— Первый, второй, третий… сорок второй. Расчёт закончен!
— Хм! Вроде по списку все, — мысленно удивился я.
— Смирно! — сказал я и, развернувшись кругом, сделал два шага к военруку. На мне была надета отцовская флотская чёрного цвета с белым кантом пилотка и я вскинул к уху выпрямленную кисть руки.
— Товарищ военрук! Вверенная мне группа учащихся девятого класса средней школы шестьдесят пять в количестве сорока двух человек построена. По списку вместе со мной сорок в наличии сорок три человека.
Доложился и после того, как военрук опустил свою руку, отшагнул в сторону и развернулся кругом.
— Вольно! — скомандовал Николай Семёнович.
— Вольно! — скомандовал я.
— По машинам, — сказал военрук.
— Не расходиться! На пра-во! По порядку номеров! Приступить к посадке в машины!
Свора кое-как повернулась к грузовикам и первые побежали.
— Шагом! — крикнул я.
— Серов, командир, — сказал подошедший от машин старлей. — Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга.
Он вскинул руку в приветствии, военрук ответил.
На грузовиках стояли огромные сержанты в чёрной морпеховской форме, в беретах с красным треугольником знамени и сапогах. Они задёргивали учеников в кузов друг за другом, как будто выдёргивали морковку или редиску из грядки.
— Руки им не поотрывайте! — крикнул я. — Мне не останется.
— И разговаривает по-нашему! В военное его готовите? — услышал я.
— Да, не-е-е, — вздохнул военрук. — Травма головы у него была серьёзная. Комиссию взяд ли пройдёт.
— Травма головы? Так это сразу к нам! Хе-хе! — пошутил сталей.
На машины, к моему удивлению, расселись без проблем. Я залез по колесу через борт и умостился на скамью, отодвинув Валерку от борта.
До бухты Шамора, где должен был располагаться наш палаточный лагерь, ехали по трассе мимо ТЭЦ-2, фарфоровый завод и городскую свалку, вечно дымящуюся от тлеющих внутри неё пожаров. Запах дыма был настолько невыносим, что некоторые не удержались от шутки: «Дышите глубже, проезжаем Сочи», а некоторые расчехлили противогазы и надели.
— Третий год вожу школьников, — сказал сержант, — и постоянно одни и те же шутки.
— Осенью на дембель, товарищ сержант? — спросил я.
— Так точно, — кивнул головой сержант. — Как зовут, командир?
— Михаил Шелест.
— Ты, я понимаю, взводный?
— Так точно.
— Тогда слушай, взводный. Твоя задача, чтобы по прибытии твои не разбрелись курить, а остались в машинах. В лагере уже сейчас бедлам. Там и другие школы подъезжают. Я покажу вам вашу палатку. Покажу, где брать матрасы. Лучше сразу одного поставить в очередь. Возьмёшь с собой.
— Балдин, слышал?
— Чо?
— Хрен в… Извините, товарищ сержант. Через плечо! Всем по приезду на место до команды оставаться в кузове, Балдин идёт со мной.
— Чо я-то?
— Ха! Ты — каптенармус! Пойдём с тобой материальные ценности получать. А всем сидеть в машине! Всем всё понятно⁈ — крикнул я, перекрикивая шум ветра, мотора, пацанский гомон и гогот.
— Валерка, присмотришь за ними.
— Есть командир! — радостно проговорил Грек, чем сильно меня удивил.
Я хмыкнул и пожал плечами. Валерка никогда ни под кого не подстраивался в нашем дворе, был абсолютным индивидуалистом, а тут вёл себя, как… Не понятно, как кто… Но помощники мне были нужны…
Оказалось что палаточный лагерь разместился на территории турбазы «Лазурный берег». У базы имелись деревянные корпуса, но нас разместили в большой армейской пятидесятиместной палатке, установленной на деревянный щит. Как и всех учащихся из других школ первомайского района города Владивостока.
Мы получили матрасы, постельные принадлежности и, после обеда и сонного часа, приступили к «службе». Нас до ужина учили маршировать. Ой, простите… Ходить строем. По разному, даже в полном «приседе», но в ногу. К ужину даже я подзатрахался, хотя практически ежедневно ползал в своих китайских упражнениях не то что в полном приседе, а ещё ниже. Однако, выдохся и я. Чего уж говорить о ребятах? На Валерку страшно было смотреть, но он бодрился. Зато после ужина и тактических занятий по ориентированию на местности, рыльно-мыльных процедур и команды отбой, вырубились все и почти одновременно. Со своей задачей, задолбать, сержанты справились успешно.
Утром мы все проснулись по команде подъём и пинкам сержантов. Свой пинок получил и я, пока обдумывал спросонок, что это за вой стоит. Сержант пнул меня буквально через две секунды после команды. Ну, а я уже пинал по пяткам и коленям всех остальных.
С утра мы бежали небольшой кросс сначала по асфальту, а потом по морскому песочку. Точно так же делали и все остальные школы. Их было, по моему, штук пятнадцать. И в каждой по сорок человек оболдуев. Нормально так, да? Такая цепочка образовалась! Хорошо, что бежали в колонне по четыре, которая поначалу превратилась в простую толпу.
Когда вернулись в расположение, снова разбились по взводам, и зарядкой занимались повзводно.
— Взводный, военрук говорит, что ты самбист и неплохой спортсмен. Проведёшь физпо сам.
— Слушаюсь, товарищ сержант, — сказал я и провел физподготовку, не особо загружая ребят нагрузками на ноги, но включив в комплекс упражнения из боксёрской практики.
— О! Да ты ещё и боксёр взводный! Может побоксуемся?
