Как и Сергей Волков, Серазетдинова старается замечать детей. «Чем старше ребенок, тем меньше ему говорят о том, что он прекрасен. Поэтому перед уроком в классе я всегда подмечаю: «Слушай, ты так здорово сегодня выглядишь», «У тебя такая красивая юбка» или «Ты такой красавчик», – рассказывает Анастасия. – При этом за восемь лет преподавания я сделала вывод, что по отношению к детям всегда нужно быть открытым, но не нужно раскрываться им так же, как они это делают с тобой». Минуту спустя я понимаю, о чем идет речь. Когда-то старшеклассницы приходили к Серазетдиновой рассказать про самые личные подробности своей жизни. «Девочки понимали, что им безопасно об этом говорить, потому что точно знали: я сохраню все услышанное в секрете, – говорит Настя. – Они доверяли мне вещи, с которыми потом было тяжело уже мне. Ведь не бывает тех, кто держит все в себе, – даже Толстой писал дневники. А дети приходят рассказать, потому что иначе они лопнут. Я спрашивала: «Чего ты сейчас от меня хочешь? Что я должна сделать в ответ?» Как правило, школьники отвечали: «Просто послушать».
«Умение разговорить даже дружелюбно настроенных подростков требует максимальной уязвимости и искренности».
Анастасия Серазетдинова
Несколько раз я проводил на радио эксперимент: приглашал подростков в студию, где в прямом эфире они давали советы родителям о том, как общаться с детьми. Дело даже не только в том, что после каждой программы на детей по-новому смотрели и их родители, и слушатели. После каждого выпуска подростки расцветали как цветок, который давно требовал полива. «Как здорово, когда тебя впервые в жизни слушают», – призналась одна из школьниц после программы.
«Все педагогические приемы мне показала моя учительница химии, – рассказывает после урока Настя. – Она всегда говорила: «Первое, что ты должен сделать, – удивить детей. Вызвать у них любопытство. Не сможешь этого сделать – будешь мучиться целый урок, все усилия будут впустую». Одна из преподавательниц филологического факультета МГУ рассказывала мне, как заходила в аудиторию с громким возгласом: «А Цветаева – лесбиянка!» В ответ студенты удивленно затихали, и тогда она быстро накидывала все, что хотела сказать, а дальше начинался живой разговор с учениками. Важен эффект неожиданности: как ты зайдешь в кабинет, так урок и проведешь. Поэтому я прихожу к десятому классу со словами: «Птички мои!», и они сразу реагируют: «Кто?!» Или иногда, еще из коридора, я начинаю громко говорить, растягивая слова: «Итак, я проверила работы…»
Нужно разорвать шаблон, совершить то, что преподаватель «не должен делать». После такого начала дети в классе всегда будут «твоими».
Фильмы в жанре «мокьюментари» часто используют такой прием: имитируя репортерскую камеру, мы наблюдаем за происходящим глазами оператора. До тех пор, пока не увлекаемся историей и не замечаем, что дрожащей камеры больше нет: мы давно смотрим традиционно снятый художественный фильм. Еще только зайдя в класс, Серазетдинова рассаживает школьников вокруг себя, создавая скорее атмосферу задушевного разговора у костра, а не классического кабинета. В какой-то момент Настя отходит и наблюдает, как дети обсуждают между собой произведение сами. Я пытаюсь выцепить фразы – ведь не может быть, чтобы абсолютно все были включены в процесс, когда у тебя есть легальная возможность поговорить под общий шум обо всем, что угодно.
Все-таки может.
Школьники действительно с жаром спорят о том, что только что прочли. Правда, в какой-то момент я слышу от Насти: «Не говори ничего от себя, иди по тексту», и это выводит меня из состояния задумчивости. Как это увязывается с идеей критического осмысления произведения? «Очень тяжело увязывается, – соглашается после урока Серазетдинова. – Потому что есть тонкая грань: размышлять, но не вычитывать того, чего в книге нет. Одна из моих учениц часто начинает с фраз в духе: «А если бы Раскольников не убил старуху, то…» И мне сразу приходится ее прерывать: «Он точно убил, это факт». Мне очень нравится метафора, что литература – это танго. Один – ведущий, другой – ведомый. И когда оба партнера танцуют, они должны сопротивляться друг другу. Даже если ты ведомый, ты должен хотя бы чуть-чуть сопротивляться ведущему – иначе с тобой будет неинтересно танцевать. Я все время напоминаю детям: ведущий – это текст. Но вы должны ему сопротивляться».
Совсем недавно таких бурных обсуждений не было. Еще в начале года в ответ на призыв порассуждать дети просто молчали. Один из учеников в классе так не хотел делиться с Настей своим мнением о русской литературе, что его нельзя было загнать в класс. «То, что они сейчас рассуждают без меня, – это большая победа, – говорит Настя. – Поначалу они всего боялись. Как я их раскрыла? Ждала и не мешала им говорить. Задавала наводящие вопросы вроде «Как считаете, где происходит действие?» и затем просто слушала. Я всегда повторяю детям: говорите все, что приходит на ум, – сначала выйдет шлак, а там разберемся. Теперь они говорят сразу все, а потом мы вместе начинаем отметать: это не то, а вот это уже близко».
