опится тот, кого он ожидал.
— Вы запоздали, — сказал Карн по-английски, зная, что собеседник говорит на этом языке бегло, хоть и неохотно. — Я прождал здесь уже более четверти часа.
— Я никак не мог раньше выбраться, — раболепно ответил тот, — но если ваше превосходительство будут так любезны последовать за мной, я безотлагательно провожу вас к человеку, которого вы ищете.
— Ведите, — потребовал англичанин. — Мы и так уже потратили даром много времени.
Без дальнейших промедлений бабу[4] развернулся и двинулся в ту сторону, откуда пришел, не замедляя шага, — лишь изредка он взглядывал через плечо, дабы удостовериться, что его спутник идет следом. Улицы, переулки и аллеи, которыми они шли, казались бесчисленными. Этот квартал, полный перепутанных ходов, больше всего походил на кроличий садок; царила такая мгла, что временами Карн видел лишь своего проводника. Как бы хорошо он ни был знаком с кварталом, он никогда не мог полностью разобраться в здешних лабиринтах; а поскольку человек, с которым ему предстояло встретиться, был склонен регулярно менять место жительства, Карн давно уже отказался от самостоятельных поисков.
Свернув в узкий проулок, отличавшийся от соседних лишь изобилием грязи и неприятных запахов, они оказались на верху короткой лестницы, которая, в свою очередь, привела обоих на маленькую площадь, окруженную непривычно высокими домами. Окна были снабжены балконами, побольше и поменьше, но неизменно в крайней степени обветшания. Выглядело это странно, но куда сильнее удивляла царившая на площади тишина. Кроме ветра и далекого городского шума, ничто ее не нарушало. То и дело в дверях показывались фигуры — они замирали на мгновение, тревожно озираясь, и так же безмолвно исчезали. Ни света, ни звука человеческого голоса. Сюда редко ступала нога белого; несомненно, именно так и подумал Саймон Карн, когда, повинуясь жесту проводника, вошел в крайний дом справа.
Вряд ли кто-то сумел бы определить, что изначально предполагалось разместить в этих домах — квартиры или конторы. Они были ровесниками “Джон компани”[5] и, видимо, не мылись и не ремонтировались с тех самых пор, как их впервые заселили.
Саймон Карн оказался в прихожей, откуда широкая лестница вела на верхние этажи. Он зашагал по ней вслед за индийцем. Добравшись до первой площадки, он остановился, а бабу пошел вперед и постучал в дверь. Откинулась решетчатая ставня, и выглянула индуска. Последовал диалог шепотом; наконец дверь открылась, и Карна пригласили войти. Он с готовностью подчинился и едва переступил порог, как дверь затворили и заперли.
После темной улицы и полумглы на лестнице ослепительный свет в помещении казался нестерпимым для глаз. Вскоре, впрочем, Карн достаточно привык, чтобы оглядеться. Комната была красивая, почти квадратной формы, с большим окном на дальней стене, занавешенным толстой шторой из индийской ткани. Обстановка, подобранная с несомненным вкусом, представляла смешение стилей — европейского и местного. С потолка свисала массивная лампа витой бронзы, в которой горело какое-то масло, источавшее сладкий запах. Множество гобеленов, по большей части необыкновенно редких, закрывало стены, перемежаясь там и сям превосходными образчиками туземного оружия; удобные диваны словно приглашали отдохнуть, и, как бы развивая ту же тему, возле одного из них стояло серебряное наргиле, трубка которого была свернута змеей.
Но, невзирая на всю роскошь этого жилища, Карн явно ожидал увидеть нечто иное — и удивился не меньше, чем озадачился. Едва он успел собраться с мыслями, до его ушей донеслось звяканье браслетов. В следующее мгновение занавеску, закрывавшую дверной проем слева, откинула маленькая, как у ребенка, ручка, унизанная сверкающими кольцами. Лиз Тринкомали вошла в комнату.
Стоя на пороге, на фоне богато расшитой занавеси, которая ниспадала тяжелыми складками позади, создавая крайне выигрышный фон, она представляла собой зрелище, на какое немногие мужчины были способны взглянуть без восхищенного трепета. В ту пору знаменитая Лиз Тринкомали, своими похождениями прославившаяся от Сахалинского побережья до берегов Персидского залива, достигла расцвета сил и красоты — красоты, которую ни один мужчина, увидев, не мог позабыть.
Лиз Тринкомали вошла в комнату.
Как ни печально, эти крошечные ручки погубили столько мужчин, что сравняться с ними не могли никакие другие в целой Индии — да и на всем Востоке. Немного было известно о жизни Лиз Тринкомали, но то, что выплыло на свет, представляло несомненный интерес. Насколько удалось выяснить, она родилась в Тонкине; поговаривали, что ее отец был самозваным французским графом с дурной репутацией, который имел обыкновение за абсентом врать о своих нормандских поместьях, а мать происходила из Северной Индии.
Лиз была очаровательна, как нежный цветок гибискуса. Рассказ о том, каким образом она познакомилась с Карном, слишком длинен, чтобы включать его в это повествование. Но можно с полной уверенностью утверждать, что между ними существовали некоторые узы.
Увидев Лиз, гость встал и шагнул навстречу.