— Перчаток боксёрских нет, — буркнул я.
— Как нет? У нас есть! Мы ежевечерне перед отбоем буцкаемся.
— Мне нельзя. Я в голову раненый.
— У него там титановая пластина, — сказал Грек. — Но буцкается он будь здоров.
— А ты? — спросил сержант.
— И я, но у нас с вами весовые категории разные.
Да… Сержант был огромный. Метра под два ростом. Правда, по моему, суховат… Если не сказать, дрыщеват. Хе-хе… Но руки у него были длинные, словно у обезьяны.
— А бороться тебе можно? Э-э-э… Просто, ты среди них самый близкий по весу и росту, а силы проверить хочется. В том году Бузин такой был тоже из вашей школы, но он хоть и мастер, а бороться отказался. Тоже по весовым признакам. Ха-ха…
— Бузин сильнее меня. Он уже мастер, а у меня только первый разряд.
— Юношеский, — расстроился сержант.
— Взрослый.
— О! Ну тогда, нормально. Поборемся?
— А мне какой интерес? — спросил я. — Я-то знаю, что тебя уработаю. Какой мне резон? Я тебя уработаю, а потом ты с нас с живых не слезешь. Вчера вон как наползались… Да и сегодня.
— Кхе-кхе… Уработает он… Нас тоже самбо обучают. Прикладному, правда… Вот и хотелось бы со спортсменом себя проверить.
— Не-е-е… За так я не хочу. Тебе есть резон, мне нет. Да и не верю я тебе, что не замучаешь нас потом.
— Да честное слово, что не замучаю.
— Э-э-э… Давай так. Ты же не веришь, что я тебя уделаю?
— Конечно не уделаешь!
— Во-о-о-т… Значит уверен в своих силах. А поэтому, если я тебя руку сломаю, то не только не станешь нас гнобить, но и вообще всю физподготовку я беру на себя. Ты нас дро… э-э-э… в смысле, заниматься с нами не будешь. Договорились?
— Договорились, — сказал сержант.
Через пару минут он лежал на траве и потирал руку в локте. Я его аккуратно приложил о землю на полянке и перейдя на болевой, «открутил» как у нас говорил тренер, правую руку. Правда не совсем открутил, а слегонца.
Сержант был впечатлён и находился в недоумении, а я перво-наперво спросил:
— Уговор в силе?
— Какой уговор? — нахмурился сержант, качая руку.
Я нахмурился.
— Ах, да! В силе, в силе. Ну ты и зверь! Что за приём такой?
— Передняя подножка с падением, — пожал я плечами. Я её «лепил» кому угодно. Это был приём из арсенала классической борьбы, только они –классики — его делают не через ногу, а через спину. По понятным причинам. А я накручивал через что придётся. Захватишь куртку за рукав и крутишься, крутишься, крутишься… Кто знал, тот мне правый рукав старался не отдавать. Так я на левую сторону приловчился, да с переходом на мельницу… Эх, жалко мне было самбо бросать. Но может быть ещё похожу в десятом классе?
После завтрака мы шагали строем. На шагистику я не спорил, а потому сержант муштровал нас с особым цинизмом.
— Товарищ сержант, разрешите обратиться? — спросил я во время пятнадцатиминутного отдыха. Положены были нам такие.
— Обращайся.
— Может побоксируем сегодня вечером? А вы потом нас вообще доё… э-э-э… муштровать не будете.
— Не-е-е, Миха. Теперь я тебе верю, что ты и в боксе меня сильнее.
— Да вон у вас руки какие! К вам же хрен… э-э-э… не прорвёшься!
— Нет, Миха! Только если ты нашего старлея вырубишь, я от вас отстану.
— В смысле, вырубишь?
— Он нас мутузит. Это его перчатки. Вот он нас и тренирует. Мы у него вроде как спарринг-партнёры. Уже три года как…
— Хороший опыт, — закивал я головой. — Это он так к соревнованиям готовится?
— Так точно!
— Понятно. Прямо, э-э-э, вырубить? А по очкам?
— Не-е-е… Не прокатит. Вырубишь, вопросов нет. Только маршировать всё равно будете, пока не научитесь. Но обещаю не задра… э-э-э… В смысле, не издеваться.
— Давай, сержант, я сам их, — я показал на слушающих во все уши, архаровцев, — вымуштрую. Ты посмотришь, а я потренируюсь. Мне в воинское поступать.
— Да, пожалуйста. Лишь бы прошагали ровно на смотре. И песню строевую выучить…
— У-у-у… Песня нам строить и жить помогает! Я такую строевую песню знаю. Все просто оху… Ну, ты понял, да? Я согласен. Только, если проиграю, никаких репрессий. Лады?
— Да, какие репрессии. И за попытку наши все спасибо скажут. Задолбал он нас своим боксом за три года, если честно… В печень любит бить.
— Хм… Печень и я люблю. Раз такое дело, то с вас бутылка сухого вина на закрытие сезона, — тихо проговорил я.
— Чего? Какого сезона?
— Сборов военных.
— А, это… Да, без базара. Если уложишь ударом в печень, упьешься.
— Сговорились. Своди меня с старлеем.
Глава 3
Старлей пришёл к нам сам, когда мы занимались шагистикой по асфальтовой автотрассе проходившей мимо «Лазурного Берега». Куда она шла дальше мы не знали, но машины мимо нас не ездили совсем. Мы все шагали тут, туда-сюда, каждый взвод по своему куску дороги. Вот командир сборов старший лейтенант Дмитрий Осипов, так, потом оказалось, его зовут, и проверял все вверенные ему подразделения школьников.