расстричься, но она отказывается. В тексте Кирши Данилова вместо конфликта семейного — любовный. Белинский приводит отрывок из этой песни (от слов «держал красну девицу за белы руки» до слов «замарал на девице платье цветное») в качестве примера типичной народной песни любовного содержания; песня эта для Белинского была художественной иллюстрацией к тезису о том, что «противоречие общественности с разумными потребностями и стремлениями человеческой натуры становит общество в трагическое положение» (стр. 446).

38

Да не жаль добра молодца битова — жаль похмельнова. Впервые у Калайдовича, № 36. Вариантов нет.

Уникальная песня шуточного характера. Заключительные слова «Замените мою смерть животом своим» обычно встречаются в песнях военно-бытового содержания, где их произносит герой песни: он просит не оставлять его смертельно раненным после сражения. В данном тексте эти слова носят шутливый характер: положение «молодца похмельного» как бы уподобляется судьбе молодца, погибающего от ран. Имя Кирилы Даниловича уже Калайдович связывал с Киршей Даниловым и на этом основании считал последнего автором песни. Об этом говорит и Белинский. Однако возможно и другое объяснение. В подобного рода шуточных песнях имена свободно заменялись, при пении могли называться присутствующие. Поэтому не исключено, что в шутку певец вставил здесь имя собирателя.

39

Из Крыму и из Нагаю. Впервые у Калайдовича, № 37.

Начало типично для песен о бегстве из татарского или турецкого плена (см. например: «Русские народные песни, собранные П. В. Шейном». — «Чтения в Обществе истории и древностей российских», кн. III. М., 1877, стр. 23—24). Первые строки песни (бегство братьев) представляют частичную параллель к думе о бегстве трех братьев-невольников из Азова (см., например: «Исторические песни малорусского народа с объяснениями Вл. Антоновича и М. Драгоманова», т. I. Киев, 1874, стр. 106—133, 332—336; Ф. М. Колесса. Мелодії українських народних дум. Київ, 1969, стр. 263—270, 341—356).

Вторая часть песни (от слов «Когда было добру молодцу время») неожиданно нарушает развитие сюжета. В раздумьях молодца о соколе и куличонке есть какая-то связь с решением младшего брата идти пешком. Строки же о добром молодце, о его судьбе явно перекликаются с первой частью песни «Когда было молодцу пора-время великое».

Приводим единственный известный нам вариант в записи XVIII века, где ощутимо объединяются темы и образы этих двух песен.

Строки 1—2. ...Из Нагаю ... орды басурманския. Этой песенной формуле исторически соответствуют скорее всего Малые Ногаи, занимавшие в XVII в. степи Северного Причерноморья и находившиеся в зависимости от Турции и Крыма.

40

Покрай моря синего стоял Азов-город. Впервые у Калайдовича, № 38. Варианты: Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 378—387. О песне см.: Путилов 1960, стр. 297—298; А. А. Горелов. Трилогия о Ермаке из Сборника Кирши Данилова. — «Русский фольклор. Материалы и исследования», VI. М. — Л., 1961, стр. 344—350.

Сюжет известен в применении к различным историческим личностям. Вариантов с именем Ермака мало. Текст Кирши Данилова — наиболее разработанный. В известных записях песня кончается обычно требованием героя выпустить его на волю. В данном же тексте содержится продолжение. Однако эти эпизоды песни, особенно рассказ Ермака, изложены прозаично и, быть может, представляют повествовательное дополнение к песне. В Сборнике Кирши Данилова налицо стремление создать цельную песенную биографию Ермака, связав между собой отдельные песни. Настоящий сюжет как бы открывает собой поэтическую историю жизни Ермака.

41

[Про] Бориса Шереметева. Впервые у Калайдовича, № 39. Варианты: «Исторические песни XVIII века. Издание подготовили О. Б. Алексеева и Л. И. Емельянов». Л., 1971, №№ 70—80. О песне см.: Соколова, стр. 208—212; К. В. Чистов. Некоторые моменты истории Карелии в русских исторических песнях. — «Труды Карельского филиала АН СССР», вып. X. Петрозаводск, 1958, стр. 80—81.

Военно-историческая песня Петровского времени.

В большинстве вариантов речь идет о сражении русских войск, которыми руководит Б. П. Шереметев, со шведами у Красной Мызы в 1702 году. В тексте Кирши Данилова сохранились воспоминания о крепости Орешке, взятию которой предшествовало сражение. Данный текст наиболее подробно разрабатывает центральный эпизод песни — допрос взятого в плен шведского майора; своеобразным здесь является введение в действие песни Петра Первого.

42

Благословите, братцы, про старину сказать. Впервые у Калайдовича, № 40. Варианты (частичные): Соболевский, VII, № 322; Астахова, II, № 220.

Относится к группе песен-«небылиц», слагавшихся иногда на основе пародирования былинных форм. В настоящем тексте пародийным является лишь начало. Для песен этого рода характерно соединение в пределах одного текста ряда историй-«небылиц». Именно такой вид имеют варианты, где эпизод с сыном, матерью и женой входит в ряд других эпизодов. Текст Кирши Данилова дает как бы вполне завершенную самостоятельную песню на тему семейных отношений.

43

[Про] князя Репнина. Впервые у Калайдовича, № 41. Близкие по содержанию песни о расправе с астраханским губернатором: М. Д. Чулков. Собрание разных песен, ч. III, № 54; Д. Кашин. Русские народные песни. М., 1834, кн. 2, № 18, стр. 69. Неполный вариант с именем Репнина — в рукописном сборнике XVIII века (ГПБ, собр. Титова, 3759, № 63).

Возможно, что песня входила первоначально в разинский цикл и лишь позднее к ней прикрепилось имя Репнина (XVIII век).

Отдельные строчки (описание остановки казаков на «зеленых лугах», появления судов из Астрахани, нападения казаков на «гребные струги») почти дословно совпадают с соответствующими местами песни «На Бузане-острове».

Во второй части текста есть прозаические места (от слов «губернатора из Астрахани Репнина»).

44

Во сибирской украине, во Доурской стороне. Впервые у Калайдовича, № 42. Вариантов нет. О песне см.: В. С. Левашов. Военно-исторические песни предков Забайкальских казаков. — «Ученые записки Читинского государственного педагогического института», вып. 23, 1971, стр. 17—26.

Военно-историческая песня на тему об отбитой вражеской осаде. События, описанные в ней, произошли в 1655 году. Интересный комментарий к песне содержат документы, опубликованные в «Дополнениях к Актам историческим», т. 4, СПб., 1851, стр. 28—30. В частности, они подтверждают точность описания Комарского острова, достоверность рассказа о начале и ходе осады острога войском бойдоского князька Тагудая (кроме речи к осажденным, их ответа и описания заключительного бегства князька).

45

Никите Романовичу дано село Преображенское. Впервые у Якубовича, № 22. Варианты: Исторические песни XIII—XVI вв., №№ 200—260. Библиография литературы о песне, текстологический и исторический комментарий: там же, стр. 654— 656. Дополнительно: Путилов 1960, стр. 198—218; Соколова, стр. 48—60; А. А. Zimin. Das Lied vom Zorn Groznyjs auf seinen Sohn. — «Zeitschrift für Slawistik», 1964, Bd. IX, Н. 1.

Одна из популярнейших исторических песен XVI века.

Многочисленные записи можно разделить на несколько редакций, которые различаются по разработке центрального эпизода — ссоры царя с сыном. В зависимости от того, как мотивируется конфликт Ивана Грозного с царевичем, песня приобретает определенный идейный смысл. К текстам первой редакции относятся те, в которых царь посылает сына на казнь за то, что тот бросает на пиру обвинение в наличии измены, не подкрепляя его фактами, не желая назвать изменников и т. д.; во второй редакции сын сам оказывается изменником. В свою очередь каждая редакция подразделяется на несколько видов. Вариант Кирши Данилова стоит несколько особняком. Антибоярский характер песни выражен в ней особенно наглядно: царевич обвиняет в измене «трех бояр больших», «трех Годуновых»; царь грозит изменникам жестокой расправой. Конфликт Ивана Васильевича с царевичем Федором происходит из-за того, что тот, назвав изменников, не раскрыл их преступлений и обвинил отца в связях с ними; правда, певец изложил это место не совсем четко. Вариант Кирши Данилова дает вполне определенную характеристику села, которое получает Никита Романович за спасение царевича: это убежище для «гулящих людей», «воров» — «кто церкву покрадет, мужика ли убьет, а кто у жива мужа жену уведет...». Начальные строки песни связывают ее с песней о взятии Казани, делая ее как бы прямым продолжением последней.

Песня «Никите Романовичу дано село Преображенское» (без этого названия) была послана Демидовым Ф. Миллеру в 1768 году.

Строка 34. Что меньшей Федор Иванович. Настойчивое сохранение в абсолютном большинстве текстов песни имени Федора является одним из аргументов против предположения, будто в песне отразился по-своему факт убийства Иваном Грозным сына (Ивана).

Строка 75. Малюта-палач сын Скурлатович. Во всех известных текстах Малюта изображается резко отрицательно. В его образе народ высказал свое отношение к тем жестокостям, которые характеризовали правление Ивана Грозного.

Строка 81. Ко старому Никите Романовичу. Обычно весть о несчастье приносит мать Федора-царевича. Исторический прототип героя — царский шурин, брат царицы Анастасии Романовны, первой жены Грозного. В песенном фольклоре Никита Романович фигурирует неоднократно: в былинах он стоит на заставе с Ильей Муромцем, в песне о Кострюке он ищет борцов, в песнях «удалого» содержания он выступает иногда как атаман или есаул и т. д. Никита Романович всегда противостоит как внешним врагам Руси, так и боярам.

Строки 124—141. Сказни ты любимова конюха моево ... Потом же увидел и голову у них. Все это место в различных вариантах разрабатывается по-разному: иногда Никита Романович казнит самого Малюту, чаще же просто отнимает племянника. Необходимость казнить подставное лицо мотивируется обычно в песнях тем, что Иван Грозный приказывает принести ему голову казненного в качестве доказательства свершившегося. В тексте Кирши Данилова всех этих подробностей нет, подчеркивается горе царя, увидевшего убитого сына.

46

Из манастыря Боголюбова старец Игренищо. Впервые у Шеффера, стр. 142—144. Песня очень редкая. Вариант (тоже в записи XVIII века), более краткий и во всех отношениях уступающий тексту Кирши Данилова, — в журнале «Живая старина», 1895, вып. 1, стр. 122—123. Сходный по сюжету рассказ имеется в рукописном сборнике XVIII века, среди жарт: ГПБ, собр. Титова, № 1627, лл. 86 об. и 87 (указано мне В. Д. Кузьминой).

Текст Кирши Данилова представляет блестящий образец скоморошьей песни; все эпизоды хорошо разработаны, в песне много юмора; имеются и элементы сатиры (комическое изображение старца, собирающего милостыню, чтобы «душа спасти», и похищающего девушку, и др.). Во второй части (начиная с возвращения старца в монастырь) ощущается запись с пересказа. В варианте «Живой старины» эта часть отсутствует.

Прозвище Игренище связано, как предполагает В. Чернышев, с названием масти лошадей: игрений — рыжий («Русская баллада. Предисловие, редакция и примечания В. И. Чернышева». Л., 1936, стр. 448).

Строка 37. И увидели его ребята десятильниковы. Десятильниками назывались сборщики пошлин с монастырей и церквей. Тот факт, что старец сталкивается именно с десятильниками, усиливает сатирическое начало песни.

47

Садков корабль стал на море. Впервые у Калайдовича, № 44. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 625—627; II, стр. 793—794; Пропп, стр. 98—109. Дополнительно: Б. Мериджи. Наблюдения над «Сборником Кирши Данилова». — «Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры». М. — Л., 1966, стр. 21—22; Б. Н. Путилов. Об эпическом подтексте (На материале былин и юнацких песен). —«Славянский фольклор», М., 1972, стр. 14—17.

Сюжет, являющийся продолжением былины «Садко — богатый гость». Здесь Садко, теперь уже богатый новгородский купец, отправляется за море с товарами. На обратном пути происходит чудо — при полном ветре корабль Садко не двигается с места. Морю приносят богатые дары, но корабль остается на месте; Садко понимает, что море требует человеческой жертвы, тогда начинают бросать жребий, кому идти в море.

В тексте Кирши Данилова вся эта часть изложена очень схематично, без ряда эпизодов и не вполне ясно. Фактически былина начинается здесь сразу с метания жребия. Эпизод этот разработан очень хорошо: Садко прибегает к хитрым уловкам, чтобы жребий не выпал на него, но из этого ничего не получается. Рассказ о дальнейшей судьбе Садко в варианте Кирши Данилова содержит одно существенное отличие: Садко здесь попадает не на дно морское (как в большинстве вариантов), а на берег, в избу, где встречает морского царя; нет здесь и сказочного описания морского царства.

Мотив женитьбы героя на дочери морского царя очень древний (он известен также по сказкам). Былинный герой не может жениться на девушке из морского царства, иначе он навсегда останется здесь. Благодаря тому, что брак — по совету Николы — не совершается, Садко возвращается домой.

Строки 50—51. И во то сине море Хвалынское Хлеба с солью не опу́сковал. Приносить дань морю хлебом с солью — обычай, зафиксированный в прошлом в Новгородской области.

Строка 104. А во сне пришел святитель Николай к нему. Николай — покровитель мореплавателей, защитник их от бурь и бедствий на море (ср. у Проппа, стр. 104).

Строки 142—148. С молодой женой на подклете спит ... А левая нога во Волх-реке. В других вариантах Садко просыпается на берегу реки, а его руки, которым он обнимал во сне невесту, оказываются в воде. Из этого видно, что в образах дочерей морского царя олицетворены реки, а девушка, которую выбирает Садко, олицетворяет его родную реку Волхов (Пропп, стр. 108).

Строка 70. По три дни не осматривали. «Не» надо понимать, видимо, как «нее», «ее»: по три дни ее осматривали.

48

Добрыня купался — Змей унес. Впервые у Калайдовича, № 45. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 570—573; II, стр. 731—733; Пропп, стр. 179—206, 575—577. Дополнительно: Б. Мериджи. Наблюдения над «Сборником Кирши Данилова». — «Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры». М. — Л., 1966, стр. 23—25; Б. Н. Путилов 1971, стр. 32—53 (здесь — славянские параллели); Смирнов-Смолицкий, стр. 371—376.

Один из популярных сюжетов русского эпоса, известный в науке под названием «Добрыня и Змей». Текст Кирши Данилова не принадлежит к лучшим. Сюжет изложен довольно схематично, нет существенных эпизодов, составляющих обычно вторую — наиболее важную — часть былины. По наиболее полным вариантам, Добрыня не убивает Змея при первой встрече, а лишь наносит ему поражение и берет с него «заповедь великую», что он не станет больше чинить вред Киеву. Однако Змей нарушает договор и уносит из Киева племянницу Владимира Забаву Путятишну. По поручению князя Добрыня снова отправляется в путь, убивает Змея и спасает Забаву.

