Удивление. Недоверие. Отчаяние. Горе.
Игорь не хотел говорить. Лежал, закрыв глаза, и ни о чём не думал.
Лишь раз отчётливо подумал:
«Уходи! Иди в пустыню, к своим!»
«Ты — мой!» — подумал Вей в ответ, недовольно выкусывая вцепившуюся в хвост колючку. Тело Тима нужно было кормить, выводить на прогулку, беречь от яркого солнца. Неудобно!
Игорь судорожно вздохнул, и из глаз у него пошла вода. Удивлённый Вей снова встал передними лапами на кровать, обнюхал лицо человека, лизнул солёную воду.
«Что это?»
«Я плачу». Стыд. Облегчение. Тоска.
«Плакать плохо?»
«Нет».
Как у людей всё сложно!
Потом они учились вставать и сидеть. Зрение и слух так и не вернулись к человеку — Вею приходилось приноравливаться видеть за двоих, слышать за двоих, медленно ходить, помня, что рядом почти беспомощный человек.
Через несколько дней Игорь пробовал снова прогнать Вея, но тот молча уставился на человека и смотрел на него, пока тому не стало стыдно.
Сложнее всего для Вея оказалось постоянно чувствовать вместе с человеком. Тоска по дому. Горе от потери сослуживцев. Вина за то, что выжил. Страх остаться калекой. Надежда. Радость от первой прогулки и ощущения тёплого солнечного света на коже. Отчаяние. Боль. Благодарность ему, Вею.
Чувства человека мешались с желаниями пса. Тело Тима хотело мяса и колбасы, спать в жару, гоняться за ящерицами на рассвете, лаять, играть, рычать на одних двуногих и радоваться другим. Вей учился быть сильнее порывов тела. Он ведь теперь отвечает и за себя, и за человека.
Наконец, двуногие решили, что Игорь переживёт полёт домой.
Железная крылатая штуковина унесла их далеко-далеко от родных мест Вея. Там, где родился Игорь, всюду стояли каменные громадины с сотнями людей, громыхали железные коробки и совсем не было песчаных просторов. С неба часто лилась вода, а потом и вовсе стали сыпаться белые крупинки — всё на месяцы стало белым и холодным.
И всё-таки здесь тоже был ветер, которым мог дышать и песчаный дух, и его человек.
«Впустите нас!»
13 октября
' Наконец-то нас выпустили! Мы свободны! Свободны, свободны, свободны!
Вокруг была тьма. Мы так тосковали. Нам было холодно. Голодно. Голодно. Очень голодно.
Печать рухнула. Злая печать, жгучая. Рухнула! И мы летим, летим, летим. Через то, что растёт. Через то, что строят. Туда, к еде. Нам так голодно!
И холодно. Пустите нас! Пустите, пустите, пустите!
Мы летим, мы хотим, мы ищем.
Где вы, вкусные, обиженные, злые? Мы уже близко. Вы нужны нам. Очень нужны. Так нужны!
Нам так холодно! Мы войдём в ваши сердца и будем есть вас медленно-медленно, долго-долго. Вам не будет страшно. Не надо бояться. Пустите нас. Пустите, пустит, пустите!'
На крышу блочной пятиэтажки опустились тревожно мерцающие болотно-зелёным вихри. Просочились сквозь бетон и потекли по перекрытиям внутри дома. Они то и дело замирали и перемигивались: годится? Нет, не годится. Надо искать дальше.
Один из вихрей просочился на очередную кухню — и засиял так, что другие вихри тут же устремились к нему, растекаясь мутными узорами на стенах, дверях и окнах.
На кухне, облюбованной вихрем, сердитая женщина мыла посуду, швыряя вилки и ножи на сушилку. Злое лицо. Нервные жесты. Тёмные мысли.
В соседней комнате нетрезвый мужчина раздражённо переключал каналы, матерясь сквозь зубы. Перекошенное лицо. Резкие движения. Тёмные мысли.
В детской обозлённая на весь свет девочка выкручивала руку кукле, повторяя папины ругательства. Заплаканные глаза. Дрожащие губы. Тёмные мысли.
Рядом заливался плачем младенец.
— Да уймите его кто-нибудь! — рявкнул отец. — Покоя нет! Провалитесь вы все!
— Сам уймись, — прошептала дочка. — Сам провались!
— Чтоб ты сдох, алкаш несчастный! — прошипела себе под нос женщина и с размаху бросила в раковину ложку.
' Мы нашли вас! Нашли, нашли, нашли!
Пустите, пустите, пустите — нам холодно. Мы хотим есть.
Пустите нас — и вы будете сыты, счастливы и довольны. Всегда, всегда, всегда. До самого конца. До последнего вздоха.
Пустите нас… пустите…
Нам так холодно. Так одиноко! Станьте нашей семьёй. Пустите, нас…
Будьте с нами. Будьте нами…'
…Соседи Владимиру никогда не нравились. Вечно ссорились, орали друг на друга. Немножко жалко было девчонку, на которую то мать вопила, то папаша. А вот соседский младенец сам вопил на всех, особенно по ночам, не давая ни спать, ни готовиться к семинарам.
Иногда Владимиру хотелось, чтобы соседи переехали куда-нибудь в другой город. Или даже ушли и не вернулись, например. Лишь бы перестали шуметь, ругаться и швырять вещи.
Вот и сегодня они весь вечер кричали и гремели посудой. От очередного вопля он вздрогнул и порезал палец, пока готовил бутерброды. Чтоб соседям пусто было!
