аставят его настоять на браке.
И, может, все бы было замечательно, если бы не беременность, которая протекала очень тяжело. Она постоянно чувствовала тошноту, усталость, раздражение.
— Это гормоны, — сочувственно сказал тогда доктор.
Но знание причины своего состояния никак не повлияло на ее ужасное поведение. Она кричала на Алекса, обвиняла его, постоянно плакала… Да она и теперь все еще плачет. А потом раскаивалась, молила его о прощении. И Алекс был неизменно ровен — добр, ласков и терпелив, — хотя, видит Бог, он столько от нее натерпелся!
Каролина ожидала, что он без слов догадается о ее самочувствии. О том, что, помимо физических страданий, она испытывает немалые душевные муки. Она ведь видела — не могла не видеть, — что он на пределе, что еще немного — и он сорвется.
Однако Алекс выдержал все испытания, которые ему послала судьба в лице его несносной беременной жены. Он никогда ни единым взглядом, ни единым словом не намекнул, что сожалеет о своей женитьбе.
Может, если бы ее родители были живы, все сложилось бы по-другому. Но у Каролины из родственников осталась только старенькая бабушка, и было по меньшей мере глупо вытаскивать ее в Австрию просто потому, что у внучки должен родиться ребенок. Люди постоянно рожают детей… Ты сама еще ребенок, говорила она себе. Избалованный ребенок. И плюс ко всему она чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что она одна виновата во всем. Виновата в том, что изменила его жизнь, хотя он, разумеется, не хотел никаких перемен. Ее охватывало ощущение беспомощности и безысходности, когда она признавалась себе, что все испорчено, причем испорчено по ее, Каролине, вине. Ее беззаботная жизнь, беспечное существование неожиданно закончилось.
А она еще не успела толком повзрослеть.
А потом была эта роковая поездка в Англию. Она настояла, чтобы он позволил ей поехать с ним. Он умолял ее остаться с их друзьями в Австрии, пока будет заниматься исследованиями для своей будущей книги, говорил, что не задержится надолго, но нет, ей приспичило поехать с ним. Бедняга! — позже жалела она его. Не удалось даже пару недель побыть в мире и покое, наедине с самим собой.
Она настояла, что поведет машину сама, чтобы он мог спокойно делать свои заметки… Последовала еще одна ссора — нет, эта была не ссора. Она кричала, а он молчал. Но все-таки она настояла на своем, и они наконец отправились в путь.
Она ехала не слишком быстро, так как неожиданно поднялся сильный ветер, а дорога проходила по горному серпантину. С одной стороны было глубокое ущелье, а с другой — отвесные скалы.
Неожиданно из-за поворота выскочила маленькая девчушка. Ее родители остановились, чтобы полюбоваться видом, открывшимся с этого участка дороги, и позволили своей трехлетней дочурке выйти размять ножки. А Каролине ничего не оставалось, как резко свернуть на обочину…
Если бы барьер безопасности не был поврежден в результате предыдущей аварии, если бы дорога не была мокрой… Все произошло так быстро, что времени на раздумья не было. Они вылетели за барьер, проломив его, и врезались в дерево. Основной удар пришелся на сторону пассажира, и Алекс получил серьезную травму левой ноги, задевшую нерв, глубокую рану на подбородке и сотрясение мозга.
Каролина же потеряла ребенка. А это означало, что причины для их брака более не существовало. И именно этот факт пугал ее больше всего. Правда, доктору она в этом не призналась, когда он начал распространяться о том, что у них будут еще дети, объяснять все про гормоны и про то, как справиться с шоком и горем.
Легкий стук в дверь заставил ее очнуться, она повернулась и почти виновато взглянула на открывавшуюся дверь, в ее глазах стояли слезы.
— О, Каролина! — измученно произнес Алекс. — Так больше не может продолжаться.
3
Уже не заботясь о том, хочет ли этого Алекс, нужно ли это ему, руководствуясь лишь собственными желаниями и ощущениями, она подбежала и прижалась к его груди. Крепко обняв его, она склонила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ее всю трясло. Вздрагивая всем телом, она прижалась к нему еще крепче и разрыдалась.
Медленно, очень медленно он обнял ее и нежно, успокаивающе провел рукой по волосам.
— Я в порядке, — выпалила она, захлебываясь от слез. — Я в порядке, хотя по мне этого и не скажешь. Но я, наверное, кажусь тебе безмозглой идиоткой…
— Тсс, все хорошо.
— Правда?
— Да.
Но она знала, что это далеко не так. Она подняла на него глаза, опухшие от слез, в которых читались печаль, боль и мучительная пустота.
Он положил ее голову обратно к себе на плечо.
— Все хорошо, Каролина, — повторил он. — И все будет хорошо, я обещаю. Но тебе надо побольше есть, иначе ты не поправишься.
— Я знаю, я поем. Непременно поем. Она закрыла глаза, и он дотронулся щетинистым подбородком до ее волос.
— Я думаю, тебе нужно вернуться и поговорить с врачом, — тихо произнес он.
— Нет, — отрезала Каролина. — Я буду есть как удав, гулять до посинения, и тогда мне станет лучше. — Она взяла его лицо в свои ладони, умоляюще глядя ему в глаза. — Не уходи. Побудь со мной еще немного.
