Антона отправили в этот мелкий сонный городок по распределению. Уезжать из родных мест не хотелось, но Антон не жаловался: спецотдел исправно платил зарплату. Пусть небольшую, но каждый месяц без задержек. На фоне повальной безработицы и жуткого безденежья знакомых учителей, научных сотрудников, библиотекарей и даже милиционеров Антон мог считать себя неплохо устроившимся.
Встретили его приветливо. То ли потому, что нравы тут были простые, то ли потому, что местный спецотдел состоял едва из десятка человек: треть состава отозвали на Кавказ, а ещё двое вышли на пенсию.
Из достопримечательностей тут были кинотеатр, три памятника и расположенное к востоку от города старое водохранилище, куда летом ездили отдыхать горожане.
Антону выделили комнату в общежитии. Вообще-то «спецов» селили в ведомственных домах или общагах, но в крошечном городке такого не было, и в этом общежитии обитали и несколько сотрудников спецотдела, и милиционеры на пенсии, и работники горадминистрации, и даже пара учителей местной школы.
Общежитие — самое высокое здание в районе: целых двенадцать этажей! — стояло на холме, и из Антонова окна на седьмом открывался прекрасный вид на далёкую реку, центр города и сквер на соседней улице. Красота! Пусть даже комнатка была крохотной, обои выцвели, а стены, пол и потолок поросли пылью. Он прочихался и взялся за уборку.
Вечером Антон сидел у окна в уже почти чистой комнате и любовался умиротворяющим пейзажем: закатное солнце заливало оранжевым и золотым задание спецотдела и городской администрации, местный кинотеатр, пятиэтажки спального района, частный сектор рядом с общежитием и сквер. Молодой спецотделовец вдыхал летний воздух, слушал весёлые детские голоса под окном и ощущал радостное предвкушение: ему понравится, точно понравится жить и работать в этом милом маленьком городке.
В первую же неделю Антон встретил в коридоре спецотдела Сторожа. Сначала не понял: идёт себе бородатый седой старичок и идёт — может, заявление пришёл писать? Но когда старик поднял на него глаза — синие-синие, Антону стало сразу и жарко, и холодно. Ужасно разболелась голова, и по всему телу разлилась неприятная болезненная слабость. Как тут не догадаться? Сторож.
Хозяин кладбищ прошествовал мимо, не удостоив человека вниманием. И чего это он так ауру раскинул? Антон слышал, что Сторожа сдержаны и к людям не суются. А тут Сторож прямо средь бела дня ходит по отделу и сдержанностью явно не отличается. Впрочем, теория часто не совпадает с практикой. Это Антон в свои двадцать четыре уже точно знал.
Сторож вроде бы вышел от начальника отдела Валерия Зиновьевича, но не спрашивать же у него, что к чему? Да и вообще если что-то по их ведомству на кладбище случилось, то им и так скажут. Однако никаких новостей, связанных с кладбищем, ни на планёрке, ни после так и не прозвучало.
Вскоре Антон забыл о Стороже. Обживался на новом месте, ближе знакомился с коллегами, вникал в тонкости работы. Коллеги требовали отметить назначение и проставиться, и Антон пытался решить, как не испортить рабочие отношения и при этом оставить первую зарплату при себе. Гулянка — это, конечно, хорошо, но у него мама — учительница начальных классов, отец на пенсии по инвалидности и две младшие сестры.
А вот с работой особых проблем не было: Валерий Зиновьевич оказался мировым мужиком, опытным, спокойным, без барских замашек и без новомодного панибратства.
Однако уже в среду Антон снова увидел Сторожа. Тот неведомо как оказался на срочном совещании: на днях из столицы пришёл приказ о сокращении штата. Только что в кабинете были одни сотрудники отдела — а вот теперь у кресла Валерия Зиновьевича стоит синеглазый старик с хмурым лицом.
— Стройка продолжается, — голос Сторожа прозвучал негромко, но так, что все услышали.
— Я всё перепробовал, — покачал головой начальник спецотдела. — Но, увы, не вышло. Они продолжат строить.
— Не «они», а «вы». Все вы люди. Все уговор нарушаете. Всем и отвечать придётся.
— Нет, послушай, — Валерий Зиновьевич встал из-за стола, — мы тут не при чём. У нас своих проблем хватает! А там такие бабки крутятся, куда нам против них?
Сторож покачал головой, отметая возражения.
— Я предупредил. И это второе предупреждение. Не послушаетесь — худо будет.
Спецотделовцы зашумели. Антон молчал, глядя на коллег. Он не знал, чем именно грозят предупреждения Сторожа, но чуял, что ничем хорошим это не кончится.
Валерий Зиновьевич пытался что-то объяснить, но хранитель кладбищ шагнул за кресло и исчез.
По ту сторону
Тварь, что была запечатана под старой частью кладбища, просыпалась. Ворочалась всё сильнее, тревожа существ на километры вокруг. Он слышал, как она скребётся под землёй, как тянет длинные щупальца, уходящие на многие километры от города. Туда, где встаёт солнце. Туда, где стоит созданное людьми водохранилище.
А ведь и кроме этой твари в окрестностях кладбища спит немало существ, жадных до человеческой силы и плоти. Но люди отчего-то ведут себя так, будто им всё равно.
Вот сегодня он был на собрании спецотдела. И что он увидел? Никого не волнует стройка. У каждого на уме одно и то же: я, моя работа, деньги, я, семья, деньги, увольте другого, я, я, я… Будто забыли, что все тут будут, без званий и денег, без чинов и без родных. Один человек перед смертью. Беззащитен. Слаб. Как ни крутись, а смерти все поддаются.
Но нет. Людям нынче только и надо, что денег, должностей, машину, квартиру. И ради этого они вековое соглашение похерить готовы⁈
Сторож впервые за десятки лет ощущал почти забытые человеческие эмоции: злость и раздражение. Как они могут не помнить о том, что по-настоящему важно? Почему забивают голову ерундой⁈ Сами себя губят. Два предупреждения из трёх прозвучали, а после третьего он отойдёт в сторону, предоставит им самим разбираться с тем, кто случится.
У него своих дел по горло будет. Он посмотрел на свои руки, морщинистые, покрытые тёмными пигментными пятнами, с тощими пальцами. Справится ли с этими делами его дряхлеющее тело?
По эту сторону
Визит Сторожа и его угрозу обсуждали долго. Но всё же спецотделовцев больше волновали грядущие сокращения. Кого лишат работы, зарплаты и хотя бы иллюзии стабильности? Сейчас, когда вокруг и без всяких монстров ужас: безработица, цены скачут чуть ли не каждый день, криминал заправляет везде, где можно. И где нельзя тоже заправляет.
Валерий Зиновьевич за пару дней состарился лет на десять. Стал мрачным и рассеянным. Антон трижды видел, как начальник отдела сидел за своим столом, уставившись в никуда. Ведь это ему принимать решение, кого выкинуть на улицу.
Приказ о сокращении штата вышел в пятницу. В нём значились имена замначальника — а ведь они с Валерием Зиновьевичем вроде как друзья ещё с армии, последнего научного сотрудника отдела, спеца по паразитам и самой старшей из имеющихся сотрудников, Натальи Фёдоровны. Антон уже знал, что у неё четверо детей и маленькая внучка.
Самого Антона сократить не могли: по правилам, свежераспределённый может быть уволен только за преступление. В остальном — три года гарантированной работы. Почему-то от собственной защищённости ему было неловко, хотя никто из коллег ни сказал ни единого дурного слова.
Антон смотрел, как плачет Наталья Фёдоровна, собирая вещи, и вдруг понял, что должен уйти сам. Он молодой, сильный, здоровый — найдёт другую работу. Пусть не по профилю. Он может и вагоны разгружать, и в охрану, и улицы мести. А ей, пожилой, дородной, добродушной женщине с детишками, куда?
Внутренний голос шептал: а как же твоя семья? Что скажут родители? Без твоей стипендии в спецуниверситете им нечем было бы кормить дочек. А теперь ты уйдёшь с работы, и что, твои сёстры будут голодать?
Антон не знал, что ответить внутреннему голосу, ведь тот был прав. Но стоять и смотреть, как других выгоняют просто потому, что надо кого-то выгнать, он не мог. Антон пошёл к начальнику.
Валерий Зиновьевич был на месте. Сидел за широким солидным столом и внимательно глядел на стоящие перед ним бутылку водки, блюдце с тонко нарезанным салом и пустой стакан. Услышав, что кто-то зашёл, он поднял глаза.
— А, Антон, здравствуй. Вот что за у нас работа, а? Даже напиться не могу, — начальник натянуто улыбнулся. — И хочу ведь! А не могу… Всё Сторож, чтоб его… И увольнения эти… и…
Он махнул рукой и замолчал.
— Я… Валерий Зиновьевич, я как раз увольняться пришёл! Тогда Наталью Фёдоровну не надо будет сокращать, и…
— Цыц!
Антон замолчал: так обидно и неуместно прозвучала короткая собачья команда.
— Иди и работай.
— Но…
— Иди, я сказал! — Валерий Зиновьевич саданул кулаком по столу.
Блюдце и стакан подпрыгнули, бутылка зашаталась.
— Иди, — бесцветно и страшно повторил начальник.
Антон развернулся, чтобы уйти: всё равно прямо сейчас от Валерия Зиновьевича ничего не добиться. И нос к носу столкнулся с мрачным синеглазым стариком. Вздрогнул. Шагнул в сторону, пропуская Сторожа в кабинет.
Тот дошёл до края стола и сказал:
— Время вышло, Валерий. Третье предупреждение: прекратите стройку. Если до утра понедельника работы не завершат, я сюда больше не приду. И лучше бы тебе не знать, что тогда будет.
Голос Сторожа звучал глухо и жутко. У Антона по спине пробежал холодок. Когда такое существо угрожает, это действительно страшно. Но вот справедливо ли?
— Я ничего не могу сделать… — тихо проговорил начальник отдела. — Ничего. Думаешь, я не пытался? Звонил, убеждал, уговаривал, взятки предлагал, угрожал — без толку. Я так устал…
— Это твоя работа — договариваться с другими людьми. У вас один мир.
— Нет, сейчас… сейчас каждый сам за себя. И я ничем не помогу твоему кладбищу…
Дальше Антон не слушал. Вышел, закрыв за собой дверь. Всё-таки не для его ушей разговор.
…А в понедельник случилось страшное.
Антон проснулся рано, ещё до будильника. Что его разбудило, он и сам не знал. То ли какой-то звук, то ли ощущение. Он осторожно проверил комнату знаками: общежитие, конечно, защищено на славу, но кто знает? Вроде бы всё чисто.