— Падла! Ты мне руку сломал! — простонал Железняк.
— Извини, не хотел. Не надо щупать меня, как девушку!
— Я не тебя щупал, а снарягу твою, — сипел Железняк, держась то за кисть правой руки, то за локоть.
— А тебе разрешили ко мне прикасаться? Я мужские обнимашки не люблю. Я вообще подумал, чёрт знает что. Что ты к моим яйцам тянешься.
— Дурак! — сказал Железняк и опираясь на левую руку, поднялся с земли.
Наши девчонки смотрели на него с пренебрежением на лицах, а кое кто с улыбкой, но никто не бросился ему на помощь.
— Ещё пожалеешь, — проговорил он, уходя в сторону медицинской палатки.
— Уже жалею и сочувствую. Честное слово, не хотел. Извини, Игорь Константиныч, подлеца. Ей Богу, рефлекторно. Думал, ты на мою честь покушаешься. Девственную.
Девчонки дружно заржали.
Настя, молоденькая — наверное второкурсница — миниатюрная, начинающая скалолазка, подошла ко мне.
— Ты специально его, да?
— Да, нет, Настюша! Терпеть не могу, когда меня мужики лапают, — сказал и передёрнул плечами я. — Только, если в борьбе. И то, стараюсь не давать захват. Особенно за пояс.
— А девушкам трогать себя даёшь? — тихо прошептала девчонка.
— Э-э-э… Прямо вот так как, он меня, ещё никто из девушек не пытался, — прошептал и я. — То же, наверное, э-э-э, подножку сделал бы.
— Хе-хе-хе, — захихикала Настюша и хитро стрельнула не накрашенными глазками. — Научишь меня приёмчикам?
— Зачем тебе? Тренируй пальцы. Ущипнула за что-нибудь и повела в милицию.
— Хе-хе-хе… За что это?
— Да, что первое под руку попадётся… Хе-хе…
Я непроизвольно посмотрел на её грудь, поддерживаемую верхней системой.
— Но-но, — сказала она. — Я тебе ущипну!
— С ума сошла⁈ Как ты такое про меня могла подумать? Такое богатство только холить и лелеять…
Я «тяжело» вздохнул. Девушка обернулась на товарок по связке.
— Хочешь, я к тебе приду ночью? Полелеешь…
— Фига себе, — подумал я, и просто кивнул, сглотнув слюну. — Сегодня надо на вход вешать табличку «Занято».
— Смотри, не сбеги к своей Танечке.
— К какой Танечке? — опешил я.
— Сам знаешь, какой… Хе-хе…
— Ты о Миргородской?
Настя кивнула.
— С ума сошла? У неё же Сашка! Они женятся скоро, — прошептал я.
— Они на сессии поругались, — сказала девушка и зажала губы ладонью. — Ой! Зачем я сказала?
— Да, ну, нафиг, — махнул я рукой. — Помирятся. И с чего ты взяла, что она моя?
— НУ, как же… Она тебя в свою палатку так просто пустила. Даже не задумавшись.
— Там занавеска.
— Ой! Я тебя умоляю… Хе-хе… Занавеска…
— Настёна, ты что там прилипла к Мишке? Иди, сцепляться будем, да полезли уже!
— Смотри! — шепнула Настя. — Не шути со мной!
— Избави Бог, — прошептал я, округлив глаза и тут появилась Татьяна.
— Ты зачем Игорю руку сломал? — сходу спросила она, вставив кулаки в бёдра.
— И не думал…
— Как это не думал, когда ему наложили гипс. Перелом лучезапястной кости.
— Такого не бывает, — усмехнулся я. — Бывают переломы запястного сустава и лучевых костей. А у него, скорее всего, и то, и то сломано. Не будет лапать меня…
— В смысле, лапать? Он сказал, что хотел твоё снаряжение посмотреть.
— Хм… Все смотрели, но руками не трогали. Ты же меня руками не трогала?
— Вот ещё, размечтался!
— И не думал. Просто констатирую факт. А он меня рассматривал-рассматривал, а потом хвать за пояс. Да не просто за пояс, а «за» пояс и потянулся к, э-э-э, нижней системе. Вот я и дёрнулся, пытаясь его руку выдернуть. Ну и выдернул… Хе-хе…
— Так ты его ещё и уронил, он говорит.
— Ну, грех было не ронять, если он сам на приём напросился. Рефлексы самбиста, Ташюша. У альпинистов-скалолазов свои рефлексы, у меня свои.
— А ты, значит, не альпинист и не скалолаз?
— Я — так, хе-хе, сочувствующий. Я горами не болею.
— Зачем, тогда тебе это всё? — она показала рукой на мою систему и «обвесы» и на скалу.
— Для общего физического развитие. Я спорт люблю, а самбо мне запретили. Надеюсь, что на время. Мне нравится с телом работать… Гимнастика, там, канат, прыжки, бег… А скалы дают работу всем мышцам.
— Кхм! Ты мне зубы не заговаривай. Он требует, чтобы тебя сняли с соревнований.
— За что? — опешил я. — Он ведь сам полез.
— Он говорит другое. Что ты применил против него приём. Применил ведь? Скажи честно.
— Он первый ко мне полез.
— Не надо было ломать ему руку, — упрямо проговорила Татьяна. — На твойе дисквалификации настаивают и находкинцы. По сути тебе и до соревнований-то допускали с большой натяжкой. Тебе с юниорами ползать по низшей сложности скалкам, а ты с нами…
— И что? Судья уже принял решение. Ты из списков участников исключён.
— О, мля, — подумал я. — Сходил за хлебушком!
Почесав затылок, я, едва сдерживая слёзы, посмотрел сначала в небо, потом себе под ноги, развернулся, и пошёл в свою палатку. И всё-таки я заплакал. Тихо, незаметно, слёзы лились ручьём, но я их не вытирал, помня старую житейскую мудрость, не тереть глаза — не будет видно, что плакал.