Строка 23. Купатися на Сафат-реку. В других вариантах река называется Израй (как и в словах матери Добрыни), Пучай. Здесь представление о том, что нельзя купаться в реке, имеющей священное значение, соединяется с более старыми представлениями о реке — месте обитания фантастического змея. О Сафат-реке см. комментарий к былине «Алеша Попович».

Строка 36. Надевал на себя шляпу земли греческой. Образ этот встречается и в других былинах. Он имеет определенный символический смысл: шляпа (по другим вариантам — шапка, колпак) земли греческой есть художественное воплощение могущества Киевской Руси, укреплению которой способствовало принятие христианства через посредство Византии (см. у Проппа, стр. 192).

49

Первая поездка Ильи Муромца в Киев. Впервые у Якубовича, № 8. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 605—609; II, стр. 761—765; Пропп, стр. 237—257, 579—580. Дополнительно: Илья Муромец. Подготовка текстов, статья и комментарии А. М. Астаховой. М. — Л., 1958, стр. 453—456; Путилов 1971, стр. 62—70 (здесь — славянские параллели).

Былина об Илье Муромце и Соловье Разбойнике — один из наиболее популярных и значительных сюжетов русского героического эпоса. В ней есть следы древних представлений о борьбе с чудовищами, но в целом она проникнута идеями эпоса периода древнерусского государства: «Образ Соловья — художественное изображение сил, разъединявших Русь, дробивших ее на части, стремившихся к замкнутости, к изоляции Киева как столицы от остальной Руси. Подвиг Ильи кладет конец отъединенности Чернигова и других городов от Киева» (Пропп, стр. 255).

Текст Кирши Данилова содержит основные эпизоды сюжета; здесь нет часто встречающихся в других вариантах мотива чудесного исцеления Ильи и рассказа об освобождении им Чернигова. В тексте хорошо разработана заключительная часть былины, в которой Илья Муромец противостоит князю Владимиру и его окружению.

Строка 10. И залег ее, дорогу, Соловей-разбойник. Конкретный облик Соловья-разбойника по былинам восстановить нельзя; можно, однако, догадываться, что в нем соединены черты звериные, фантастические, и человеческие. Очень архаичны образы сыновей Соловья, способных «обвернуться черными воронами».

Строка 98. Оне только Илью видели. В тех вариантах, где семья Соловья пытается погубить Илью, богатырь обычно уничтожает или пугает ее и затем едет дальше.

Строки 145—152. Все русские могучие богатыри ... Только было у князя их тридцать молодцов. По другим источникам известны былины о Самсоне, Сухане, Святогоре, братьях Сбродовичах.

50

Илья ездил с Добрынею. Впервые у Якубовича, № 11. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова I, стр. 609—614; Пропп, стр. 261—264. Дополнительно: «Илья Муромец. Подготовка текста, статья и комментарии А. М. Астаховой». М. — Л., 1958, стр. 475—479; Путилов 1971, стр. 206—210 (здесь — славянские параллели); Б. Н. Путилов. Сюжетная замкнутость и второй сюжетный план в славянском эпосе. — «Славянский и балканский фольклор». М., 1971, стр. 83—90.

Сюжет былины о бое Ильи Муромца с сыном (последний обычно именуется Сокольником) — один из самых замечательных в русском эпосе. Вопрос о его генезисе и идейной сущности очень сложен. Наиболее вероятно толкование былины как отражения противоречий материнского рода и рода отцовского. С другой стороны, былина входит в героический киевский цикл и подчиняется основной специфике этого цикла. Поэтому сын Ильи, приезжающий, чтобы отомстить отцу за бесчестье матери, характеризуется как враг Руси. В более полных вариантах Сокольник упорно хочет убить Илью; былина оканчивается обычно тем, что Илья Муромец, убедившись в вероломстве сына, убивает его.

Вариант Кирши Данилова очень своеобразен. Здесь сюжет о встрече отца с сыном оказывается в составе другой былины — о победе Ильи Муромца и Добрыни Никитича над бабой Горынинкой; эта былина, неизвестная в других записях, изложена схематично. Та часть песни, которая посвящена встрече Ильи и Збута-королевича, также схематична и неполна. Столкновение их рисуется как случайная стычка, а не как закономерный конфликт (Збут лишь от матери узнает, что Илья Муромец — его отец), и поэтому кажется в этой былине лишь эпизодом.

Строка 7. Как бы сверх тое реки Череги. См. комментарий к былине «Чурила Пленкович».

Строка 8. Как бы будут оне у матушки у Сафат-реки. См. комментарий к былине «Алеша Попович».

51

Князь Роман жену терял. Впервые у Якубовича, № 23. Обзор вариантов: Астахова, II, стр. 790—793.

Популярная песня-баллада. В русском фольклоре есть целый ряд балладных песен трагического содержания — о семейных конфликтах, заканчивающихся гибелью одного или обоих супругов («Князь Михайла», «Князь, княгиня и старицы» и др.). Содержание этих песен связано с бытовыми отношениями феодальной Руси.

Причина убийства жены Романом в вариантах не мотивируется. Главная тема этой песни — не конфликт мужа и жены (даются лишь его последствия), а трагедия дочери, которая ищет свою мать, узнает о ее судьбе и хоронит ее останки. В ряде вариантов весть о смерти матери приносят волки.

Текст Кирши Данилова сюжетно хорошо разработан. Он принадлежит к той группе вариантов, в которой дочь узнает о судьбе матери, увидев в когтях орла ее руку с золотым перстнем. Художественную цельность песни несколько нарушает заключительный эпизод, содержащий натуралистические подробности.

52

Во хорошем высоком тереме, под красным косящетым окошком. Впервые у Калайдовича, № 49. Вариантов нет.

Лирическая песня. Замечательна как одно из самых ранних по времени записи фольклорных произведений на тему о рекрутчине. В Сборнике Кирши Данилова это — одна из немногих современных песен. Вместе с песнями «Под Ригою стоял царь-государь» и «На литовском рубеже» составляет в Сборнике небольшой цикл о тяжелой доле солдата и его семьи. По стройности композиции, сюжетной завершенности и эмоциональной насыщенности может быть отнесена к числу лучших лирических песен Сборника.

53

[Про] атамана польскова. Впервые у Калайдовича, № 50. Вариантов нет. О песне см.: Исторические песни XIII—XVI вв., стр. 668—669. Имя Михаила Черкашенина уводит историческое содержание песни к временам Ивана Грозного: Михаил был одним из тех атаманов (польских, т. е. полевых), которые приводили казаков на царскую службу при Иване Грозном; он же поднял донских казаков на Азов, когда крымский хан казнил его сына Данилу (см.: С. Ф. Платонов. Очерки по истории Смуты в Московском государстве, XVI—XVII вв. СПб., 1910, стр. 112). Черкашенин был убит при обороне Пскова от Стефана Батория в 1582 году.

Однако отдельные подробности песни обнаруживают в ней более далекие исторические связи: город Зарайск, Рязань Старая, образ молодой жены, встречающей убитого мужа «с высокого терема», — все это заставляет вспомнить знаменитый эпизод с князем Федором и его женой Евпраксией, изложенный в «Повести о разорении Рязани Батыем».

54

На литовском рубиже. Впервые у Калайдовича, № 51. Вариантов нет. О песне см.: «Народные баллады. Вступительная статья, подготовка текста и примечания Д. М. Балашова». М. — Л., 1963, стр. 403.

Песня четко делится на две части, сюжетно связанные между собой предсказанием коня о гибели молодца. Первая часть развивает тему о горестной судьбе героя «на службе царской, службе воинской»; близка к песням Сборника «Под Ригою стоял царь-государь» и «Во хорошем высоком тереме». Вторая часть — с эпизодами наступления врага, выезда поединщика — «Чуда поганого», единоборства с ним, победы русского воина и его последующей гибели в плену — очень сходна с песней Сборника «Под Конотопом под городом»; здесь нет, однако, характерного для последней мотива стойкости героя.

Особенностью текста является последовательное наименование ее героя дворянином.

Упоминание в песне Смоленска и литовского рубежа позволяет отнести ее создание (в данной редакции) не ранее, чем ко второй половине XVII века.

55

Ох, в горе жить — некручинну быть. Впервые у Калайдовича, № 52. Обзор вариантов и исследований: В. Ф. Ржига. Повесть о Горе-Злочастии и песни о Горе. «Slavia», 1931, вып. I, стр. 40—66; вып. II, стр. 288—315; Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, изд. 7-е. М., 1966, стр. 409—410; «Русская повесть XVII века. Составитель М. О. Скрипиль». Редактор И. П. Еремин. Л., 1954, стр. 400—415. Основные варианты: Соболевский, I, №№ 438—447.

В русском фольклоре известны две группы песен о Горе — лиро-эпические и лирические. Текст Кирши Данилова, относящийся к лирическим песням, своеобразен. В нем очень ясно выражено противопоставление судьбы бедного и богатого. В первой части песни Горе предстает просто как реальный удел бедняка и лишь во второй части приобретает характер персонифицированного образа.

По наблюдениям В. Ф. Ржиги, некоторые стихи варианта Кирши Данилова «дословно повторяют отдельные стихи Повести о Горе-Злочастии». На основании текстологических сопоставлений Ржига сделал вывод о том, что «вариант Кирши является лирической композицией, навеянной повестью и весьма отличной от других песен» («Slavia», стр. 312—313).

Строка 2. А в горе жить — некручинну быть. Ср. в Повести о Горе-Злочастии; «а в горе жить — некручинну быть».

Строка 7. Не бывать гулящему богатому. Ср. в Повести:

Строки 10—11. Не утешити дитя без матери, Не скроить атласу без мастера. Ср. в Повести:

Строка 13. А и лыком горе подпоясалась. Ср. в Повести:

Строка 16. А горя прежде век зашол. Ср. в Повести:

56

Во зеленом садочку. Впервые у Шеффера, стр. 163. Вариант: «Русская баллада. Предисловие, редакция и примечания В. И. Чернышева». Л., 1936, стр. 155. Текст, возможно, объединяет две самостоятельные песни (вторая начинается со слов «А девушка у девушки спрашала»). Об образности песни см.: А. А. Горелов. Диффузия элементов устнопоэтической техники в «Сборнике Кирши Данилова». — «Русский фольклор», XIV. Л., 1974, стр. 189—190.