— Наконец-то ты пришел, — сказала Лиз, протягивая ему обе руки. — Я ожидала тебя три недели. Если помнишь, ты сообщил о своем приезде.
— Мне помешали, — ответил Карн. — И дело, по поводу которого я хотел с тобой увидеться, пока имеет самые неопределенные очертания.
— Значит, все-таки дело? — отозвалась она, прелестно надув губки. — Так и думала. Я должна бы уже понять, что ты не навещаешь меня по иным поводам. Но все-таки я не стану обижаться, ведь мы не виделись уже почти год. Расскажи о себе. Чем ты занимался с тех пор, как мы встречались в последний раз?
С этими словами Лиз принялась приготовлять для гостя кальян. Когда он был готов, она прикрепила к трубке крошечный янтарный мундштук и протянула Карну с поклоном, столь же изящным, как ее лилейные ручки. Устроившись на груде подушек рядом с ним, она попросила продолжать.
— Итак, — сказала Лиз, когда Карн закончил, — какое же дело привело тебя ко мне?
Слегка помедлив, он пустился в объяснения, одновременно внимательно изучая ее лицо.
— У меня в голове план, — сказал Карн, осторожно кладя трубку на пол. — Если все сделать как следует, он обогатит нас несказанно. Но, чтобы воплотить его в жизнь, мне нужна твоя помощь.
Лиз негромко рассмеялась и кивнула.
— Ты хочешь сказать, что тебе нужны деньги, — произнесла она. — Ах, Саймон, тебе всегда нужны деньги.
— И это действительно так, — без колебаний ответил он. — Они мне очень нужны. Послушай, что я скажу, а потом ответь, найдется ли у тебя нужная сумма. Ты знаешь, к чему готовится Англия?
Она кивнула. Мало было вещей, о которых Лиз не слышала хотя бы краем уха.
— Предстоят грандиозные торжества, — продолжал Карн. — Половина коронованных особ земного шара соберется в Лондоне. Неописуемое богатство — просто ходи и собирай; и кто сумеет проделать это лучше меня? Говорю тебе, Лиз, я решил отправиться в Англию и попытать счастья, и если ты поможешь мне деньгами, то получишь всю сумму обратно, а в качестве процентов — такие драгоценности, каких еще не носила ни одна женщина. Для начала — ожерелье герцогини Уилтширской. Ага, глаза вспыхнули! Ты слышала о нем?
— Да, — ответила она дрожащим от волнения голосом. — Да и кто не слышал?
— Прелестнейшее ожерелье в Европе, а то и в целом свете, — медленно продолжал Карн, как будто давая Лиз время проникнуться его словами. — В нем триста бриллиантов. Не считая исторической ценности, оно стоит по крайней мере пятьдесят тысяч фунтов.
Он увидел, как руки женщины стиснули подушки, на которых она сидела.
— Пятьдесят тысяч фунтов! То есть… пятьсот тысяч рупий?
— Именно! Пятьсот тысяч рупий, сказочное богатство, — ответил Карн. — И это еще не все. Я раздобуду вдвое больше, как только окажусь на месте. Найди сумму, которая мне нужна, — и ты получишь бриллианты.
— Сколько тебе нужно?
— Столько, сколько стоит ожерелье. Пятьдесят тысяч фунтов.
— Это огромная сумма. Трудно достать.
Он улыбнулся, как будто Лиз пошутила и ему надлежало оценить юмор.
— Ты получишь хороший процент, — произнес он.
— Ты уверен, что сумеешь раздобыть ожерелье? — спросила она.
— Разве я до сих пор хоть раз терпел неудачу?
— Разумеется, ты проделывал удивительные вещи. Но на сей раз ты замахнулся на слишком многое…
— Тем больше слава! — воскликнул Карн. — Я обдумал план. Провал исключен. Это величайший замысел в моей жизни. Если все обернется благополучно, я почию на лаврах. Итак, во имя… сама знаешь, во имя чего… ты дашь мне денег? Ты ссужаешь меня не впервые, и всякий раз я не только возвращал долг, но и вознаграждал тебя за участие.
— Когда тебе нужны деньги?
— Завтра к середине дня. Их надлежит перечислить на мой счет в банке до полудня. Я знаю, ты добудешь искомую сумму без труда. Твои респектабельные друзья-коммерсанты раскошелятся, стоит тебе поднять пальчик. А если они не захотят, нажми на них и заставь.
Лиз рассмеялась, когда Карн отдал дань уважения ее могуществу. Впрочем, через секунду она посерьезнела.
— А какие гарантии?
Он склонился к ней и зашептал на ухо.
— Хорошо, — ответила она. — Завтра у тебя будут деньги. А теперь поделись своими планами. Я должна знать все, что ты намерен сделать.
— В первую очередь, — принялся рассказывать Карн, придвигаясь ближе и понижая голос, чтобы никто не мог подслушать, — я возьму с собой Абдула Хана, Рама Гафура, Джовура Сингха, Нур-Али и еще нескольких человек понезаметнее в качестве слуг. Я сниму лучший дом в Лондоне и с помощью нашего любезного вице-короля, который обещал мне моральную поддержку, проберусь в высшее общество. И там я примусь за дело. Никто и не заподозрит!
— Хорошо, — ответила она. — Завтра у тебя будут деньги.
— Как же ты удерешь, когда добьешься желаемого и исполнишь все, что задумал?