У своей палатки я расположился с комфортом. Прямо возле неё стояло толстое дерево, похожее на вяз, но могу запросто ошибаться, вот в его корнях я и устроился, подложив надувастик и ватный спальный мешок. Было жарко, а под деревом продувало. Быстро перекусив консервами «Завтрак туриста», я сладко задремал, но был разбужен на обед, который с удовольствием посетил. Съев, под жалеющими взглядами девчонок, большую миску сайрового супа и две порции консервированных голубцов — девчонки готовились к первым восхождениям и ели мало — я снова завалился в своё «гнездо». Снова наползли тучки, потянуло откуда-то сыростью, и мне пришлось нырнуть в спальник.
— Да и пофиг, — то и дело говорил сам себе я. — Оно мне надо? Первый разряд, или второй… Какая для меня, на хрен, разница. Переподпишет Рубин разряд, да и делов… Кстати, Татьяна и сегодняшнее моё «восхождение» запишет в новую книжку. Оно, хоть и тренировочное было, но в зачёт всё равно идёт. Так что, второй разряд мне обеспечен. И хватит силы на стенке тратить. Я же не за разрядами сюда ехал… А тут вон оно как разворачивается. Хе-хе… Как бы, точно, кто-нибудь ещё из девчонок утешать не пришёл.
И что их вдруг ко мне потянуло? Песни, что ли? Гитара? Да у них и своя есть. И Татьяна играет, и Ирина… И Игорь… Да-а-а… Игоря жалко, кстати… Он ведь в горы собирался. ТИНРО путёвки в альпенлагерь на Памире выкупило. Мама говорила, что Рубин подсуетился. Они каждый год выкупают. Организация богатая, хоть и научники, но и рыбники. У ТИНРО и свои рыбодобывающие суда есть.
Незаметно для себя я уснул и проснулся от шума дождя. Хорошего, такого, ливня. Моё гнездо уже начало заполняться водой, но я успел перенестись, едва ли не волшебным образом, в палатку. Телепортировался, хе-хе, так сказать… Задул шквалистый ветер. Захлопали плохо натянутые палатки.
— Ну вот и посоревновались, — сказал сам себе я.
Топали ноги, гомонили, галдели и хохотали пробегающие мимо моей палатки девчонки, а я снова плюхнулся спиной на надувастик и мне вдруг стало так хорошо, что аж защекотало в кишках.
Вдруг блеснула молния, и тут же прогромыхал гром. Бывало, что молнии били в скалу Пржевальского или в Екатерининскую гряду. Кто-то даже предлагал поставить вместо громоотвода на вершине флагшток. Туда был пологий заход с северо-восточной стороны. Но кто-то флагшток пожалел.
Скала по сравнению с грядой стояла гораздо ниже и молнии в неё били гораздо реже, но я всё-таки выполз из палатки и, раскрыв зонтик, поспешил к скале, скользя подошвами сапог по мокрой траве.
Слава Богу там всё было в порядке. Подхватив свёрнутые фалы и чьё-то снаряжение, перетащил под, пузырящийся на ветру, как парашют, брезентовый тент.
— Не лопнул бы, — подумалось мне. — Тогда всю эту хрень перетащат ко мне.
Я подумал-подумал, посмотрел на почти горизонтальные струи дождя и потащил, то что взял от скалы к себе в палатку. А потом пришёл за остальным снаряжением и перенёс его всё к себе. Увидев мои перемещения, ко мне в палатку ввалились и намокшие девчонки, которые стали стягивать с себя не только «амуницию», но и верхнюю одежду.
Но меня скоро заприметили и под крики: «Ишь охальник!», запихали в мою «квартиру», задёрнув «шторину», и не дав насладиться прекрасными полуобнажёнными натурами. Я тоже намок, а потому, сняв с себя мокрое, даже трусы, хорошенько выжав бельё в «форточку» и повесив его сушится на верёвку, переоделся.
За шторкой продолжались «оргии» с хихиканием, шушуканием и шутками-прибаутками, причём большинство адресовалось мне, типа: да он подглядывает, вон он его глаз торчит.
— Нужны вы мне, — наконец не выдержал я и лучше бы я этого не произносил. Я тут же стал: изменщиком коварным. Кто-то даже возмутился, что я, дескать, заманил к себе девушек, заставил раздеться и издевается.
— Вы там намочите мне полы! — запаниковал я. — Вон уже и подтекает на мою сторону.
— Смотри ка ты, подтекает у него, ха-ха, съюморил кто-то. У нас может тоже, хе-хе, подтекает, ха-ха-ха…
Все девчонки рассмеялись. Юмора я не понял, но он был с явным сексуальным подтекстом.
— Что у вас тут твориться? — вдруг раздался недовольный Татьянин голос. — Что это за стриптиз вы тут устроили? Где Мишка? Здесь?
— Здес! Здесь твой Мишка.
— Не мой, а наш! — отрезала Татьяна.
— На-а-а-ш? Слышите, девоньки.? Он, оказывается, наш! А кто вчера просил его руками, ха-ха, и всем остальным не трогать? Кто смертными карами стращал?
— Дуры, — засмеялась Татьяна. — Он маленький ещё.
— Маленький-маленький, а с виду как большой.
— Ха-ха-ха…
— Бесстыдницы. По одной — девчонки, как девчонки, а вместе соберётесь, так как… Слов нет. Мишка бы живой там.
Я надрывался от смеха.
— Жи-ик… Живой, ха-ха-ха, — еле смог проговорить я.
— Ты одетый? — спросила Татьяна.
— Нет, — ответил я, но она машинально продолжила: