А. Н. АфанасьевДрево жизни
Введение. А. Н. Афанасьев — фольклорист, гражданин, демократ
Широкому кругу читателей Александр Николаевич Афанасьев известен как издатель: "Народных русских сказок". Менее известно, что он издал также "Народные русские легенды" и "Русские заветные сказки". И пожалуй, только специалисты знают, что он был автором большого трехтомного исследования "Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов". Забегая вперед, отметим, что подобного труда до А. Н. Афанасьева не знала не только русская, но и зарубежная наука.
А. Н. Афанасьев скромно назвал свое исследование опытом, но этот опыт до сих пор никем не превзойден. По богатству материала и оригинальности замысла с ним не могут соперничать даже такие фундаментальные и широко известные в нашей стране труды, как "Золотая ветвь" Дж. Фрэзера, дважды издававшаяся в советское время, и "Первобытная культура" Э. Тэйлора. Мы с полным основанием можем сказать, что "Поэтические воззрения славян на природу" являются одной из классических работ не только русской мифологической школы XIX века, но и мировой науки о фольклоре вообще.
Особое значение труда Афанасьева заключено в богатстве громадного собранного материала, в установлении живых связей языка и предания в их историческом развитии. Этот бесценный материал почерпнут из истории, этнографии, мифологии, словотворчества десятков народов. В этом смысле "Поэтические воззрения", говоря по-современному, глубоко интернациональны.
Исследование Афанасьева имеет огромную познавательную ценность, и, как всякое подлинное явление культуры, оно не только воскрешает для нас далёкое прошлое, но и служит дню сегодняшнему. Книга обратит читателя к истокам нашего современного языка и бытового поведения, раскроет многие "темные места" и метафоры литературы, фольклора и обычаев. (Приведем хотя бы один простой пример. Провожая кого-нибудь в дорогу, мм машем ему рукой. Что означает этот жест? Нередко от него уже отказываются как от бессмысленного... Но ведь прежде, да иногда и сейчас, махали не рукой, а платком, и означало это, что провожающие желают путнику удачи, ровной и гладкой, как полотно, дороги. Ср.: полотно — плат — платок.)
Книга воскрешает корни и раскрывает словообразовательные возможности нашего языка и тем самым будет препятствовать его порче, засорению.
Наконец, она просто интересна, увлекательна. Это не сухой научный" труд, а произведение сложного жанра, где сливаются в полноводную реку Память и Слово.
Необходимость в переиздании "Поэтических воззрений" назрела давно. Это уникальное, ценнейшее исследование практически недоступно молодым ученым, тем более — широкому кругу читателей, людям, интересующимся отечественной историей, проблемами языка. Между тем нет ни одного сколько-нибудь заметного труда по истории славянской народной культуры, где не упоминались бы работы А. Н. Афанасьева. Сошлемся хотя бы на самый свежий пример: в замечательном исследовании академика Б. А. Рыбакова "Язычество древних славян" (М., "Наука", 1981) широко используются материалы книги Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу". К труду Афанасьева обращались многие русские писатели: А. Н. Толстой, Блок, Бунин, Мельников-Печерский, Есенин, Горький и др. И можно не сомневаться, что книга, которую читатель держит сейчас в руках, станет такой же необходимой, неотъемлемой частью жизни многих и многих, как создание другого выдающегося современника Афанасьева — "Толковый словарь живого великорусского языка" В. И. Даля.
Александр Николаевич Афанасьев родился 11 июля 1826 г. в уездном городке Богучаре Воронежской губернии. Вскоре семья переехала в город . Бобров той же губернии, где отец будущего ученого долгое время был стряпчим (т. е. ходатаем по судебным делам). Он любил читать и постоянно выписывал "Библиотеку для чтения", у знакомых брал журналы "Отечественные записки", "Москвитянин", "Пантеон". Кроме того, у него была "довольно порядочная" по тому времени библиотека, оставшаяся от деда. "Отец, — вспоминал Александр Николаевич, — решил дать каждому из нас, четырех братьев, полное воспитание и с малыми своими средствами всю жизнь хлопотал об этом..."[1]
Маленький Александр рано пристрастился к чтению. В своих воспоминаниях он писал: "Пользуясь дедовской библиотекой, я рано, с самых нежных детских лет, начал читать, и как теперь помню, бывало, тайком от отца (мать моя умерла очень рано) уйдешь на мезонин, где помещались шкапы с книгами, и зимою в нетопленой комнате, дрожа от холода, с жадностью читаешь... Как прежде, так и теперь, готов был я долго просиживать за книгою и забывал самый голод, и нередко приходил отец и прогонял меня с мезонина, отнимая книги, читать которые он постоянно запрещал, в чем и прав был: книги были не по возрасту. Но запрещения эти действовали плохо; шкапы не запирались, и страсть неугомонно подталкивала идти в мезонин".