57

Чурилья-игуменья. Впервые у Калайдовича, № 53. О песне см.: «Народно-поэтическая сатира. Статья, подготовка текста и примечания Д. М. Молдавского». Л., 1960, стр. 416; «Народные баллады. Вступительная статья, подготовка текста и примечания Д. М. Балашова», стр. 413.

Уникальная песня. Сюжет очень хорошо разработан. В песне ярко проявляется характерный для ряда текстов Сборника лукавый юмор, шутливый тон. Насмешка над монастырскими нравами соединяется в песне с явным шутливо-сочувственным отношением к ловкой Стафиде Давыдьевне, нарушающей нормы церковной морали.

Строки 20—21. А поют оне на крылосах, мешаются, Не по-старому поют, усмехаются. Сравн. в плаче А. М. Пашковой:

58

Высота ли, высота поднебесная. Впервые у Калайдовича, № 54. Вариантов нет. Былины о Суровце-Суздальце, известные по другим записям, — на совершенно иной сюжет.

Текст Кирши Данилова представляет начало былины. Замечательна запевка, которая переходит в необычное для эпоса описание «беззаконства великого». Все это вступление, видимо, не связано с основным содержанием былины.

Строки 12—15. При старце Макарье Захарьевиче... Чернецы по дорогам — разбойницы. По вероятному предположению А. А. Горелова здесь имеются в виду реальные факты XVII века: Покровский монастырь в Туринске, где монахи и монахини жили совместно, славился беспорядками и несоблюдением нравов. Для наведения строгих порядков игуменом был назначен Макарий, но и при нем положение еще долго не менялось. Характерно, что этот реальный мотив в песне включен в широкий эпический контекст.

Строка 32. И поехал ко городу Покидашу. В других былинах встречается город Кидиш. Возможно, что это — искаженное наименование легендарного города Китежа, который якобы при приближении татар опустился на дно озера и был таким образом спасен.

59

[Про] дурня. Впервые у Калайдовича, № 55. Песенные и стихотворные варианты: «Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях... Материалы, собранные и приведенные в порядок П. В. Шейном», вып. I. М., 1898, № 966; «Белорусские песни. Сборник П. В. Шейна». СПб., 1874, № 755 и стр. 424—425; М. Дмитриев. Опыт собрания песен и сказок крестьян Северозападного края. Гродно, 1868, стр. 143—149; Н. И. Рождественская. Сказы и сказки Беломорья и Пинежья. Архангельск, 1941, стр. 69—71. О сюжете см.: «Русская сатирическая сказка в записях середины XIX—начала XX века. Подготовка текста, статья и комментарии Д. М. Молдавского». М. — Л., 1955, стр. 252—253.

Сказка о дурне, который говорит все невпопад и из-за этого страдает, известна преимущественно в прозаической форме. В тексте Кирши Данилова все основные сказочные эпизоды сохранены. Сохранены и стилистические сказочные особенности. Окончание придает тексту особую остроту: дурня убивают солдаты. Заключительные строки прозаичны. Текст из Сборника в обработанном виде вошел в «Первую русскую книгу для чтения» Л. Н. Толстого (см.: Э. Е. Зайденшнур. Работа Л. Н. Толстого над русскими былинами. — «Русский фольклор. Материалы и исследования», V. М. — Л., 1960).

60

Голубина книга сорока пядень. Впервые опубликована П. Н. Шеффером в «Известиях ОРЯиС АН», 1897, т. 2, кн. I. Варианты см.: А. Марков. Беломорские былины. М., 1901, стр. 612.

Духовный стих о Голубиной (т. е. мудрой — «глубинной») книге.

В наиболее полных вариантах стих о Голубиной книге содержит вопросы и ответы, касающиеся происхождения мира, животных, различных святынь, и, кроме того, — возникновения сословий («от чего зачадилися» цари с царицами, князья с боярами, крестьяне и т. д.). Заключительная часть стиха повествует о борьбе между Правдой и Кривдой и о том, как «Кривда Правду приобидела», «Пошла Правда на вышние небеса, а Кривда осталась на сырой земле».

Духовный стих о Голубиной книге сложился на основе апокрифических сказаний — «Беседы трех святителей» и некоторых других. При всей своей религиозности, Голубиная книга не отражает официальных взглядов церкви, в ней содержатся еретические представления; есть в ней и мотивы неудовлетворенности социальным строем, пессимистические настроения о торжестве Кривды на земле и т. д.

Текст Кирши Данилова не содержит вопросов и ответов социального порядка (о создании сословий), характерных для ряда вариантов. Нет здесь также заключительного эпизода о борьбе Правды с Кривдой. В имеющихся пределах вариант Кирши Данилова хорошо разработан. Стилистически он во многом близок к былинам. Своеобразен эпизод о борьбе единорога и льва за право царствовать над зверями. В характеристике льва-царя угадывается элемент скоморошьей сатиры («А и лев подписан — царем ему быть. Царю быть над зверями всем; а и хвост у него колечиком»)

Вступление к стиху, не известное по другим вариантам, очень сходно с началом «Повести о Горе-Злочастии». А. Марков считал первоначальным источником в данном случае стих («Живая старина», 1913, вып. 1—2, стр. 19); В. Ф. Ржига более убедительно доказывает зависимость стиха в этом месте от Повести («Slavia», 1931, № 1 стр. 55).

61

Там на горах наехали бухары. Впервые у Калайдовича, № 56.

Текст уникален. Песню можно трактовать как шуточную. Возможно, она исполнялась в качестве частой-плясовой. Для песен этого типа характерно отсутствие сюжетной стройности и строгой связанности между стихами. В припеве — смесь искаженных иноязычных слов — польских, еврейских, возможно, бурятских (ср.: А. А. Горелов. Диффузия элементов устнопоэтической техники в «Сборнике Кирши Данилова», стр. 192). В параллель можно привести украинские шуточные песни с припевами на слова, как будто лишенные смысла, искаженные иноязычные (см., например: «Труды Этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край...» — «Материалы и исследования, собранные П. П. Чубинским», т. V. СПб., 1874, стр. 1130, 1163, 1177, 1181 и др.).

Строка 1. ... наехали бухары. Скорее всего имеются в виду бухарские купцы, которые в XVII— XVIII вв. вели широкую торговлю в Сибири, имели лавки в городах. Возможно, однако, что речь идет об очередном посольстве бухарского хана: такие посольства в XVII—XVIII вв. неоднократно проходили в Москву через Тобольск или Тюмень.

62

Ох, горюна! Ох, горю хмелина! Впервые у Шеффера, стр. 174—175. Варианты: Соболевский, VII, №№ 194—196.

Текст уникален. Сходство с указанными вариантами только в первой части песни — в описании того, как «садили девушки хмель». Вторая часть совершенно отлична. В вариантах сначала теща приглашает зятя на пироги и, возмущенная его обжорством, выгоняет из дому, а затем зять варит для тещи пиво и потчивает «в четыре полена березовых». Тексты только со второй частью: Соболевский, VII, №№ 197—201.

Текст Кирши Данилова входит в группу песен, относящихся к скоморошьему репертуару.

63

У Спаса к обедне звонят. Впервые у Калайдовича, № 57. Вариант: Соболевский, VII, № 192.

Шуточная скоморошья песня.

Текст Кирши Данилова гораздо богаче по содержанию и более художествен, чем указанный вариант. Все эпизоды хорошо разработаны и мотивированы. В тексте несомненна скрытая ирония по адресу тещи. Имя Дениса Борисовича, быть может, было взято певцом как хорошо знакомое аудитории (ср. выше, в песне «Да не жаль добра молодца»).

Строки 1—3. У Спаса к обедне звонят ... По монастырям благовестят. Вариант к этой песенной формуле есть в шуточной игровой песне:

64

Теща, ты теща моя. Впервые у Шеффера, стр. 176—177. Вариантов нет. Примыкает в Сборнике к группе песен о теще и зяте (см. два предыдущих текста). Несомненно, скоморошья версия.

65

Усы, удалы молодцы. Впервые у Калайдовича, № 58. Обзор вариантов и исследований: Т. М. Акимова. Народные удалые песни сатирико-юмористического характера. — «Ученые записки Саратовского гос. ун-та», т. 67. Выпуск филологический. 1959, стр. 5—22; П. С. Богословский. Песня об Усах из Сборника Кирши Данилова и камская вольница. Пермь, 1928; В. Чернышев, Рецензия на книгу П. Богословского. «Slavia», 1932, № 1, стр. 176—179.

П. Богословский считает текст Кирши Данилова самым близким к первоначальной форме песни. Более правильны выводы В. Чернышева, который относит его к пермской редакции песни, возникшей первоначально в Москве.

Вариант Кирши Данилова — один из лучших. Основная тема песни — нападение разбойников на богатого мужика — разработана в скоморошьем духе. Начало напоминает песню о разинском сынке; речь атамана выдержана в манере пародии на выступления атамана в исторических песнях. Эпизод с завтраком Усов разработан в манере песен-«небылиц». В результате усиления шутливо-забавных мотивов собственно разбойничья тема в песне оказалась несколько притушенной, зато усилены мотивы обличения богатого крестьянина. В этом плане характерна и разработка образа дурака в песне.

Гришка Мурышка, предводитель Усов, — лицо реальное; он был известен своими разбоями на Волге в 40-е годы XVII века (см. в кн.: Н. Аристов. Об историческом значении русских разбойничьих песен. Воронеж, 1875, стр. 34).

Строка 43. А и тот с борку, иной с борку ... См. комментарий к песне «Сергей хорош» (стр. 432).