Практически ни на один вопрос школьников Серазетдинова не отвечает сама. Если кто-то в классе спрашивает, нужна ли в тексте запятая, Настя будничным голосом произносит: «Гуглим». Весь класс начинает копаться в телефонах, как будто соревнуясь в скорости поиска информации.
«Все говорят, что телефоны в школах необходимо запретить, а я считаю, что они нужны – просто важно научить ими пользоваться, – объясняет мне Серазетдинова. – Дети ведь не умеют гуглить. Первое время на предложение найти информацию я слышала от учеников: «Тут ничего не понятно» или «На этом сайте написано так, а на этом по-другому». Тогда я отвечала: «Супер. Гуглим до тех пор, пока не найдем правильный источник».
Разговор с Анастасией Серазетдиновой
Напоследок я подмечаю еще один инструмент удержания внимания: юмор. «Я забыла сегодня книгу, но я сильная и независимая женщина, так что обойдусь без текста», – говорит Настя своим ученикам под их одобрительный хохот. «Юмор мне кажется самым важным инструментом учителя, – подтверждает после урока Серазетдинова. – По-моему, с детьми без него нельзя. У меня на юморе строится очень многое: пока я не пошучу, не подколю, урок не получится. Меня однажды попросили прочитать лекцию про искусство перед аудиторией, состоявшей из 150 математиков. И я придумала тему: «Как обокрасть музей». Каким образом своровать картину, что с ней потом делать, кто в истории уже совершал такое преступление. Первым, что я сказала собравшимся, было: «Вы думаете, что я буду вам про искусство рассказывать? Мы сейчас с вами будем планировать ограбление музея». И один мальчик на первом ряду тут же отреагировал: «А вот это уже интересно».
Класс наполняется новыми старшеклассниками, заходящими в кабинет с таким видом, словно они ошиблись дверью. «Ну что? Идите сюда, мои маленькие друзья», – призывает Настя, и за секунду до закрытия двери я слышу в ответ смех.
Да. Это действительно работает.
10:00Столовая
За столом сидят десять старшеклассников и преподаватель математики Юрий Подкопаев. Клетчатая рубашка с закатанными рукавами, брюки, трехдневная небритость: Подкопаев выглядит как друг родителей, которому ты скорее расскажешь о своих проблемах, чем собственным маме и папе. Ведь даже если он назовет тебя бестолочью, ты получишь от него совет, а не осуждение. Некоторое время я наблюдаю за учителем и учениками, пытаясь что-то прочесть по языку жестов. Можно долго рассуждать про границы дружбы и преподавания, но когда старшеклассники общаются с преподавателем не вынужденно, а искренне – это признак здоровой атмосферы в школе.
До начала следующего урока остается несколько минут, и у меня внезапно появляется желание отомстить за все муки, которым подвергали меня учителя математики. Мне хотелось сделать это еще в день получения аттестата: объяснить преподавателям математики, что их предмет далеко не всем пригодится в жизни. «Я с этим согласен, – внезапно ставит меня в тупик Подкопаев. – И родителям я говорю то же самое: без алгебры с геометрией можно стать умным, хорошим и образованным человеком. Просто для меня математика – это один из способов развития определенных навыков мышления. В жизни всегда будут ситуации, когда нужно будет классифицировать объекты. В любом новом городе у нас есть стабильные и переменные: Центральный вокзал, аптека, знак «Аварийный выход» с зеленой фигурой бегущего человека. И математика очень четко учит их различать».
Через десять минут Подкопаев на моих глазах превращается в философа Декарта, который сначала убеждал оппонентов согласиться с ним, а потом сам же объяснял им, почему был не прав. «Математика все упорядочивает, поэтому она полезна тем, кто не выносит хаоса, – говорит Подкопаев. – Алгебра и геометрия позволяют человеческому мозгу сыграть в игру. По сути, ты строишь мир по определенным законам, а потом в этом же мире начинаешь действовать. Например, учитель показывает, как одно и то же число можно представить в различных системах счисления. И вдруг в классе находятся два человека, которые начинают с удовольствием переводить в различные системы номера кабинетов или автобусов, в которых они ездят до школы. Задача учителя – сделать так, чтобы ученики получили удовольствие от этой неочевидной игры. Например, я сохраняю любознательность ребенка, когда рассказываю ему, что в шестнадцатеричной системе счисления появляются буквы, а 1FC – это тоже число. Или на геометрии мы строим четырехугольную пирамиду, тетраэдр, и вдруг начинаем сечь ее плоскость, получая различные фигуры. Для всех это может быть ерундой, но для двух человек в классе я словно показал шедевр Рафаэля».
Разговор с Юрием Подкопаевым
«Вот чем уникальна теорема Пифагора? – задает мне вопрос Подкопаев, прежде чем сам же на него отвечает: – У нее больше ста видов доказательств.