Удивительно, но ночью было тихо. И утром тоже.
К вечеру Владимир насторожился: а не поубивали ли они там друг друга?
А на следующий день он встретил соседей на лестничной клетке. Все на месте: потрёпанный мужик, его измотанная жена с младенцем на руках и пугливая дочка. Сегодня они, правда, выглядели иначе: спокойные, аккуратные, приветливые. Дружно поздоровались, впервые за то время, что он их знал. И также дружно проводили Владимира взглядами, как в каком-нибудь криповом сериале.
Внезапная вежливость его озадачила: он пробубнил «добрый день» в ответ и поспешил вниз. Что-то показалось ему странным — ну, кроме взявшейся откуда-то воспитанности, но он никак не мог сообразить, что именно.
Уже дойдя до магазина, он вдруг понял, в чём дело. Внимательные взгляды папаши с мамашей и даже девчонки можно было бы списать на… ну хотя бы на то, что они его, Вовку, подозревают в наркомании или ещё в чём. Но вот как объяснить столь же пристальный взгляд младенца, Владимир не представлял.
Теперь тихие соседи казались намного хуже прежних, громких. Раньше пусть и орали, и ругались, и дрались, но по-человечески. А не вот так.
Владимир стал нарочно прислушиваться к звукам из соседней квартиры, но не услышал ничего. Соседи не смотрели телевизор, не разговаривали, не гремели посудой. Он представил, как они молча и сосредоточенно сидят на кухне или в спальне, смотрят друг на друга и… Что они делают? Соседи в его воображении медленно повернулись в его сторону и не мигая уставились на «зрителя».
Жуть какая! Пора завязывать ужастики смотреть.
На всякий случай он приоткрыл все двери в квартире. Никак не мог избавиться от ощущения, что если дверь закрыта, то за ней кто-то сидит.
Через день он снова встретил семейство на лестнице у почтовых ящиков. Они смотрели на него не мигая. Владимиру казалось, что у всех них мёртвые глаза. Они внимательно следили за ним, и Владимир покрылся липким потом, пока дошёл до своей квартиры. Ночью он не мог уснуть. В темноте мерещилось, что соседи стоят за дверью и ждут, когда он заснёт. Тогда они войдут в квартиру, и… Дальше даже думать не хотелось.
Часов в шесть он встал, разбитый и уставший.
С этим надо что-то делать. Так продолжаться не может. Или с соседями что-то не так, или с ним самим. Нужен какой-нибудь специалист по сверхъестественному.
Он позвонил одногруппнику, который часто то ли жаловался, то ли хвастался, что его тётка всерьёз увлекается эзотерикой. Тот скинул номер и велел звонить: мол, на сообщения тётушка не отвечает.
Он позвонил.
— Добрый день, кто это?
— Здравствуйте, меня зовут Владимир. Мне ваш номер Игорь дал. Мы вместе учимся.
— А, Игорёк — племянник разлюбезный! И что вам надо, молодой человек Владимир?
— Кхм, мне… мне нужен человек, который может изгнать одержимых. Ну, не самих одержимых, а то, что их одержало… если вы понимаете, о чём я.
Он понимал, что это звучит странно и глупо. И опасался, что тётка скажет: псих! — вот и весь разговор.
Но тётка сказала:
— А, видящий нужен! Такой, чтобы злых тварей гонял… погоди-ка… где-то у меня номер был записан… Ольга Викторовна же говорила мне об отличном специалисте… как же его… имя такое интересное, как в сериале… Рагнар? Нет, не то… Харальд? Тоже нет… А, Бьёрн! Сейчас найду номер. Где-то в записной книжке… нет, не в этой… и не тут… в общем подождите, молодой человек, я перезвоню.
Через пять минут женщина перезвонила и продиктовала номер.
Что ж, теперь надо звонить загадочному Бьёрну.
— Слушаю, — ответил строгий мужской голос.
— Кхм, здрасьте, мне ваш номер дала тётя… ну, не важно в общем. У меня тут, кажется, в соседей что-то вселилось…
— Ползают по потолку и жутко воют?
Владимир поёжился: неужели и так бывает?
Вслух сказал:
— Нет, но они изменились. Тихие стали и жуткие. И смотрят одинаково. Все, включая младенца, — не удержался и добавил. — Очень страшно.
— Хм, интересно. Говорите адрес — скоро будем. Посмотрим на соседей бесплатно, очень уж любопытный случай. А вот если там изгонять надо будет, то тут цену на месте обсудим.
Владимир согласился тут же. Деньги у него были: копил на новый ноут. Но ноут он и потом купит, а эта жуть с соседями добром не кончится.
Он назвал адрес и приготовился ждать. Скорей бы приехал этот Бьёрн.
Почти через три часа приехали двое. Оба в кожаных куртках, с рюкзаками. Внимательные взгляды. Точные движения.
Один постарше, лет тридцати, высокий, рослый, коротко стриженный, — Бьёрн. Владимир представлял себе златокудрого викинга, но «экзорцист» оказался темноглазым и черноволосым. Второй — на вид студент, как и сам Владимир, настороженный, кареглазый шатен в ярко-жёлтой футболке под курткой. Представился Русланом.
' Тревожно. Страшно. Пришли злые. Злые, злые, злые.
Хотят убрать нас, загнать во тьму. В холод. Голод. Одиночество.
Мы не хотим, нет-нет-нет. Не хотим!