"Чтение это, — писал А. Н. Афанасьев, — сменило для меня сказки, которые, бывало, с таким наслаждением и трепетом слушал я прежде, зимой по вечерам, в углу темной комнаты, от какой-нибудь дворовой женщины".
Брат будущего ученого Николай Николаевич Афанасьев также писал, что в юном возрасте Александр Николаевич проявлял "чрезвычайную жажду к чтению", что ему он "посвящал все свое время, уделяя для отдыха лишь непродолжительные вечерние часы да какой-нибудь час после обеда". Александр "постоянно имел при себе бумагу и карандаш и аккуратно записывал свои заметки и все такие записи тщательно сберегал".
Зато учителя юного книгочея, несмотря на усилия отца, оставляли желать лучшего. Сначала два тамошних попа, как впоследствии вспоминал А. Н. Афанасьев, вполне пояснили своему юному воспитаннику, что корень умения горек. За незнание и шалости учащихся ставили на колени, били линейкой по руке, оставляли без обеда, драли за волосы и за уши и т. д. и т. п. Священники выучили Афанасьева, как он сам об этом писал, бегло читать по-русски и по-латыни, познакомили с двумя десятками латинских слов, немного с арифметикой и священной историей, и только.
Дальше обучение продолжилось дома под руководством одного из педагогов уездного училища, который "действительно кое-что знал", но из-за пьянства занимался своим подопечным плохо. Этот учитель научил А. Афанасьева читать и писать по-немецки.
В 1837 году, когда Александру исполнилось одиннадцать лет, отец отвез сына в воронежскую губернскую гимназию, в которой тот проучился семь лет — от первого до последнего класса. От пребывания в воронежской гимназии у А. Афанасьева остались самые безотрадные впечатления. В своих воспоминаниях он довольно подробно описал порядки в гимназии, рассказал о грубости и невежестве учителей, перечислил те ужасные наказания, которым подвергались учащиеся, наконец, охарактеризовал уровень преподавания, в том числе и литературы:
"Мал...н (А. Н. Афанасьев не называет полностью фамилии учителя. — В. С.) был человек добрый, но недалекий; впрочем, в этом виновато более воспитание его в Харьковском университете, не давшее ему тех правильных взглядов на искусство и историю, до которых трудно дойти самому. Он, взамен Греча, дал нам собственные записки по истории русской литературы и чуть ли при составлении их не пользовался студенческими тетрадками. Записки эти были и не полны, и бессвязны, и поверхностны; видно было отсутствие специального изучения. Марлинский был похвален, Гоголь невыгодно выставлен; его комедия "Женитьба" названа сальною; древняя литература до Ломоносова признана несуществующею. Он привел только какие-то два стихотворения о Перуне и бабе-яге, весьма недавнего и плохого сочинения, в пример мифологических преданий о древнейшей словесности! О Кирше Данилове и народных песнях он не заикнулся".
Так в гимназические годы знаменитый впоследствии исследователь изучал русскую литературу и фольклор!
В 1844 году, окончив гимназию, А. Н. Афанасьев уехал в Москву и поступил — по настоянию отца — в Московский университет, на юридический факультет.
В России, как и во всей Европе, был период общественного оживления.
На эти годы пришелся расцвет деятельности Белинского; сложился кружок Петрашевского. Шли острые споры между славянофилами и западниками о путях дальнейшего развития России.
В университете А. Н. Афанасьев застал цвет тогдашней гуманитарной науки: он слушал лекции П. Г. Редкина и К. Д. Кавелина (курс истории русского законоведения), Т. Н. Грановского (курс всеобщей истории средних веков) и С. М. Соловьева (курс русской истории).
Т. Н. Грановский читал именно тот знаменитый первый публичный курс лекций, заключение которого, по воспоминаниям Герцена, сопровождалось "настоящей овацией, вещью неслыханной в Московском университете"[2]. Герцен приводит в "Вылом и думах" слова Чаадаева. "Лекции Грановского, — сказал мне Чаадаев, выходя с третьего или четвертого чтения из аудитории, битком набитой дамами и всем московским светским обществом, — имеют историческое значение"[3].
Некоторые лекции студенты-юристы слушали совместно со словесниками. Историю литературы, теорию красноречия и поэтики читал профессор С. П. Шевырев — бывший поэт-"любомудр", ценитель Пушкина и Гоголя, перешедший, однако, к этому времени на реакционные позиции. О. М. Бодянский — крупный ученый-славист, издатель древнерусских и древнеславянских литературных и исторических памятников — читал курс славянских языков.
В университете преподавали молодые профессора, которых, при всей разности их взглядов, объединяла забота о будущем России, глубокий интерес к народной культуре; по словам Герцена, они принесли с собою "горячую веру в науку и людей... и кафедры для них были святыми налоями, с которых они были призваны благовестить истину". "Они, — писал Герцен, — сильно двинули вперед Московский университет, история их не забудет"