После непродолжительной паузы он кивнул. Взяв на руки, он отнес ее и осторожно положил на кровать. Лег рядом с ней и нежно обнял, поглаживая по волосам.
— Я просто не знала, что делать, — прошептала она. — Как с тобой говорить. Что сказать.
Она до боли хотела ощутить его, почувствовать его близость, ей это было совершенно необходимо. Он тоже похудел и осунулся. Она знала, что он сейчас не в состоянии писать; целыми днями сидит один в своем кабинете, ничего не делая.
— Успокойся, милая, ни о чем не думай.
— Ты ни в чем не виноват, Алекс.
Он не ответил.
Она приподняла голову, чтобы увидеть его лицо. Какие же у него красивые губы! — мелькнуло у нее в голове. В этот момент ей хотелось лишь одного — поцеловать его, почувствовать его поцелуй на своих губах. Она страстно желала вернуть его любовь, его близость, но не была уверена, что он хочет того же. Она причинила ему достаточно много зла, и мысль о том, что все может быть еще хуже, приводила ее в отчаяние.
— Позволь мне поцеловать тебя, — взмолилась она.
Он крепко зажмурил глаза — для него все это было нелегко, даже мучительно.
— Не умоляй меня, Каролина, — прошептал он. — Боже милостивый, только не умоляй.
Испуганная, неуверенная в себе, она с беспокойством смотрела на него, пока он наконец не наклонился и нежно не поцеловал ее.
Ей отчаянно хотелось продлить этот чудесный миг, и потому она обняла его еще крепче, желая ощутить боль, ощутить хоть что-то, чтобы избавиться от этого ужасного онемения, в котором она пребывала вот уже несколько недель. Когда он собрался отстраниться — или ей показалось, что он вот-вот это сделает, — она сжала его еще крепче, как бы отказываясь отпускать, и поцеловала с неистовой силой.
— Каролина…
— Нет! Люби меня. Пожалуйста, пожалуйста, люби меня! — закричала она. — Мне нужно почувствовать! Дай мне ощутить это, Алекс! — умоляла она. — Прошу тебя!
Каролина стала лихорадочно стаскивать с него одежду, раздеваться сама, и, когда они оказались обнаженными, когда она смогла увидеть его, ощутить своим телом, она начала целовать его с новой силой, просовывая ноги между его бедер.
Он застонал и, перекатив ее на спину, пристально посмотрел на нее. Его лицо ничего не выражало, только слегка подергивалось веко. Потом он глубоко вздохнул и удержал ее руки.
— Ты еще не готова к этому, Каролина, — тихо выдавил он. — Слишком рано после… — Еще раз глубоко вздохнув, он добавил: — Давай подождем с этим еще пару недель. Это не так уж и долго.
Очень даже долго, в ужасе подумала она про себя. И она уже готова. Действительно готова.
— Постарайся заснуть, тебе нужен сон. — Он потянул за одеяло и накрыл их обоих.
Но, несмотря на то что его руки обнимали ее, а его теплое дыхание обдавало щеку, она чувствовала себя несчастной, потерянной и одинокой, так как ей казалось, что он просто не хочет заниматься с ней любовью. Что это он не готов. А захочет ли он вообще когда-нибудь? Или через пару недель у него найдутся новые отговорки?
Уставившись в потолок, она взволнованно, чуть неуверенно прошептала:
— Поговори со мной, Алекс. Расскажи, что ты чувствуешь.
— Усталость, — лениво и неохотно ответил он. — А еще боль и вину.
— Но тебе не в чем себя винить. Во всем виновата я, только я. Это же я была за рулем…
— Мне надо было самому сесть за руль. И ведь это из-за моей работы мы вообще куда-то поехали…
— Но это все равно могло бы произойти.
— Да.
— Я не могла вывернуться из-за скалы, и там еще стояла эта машина…
— Знаю.
— А если бы я сбила ребенка… О, Алекс, я прокручиваю все снова и снова в своей голове. А что, если бы я сделала так или этак. А с твоей ногой все будет хорошо!
— Да не в ноге дело! — отрезал он почти зло. — Боже мой, лучше бы я потерял ногу, чем…
— Не надо. Не говори так. Я знаю, это все из-за меня.
— Да нет. — Он перекатился на край кровати, встал и подошел к окну.
— Это все не из-за тебя. Не твоя вина! Но я не знаю, как тебе помочь, Каролина.
Она в отчаянии наблюдала за ним, разглядывала его взъерошенные темные волосы, стройную спину, упругие ягодицы, до которых она так любила дотрагиваться, ужасные шрамы на левой ноге… Между ними возник какой-то барьер, и она не знала, как его преодолеть. Я не должна его ни к чему принуждать, подумала она. Не должна приставать и липнуть.
— Возвращайся в постель, — тихо произнесла она, надеясь, что это не звучит умоляюще.
Он повернул голову и посмотрел на нее. Она казалась такой хрупкой, такой беззащитной. А он, точно так же, как и она, даже не представлял, как можно все уладить. Он никогда в жизни не сталкивался с подобными ситуациями. Всегда завидовал мужчинам, которые хорошо понимают женщин. А он и себя-то временами понять не мог. Он мог писать о чувствах и страстях, в его романах все так удачно складывалось… Его герои делали все, чего бы он ни захотел. Но реальные люди? Они так сложны. В них так легко обмануться. Писателям вообще не стоит жениться, думал он иногда.