66

Кто Травника не слыхал. Впервые у Калайдовича, № 59. Варианты: «Русская баллада. Предисловие, редакция и примечания В. И. Чернышева. Вступительная статья Н. П. Андреева». Л., 1936, стр. 466; «Былины и исторические песни из Южной Сибири. Записи С. И. Гуляева. Редакция, вступительная статья и комментарии М. К. Азадовского». Новосибирск, 1939, № 12 (то же: «Былины и песни Южной Сибири. Собрание С. И. Гуляева. Под ред. В. И. Чичерова». Новосибирск, 1952, № 58). В. И. Чернышев предположительно относил песню к игровым.

Текст Кирши Данилова — лучший, вероятно, скоморошьего происхождения. Очень интересен здесь образ Травника (Зуй, Травник — куличок). Сохраняя внешне черты кулика, он в то же время вполне человечен. По предположению М. К. Азадовского, в песне следует видеть сатирическое описание похождений какого-то доброго молодца. Травник терпит всяческие невзгоды из-за своего буйного характера и «лукавства великого». Но песня содержит и критическое изображение тех порядков, при которых Травника все бьют, сажают его в тюрьму, берут с него деньги и т. д.

Строка 3. Ставил Потанька плужок. Плужок — по-видимому, силок для ловли птиц.

67

Свиньи хрю, поросята хрю. Впервые у Шеффера, стр. 181—182. Вариантов нет. Эпизод о том, как жена задушила мужа, составляет самостоятельную песню (Соболевский III, №№ 123—129). О песне см.: А. А. Горелов. Частушка с разных сторон. — «Русская литература», 1972, № 4, стр. 213.

Шуточная скоморошья песня с характерным для песен такого рода соединением ряда самостоятельных, не связанных единой логикой сюжета, эпизодов. Основное их содержание — вышучивание семейных отношений; в конце характерен эпизод, в котором насмешливо изображены поп и попадья.

А. А. Горелов находит в составе текста около десяти «мелких песен», скрепленных «внешнетематически, скорее даже эмоционально, и отчасти — интонационно ритмически». Некоторые из них можно было бы отнести к плясовым частушкам.

Строка 22. Испить боло побольше — побольше шумит. «Боло» — было. Не вполне ясно, как следует понимать смысл всей фразы: «испито было побольше» или «испить было бы побольше».

68

Стать почитать, стать сказывать. Впервые у Шеффера, стр. 183—187. Вариантов нет. Песня не может быть напечатана полностью ввиду непристойного характера. О песне см.: А. А. Горелов. Диффузия элементов устнопоэтической техники в Сборнике Кирши Данилова, стр. 193—194. А. А. Горелов предлагает эту песню, как и предыдущую, рассматривать в виде «связки мелких песен» и насчитывает в ней около сорока таких песенок, представляющих образцы «ранних частушек-скоморошин» («Русская литература», 1972, № 4, стр. 213).

69

О станишниках, или разбойниках. Впервые у Калайдовича, № 60. Обзор вариантов и исследований сюжета: Астахова, I, стр. 601—602; II, стр. 759—761; «Илья Муромец. Подготовка текстов, статьи и комментарии А. М. Астаховой». М. — Л., 1958, стр. 488—491; Пропп, стр. 264—267.

Былина «Илья Муромец и разбойники» часто встречается в составе другой песни, обычно — об Илье Муромце и Соловье Разбойнике. Текст Кирши Данилова принадлежит к числу тех, в которых сюжет выделился в самостоятельную былину.

Строки 37—38. А Селма стает пересемывает, а Спиря стает, то постыривает. Характерная для некоторых песен Сборника формула, передающая испуг.

70

О атамане Фроле Минеевиче. Впервые у Калайдовича, № 61. Вариантов нет. Тексты, встречающиеся в сборниках казачьих песен и почти буквально совпадающие с нашим, взяты из Сборника Сахарова, который фальсифицировал запись Кирши Данилова.

Содержание песни относится к концу XVII — началу XVIII века. Фрол Минаев — казачий атаман, старавшийся мирными средствами уладить конфликты донских казаков с царским правительством. Жалобы, которые передает песня, с одной стороны, вызваны политикой Петра Первого, направленной на дальнейшее ограничение казачьих прав, а с другой — напоминают о несчастных для донских казаков последствиях неудачного похода в Крым русских войск под командованием Василия Голицына.

В рукописи лист с текстом песни очень плохо сохранился, поэтому некоторые места не поддаются прочтению. Пользуясь тем, что отдельные места заключительной части были прочитаны К. Калайдовичем и П. Шеффером, можно предложить следующий вариант последних строк песни:

Строка 7. ...с крепким Лютиком. Турецкий форт Лютик, прикрывавший подступы к Азову со стороны Дона, был взят русскими войсками в 1696 г. Упоминание его в данном контексте не оправдано.

71

О Стеньке Разине. Впервые у Калайдовича, Предисловие, стр. III. Варианты см. в комментарии к песне «По край моря синего стоял Азов-город».

Сохранилось только начало песни, остальных листов в рукописи нет.

Начало песни совпадает с текстом «По край моря синего стоял Азов-город». На этом основании Сахаров и Костомаров печатали песню «По край моря синего» с заменой Ермака на Разина.

Прикрепление песни к Разину в других записях не встречается.